Настиана Орлова
The Last station
Пусть Луиза его и не просила, но, открутив болты комнатными ножницами, Паша смог разделить их хилые советские лежанки.
Пока Лу от бессилия легла спать, он повадился к «стойке регистрации», которой являлась барная стойка на входе. За ней сидела грузная женщина на пластмассовом стуле и попивала что-то из чашки. Она и так расщедрилась и впустила их без документов в непристойный для этого час и разрешила оплатить номер (по трехкратному ценнику) безналичным переводом. И сейчас Паша вернулся к ней с ещё более беспардонным вопросом:
– Перекусить хотим…
– В оплату не входит.
– … мы заплатим. И второе одеяло, пожалуйста, – без особой дружелюбной интонации сухо закончил он.
На лице консьержки была лишь невозмутимость, когда она поднялась и сопроводила Павла до буфета рядом с кухней. Очень тяжело обстояли дела с оплатой, потому что Паше был опять необходим её телефон, чтобы зайти на свой электронный счёт и перевести на карту женщине эти ссаные триста рублей. Прав жаловаться у него не было. По дороге обратно, она пыталась завязать формальный разговор о том, зачем они сюда приехали, и Паша не особо вникал, что наплёл ей, сжимая в руках пару-тройку бич-пакетов на завтрак, шоколадки, воду и кофе.
Склейка. И вот он уже сам спал, не найдя в себе сил рефлексировать очередной суматошный день, по соседству с мирно посапывающей девушкой.
***
Проснувшись среди ночи, чтобы не будить Пашу своими метаниями, Луиза вышла на балкон.
Распахнутое настежь звёздное небо встретило её прохладой. Хотелось вернуться двумя днями ранее, туда, где они проснулись. Чтобы ветер в волосах и полное незнание того, что их ждёт.
Хотелось сесть на край того берега и опустить ноги в чистую воду по колено. Мычать песню под нос, наслаждаясь видом мрачного глубоководного простора.
Паша бы сказал, что волны накатывают друг на друга, передавая друг другу потенциальную энергию, чтобы движение не прекращалось. Его холодная мысль убила бы всю романтику. Но будь на его месте Мать-Природа она бы хорошо вписалась С некоторых пор Мать-Природа стала именем нарицательным для всего понятного и простого – как полная противоположность им двоим. Она бы равнодушно выслушала Луизу, а затем переведя взгляд на воду, сказала бы, что волны соревнуются друг с другом. Прямо как глупые люди, что в рутине пытаются подпрыгнуть выше головы, но всегда там уже кто-то есть.
А когда волны бы дважды ударились об берег, Мать-Природа расценила бы это как одобрение своих слов.
Луиза не думала, что станет скучать по психушке, но она скучала.
***
Утро началось само собой. Без приглашения оно проникло с солнечными лучами сквозь занавески, вынуждая проснуться. Но Паша с Луизой были из тех упёртых парнокопытных, которые договорились заслуженно отоспаться, сколько бы времени на это не потребовалось.
А проснувшись ближе к вечеру, за поздним завтраком им всё же прошлось поговорить.
Так вот. Сложность их положения в чём? В том, чтобы точно понимать, кому они могут доверять, а кому – нет. С этим у них обоих явные проблемы. Пока что у них есть только они. Других вариантов особо и не было. Дальние родственники Луизы не пойдут на контакт, даже если очень постараться донести до них серьёзность положения; они сразу сдадут их её родителям. А те опять будут гнуть свою линию и убеждать вернуться в больницу. По лицу Луизы Паша понял, что вариант с родней не стоило поднимать вовсе.
Податься в общину для бездомных – они не настолько отчаялись и имели всё-таки деньги, пусть и электронные.
Вполне очевидным было бы поехать к Паше, – шесть часов, и они на месте, – но и там могла поджидать засада. Они до сих пор не знали, что такого узнал Гриша. Пусть они и не находились в розыске, но их ориентировка есть у полицейских, а если врачи сочли бы их опасными, особенно после смерти Гриши, они наверняка захотят принудительно вернуть их в клинику. Нужно двигаться куда-то, но прямо сейчас не получалось даже при всём желании. Они истощены. Они потеряны. Они жалкие.
