Рахиль Гуревич
Тайный покупатель
Летом я решил не уходить в отпуск. В городе прибавляется туристов. Вообще город летом меняется, его окрестности заполоняются отдыхающими в количестве до миллиона – так мне кажется, в городе обнаруживаются пробки, иногда на километр, а очередь из бабушек в соломенных шляпках (в дождливые дни в шлёпках типа месим-грядки-нипочём) к терминалу «чтобы положить деньги на счёт» зашкаливает.
В один из жарких августовских дней солнце, которое всегда заглядывало в мой кабинет ближе к вечеру, померкло. Произошла странная история.
День не задался с самого утра. Расторопную, но глубоко беременную девушку-кассира с претенциозным именем Ева, забрали рожать. У неё отошли воды. Я попросил консультанта Геннадия убрать, он отказался, я не стал объяснять, что воды – это не моча, что тут объяснять-то, я просто оштрафую его и всё, без разговоров. Пришлось убирать самому. Я встал за кассу и снял контрольку. В кассе не хватало пятьсот рублей. Я составил акт, всё сфотографировал. Началась пятница, суетный табунный день. Я экономил силы, народ повалит к вечеру, утром и в бизнес-ланч я молча пробивал чеки, сквозь зубы односложно отвечая на вопросы и реплики. Я был не в настроении, ведь солнце заглянет в мой кабинет ближе к вечеру, а меня там сегодня не будет. Я привык общаться с солнцем, где-то час оно разговаривало со мной, окутывало негой, я думал о жизни, её скоротечности и смерти. С ужасом промелькнула мысль, что светило мой единственный друг. Я понимал князей из «Слова о полку Игореве!» – каждый считал, что он – солнце. В пасмурные дни я смотрел на хмурое небо и знал: оно за тучами. Сегодня будет так: лучи проходят сквозь окно с рекламной надписью прямо на стекле… лучи рыщут по кабинету, а меня нет на месте… Они волнуются, они уходят ни с чем… Я задумался, и совсем не заметил, когда вошла она. Я обратил на неё внимание, когда она на повышенных тонах разговаривала с консультантом. Я узнал её тут же. Не её даже, а этот жуткий совсем не по погоде коричневый велюровый костюм с белыми полосками-лампасами. За три года, что я его не видел, он истёрся в швах, выцвел на плечах… Это была она, та девчонка, смартфон которой я когда-то не вернул, а в шутку запросил выкуп. Она изменилась за три года, щёчек и след простыл, скулы рельефно выделялись на волевом широком повзрослевшем лице. Всё тот же хвост, та же чёлка, впрочем, чёлки три года назад вроде не было, но сейчас была. Я пытался понять, что она говорит консультанту Геннадию, но не мог разобрать ни слова, в это время я оформлял покупку. До прихода этой девчонки я смог впарить клиентше пакет программ и страховку, а сейчас приклеивал защитную плёнку, что требует аккуратности. Клиентша трещала с пулемётной скоростью, рассказывала о внуке. Приходилось поддерживать «светскую беседу». Это было даже хорошо.
− А вот скажите, молодой человек, − суетилась покупательница. − Страхуете телефон? Написано водонепроницаемый, значит с ним и плавать можно?
− В принципе я бы не рисковал. Плавать можете за сто тысяч и выше. И то бы не советовал.
− Как так?
− Не стоит проливать ничего на аппарат. Осторожнее с влагой. В принципе, ничего страшного, но если долго на спине телефон будет лежать в луже, то после сушить придётся – где-нибудь да замкнёт. Прошивать придётся.
− Может другой тогда, хотелось бы водонипроницаемый.
− Все модели в этой ценовом коридоре водонипроницаемые, но с осторожностью. Я же вам сказал – другая цена у самых надёжных от влаги.
− А я видела под проливным дождём снимали. На палку телефон насаживали и снимали.
− Уверен, что зонтик вы не заметили.
− Ой да-да, − щебетала женщина. – Зонтик был, был. Но ведь сейчас все на море под водой снимают! Я такие видео видела – рыбки, рыбки… И ещё раз медузы…
− Да, снимают, − согласился я. – Но цена-то какая? За сто и дальше.
