Рахиль Гуревич
Тайный покупатель
Глава восьмая. Первое свидание
Она улыбалась мне из заднего окна маршрутки. Она ждала, когда выйдут другие, она сидела в самом конце. На переезде выходили практически все и чапали на станцию. Кто-то из тех, кто только собирался сесть в маршрутку, сказал ей:
− Быстрее шевелись, корова! – люди торопились занять места на стороне, где тень, они не могли полсекунды помедлить, а Тоня реально медлила на двух ступеньках маршрутки, как замерла.
− Хочешь, пешком прогуляемся?
− Долго?
− Я тебе объяснил, где живу.
− Я знаю парк, переезд, кремль, центр. Не знаю твою улицу. Ну пойдём. Я привыкла много ходить.
− Ты когда домой?
− До темноты − кровь из носа. Бабушка будет волноваться.
− Кровь из носа?
− Бабушка так сказала.
− Бабушка… Значит у нас четыре часа. Туда-обратно − час и два часа дома…
− Почему четыре? Темнеет сейчас в девять. Мне до восьми надо выйти.
Она сама взяла меня под руку, в другой я нёс скейт. Можно сказать, что я шёл под руку с Тоней и скейтом.
− Мне надо по идее тебя развлекать. Расскажи о себе.
− Ничего интересного.
− Тогда я расскажу о себе, – я ей рассказал всё, что касалось меня и Староверова, то есть я грузанул её основной проблемой.
Мелькали дома проспекта, наши так сказать резные кружева старого города, позади осталась и кремлёвская стена, всё искрилась в зените солнца, ну пускай не в зените, но в вечереющем, что ли, солнце. Небо потускневшее, припылённое зноем и засухой напоминало пучки календулы и полыни – так сказала Тоня. Это единственное, что она заметила о городском пейзаже. Мелькало всё в моих глазах, будто я мчался с Баскервилем, проезжая двести километров за три часа.
Она входила в подъезд осторожно, крадучись, озираясь.
− Почему ты боишься?
− Фильм смотрела страшный, как мальчики пришли в квартиру, а их там…
− Да ладно, неправда ж. Я вижу по лицу.
− Тебе помочь убраться? – огорошила она, как только вошла.
− Не мешало бы. Но в другой раз. Проходи на кухню. Что-нибудь будешь?
− Нет. Что ты. Я не хочу.
− Кофе, чай?
− Чай, − ответила она, и я сразу перестал волноваться..
− Я уберусь, − она окинула кухню взглядом. – Кроме чая мне ничего не надо.
− У меня только твоё варенье и рыба в морозилке, −
− Крупа есть?
− Есть.
− Давай тебе кашу сварю.
− Нет. Не надо. Не сейчас.
− Я уберусь. Прости. Это меня не затруднит
− Это затруднит меня, Тоня. Сядь.
Она затравленно села, как на плаху вошла.
− Можешь убираться. А то будешь сидеть как напуганная лань.
− Лань − скажешь тоже, – рассмеялась она и стала отодвигать ящики, осваиваясь на кухне.
Она сама в итоге выбрала чай, заварила, подала, быстро выпила и тут же встала к мойке, в которой лежали засохшие сковородка и тарелка – в рыбе.
Она хозяйничала, оттирала, скоблила, а я всё болтал, всё рассказывал, грузил по полной. Можно сказать − ныл. Тоня оказалось просто мечтой сварливой свекрови и еврейской мамки: работящая, тихая, нетребовательная, не жеманная, не возомнившая о себе, не строящая из себя недотрогу и королеву, она была напрочь лишена чсв, была даже забита не по годам, такую забитость я наблюдал в салоне часто у воспитанных полунищих интеллигентов в возрасте – весь их потасканный вид не говорил, кричал: я тут из-за крайней необходимости, я сейчас уйду, уже ухожу. Когда она всё отмыла, отчистила, очень сноровисто и быстро, и села за стол, то спросила:
− Так и не поняла, почему ты отказался от скриптории?
− Не хочу.
− Но есть же причина.
− Тоня! Ты как никто должна понимать, что это целый день проводить за столом, писать…
− Ну и что. Прекрасная, непыльная работа.
− Рука устаёт, ты разве не знаешь? Ты писала хоть раз пять часов подряд? Все пальцы болят. Это не по линейке чертить. Постоянно думать. Вязь, скоропись – это не просто, это очень тяжело.