Было решено засесть в мотеле и придумать хоть какой-то план.
Часть 30. Мы здесь. Мы живые
Небо. Бескрайнее. Загадочное. Пленительное. Луиза думала о том, что, вероятно, никогда не видела два одинаковых неба. Даже безоблачной ночью оно всегда какое-то особенное. Как снежинка. Уникальное. Такое красивое, что невозможно оторваться.
Луиза выбралась с Пашей на улицу. В номере душно и не было сил сидеть и сходить с ума, как пристегнутая кандалами к трубе пленница. Растяжение на ноге не давало отлучиться самостоятельно ни в магазин, ни принять нормально ванну с солью и скрабами. Ходила она, опираясь на отельную швабру или пашино плечо. Не конец света, но, как капля в чаше её терпения, ощущалась довольно болезненно.
Инициатива выйти больше принадлежала Паше, но отчего-то она была уверена, что у неё на лбу отпечатался крик души.
А оказавшись на улице, она втянула насыщенный воздух, который остудил её сознание. Они далеко не пошли, расположившись на пледе на сухой траве. Рядом ни машин, ни людей, только небо и звёзды. Она чувствовала на себе его спокойный взгляд, но пока не могла ответить тем же.
Чувство стыда всё ещё преследовало её как тень – даже если солнце светило в лицо, за спиной тень держалась неизменно. А стоило наступить сумеркам, стыд показывал себя во всей красе. Она так и не рассказала важную часть Гришиного послания. Почему-то сейчас, когда у них что-то начинало налаживаться, это делать было страшно.
Боже. Луизу это смешило. В свете звёзд она ощущала лишь свою никчёмность и полную покорность, перед судьбой, перед великим космосом. Она была никем и всем сразу. Но боялась признаться другу в том, что знает. Ну хоть космос мог её понять: он скрывал в себе тайн намного больше, чем в голове Луизы.
– О чём думаешь? – появился Паша в её мыслях, как будто до этого не был там. Мысль пронеслась мимо, утаскивая с собой приближающуюся панику. Когда-нибудь она выведет его на чистую вода, потому что невозможно так хорошо понимать, что у других происходит в голове. Отвечать не хотелось, и Луиза переспросила у него:
– А ты?
– Вспомнил фразу, что на небесах все только и могут, что говорить о море, – неспешно произнёс он, как будто закинул удочку с пустой наживкой.
– Откуда это?
– Не помню. Тебе не кажется это абсурдным?
– Имеешь в виду, видя такое классное небо, думать о воде?
– Нет. Я о том, что верующие – психи.
– Не тебе об этом говорить.
– Нет, я серьёзно. В мире галактик, звёзд и вселенных, они спокойно себя чувствуют, думая, что за ними каждую секунду кто-то наблюдает. Это же такая жуть. Всегда быть под наблюдение.
Луиза даже повернулась:
– И это ты говоришь? Паш, – она даже тихо рассмеялась.
– Если ты про Систему, то он неё хотя бы можно скрыться. А как скрыться от всевидящего Бога. Имею в виду в той интерпретации, которую преподносят его последователи.
– А ты подумай об этом иначе… – начала Луиза, мечтательно разглядывая мрак созвездий. – Ты это не человек. Ты – это один единственный окуляр – щёлка в пространстве, через которую человеческая душа смотрит в этот мир.
– От таких сравнений хочется только неприлично шутить.
– Что?.. – улыбнулась она, ещё даже не услышав шутки.
– Ну, что мы все вышли из такой щели, но обратно зайти вряд ли сможем.
– Это как-то… уничтожает всё таинство живорождения.
Паша хмыкнул под нос. Эти их разговоры всё равно ни к чему не приводят, и спорить особо нет смысла. Только если подтрунивать друг над другом, хорошо, что хоть в этом они сошлись как кусочки мозаики.
Луиза тоже об этом подумала. Разговор ради разговора никогда не был её сильной стороной, она тоже предпочитала болтовне спокойную тишину, но именно сейчас говорить об чём-либо было легче, чем молча думать о том, какая она трусиха.