Я приступил к установке приложений. Делал всё на автомате, учтиво отвечал междометиями. А девушка в коричневом костюме тем временем всё что-то выпытывала у Геника. Она ни разу не посмотрела на меня. Такие клиенты попадались и даже часто. Люди по-разному себя ведут в зале. Кто-то говорит с консультантом и никого больше не замечает, как правило, это касается серьёзной для клиента покупки, но чаще клиенты осматриваются, люди не хотят, чтобы рядом кто-то стоял, а когда в салоне другие, назовём их «зеваками», то персоналу необходимо сделать так, чтобы клиент оставался на позитиве, надо мягко отвести его от зевак. Так вот. Рядом с девчонкой стояли двое, а она никак не реагировала! Бывает клиент как Карлсон продолжает разговор, решает свою проблему, но мне, например, заметно, что клиент напрягается, если кто-то рядом. Если женщина, так всегда за сумку схватится и прижмёт к себе, если мужчина, то достаточно часто случается, что обернётся и выразительно так посмотрит. В принципе люди ведут себя одинаково, всё описано в учебниках. Так вот эта девчонка вела себя странно. Пока загружал настройки, я всё украдкой смотрел на неё. Неужели тайный клиент? Нет. Я не верил этому. Ведёт себе как тайник, сумку свою убогую не сторожит. Я вспомнил как она её придерживала тогда в парке. Но, успокаивал я себя, бывает ведь, что мы подозреваем кого-то зря. Салон связи не супермаркет, здесь не продают водку и табак и контент восемнадцать плюс тоже не продают, дети его сами скачивают…
− А игры скачаете? – прочитала мысли клиентка. Я впервые посмотрел внимательно на неё: серая незаметная дама в морщинах, худая, даже чересчур, такая подбородкоострая, востренькая. Она не засуетилась, не отвела глаза.
Бан! Мы попали в жестокий бан. Заказали конкуренты – молнией промелькнуло. Ведь тайные покупатели, да ещё в паре, да ещё такие профи − это дорого, уж я-то знаю все тарифы на такие подлянки, да и слухачи поодаль у терминала, свидетели, по три ка заработают. Геник − опытный консультант, я подал ему знак. Но это утреннее недоразумение с уборкой… консультант старался не смотреть на меня, почему-то ему стало стыдно, когда я вытер пол у кассы. Я не понимал, почему. Отказался и отказался, многие люди никогда в жизни не убирались, я же спокойно относился к уборке, когда дед умирал, не такое пришлось убирать.
− Знаете, − сказал я навязчивой клиентше. – Вы идеальный покупатель, за полный пакет услуг вам полагается подарок.
Эта была моя идея – объявлять идеальным покупателем и обещать подарок, и это было что-то вроде пароля для персонала: осторожнее! враг не дремлет! − тайники не должны были догадаться. Мой напарник ни глазом не повёл, ни рыльцем, а ухом повёл – это заметил только я, он улыбнулся девушке в коричневом костюме понимающе так, по-свойски. Ну теперь кто кого… И касса. Не хотят ли те двое слухачей грабануть кассу. Но девушка, старая моя знакомая, не похожа на воровку от слова «совсем». Охранник ходил по этажу, прогуливался мимо нашего салона часто, но я боялся озираться и искать его глазами, перегородки стеклянные, всё просматривается, смотреть-то я и опасался.
Наконец услуги все поставил, симку оформил.
− Ой! У вас руки трясутся, − захихикала идеальная клиентша. – И вот тут в чеке…
− Что? Что в чеке?
− Наушники в подарок не значатся.
− Они идут отдельным чеком в виде бонуса, там же НДС. Сейчас, секунду, – я начал колдовать с кассой, выискивая в 1С строчку с акционными наушниками по нулевой цене.
− Это вы извините, я в такие тонкости влезаю…
И тут она берёт только что оформленный смартфон и выпускает его из рук. Я − за стойкой, за кассой. В принципе я ничего не мог сделать. Если клиент хочет уронить или утопить телефон, он его уронит и утопит. Я, увы, взглядом телефоны не останавливаю, как это обычно делают герои мультиков с суперспособностями. Во всех мультах выставляют вперёд ладони и предметы замирают. Если выставлю я, меня примут за идиота. Я не супергерой.