− Но или вязь, или скоропись. Один вид шрифта.
− А гравюры, а буковицы, а криптограммы?
− Это графика. Тебе же обводить.
− Тоня! Ты не понимаешь – обводить, а всё равно в оригинал смотреть, там разный нажим, разная толщина. Работа адская просто.
− Надо думать, если не смогли создать компьютерные программы.
− Тут дело в принтере, программы в принципе реально сделать, может они и есть. Принтер не может напечатать как в оригинале.
− Не может быть, Антоний. Не может такого быть. Принтер всё прекрасно печатает, любое печатает.
− Говорю тебе – различный нажим, различную густоту чернил не угадаешь в принтере.
− Всё это копируется, Антоний.
− Видно не всё, если им нужен писарь.
− Странно. Мне этого не понять никогда.
− Точняк, Тонь! Это причуды богатеев. Тут дело не только в принтере, понимаешь: есть потребность в рукописном, дело престижа для церковника, когда он, например, службу служит. Батюшкам для статуса лучше рукописные. Там они в церкви своей пока не перестроились. Староверов говорил: нет конкурентов. Допустим, программистов, химиков для чернил, для производства бумаги, технологов можно найти. Но Староверов сечёт в экземплярах. Он ходячий каталог всех этих старинных книг. Он мне рассказывал, как купил книгу 16 века на рынке у перекупщика. Они барыги страшные, эти перекупщики, так продал за бесценок – барыга со стажем не знал о ценности книги. Тут тонкий момент. Староверов эту книгу отдал в отдел центральной библиотеки иностранной литературы – так ему теперь смотрительница отдела редких книг любую копию позволяет снять, даёт на вынос бесценные экспонаты. Староверов психолог. И связи у него обширные. Это я всё к чему. Я ему позарез нужен, вот к чему. Староверов говорил, что для музеев только принтер, а коллекционеры под лупой рассматривают. Это кропотливая работа. Вот это стоит дорого.
− А сколько? – наивно спросила Тоня.
− Сам не знаю порядок. Коллекционеры часто больные люди. У них страсть.
− У нас тоже такие есть на даче. К папиному другу капсулы времени приезжают восстанавливать из пепла.
− Не понял. Старые автомобили. Иногда даже ретро, а не хлам.
− Так и ретро-пробеги проводят. Здесь недалеко. И с рукописными древними текстами приблизительно то же.
Она внимательно посмотрела на меня и ничего не сказала, только подпёрла лицо руками.
− Так что, Тоня, я не собираюсь сидеть взаперти. Я хочу общения, я хочу жизни.
− Будь у меня такой талант, и такое предложение я бы не задумываясь обосновалась в скриптории с проживанием, иногда бы выезжала к бабушке и родителям в отпуск. Тебя же не заставляют там сутками сидеть?
− В принципе, нет. Но работа такая сложная, ты же понимаешь: пока не завершишь, не успокоишься, жизнь проходит мимо, дни, месяцы, года. – Я старался выражаться высокопарно, красиво, чтобы её очаровать. − Я себя чувствую плохо, когда я один. Сидеть целый день и слушать, как под скрип половиц уходит жизнь. Пока другие живут насыщенно. Тебе разве хорошо одной?
− Очень хорошо. Я чувствую себя лишней в этой жизни.
− Но родным ты нужна?
− Очень нужна.
− Вот теперь посуди сама. Ты – с родными. А со мной какая бы девушка стала сидеть взаперти, терпеть моё погружение в работу.
− Я бы стала, я бы тебе помогала. Все так живут.
− Но это фантастика, Тоня.
− Соглашайся. Может, и я бы на что-то сгодилась. Что-нибудь разлиновать.
− Насколько я знаю, в скриптории не должно быть женщин. Все писуны, точнее переписчики − отшельники, монахи по сути. Я наблюдал всех этих хранителей в библиотеках, да и просто любителей в кружке. Это люди не от мира сего. Это люди из мирка закорючек, слов и текстов, книжные черви во плоти, они живут в выдуманном мире.
− А зачем им наш мир? Они от него убегают. Здесь же нет ничего хорошего, один обман и подлость.
− Ты романтик, как Вертер.
− Это из Лермонтова?
− Неважно. Кстати, все писари умирали от застоя лёгких.
Она побледнела, что-то хотела сказать, но уткнулась в кузнецовское блюдце, изучая его узоры, осторожно дотрагиваясь.