Она так и не нашла в себе сил признаться Паше. Даже у неё дома было столько возможностей элементарно начать тот самый разговор, но что-то мешало.
А потом родители… не опять, а снова, со своей верой в то, что в больнице ей станет лучше. И последующие перебежки с места на место. Всё это больно ударило по хрупкому миру в её голове, и там вновь обосновался хаос. Думать ещё и о борьбе Паши получалось с переменным успехом.
– Почему Луиза? – вновь завёл свою шарманку Павел, через силу отворачиваясь от небосвода. Не то, чтобы это его сильно интересовало, больше волновало то, почему девушка скрывала это. Что могло таиться в имени. Девушка не отвечала, и он доверительно взял её за руку: – Эй, это что-то тяжёлое? Если да, то так и скажи, мне просто любопытно и ничего более. Если это больная тема, я отстану.
Она почувствовала, как ему неловко. Он дёрнулся, чтобы выпустить её руку, и ей пришлось самой удержала её в своей ладони.
– Это… – начала она. Волнение подступало к горлу. В носу засвербило. – Это не так важно. Мне просто так легче.
Он сжал её кисть, и от этого стоило бы улыбнуться, поблагодарить, но она не могла.
– Я расскажу, если ты расскажешь про Софию? – попросила она вместо этого.
Не ожидавший нападения, Паша даже вздрогнул. Когда он успел назвать ей имя девушки?
– Ты точно знаешь больше, чем должна, – заключил он, недовольно возвращая взор к звёздам.
– Даже если и так, я всё равно бы хотела услышать это от тебя, – проговорила она и решила пойти на маленький уступок перед своей совестью: – Когда Григорий попросил присмотреть за тобой, он упомянул твою бывшую девушку и то, как тебе было тяжело одному…
Паша цокнул на эту непрошенную заботу его друга. Вечно он понимал больше и знал всё наперёд. Так что ж он тогда не предусмотрел свою смерть и позволил Паше вмешаться…
Ответ он уже вряд ли узнает.
Луиза успокаивающе погладила пальцем его кисть. Паша повернулся к девушке и посмотрел в приглушённые зелёные глаза. Что его останавливало? Вряд ли Луиза могла бы причинить вред ему или его памяти, а узнать тайну имени девушки хотелось намного больше. Чем-то он должен был пожертвовать.
– Ладно. Договорились, – выдохнул он и обратился к своим воспоминаниям. – Я могу начать с самого начала.
– Хорошо.
– Тут особо не разгуляешь. Мы встречались относительно недолго. Около четырёх лет назад. Быстро съехались. Жили вместе. Были влюблены. Вероятно, я слишком сильно привязался.
Луиза тихо слушала его, и Паша подумал, что сухие факты её мало интересовали. Не открыл он ей тайны фокусов, но он и не фокусник.
– Она была не такой, как все, – затем произнёс он. На смешок со стороны собеседницы он не отреагировал. – Видела бы ты её моими глазами, ты бы так же говорила…
Фразы отрывочные. Образы липкие. Никакой конкретики он не давал, так с чего бы Луизе верить, подумал парень.
– Она… заботилась о чужом мнении не больше, чем это нужно. И спускала другим с рук грехи, потому что всех всегда жалела. Она вообще многое понимала.
– Ты рассказывал ей? – произнесла Луиза, и Паша осёкся тут же. Он не хотел, чтобы Луиза истолковала его посыл неправильно.
– Я не рассказывал ей о том, что сидит у меня в голове. Это было такое время, когда даже я об этом больше не думал. Меня поглотили чувства. Буквально волной нежности смывало от нахождения с ней рядом. И когда её не стало… Только тогда я понял, как это всё устроено на самом деле. Как устроена Система. Всё будто встало на свои места.
– То есть… – начала она.
– Нет. Чёрт. Она не стала причиной. Я сорвался не из-за неё и не благодаря ней. Просто так сложилось.
– Случайная неслучайность, – хмыкнула она. Он замолчал, поднимая взгляд вверх.
– Знаешь, как мы с нею познакомились? Она встретила меня вечером в парке. Она была немного пьяна и рассуждала о Ван Гоге.
– Что она говорила?