− Ой! Молодой человек. А можно другой телефон? – она не поднимает телефон, его поднимаю я, при этом не спускаю глаз с кассового аппарата – вдруг всё-таки жульё.
Телефону хоть бы хны – как и не падал. Ну конечно же, сейчас будет скандал. Я мучительно соображаю – что делать. Рискнуть и продать новый с настройками и прочим. Так она и тот бросит. Уж я-то их методы знаю. Решаю продать новый. Рискну: сумма приличная, вложу свои, и подарю этой девчонке в потёртом костюме, рискну. Девчонка всё треплется, язык без костей, а Геник мило отвечает на её вопросы, − обязательно ему премию выпишу, когда эта пытка завершится. Премию наложить на штраф – колотятся мысли, сколько получится.
− Хорошо. Я вам заменю.
− С новыми чеками?
Вот тут загвоздка. Я могу заменить только без чека. Утром в кассе недостача пятьсот, и сейчас, если пробить чек, будет недостача пятьсот и стоимость телефона и услуг.
− Окей, − говорю, хорошо, что я быстро соображаю. – Окей.
− То есть новый чек и по новой?
− Да. С новыми чеками.
− А вам не попадёт? – преданный участливый взгляд пустых продажных глаз цвета половой тряпки.
− Попало бы, − отвечаю. – Но я ваш телефон выкуплю. Сейчас, когда чек новый выбивать буду, расплачусь своей картой. – Я достаю из широких штанин (штаны у меня достаточно узкие, ближе к нормальным, обыкновенные офисные брюки) свою карточку и показываю свой бейджик и фамилию на карте: пусть знает, что я её раскусил. Ещё посмотрим, кто выиграет. Я вошёл в азарт как в преферансе, который устраивали мамины коллеги – я встречал новый год в мамином колледже. Ну и покер-фейс на месте. Рискну.
Мозг теперь вскипал у неё. И её заело:
− А вам не попадёт? – больше ничему не научили, не проинструктировали, что ли, о таком варианте?
Так заедает всех на тренингах. Больше не знаешь, что сказать, заученные фразы кончились…
Деваха всё болтает с Геннадием. Я не смотрю, но чую: он на исходе, надолго его не хватит. У терминала один из слухарей тормозит очередь, вступает в финальную часть инсценировки, возмущается (значит, что-то пошло не так):
− Почему мне никто не объясняет, стою тут, стою!..
Ему люди говорят, те, кто сзади, пара такая интеллигентная:
− Пропустите нас к терминалу, молодой человек. Заодно и увидите. Нам тоже деньги на счёт положить.
А он:
− Нет. Моя очередь. Буду стоять, пока консультант не обслужит и почему вообще так долго занят продавец на кассе!
Ну не прокатил скандал с телефоном-падальщиком, значит начали давить в другом направлении, то есть со всех сторон хотят припереть к стеклянной стене и желательно разбить её.
− Нет, нет, новый, новый. – заговаривается она, заряд её тупых мозгов заканчивается. − Тот уже всё. А я из магазина ещё не выходила, − улыбается вставной челюстью сухая женщина. Где их подбирают этих тварей?
− Конечно не выходили, − улыбка у меня до ушей, – сейчас будет новый.
− Без доплаты?
− Да. Без доплаты.
− Вам попадёт!
Как же все убожества на свете клинит и заедает, когда идёт не по схеме. Её же сказали, чтобы она ругалась, когда я не захочу заменить телефон на новый, а такой вариант даже не рассматривался.
− По пятницам разве, не знаете, хлеб бесплатный? – я начал терять самообладание.
− Да? – злится больше меня и прежде всего на тупую себя сучка сморщенная. – А я думала по четвергам.
− Ну историю партии не преподают больше. Вот и подзабыли, − улыбаюсь, это шутки Староверова, его бородатый старомодный юмор не раз меня выручал. – Перечитайте «Апрельские тезисы». – Я тоже кажется смолол тупость.