− У нас ещё есть, смелее! – пошутил я.
Она смотрела во все глаза на старую посуду, испуганно, странно смотрела, как бы внутрь, вглубь − размышляла.
− Знаешь, − наконец сказала она. – Я читала один рассказ, это было давно, я тогда ещё читала не для ЕГЭ, а дедушка заставлял. И вот там был рассказ о мужике, ну там не буду рассказывать подробно, в общем, в итоге, он сначала работает, скажем так, в офисе, это где-то середина двадцатого века, американский рассказ, а потом он убегает с работы и селится в доме, где превращается в такого вот затворника. Правда он там деньги из банка украл и прятался.
− Так он украл, я ничего не крал. − Повисла пауза, мы с Тоней подумали, кажется, об одном и том же. Я постарался не поднимать больше эту тему и переключил её внимание: − А я вот, Антонина, читал рассказ, фантастику какую-то старую. Так там мужик услышал голос и не сел в самолёт. И самолёт разбился, а челик этот был озадачен. В итоге он как-то там повернул время вспять и всё равно сел на самолёт, который разбился.
− Это ты к чему?
− А твой рассказ к чему?
− Мой? Просто ситуация. Люди меняются – вот к чему.
− Так и мой рассказ к тому же. Если суждено, кривая выведет. Согласна?
− Антоний! Ты что? – сказала она тихо. – Тебе строят эту кривую – неужели непонятно. Тебя подталкивают. Она тебя выведет к Староверову рано или поздно. Пролёт аспирантуры, тайная закупка. Что следующее? Это всё организованно!
− Да ну. Конспирология на грани фола. Закупка – это конкуренты, это случается.
− Новость на портале твоего брата?
− У него самый популярный портал – проплатили.
− Ты обратное говорил на улице, что это Староверов попросил твоего брата.
− Сам не знаю, Тоня. То так думаю, то по-другому. Подковёрная борьба отделов маркетинга. Все бы друг другу эти закупки каждый день заказывали. Но такая закупка стоит очень дорого.
− Согласна − кивнула она. – Я не должна тебе ничего рассказывать, но я тебе расскажу. Сейчас мне надо идти – она расстегнула сумочку и с удовольствием достала новый свой смартфон.
− Да. Я провожу тебя. Послушай.
− Нет, нет. Что ты! Не хочу.
− В принципе, мы же можем поехать на маршрутке до переезда, а там пересядешь.
− Нет, нет, прогуляемся. У меня никогда не было парня, мне это просто подарок сердца. Я могу приезжать к тебе весь август в будние дни. − Пойдём, − предложила она грустно. – Время.
Она обняла меня тихо. Мы постояли обнявшись, я вдыхал запах её волос, я сказал:
− Тоня. Ты мне очень нравишься, ты не думай, я надеюсь что мы будем вместе и этот август и потом. Всегда.
Она посмотрела на меня преданными влюблёнными глазами. Я знал такой взгляд у девчонок, но впервые он меня не раздражал.
Я был утомлён разговором. Я видел, что и она устала. Когда катил домой на скейте, я прокручивал наш разговор. Что-то мне очень не понравилось, какая-то её реакция. В какой-то момент она испугалась и смотрела на меня, будто увидела маньяка, у неё был такой взгляд, странный, отрешённый. Я мучился, но не помнил в какой момент это случилось, на каких словах, о чём мы говорили, но всё таки взгляд меня поразил и насторожил.
Глава девятая. Любовь и мнимые ловушки
Тоня приезжала днём, и мы проводили с ней всё время. Ночью Дан возил меня в круглосуточный магазин. Он знал о Тоне. Дан обо всех во дворе всё знал. Его мама не выходила из дома, но смотрела в окно. Она была ещё не старая и вполне привлекательная, но что-то в ней надломилось. Я не спрашивал у Дана подробности, почему после стандартной полицейской облавы (понятно он не спрашивал, когда скупал телефоны на запчасти, кто и что), его маму так накрыло. Дан говорил о маме часто, он её очень любил, покупал ей мороженое, у него была сумка-холодильник, он мог ночью рвануть маме за мороженым, я заметил, что Дан мало спал и как-то в два захода: после работы до полуночи и с трёх ночи до утра. О маме он говорил так:
− Нас подставили, вроде бы её лучшая подруга, мама расстроилась, разочаровалась в людях.