– Тебе правда интересно?
– А ты помнишь?
– Помню, – кивнул он осмысленно. – Она зачарованно говорила о том, что Ван Гог был смелым в своих работах. Он шокировал своих современников. Ты знала, что во времена Ван Гога никто до него даже не смел рисовать ночное небо?
– Почему?
– Время язычников, время веры в идолов и божью кару. Ночное небо – это сокровение. Запечатлеть его на холсте, значит публично выступить против всего устройства общества… Он был творцом. Он умел рисовать не хуже Да Винчи, но его видение сделало его особенным.
– Ещё он, кажется, ел жёлтую краску?
– Да, токсичную. Поэтому этот цвет преобладал на картинах. Но кто ж знал, – пожал он плечами.
***
– Твоя очередь, – после небольшой паузы добавил он. Вроде бы она спокойна. Давить на неё хотелось в последнюю очередь. Это из него клешнями тянуть надо, а к другим он менее требователен.
– Меня зовут Мария.
Паша кивнул. Зафиксировано.
– Имя Мария, как победительница. Парное к имени Марьяна.
– К чему это ты? – непонимающе спросил он.
– Мария и Марьяна были неразлучны, – более тихим голосом произнесла она. – Они были словно две частицы одного целого. Они могли понимать друг друга без слов. – Луиза скосила взгляд в его сторону. – Знаешь, какого это, потерять часть себя? Марию, как червя, разрубили пополам, – несмотря на кривую ухмылку Луизы, улыбаться он не мог. – Это была случайность, как ты любишь говорить. Они играли на озере ранней зимой. Всего-то надо было, поскользнуться и упасть, и в мгновение ока Мария осталась одна. Она даже не успела ничего понять. Родители были шокированы. Но затем как будто отошли. Изо всех вид делали вид, что ничего трагического не произошло. Никого не винили, но и не давали забыть. Постоянно напоминали. В годовщину рождения поздравляли Марию и всегда поднимали тост за Марьяну. Говорили, как жаль, что Машенька осталась одна. А Мария чувствовала, будто умерла вместе с сестрой. Остался огрызок человека, который ничего не может. Мария и Марьяна как инь и янь. Как две ноги от одного туловища. А на одной ноге ходить невозможно.
Она засмеялась, но так неискренне. Подняв одну ногу к небу, Луиза погладила рукой больной сустав.
– Сраная ирония, да?
Паша взял её за руку. Всё, что нужно, он услышал, но если Луиза готова продолжать, он выслушает всё.
Небо содрогалось от её тихих рыданий, когда девушка положила голову ему на плечо.
– Я огрызок человека.
– Не нужно. Лу. Ты молодец. Ты справляешься прекрасно. Лучше, чем кто-либо смог бы. Ты такая молодец.
С ним непривычно. В один момент он слишком близкий, понимающий, в следующий момент отталкивал. А затем опять давал приблизиться и почувствовать безопасность. Кажется, они – два искореженных человечишки, которые не научились вести себя нормально. Нахрена они вообще здесь? Какой в этом смысл. Почему он позволил ей просто взять и расплакаться на своём плече. Откуда столько заботы. На некоторое время, общаясь с ним, она поверила, что сможет быть нормальной. Как все. Просто, чёрт возьми, чувствовать себя нормальной, живой, сильной, а не фриком, выделяющимся в толпе старшеклассниц.
Луизу сторонились всю жизнь. Окружающие словно видели насквозь через зелёные глаза все её неудачные попытки исправиться и стать лучше. Но по прошествии лет Луиза поняла, что они «всё знали». Соседи, учителя, сверстники. И она не могла отгородиться от этих мыслей. Пришлось просто принять то, что она бракованная. Лишняя в этом мире.
– Не бойся. Хуже, чем было, уже не будет, – пообещал он, проводя пальцами сквозь спутанные чёрные волосы.
– К твоему обещанию даже не придраться, – она шмыгнула носом. Паша вздохнул полной грудью.
– Я понятия не имею, что нас ждёт и будет ли всё хорошо в итоге, но что-то всё равно будет. Ты ведь уже такой путь прошла, ты стараешься. Твоя сестра… Она всё ещё жива. Где-то в твоём сердце. Я даже не срастил, когда увидел ваши семейные фотографии.