Смотрю. Сморщенная на меня не вылупилась, тезисы вождя мирового пролетариата её добили. Наверное она вспомнила, как прорабатывала на комсомольских бюро несогласных… Я так в шутку это всё ей и высказал, чем довёл её до немого состояния. Наверное, она и правда на партсобраниях бесчинствовала во времена бурной молодости и за коммунизм готова была всех врагов разорвать, а теперь вот – тайник за десятку. И я всё это глядя в глаза ей тоже высказал. Сухонькая тётка стала багроветь, я видел, что она готова вцепиться своими страческими ладошками с чёрными коготочками мне в лицо.
Но тут на меня вылупилась и деваха в коричневом костюме. Вылупилась и замерла, аж рот открыла – Геник тут же к терминалу рванул, скандалиста подставного обслужить. А девчонка эта в костюме сделала ко мне шаг, второй. Ну всё, думаю, бан мне настал, она руку вперёд протянула, замычала и вдруг – хлобысь! – грохнулась на керамогранит бошкой. Моя онемевшая собеседница помойными глазами теперь вылупилась куда-то в пространство за стеклянные стены, стала озираться и как заорёт на меня.
− Видите до чего клиента довели? «Скорая»! Где «скорая»?!
Тут второй слухач смылся, а первый не может смыться, он же на счёт кладёт и Геник ему показывает, куда тыкать и деньгу вставлять… Но и занятый слухач паникует, озирается.
Я набрал номер, вызвал «скорую». Вторую за день. Да у нас вообще не в первый раз в обморок грохались. Один раз парень пришёл3. Потом оказалось диабетик, он на уколах, пропустил укол, а на улице жарко, ему плохо стало, а у нас в салоне стульчик клиентом был занят. И клиента вроде как не согнать. Но я рискнул − согнал, хотя он вполне мог, как эти, тайником оказаться. Усадил парня, «скорая» приехала, хряк ему укол в живот, он и ожил. Гипогликемия называется, я даже запомнил.
Девчонка валялась и немного подрыгивала ногой.
− Это жара, − сказал Геник. Он обслужил слухача и тот благополучно смылся.
Я осмотрел салон.
− Картина Репина – бессознательное, − сказал я. – А где клиентка?
− Ушла, хрякнувшийся телефон забрала с документами. Ты не видел разве?
− Так я в «скорую» звонил, отвлёкся. Ну и денёк…
Девушка снова задрыгала ногой и застонала.
− Может посадим её?
− А если у ней инфаркт какой-нибудь? Нет, Гена, не будем трогать. – Я был уверен, что никакого у неё инфаркта, просто, что называется, дамский обморок.
− Может, беременная?
− Геннадий. Хватит уже на сегодня беременных, а?!
− Но Ева на сносях, а эта… так сказать в зачаточном цикле.
− Гена! Умоляю: без циклов!
− Голову не разбила?
− Ну крови-то нет.
Самое интересное, как реагируют люди в таких обстоятельствах. Одни только хотят зайти, но видят лежащую, да ещё в таком прикиде, и шарахаются, не заходят. Но были и такие, кто наоборот заходил и смотрел, предлагал подушечку под голову, но я не разрешал − мало ли что: поднимешь голову, и шею доломаешь − не раз проходил инструктаж, в том числе и по неотложной и срочной помощи. Пусть уж врачи. К приезду «скорой» вокруг девчонки образовался кружок сострадальцев. По-моему, она пришла в себя, во всяком случае шевелилась и глаза открывала, но не поднималась. Я бы тоже не поднялся, если бы очнулся. Вот она открыла глаза: вокруг рыла такие любопытные, потные, свиные все как на подбор, в том числе наши с Геником – лучше и дальше лежать…
«Скорая» увезла девчонку. Мы с Геником выдохнули. Охранники и все соседи стали бегать к нам и шутить насчёт того, что она просто влюбилась в меня с первого взгляда. Ага, с первого. Влюбилась. Я отвечал:
− Ну стало плохо человеку − что такого-то. Может, диабет.
Но почему-то все подмигивали и хихикали:
− Довели до обморока, так уж не отпирайтесь.