− Разочаровалась в людях в таком почтенном возрасте? − не сдержался я. − Не надо очаровываться просто.
− Это ты, Тох, сейчас такой умный стал, когда к тебе контролёров подослали. А раньше посмотрел бы на себя. А вспомни меня в школе. Мама жила за папой, с ней такое в первый раз, тут не от возраста зависит.
Мама Дана дома чувствовала себя спокойно в стенах квартиры, занималась фитнесом или ещё чем-то, йогой что ли, смотрела фильмы, готовила еду всем мужикам: деду Дана, мужу и Даньку, Она вообще кулинарничала, на Новый год и Восьмое марта пекла всем посетителям подвала быта разные вкусности – стояла в салоне праздничная корзина с печениями. Я прекрасно помнил его маму на выпускном – яркая, раскрепощённая, уверенная в себе женщина, общительная, привлекательная. Моя-то мама, естественно, не собиралась ни на последний звонок, ни на выпускной. Тогда я обижался, но виду не показывал. Сейчас понимаю, почему. Она боялась Староверова. Мне вообще казалось, что моя мама прячется в своём колледже целый день, чтобы не дай бог не встретиться со Старовером, но иногда случается, что случайно встречаешься где-нибудь со знакомыми, даже на пустынной улице. Да и в отпуск мама поехала вдруг за границу, уж не из-за строверова ли?
Дан всё знал о Тоне: когда мы с ней приходим, когда я её провожаю, вплоть до минуты. Как-то мы гуляли с Тоней в парке, в детском парке за администрацией города, это самый центр, слева от кремля. Там мы катались на каруселях и жутко страшных аттракционах. Я всё на свете проклял, когда залез на гигантские качели-лодку − до сих пор страшно вспоминать… Мы долго сидели с Тоней на детской площадке в этом парке, это была платная площадка с батутом, мы глазели на детей…
Этой же ночью, когда поехали в магазин, Дан спросил: почему Тони сегодня не было.
− В парке были
− А-а… Ок. Маме передам. Она переживает за всех, всем желает добра, только добра.
Меня не обижала такая слежка. Я не от кого не скрывал Тоню. Однажды Дан вышел из своего подвала покурить, а я как раз шёл с Тоней, я их познакомил. Дан сказал потом, что она хорошая. За это я ему тоже был благодарен. Данёк бы честно сказал, если бы она ему не понравилась.
Самое неприятное − я стал Тоню ревновать безобразным образом. К Даньку − нет, но к кому-то неизвестному, несуществующему сейчас, но существующему в будущем, выдуманному моим явно не здоровым воображением, − постоянно. Я не представлял без неё жизни. Я не закатывал истерик, никак не показывал ревность, пока она была рядом, я был спокоен как сытый удав. Два раза случалось так, что ей надо было встречаться с клиентами. И тогда она сама приезжала ко мне. Она не хотела, чтобы я видел её покупателей, не знаю почему. Я уговаривал её, уверял, что буду сидеть в сторонке на лавке, что подойду, когда она распрощается с покупателем. Но Тоня упряма, она резко отсекала разговоры на эту тему. Ну да. У них кредит, она борется за каждого клиента. Наверное, лебезит перед ним изо всех сил, решил я, но легче от этого не стало. Первый раз я бомбил её сообщениями, я не хотел терпеть. Это было наше время. В другой раз я решил не мучиться так, а тупо выследил её.