– Там, где были две девочки?
– Да. И они как две копии. Были и одиночные портреты, но там я не понял, что вас две.
Тепло с ним. Даже стыдно, что он с ней возился, как с хрустальной. Не хотелось быть настолько слабой. Не хотелось больше ничего скрывать от него.
– Я должна тебе кое-что сказать, – набрав полную грудь воздуха, произнесла она. Пришлось даже сесть, чтобы смотреть на парня было удобнее. Лучше выпалить это сейчас, пока она не растеряла всю уверенность: – Гриша передал мне информацию для тебя.
Паша нахмурил брови, но комментировать не спешил, и она продолжила:
– Одна женщина открыла ему глаза на то, что представляет из себя Система, но было слишком поздно, и Гриша не смог тебя предупредить, потому что на него напали и лишили памяти, – опасливо пересказывала она. – А когда он вспомнил… Он боялся, что не успеет тебе рассказать. Поэтому он хотел, чтобы ты тоже узнал всё от этой женщины. Он передал её имя.
Паша почувствовал укол предательства:
– Почему он не мог со мной поговорить?
– Я не знаю, Паш! Он выглядел таким напуганным. Мне кажется, он увидел что-то пугающее в ту ночь.
Она не хотела рассказывать, что первой мыслью приняла его за сумасшедшего (иронично), когда Григорий поймал её у палаты, и отвёл в тёмный угол коридора, чтобы прошептать прямо на ухо. Эти замашки маньяков никого не смогли бы расположить к себе, но почему-то она поверила Грише. И поверила тому, что он рассказал про Пашу. А затем он бросился бежать, косясь на камеры, висевшие под потолком.
– Ты поймёшь, когда познакомишься с той женщиной, – она попыталась положить руку на плечо, привлечь убегающий от неё взгляд, а парень только молча сверлил горизонт перед собой, как будто само пространство вокруг вслед предавало его своей мирной атмосферой. – Прости, Паш… Я боялась твоей реакции.
– А сейчас что изменилось?
Луиза опять ощутила холод. Он сорвётся и уйдёт. Он точно бросит её одну.
– Ты заслуживаешь знать правду. Чтобы не мучиться в догадках. Ты не должен терять веру в Гришу. И мне кажется, он был не в себе…
– Да когда же вы успели так познакомиться?! – не сдержался он. Луиза почувствовала тиски на горле. Нога опять заныла, несмотря на обезбол.
– Её псевдоним Варвара Преображенская, – просто закончила она, зная, что через эту пропасть вряд ли получится перекинуть мост.
Паша глубоко вдохнул. Возмущение перекатывалось во рту, готовое вырваться на ни в чём не повинную девушку. Увидев её болезненный закрытый взгляд, он передумал, мигом поднялся с места и пошёл в номер. Луиза проводила его глазами, мысленно благодаря его за терпение.
Когда она уже замёрзла сидеть одна, пришлось тоже вернуться в номер. Опираясь на дурацкую советскую швабру, она доковыляла обратно, во второй руке держа свёрнутый плед. Тишина расползалась по всей комнате, а кривоватая фигура, стоящая на балконе, намекала, что подходить к ней не стоит. С улицы несло запахом сигарет и отчаяния. Она легла в кровать. Пыпытки сдержать слёзы были напрасными.
Она скучала по временам, которых не помнит, и по своим миссиям в мире, которые не исполнила. Когда-то в детстве мать говорила им, что в день рождения ребёнку давался шанс увидеть всю свою будущую жизнь. А «дежавю» – это то, что он смог запомнить. Луиза так сожалела, что не запомнила ничего. Вообще ни капельки. Зачем вообще тогда позволять человеку видеть жизнь, если память об этом сотрётся. Хотела бы и Луиза знать, чем закончится её век. Кто придёт к власти. Найдут ли лекарство от СПИДа. И как будет выглядеть её дочь.