Часть вторая, рассказанная Тоней
Глава первая. Вторая волна
В жизни нет справедливости. Знала всегда, буквально с рождения, в очередной энный раз убедилась в приёмную кампанию.
В тот знойный пламенеющий раскалённый июль мне было не до загара и шума морского прибоя, и на задрипанном мирошевском озере я не грела своё некрасивое тельце. Девятый вал в городе, в каменном мешке, в столице. Я поступала в универы, и не так, как мои одноклассники – сдали документы и сидят ждут. Я бегала по вступительным испытаниям. Поступала на направления дизайна в самые отстойные универы – чтоб уж пройти наверняка. Но даже в самых отстойных универах на направления дизайна оказалось не поступить. Впрочем в двух самых непопулярных шанс пройти оставался. В универ номер 1 я проходила во вторую волну точно, но он был не в Москве, в Подмосковье. В универ номер 2 я, по идее, тоже проходила во вторую волну и склонялась к этому варианту: он в Москве всё-таки, а не в Подмосковье и там дизайн среды – именно то, что мне нужно. Чёрт меня дёрнул поверить в удачу (да-да, именно чёрт, иначе я не могу это объяснить).
Вторая волна длится всего два дня. В последний день приёма я отнесла оригинал аттестата о среднем образовании в универ под номером 2. Я надеялась, что те, кто выше меня в рейтинге и до сих пор не принесли оригиналы, таки не донесут их сегодня. Я сдала оригинал и села ждать – на улице для таких как я полупроходящих стояли скамейки. Днём народ повалил толпами и выстроился в живую очередь за талонами очереди электронной. Каждого я спрашивала, куда он пришёл класть оригинал. Некоторые огрызались, но я со слезами на глазах умоляла ответить, и люди отвечали, понимали мою ситуацию, что я не из праздного любопытства пристаю. На момент сдачи оригинала я была на двадцатом месте в конкурсном списке и на тринадцатом среди тех, кто принёс документы. Бюджетных мест всего пятнадцать. Первая волна была зачислена до тринадцатого места, во вторую волну должны были зачислить ещё троих, и меня бы первую зачислили, но случилось небывалое. Сразу три человека с самого верха донесли свои оригиналы. Сначала одна милая девушка пришла, ответила, что на дизайн среды.
− А на какой вы строчке в конкурсе? − уточнила я.
− На первой, − огорошила она меня.
У меня видно вытянулось лицо. Девушка всё поняла и сказала:
− Вы извините меня. Я вот так же паслась как корова на лугу в приёмной комиссии престижного худвуза. Тут хоть воздух, а там центр и духота, я два раза в обморок падала, и вот дождалась. Хорошо что люди порядочные с утра пришли. Вы ещё успеете переложить в другой вуз. Вы на последнем месте из тех, кто с оригиналами, да?
− Нет, на предпредпоследнем сейчас.
− Значит, у вас реальный шанс пройти. Если такие же как я не набегут.
Вторая (в рейтинге была пятой) мне ответила, что в другом институте она пока на последнем бюджетном месте в списке, но испугалась, что кто-то донесёт в последний момент и решила лучше синица в руках, чем журавль в небе.
− Полдня ждать и мучиться как вы не могу. У меня тахикардия, ещё инфаркт миокарда получу, родители посоветовались, − она объясняла, не оправдываясь, а как бы жалуясь: если бы не сердце, она бы рискнула и подождала хотя бы до трёх дня в том другом месте.
После синицы я начала молиться. В бога совсем не верю, бог бы не допустил такую систему поступления, но молиться стала. В самых тяжёлых случаях я молилась какому-то своему божку, а может и настоящему богу – не знаю, совсем запуталась. Молилась: чтобы никто больше ни-ни, сделай божок так, ты же хороший. Вероятность, что кто-то донесёт ещё, мне казалась совсем мизерной. Совсемочки! Я сейчас на последнем месте, на последнем бюджетном месте. Спокойно, только без паники. Но бог как известно любит троицу, тогда я об этом не подумала – вот что значит не знать догм.