Вот это интересно. Я разработал целый план. Просто гениальный план. Я буду у них под носом. У Тони и её клиента. А они меня не заметят. Я поехал в парк на велике (она не знает, что у меня вел, починенный Даньком) и курсировал по дорожкам. Какой-то престарелый мужик стал со мной соревноваться, а с ним, я заметил, ещё на скейте мужичок: люди в возрасте любят посоревноваться, потрясти старыми косточками. Ну соревнуешься, ну я тебе покажу. На велосипеде парк можно проехать насквозь за пять минут. Тоня встречалась со старым знакомым − с боссом в бейсболке. Он был без бейсболки, в костюме, при галстуке, но я сразу его узнал, притормозил конечно же, чтобы рассмотреть и вдруг подумал: а тогда, ну когда Тоня оставила телефон на лавке, тогда ведь тоже был мужик в костюме и тоже лысый. Не этот ли? Потом я ещё немного проехал, мой соперник безнадёжно меня обогнал, наверное до утра будет пребывать в состоянии эйфории. Дело в том, что мы с Тоней пока не поднимали тему её подработки тайником. (Единственное: она обмолвилась, что ей надо вернуть микрофон). Наговорившись в первый день, мы наслаждались друг другом всё отпущенное нам время. Время было лимитировано, я не хотел поднимать неприятную для неё тему. Но я решил сейчас выследить этого босса-без-бейсболки. Но как? Бросить велик? Куда его девать? Когда она прощалась с мужиком у ворот, она вдруг вернулась, расстегнула карман брюк и что-то передала, что-то маленькое – он сунул это что-то во внутренний карман пиджака (я всегда знал – мужская одежда намного удобнее женской в плане карманов). Наверное, микрофон, решил я. Босс проследил, чтобы она села в маршрутку. Он не уходил, наблюдал издали. Стоял у ворот и следил. Я же наблюдал за ним через решётку ограждений. Тоня уехала. Причём в сторону свою, то есть из города. Но я хорошо знал Тоню, она шифровалась будь здоров. Я знал, что она выйдет на следующей остановке и уже тогда поедет ко мне. Ну потому что вибрировал телефон, она мне писала об этом, и о том, что клиент постоянный, и не уходил от ворот – она тоже это заметила. Этот лысый мужик на моё счастье пошёл с бумажными сумищами пешком. А я за ним – типа у велосипедиста что-то пошло не так, поломка и прочее. Народу на улице маячило не очень много, это был выход на широкую улицу, параллельную главному проспекту с автомобильной развязкой. Я держалась в отдалении, подальше, лысина светилась и искрилась на душном солнце… Я перестал нервничать, что он сейчас сядет в машину − он явно пешком, может офис недалеко, сумки были очень тяжёлые, он нёс их аккуратно, не обращал внимание даже тогда, когда я его обогнал и вывернул на широкую улицу раньше. Его офис оказался не то что недалеко, а совсем рядом, буквально в двух шагах от начала автомобильной развязки. На первом этаже жилого дома красовалась огромная вывеска – «Нотариальная контора», там он и нашёл упокоение. А я, успокоенный, поехал домой. Тоня меня ждала во дворе, я ей написал, что задерживаюсь. На следующий день рано утром поехал в эту контору. Я решил: пусть там камеры, но может охранник не будет так внимателен – скорее всего не только я приеду к открытию. Я поехал к девяти, побродил час, ожидая открытия, действительно ещё ждали люди, всё больше парами, один привёз старуху-мать – видно пенсию хотел оформить на себя, я тоже получал пенсию за бабушку, тоже возил её в эту самую контору. Наконец я в холле. В аквариуме плавали огромные рыбки-губошлёпы, похожие на переливающихся слизней и на Староверова. Такой гибрид, как в одном из самых любимых мультов про халифа-аиста. Наверное это были очень дорогие рыбки. Меня просто приковал к себе аквариум.Ни травинки, ни камешка, ни остальных аксессуаров-причиндалов аквариумистики. Голая вода и две рыбины, прижавшиеся к стеклу, хватали пузырьки воздуха. Ужас. Немой ужас. Кто-то меня спросил, к какому я специалисту – администратор пояснила, что теперь электронная очередь. Я пообещал, что возьму талончик и стал изучать таблички на дверях. Нотариус такая-то и такая-то, секретариат, отдел по недвижимости − в скобочках «консультации», риэлторские услуги и услуги по оформлению наследства, дарственных; адвокат, работник сыска , в скобочках «частный детектив». Я вышел из конторы напоказ медленно, угостился сосалками из стеклянной вазочки, набрал визиток, в том числе и лысого. Ну я и тупой. Небось, уволили из полиции, купил здесь место и аренду и подрабатывает, сидит на заказах. И клиентура видно есть. Тоня рассказывала о ком-то, кто у неё на днюху в конце августа берёт закуски из баклажан и ещё разную снедь, вино ещё, но она никогда не говорила, что это он нанял её. Надо будет спросить об этом. Хватит уже отмалчиваться – впервые я на Тоню разозлился.
В этот день, только дошли до квартиры, я учинил Тоне допрос с пристрастием. Но она ничего не знала о нём. То есть она даже не знала, как его зовут, в переписке он называл себя «Босс». Тоня уверяла, что сама удивилась, когда он оказался организатором закупки, она всегда уважала его как клиента, а на последней встрече они не вспоминали произошедшее, просто она возвратила микрофон.