Ей ни к чему быть пророком, она бы просто хотела быть уверена, что в её будущем будет место свету. Хотя бы самую малость – чтобы знать, ради чего сражаешься и поступаешь ли правильно…
Часть 31. Закон жанра
Дорожные знаки пролетали мимо с заметной регулярность. Сна не было ни в одном глазу, однако Паша с запозданием понял, что если только что был 55 километр, а сейчас 50, значит где-то он не прав. Пока он клевал носом и медленно моргал, пролетали мили.
Путь в никуда. Они неслись по шоссе на бешеном энтузиазме Луизы, под разговоры дружелюбного дальнобойщика, что согласился их подобрать.
Из открытых окон тянуло солёным маревом августа.
– Злишься? – повторяла задумчиво девушка каждые минут двадцать. На что парень даже не отрывался от созерцания горизонта в лобовом стекле и просил: «не сейчас». Из магнитолы играла приемлемая музыка. Они сидели в кабине с грузом, рядом с расстеленной лежанкой, на которой спал второй водитель-сменщик. Ребятам оставалось слоняться в замкнутом пространстве, голодными глазами поглядывая на любые одеяла, на которых можно уснуть.
– Не злюсь, – сдался он. – Но было бы лучше, если бы ты рассказала это раньше. Мы бы сразу могли не терять времени. А сейчас нам тревожно. Приходится торопиться и соглашаться на опрометчивые варианты, – Паша кивнул на спальное место, где похрапывал водитель.
– Ты же сам их остановил! Не думала, что ты такой брезгливый, – возмущалась она щёпотом. Пусть он хоть ругался с ней, главное, чтобы разговаривал.
– Думать – не твоя сильная черта, Лу.
Тепло разлилось в груди от этого сокращения, и девушка не могла найти этому причину. Вдали пролегал лесок, который вполне мог бы послужить их временным укрытием и манил своей безопасностью, но Паша, наверняка, откажет ей во временной передышке. Да и не факт, что следующий водитель будет лучше. Этот всего лишь дымил в окно, пьяно моргая, рассказывал о жене и прибавлял громкость на магнитоле. Луиза хотела думать, что моменты, когда машину чуть клонило вправо, – ей почудились.
– Как ты думаешь, что это за женщина? – спросила наконец она. Ведь как-то же они выбрали направление из всех возможных вариантов.
– Гриша упоминал кое-кого. Ещё до того, как он попал в больницу. Сказал, что наткнулся на некую женщину совершенно случайно, – он выделил последние слова скептической интонацией. – Но как потом обстояли их дела, я не знаю. Последнее сообщение его было о том, что он узнал правду. И перестал отвечать на сообщения. Не появлялся в сети. Я поехал к нему, и до меня дошла новость, что он в местной клинике, в реанимации психиатрической больницы.
– А как ты… решился на это? – Луиза кажется уже и так всё понимала, но разговор хотелось продолжить.
– А как ещё я должен был поступить. Я потерял с ним связь и не знал, что делать. Я волновался. Да и, честно признаться, это не такое уж и чуждое мне место…
– Что ты имеешь в виду?
– Мне тут самое место, я думаю. Я не рассказывал доктору Крашнику про Систему. Но возможно, чуть дольше находись я в клинике, он бы узнал и смог убедить меня в бредовости этой мысли. Я ведь и сам порой теряюсь. Теряю веру в то, что то, что я вижу и замечаю, реально, а не является плодом моего воображения.
– И что тебе помогает?
– Само проводит. Какая-то тревога. Но такие моменты случаются крайне редко. Как волнами накатывает.
– Я понимаю, – только успела проговорить она, как второй водитель зашевелился:
– Да завалите вы, дайте поспать.
Угрюмый тон не сулил ничего хорошего, и смеяться не хотелось. Паша пообещал, что они больше не будут, и затем откинулся всё же на стенку кабины, встречаясь лопатками с металлической опорой. Рядом сидела Луиза, подтянув к себе травмированную ногу. Утром они по видеоуроку с хозяйского ноутбука попытались качественно надеть бандажную лонгетку, но судя по всему, слишком передавили или недостаточно затянули – нога ныла на кочках. А справа стояла дорожная сумка. Её они тоже выкупили у хозяйки мотеля. Набрали достаточно еды и своих вещей, обезболивающих и дорогущий бандаж на голеностоп, сменного белья и полотенца. Сильно не разгуляешься. Он придвинул одной рукой к себе эту сумку, а второй рукой притянул девушку, чтобы она могла улечься ему на грудь – стена кабины слишком холодная.