Три часа. Три дня до конца работы всех приёмных комиссий всей страны. На горизонте возникла третья девушка, она мне ничего не стала отвечать, прошла мимо, шагая как робот, держа талон на вытянутой руке (аппарат выдавал талоны на очередь в разные кабинеты), и как слепая всех спрашивая:
− Где? Где?
Психованная, предположила я, значит на дизайн. За время, что я сдавала творческие экзамены, я повидала столько психов, сколько не видела за всю предыдущую свою никчёмную жизнь. Психи стали попадаться ещё на ЕГЭ по литературе. Там одна разрыдалась как только получила свой бланк теста. Тесты распечатывали на принтере при нас в режиме нон-стоп. К концу разревелись ещё две. Это при том, что сидело нас в классе человек пятнадцать, не считая ту, что как получила распечатку и прочла её, тут же встала и пошла к медсестре – взяла освобождение, какой-то у неё якобы приступ, а может и правда приступ. Ещё одну выгнали с ЕГЭ за наушник, а ещё одну поймали в тубезе со шпорами, ввели в кабинет и заставили на камеру показать шпаргалки – у неё руки были исписаны до локтя. А как на ЕГЭ по литре все тряслись, когда заполняли первый бланк с ФИО! Сразу заметно, что люди читающие, рефлексирующие, не то что я.
Судя по виду этой, которая украла последнее место, то есть моё место, у неё где-то, в небесных далях престижных универов, произошла трагедия − как для меня здесь. В три-пятнадцать я оказалась шестнадцатая, сразу за списком бюджетников. Я быстро забрала оригинал аттестата (ушло пятнадцать минут) и понеслась в универ номер один. Два с половиной часа до конца приёма документов. Универ находился за городом, я ехала на автобусе. И по дороге банально попала в пятничную дачную пробку. У меня была мысль ехать на электричке, но я понадеялась на автобус. Когда везла в тот вуз копии документов, когда ездила на экзамены по рисунку и живописи – всё на автобусе. Всегда всё было нормально, автобус добирался до универа за полчаса-максимум час. Пятнадцать минут (включая метро) до остановки, десять минут ждать автобуса. На автобусе от ВДНХ я туда ездила не раз, подвозил автобус к универу, ходили автобусы часто, а как там от станции идти, я не знала, а навигатор вис – память телефона была забита, он глючил. Когда везла в тот вуз копии документов, когда ездила на экзамены по рисунку и живописи – всё на автобусе. Всегда всё было нормально, автобус добирался до универа номер 1 за полчаса-максимум час. Пятнадцать минут (включая метро) до остановки, десять минут ждать автобуса. То есть в полпятого-пять, я должна быть на месте. Я не учла, что ездила в утреннее время, возвращалась против потока, а тут – пятница вечер… И вот пробка. Я закрыла глаза. Я не успею. Вылезла из дверей, ноги не слушаются, затекли от долгого стояния, но я бегу. Двери универа закрыты. На часах восемнадцать-десять. Одиннадцать минут моей трагедии. Я вспомнила девушку с синицей в руках и поняла, что мне надо было так же валить, когда я только-только опустилась в списке на последнее место… Ну почему, почему я понадеялась, что больше никто не доложит оригинал, почему?! Я опустилась на обшарпанную скамейку рядом с этим отстойным универом. Серое здание с примесью коричневого. Я сидела и не думала вообще ни о чём, и о том, что я самый никчёмный, самый нечастный человек в мире, я тоже забыла. Меня просто не стало. Я вспомнила покойного дедушку и его слова о том, что надо бороться до конца и тогда победишь − девиз красных в гражданскую войну. Нет. Не работает это сейчас. Не надо бороться до конца, нужно держать синицу в руках. А на журавля в небе любоваться. Бог всё-таки есть и наказывает меня.