− Видно я не прошла боевое крещение и мне никогда ничего такого больше не предложат. Да и прекрасно. Осталось два месяца и мы закроем ипотеку.
И тут она выдала мне такое, что я не знал, что и думать. Какая-то бредятина. Когда сильно злится, она видит людей в старости. На запкупке она меня узнала по голосу и по выражению «картина Репина» (присказка Староверова). Тогда она спросила про «бесплатный хлеб по пятницам». Я ответил, что это из анекдота Старвоерова, я иногда люблю щегольнуть разным нафталином в том числе и фольклором, это ещё с факультатива, я делал такой проект в школе и победил, вся наша школьная комиссия укатывалась, объяснил я. Тогда она призналась, что увидела в старости меня. Я ответил, что она навыдумывала это после наших с ней споров насчёт скриптории. Но Тоня стала доказывать, что видела на моём месте монаха тогда, во время закупки: худой, с бородой, с большими глазами и впалыми щеками, и с пером, её поразило именно перо, чернильницы не было, а перо было современное. Вот это её поразило. Я пожал плечами – что я мог сказать.
В этот день Тоня то ли расстроилось, то ли была выбита из колеи моим допросом, но она продолжила тему закупки. Она жутко упрямая, не умела лавировать, принимать чужую точку зрения. У неё на всё была своё мнение. Просто, я так понял, она помалкивала, никогда не лезла со своим мнением – черта, между прочим, совсем не редкая, но чаще приходит с возрастом.
Постоянно Тоня заводила один и тот же разговор: она почти уверена – вокруг меня Староверов расставил сети. Она стала доказывать, что Староверов наврал насчёт эссе, которое он якобы подменил.
− С чего ты взяла? Зачем ему врать?
− Да чтобы ты почувствовал себя благодарным ему.
− Я ему во многом благодарен. Я рил плохо написал.
− Я не верю, что ты плохо написал.
− Да почему?
И тут она рассказала почти детективную историю, как её нашли для всех этих тайных операций, и как она сдавала экзамены, чтобы доказать коррупцию в вузах, она стала уверять, что если бы Староверов и вправду договорился, то у меня бы минимум восемьдесят баллов было, но никак не семьдесят пять.
− Ты же был на волоске. А если тащат, если бюджет покупается, то ставят с запасом. Я знаю, что говорю.
Я стал объяснять Тоне, что у меня случаются затыки, если тем не близкая. Привёл в пример задание Жорыча, которое я не выполнил… пока не выполнил.
− Вот кстати, − сказала Тоня. – Мне кажется, Жорыч твой тоже по просьбе Староверова тебя на работу приглашает.
− Но я случайно там оказался на веранде.
− Просто ты им облегчил задачу. Совпадений в жизни навалом – рассмотри даже наше знакомство.
− Хорошо, Тоня. Пусть будет так. – Я не хотел дальше обсуждать её бред.
− И в салон связи тебя взяли по просьбе Староверова.
− Тоня! – я еле сдержался, чтобы не высказать, что я о ней думаю. − Я без всяких знакомств пришёл в эту сеть. По вакансии, через собеседование!
− Откуда ты знаешь, − стала спорить она. – Много странного с твоей работой.
− Почему?
− Сначала-то не взяли.
− Но потом перезвонили. Что такого?
− Тебя нигде не брали. И вдруг из этой сети перезванивают. Не странно, нет? Не перебивай. Следующий этап − ты один прошёл экзамен. Не странно, нет? И тебя берут на полставки, ты ещё там права покачал насчёт договора.
− И что?
− Антоний! Такого не бывает! У нас полгруппы работает, я работаю (пусть неофициально), не бывает такого!
− Во мне просто увидели перспективу.
− Не любят они брать на полставки, − настаивала она. − Ты видел ещё у вас в сети хоть одного, кто бы так работал?
− Н-нет.
− Вот! – торжествовала она. – Сам говорил: тебя пригласили на корпоратив. Люди там работают помногу лет, а тебя после года работы. Потом эта твоя Оксана.
− Тоня! Она не моя!
− Верю, не перебивай. Дальше − предложение от странного начальника-байкера, а до этого ты встречал его у метро. После закупки он приезжает к тебе домой. Ничего странного?
− Оксана − приветливая напарница, начальник имеет право быть странным и байкером, когда человек топ-менеджер, он имеет право на странности.