– Отдохни. Успеем ещё наругаться, – неторопливо произнёс он в затихший чёрный затылок.
Путь был недолгий. Им нужно было вернуться в город, откуда они поспешно бежали двое суток назад. Гриша встречался с Варварой Преображенской где-то недалеко от дома. Значит она жила неподалеку. Главное, чтобы теперь они не попадались на глаза работникам больницы или полицейским, или родителям Луизы. Ведь и больница, и дом девушки тоже были в черте города, угрожая затянуть их обратно, как дом Пеннивайза.
***
Дальнобойщики высадили их у трассы, продолжая свой нехитрый путь. Паша не помнит, везут ли они бананы в Амстердам или мебель в столицу самоваров. Водитель вообще столько говорил, что Паша не уверен, что тот сам понимал, что нёс. В какой-то момент анекдоты сменились тихой музыкой, и они вообще уснули.
А теперь им предстоит тормозить новую машину или идти пешком. Но Луиза с этой гребанной шваброй далеко не ускачет. Может, и ускачет, но Паша не хотел проверять её способности. Та, скорее всего, в процессе упадёт, порежется, подавится или расшибет себе нос, как минимум. Хотя она и заверяла, что она не из таких людей. Но Паша понял уже по их совместной удаче, что тут один лучше другого, и обоих ждёт конец, если они не будут смотреть в оба.
– Давай на вокзале пересидим? На теплотрассу не пойду, сразу говорю, – предложила девушка. У Паши вариантов даже таких не было. Кроме одного:
– Мы могли бы пойти к Грише домой, – попытался он. – Я не раз был у него, хоть и общались мы больше по сети.
– Ну… Если… Если ты готов, если для тебя это будет нормально, то давай, – осторожно произнесла Луиза, опираясь на швабру посреди вокзала. – Не думай обо мне, мне везде будет нормально.
Паша и сам хотел бы, но был ли он готов… А если там кто-то будет? Всё-таки два дня прошло, возможно, кто-то из его родственников приехал. Возможно, похороны в самом разгаре.
– Давай поедем, – сдался он. Они же могут быть осторожными, если постараются. Больше идти некуда и, собственно, не особо хотелось.
***
Они дождались любезного деда, везущего с дачи помидоры. По дороге трясло и пахло плесенью, но всё лучше, чем ничего. Паше есть, с чем сравнивать это «ничего», так что он даже рад. Такси без телефонов они вызвать не могли, а перебираясь зайцами, натыкались только на это. От них воняло. Надо будет постирать вещи. Поспать. Поесть. Паша строил план дел, пока они добирались просёлочной дороге к нужному дому. Коттедж Гриши тоже был в жопе мира на окраине города. Никаких машин рядом припарковано не было. Машина самого Гриши, должно быть, в гараже.
Парень ввёл код на воротах, и дверь без проблем открылась, впуская их на участок. Было странно быть здесь без самого друга. Чувства неправильности и вины закололи под ребрами, но Паша постарался их не слушать. Луиза с интересом осматривала фасад двухэтажного домика, обнесённого высоким забором, и не комментировала ничего. Ей казалось, что у каждого такого дома должна быть собака. Но если Паше ещё не откусили задницу, значит всё было в порядке. Они подошли ближе. Паша заглянул внутрь через окно, но ничего интересного не увидел. Дом как будто задыхался от пустоты и пыли.
Солнце уже садилось, и иного пути Паша не видел:
– Нужно вскрывать дверь.
Девушка удивленно подняла брови:
– Что ты там увидел?
– Огромную кучу ничего. И ни следа от того, чтобы кто-то приезжал. Может, его родственникам ещё никто не сообщил? – с надеждой произнёс он.
«Или у него никого нет», – закончила за него мысль Луиза.