Я сидела на обшарпанной лавке перед закрытой стеклянной дверью. У меня было такое лицо… Охранник по ту сторону двери всё прекрасно понимал. Я испепеляла охранника взглядом, я не просто негодовала, я готова была убить его. В то же время я хотела, чтобы он оказался не по ту, а по эту сторону. Я хотела ему пожаловаться, ждала что он пошутит. Среди охранников попадаются такие «психологи». У нас в школе охранник и я часто перекидывались шутками, он знал, что в классе надо мной смеются. Но этот охранник явно не в настроении – ещё бы, после такого-то дня! Вы, беззвучно сказала я ему – пусть и дверь между нами, но всё-таки собеседник, − вы должны радоваться – приёмная кампания закончилась. Охраннику плевать на меня. Как и всему миру. Асфальт под ногами мокрый после дождя, а я и не заметила, когда он прошёл, была на таком нервяке. Испарения повсюду. Это земля горит под ногами, я почему-то тоже промокла до нитки. Господи! Неужели я бежала под ливнем и забыла это? Я схожу с ума? Ах да. В автобусе по окнам текло… Я с ненавистью вперилась в охранника за стеклом двери. Когда сильно злюсь, я вижу людей в старости. Особенность у меня такая, а может быть просто воображение. И вот за стеклом двери на меня смотрит старик, ужасно красный, до бордового, безобразно толстый, с редкими длинными волосьями вокруг лысины… Вот что тебя ждёт, − злорадно подумала я. Мне показалось, что старик ответно злорадствует, шепчет беззубыми челюстями − «ты не успела переложить подлинник!». Если он не новичок, такие картины он, уверена, наблюдал не раз. Я смотрела на старика, а он на меня. Полегоньку-помаленьку дверь открывалась; сизое задрипанное здание выплёвывало служащих. Из двери выползали старики и старухи, шаркающие, с палочками, волочащие ногу, но попадались и вполне себе здоровые морщинисто-высушенные человеческие особи. Я смотрела на них без эмоций, не пугаясь, хотя впервые видела в старости одновременно так много людей. Старики проковыляли мимо меня, кто-то с кем-то беседовал молодыми звонкими голосами; проходя мимо меня, принимали нарочито безмятежный спокойный вид, – вроде они ничего не понимали. Никто не собирался мне сочувствовать. Опоздавший абитуриент второй волны – привычное зрелище неизбежно-неотвратимая участь любой приёмной комиссии. Нигде не любят тех, кто суетится, выжидает, бегает туда-сюда, носится от универа к универу в последние два часа второй волны. Я сидела дальше. Темнело. Краснолиций обрюзгший дед соизволил выйти на перекур. Он достал сигаретку из пачки неизвестной мне марки (а у меня дед коллекционировал пачки, и бабушка курит).
− Идите домой.
Без обращения, без эмоций вообще. Два сухих скучных нераскрашенных эмоциями нейтральных слова, завуалированное «пошла вон». Что ж: мне не привыкать.
− Да, да иду, − сказала я с заискивающей издёвкой. – А вы идите ко врачу.
− Чтээ?
− Не пройдёт и тридцати лет, как у вас обнаружат диабет, вы станете красным жирным и лысым, у вас не будет денег на парикмахерскую даже эконом-класса, редкие сальные волосья будет трепать ветер. Следите за образом жизни. Не ешьте сладкое, не пейте пиво.
Уф. Всё. Мне полегчало. Я редко кому рассказываю о его будущем, о его старости, то есть охранник был первым, кому я что-то сообщила. Я скрываю способность видеть людей в старости. Под неоновым светом фонаря его снова молодое почти детское лицо светилось неприязнью и плохо скрываемым животным испугом, а сигарета выскользнула изо рта и шлёпнулась на асфальт, в лужу, зашипело.
Мне полегчало окончательно. Почти с лёгким сердцем, если не считать осознания того, что наиглупейшим образом прощёлкала бюджетное место и теряю год, я развернулась и пошла по хмурым улицам. Асфальт подсох, чернели мазутные лужи. Я села на автобус. Он домчал меня до ненавистной столицы с ветерком – города, где нет места его жителям, города, куда приезжают отовсюду заработать, создавая бешеную конкуренцию и вытесняют коренных жителей с бюджетных мест.