Они поднялись на крыльцо, Паша помог Луизе забраться на высокие ступеньки, и девушка с интересом приготовилась ждать, какие же ухищрения придумает парень, чтобы взломать дверь. Не будет же он её выбивать. У Паши с этим плохо, судя по тому, как он не смог взломать дверь ординаторской.
– Помочь? – попыталась она.
Но Паша с видом мудреца присел на корточки, заглядывая в замочную скважину. Широкая спина закрывала весь обзор, и Девушке приходилось заглядывать, чуть ли не падая на него.
– Да стой ты спокойно, – попросил он шёпотом. Затем замок повернулся раз, затем ещё раз и ещё, и дверь открылась. Паша поднялся с колен и с непоколебимым видом отряхнул спортивные штаны. – Что? – не понял он.
– Эффектно, – отметила Луиза и заглянула внутрь. – Как ты это?..
– Он ключ запасной хранит под досками у самой двери, – пожал он плечами и вошёл внутрь.
Далее они обследовали дом на предмет хоть какой-то живности. Все, кто мог бы быть, либо стали каннибалами по своей животной натуре, либо сдохли от голода, как те крысы, валяющиеся на кухне. Приятного мало. Паша включил телевизор, чтобы увидеть время. Сразу попал на какой-то новостной канал. Выключил. Пошёл на кухню.
– Я так устала, что с ног валюсь, – предупредила Луиза, осматривая интерьер квартиры. Судя по всему здесь жил одинокий затейник. Особого захламления не было только за счёт того, что личных вещей не накопилось. – Он вёл аскетичный образ жизни? – внезапно спросила она. Паша обернулся от шкафчиков на кухне, пока искал что-то удобоваримое для них.
– Он это всеми силами отрицал, – с улыбкой подтвердил парень. – На самом деле, мне кажется, что вещи его привязывали к месту. А мысль о том, что можно в любой момент скинуть в сумку всё необходимое, успокаивала.
Девушка кивнула.
– Да, к его мировоззрению, конечно, есть вопросы, но в целом, он прав, – легко произнесла она. Хотелось поддержать разговор. Хотелось, чтобы Паша знал, что может с ней поговорить о Грише точно так же, как мог о Софии и обо всём том, что его терзает. Паша подошёл к ней ближе, задумчиво комментируя :
– Нравится, что он никого не учил жить. Меня привлекают такие персонажи. Даже если с виду мрачные мерзавцы, на деле они – лучшие люди.
– Гриша – персонаж? – уточнила она. Паша просматривал пустую полку, где валялись старые наушники, провода и пыль. Тут же лежал старый кнопочный телефон. Надо будет его проверить.
– Иногда мне казалось, что он нереальный. Ведь в жизни чаще бывает наоборот: все улыбаются, все милые, как с обложки, а творят мрак. Порождают собой лицемерие.
– Ты о ком-то конкретном? – задумалась она, – ты что, на меня намекаешь?
– Что… вообще-то, нет. Правда. Всё в порядке, – он потрепал дружелюбно её между лопаток. – Сначала ты меня выносила, но потом стало понятно, что так на тебя реагирую не из-за ненависти.
– А из-за чего?
Из-за молчания Паши стало не по себе. Этот разговор не должен был скатываться в неловкость. Он же не мог в самом деле так просто, ни с того ни с сего заговорить о симпатии?..
– Из-за всего сразу. Я чувствовал себя растерянно и не думал о чужих чувствах. Хотелось грубить и дерзить. Я боялся привязываться там к кому-то. Да и сейчас боюсь. Но тебе не о чем переживать, – аккуратно объяснял он, затем поднял взгляд прямо на неё: – Прости, что начал это.
Она совсем ничего не понимала. Это самый странный разговор за всю ее жизнь. Без преувеличений. И должно было, это отразилось на её лице.
– Не парься об этом, Лу, я вижу, как натужно ты перевариваешь информацию, – он улыбался. Сомнительный и непонятный. – Не о чем беспокоиться. Ты не камень на дне моря, к которому я привязался. Я просто так всегда на новых людей реагирую. Двояко.
– Ты ведь прямо разговаривать не умеешь, да? – от отчаяния выдохнула она. То, как он пытался её успокоить, делая еще хуже, удивительно.