Я вернулась домой, села на новенькую софу, найденную на помойке (папа пасётся на помойках из-за старых фоно – треснутые деки идут на корпусы гитары), потом легла и закрыла глаза. Обычно я сразу засыпаю, я так устаю за день, я же почти Золушка. Но этот месяц – нервы, я выбита из колеи, из привычной жизни. Ну ничего, успокаивала я себя, теперь напашусь. Теперь можно куда хочешь идти работать, передо мной открыты все дороги, все пути: можно убираться с самого утра, а не сразу после школы, можно пойти в такси, можно в няньки, в сиделки не пойду, это круглосуточно, да и няньки для грудничка тоже круглосуточно часто, но не всегда. Всё-таки клинер – самое оптимальное, можно брать в день не один заказ, а два. Только где их летом взять-то, заказы. Моим клиентам уборка требуется раз в неделю, а то и раз в месяц, и с сентября по май… Билеты в кино продавать? не моё. Весь день булки просиживать. На кассе в супермаркете − то же: терпеть неадекватов и умереть от геморроя. Но что-то надо делать.
Не спалось… Ни в одном глазу сна и боль – голова, бедная моя голова… Затылок ломило. На следующий год все эти круги ада придётся проходить по новой, при том, что я выдала свой максимум на экзамене, я так хотела пробиться на бюджет, что сама удивлялась работоспособности. Пересдать рисунок, черчение, композицию – не факт, что сдам лучше, на ЕГЭ мне крупно повезло, больше баллов я не при каком раскладе не наберу, хоть сто лет читай все эти повести печальные на свете. Внутренние испытания − рисунок, черчение, композицию – не факт, что сдам лучше на следующий год. А конкурс год от года растёт. То есть образовался тупик. В котором виновата прежде всего я сама. Надо было ехать на электричке. Воистину, когда бог хочет наказать человека, он отбирает у него разум – где-то я такое слышала, не помню где. А если на следующий год сократят число бюджетных мест? Ой-й… Тут меня как током ударило − осенило, как Ньютона и Менделеева, и того писателя, который увидел на столе коробочку и понял что это должна быть пьеса − он мне в ЕГЭ попался и можно сказать спас меня, я его только и любила читать.
Я спрыгнула с софы, поражённая вспышкой озлобленной бьющейся в агонии спасительной мысли. А что если написать в институт? По электронке. Напишу: так, мол, и так, такая вот ситуация, вдруг у вас там местечко освободится, вдруг кто-то доки заберёт, имейте меня в виду. Я включила ноут, села и написала, отправила – дело десяти минут. Потом я решила завтра, точнее в понедельник, съездить и написать письменное прошение на имя ректора – это меня ни к чему не обязывало. Бабушка названивала и названивала, я не брала трубку, я ей всё рассказала, пока сидела под стеклянными дверями, сил разговаривать не осталось. Бабушка успокаивала:
− Я виновата. Мы сейчас люди безмашинные, три женщины, папа твой продал драндулет. Слышу в посёлке: пробки, пробки, они меня не касаются, не сообразила. А ты по этому направлению ехала, по нашему направлению.
Что ей теперь-то ближе к ночи надо? Может, что-то посоветовать, успокоить, но я написала ей, что дома, а завтра вернусь на дачу, и больше не хотела говорить. Что тут говорить-то в такой ситуации? Нечего говорить.
Но вот вернулась домой с работы мама, она всё знала, бабушка ей сообщила. Мама села рядом со мной на софу и сказала:
− Не свезло.
Я бы так не смогла, я бы на месте мамы начала изводить меня вопросами, которыми поедом ела сама себя: почему не подумала, зачем вообще, когда одно место осталась, ждала: проходила первой волной в тот подмосковный, надо было туда сразу и нести, не ждать эфемерных возможностей…
Задним умом все сильны, я тоже, но мама – это не я, она спокойно переносила всё, мой провал был не первый и не самый провальный в её жизни. Папа приполз под утро после какого-то слёта бардов (они у них всё лето эти слёты), желчно проскрипел:
− Лучше учиться надо было.
Лучше учиться, помалкивал бы, сам к общему знаменателю забыл, как дробь приводить, однажды его протестировала, просто поржать. Он сложил отдельно числители и отдельно знаменатели – умора, так ещё с таким серьёзным авторитетным видом, музыкант хренов, гитарист.