− Ладно. А приехал-то он к тебе домой зачем?
− Он порядочный человек
− Не бывает сейчас приветливых и порядочных, пойми, Антоний! Ты подставил в кавычках компанию, на весь интернет. Староверов пропалатил наверное закупку, я давно тебе это долдоню и договорился со своим сыном. Он с ним всю жизнь, а ты побочный. Они расставили ловушки и сжимают их, загоняют тебя в угол.
− Не называй меня побочным, Тоня. У Староверов сложная ситуация в семье. Он меня любит, а Владимира не очень
− Твоё фото в статье (заметь – на фото ты не в салоне, фото старое) – это он так тебя любит?
− Чёрный пиар тоже пиар, Тоня, − отбрыкивался я. – Да и ты всё видишь в чёрном, даже не в чёрном, в траурном цвете.
− Нет, Атоний, я всё вижу как есть.
− Особенно в свете того, что ты мне объявила полчаса назад о монахе, − язвительно рассмеялся я.
− Тебя медленно и планомерно вели к краху. Головокружительная карьера и провал. − В этом месте Тоня рассказала о сумме гонорара.
Я стоял и не мог поверить. Такие деньги. За что?
− Я тебе говорю. Я поэтому и продалась. Они назвали сумму кредита, они знали, сколько мы платим, понимаешь? Всё рассчитано. Я проверенный уже человек. Не болтливый, с дедушкой таким, с осведомителем.
Я внимательно смотрел на неё и впервые подумал, что со своей точки зрения, со следовательской и дознавательской, она не так уж и не права. Но я не верил всё равно. Я по-прежнему склонялся к конкурентам.
− Тоня! Таких случаев навалом.
− Нет. Это прицельная операция. Не на компанию, на тебя нацелена. Поверь моему опыту.
− Дана тоже замели, ещё похуже меня, описали, каждую железку конфисковали.
− Кстати, очень кстати, твой Дан. Он подозрительный, Антоний. Он следит за тобой.
− Тоня! – я развёл руками. – Тоня!
− Его мама следит за нами. Она шпионка!
− Тоня! Ты идёшь по стопам деда!
Она нисколько не обиделась.
− И что? Дедушка никогда никого зря не оговаривал. Он был идейный, служил идеалам. И всех, кто нелегальную литературу распространял и винил загонял по бешеной цене сдал.
− Я верю, Тоня, что идейный. Но ты говоришь ерунду.
− Нет. Ты мне говорил, что мать твоего Дана боится выходить из квартиры, так?
− Да.
− Ты много знаешь сумасшедших людей? Есть опыт?
− Безусловно Тоня. Я же работал с людьми. И я чувствую себя сейчас, как на допросе.
− Вот. И сравни сумасшедших покупателей и маму Дана.
− В принципе… − я озадачился. – В принципе, внешне не скажешь, с виду прекрасная женщина, милая и приветливая. Я заходил на днях…
− То-то! – торжествовала Тоня.
− Но крыша едет по-разному. Она на антидепрессантах, Дан говорит.
− Не верь тому, что говорит Дан.
− То есть, ты считаешь Дан врёт?
− Я не думаю. Я уверена в этом.
После такого безапелляционного сообщения я стал какой-то рассеянный, мне больше не хотелось разговаривать с Тоней.
− И ты меня увёл от самого главного. От сегодняшнего. От Жорыча.
– Я понял, Тоня, что Жорыч, − тоже всё специально подстроено. Не надо повторять, я не люблю повторений
− Да не ненавидь меня, Антоний. Мы же друзья, − серьёзно сказала Тоня и положила свою руку на мою. Я вырвал руку, вскочил с дивана:
− Я сам туда случайно забрёл, понимаешь? Сам! Так сложились обстоятельства.
− Ничего само не сложилось. Концентрация совпадений противоречит распределению Гаусса.
− Расскажи это выигравшему в казино, например Франсуазе Саган.
Она посмотрела на меня непонимающе:
− Не забрёл бы, они бы сами тебе предложили.
− Это точно так же, как ты незапланированно грохнулась в обморок!
− Но оказалась я рядом запланировано. И с тобой они всё просчитали.
− Да кто они-то, кто?
− Дэн твой и Савва. Твои якобы друзья.
− Ну Тоня ты даёшь. Это бред какой то. Мне… − я остановился, решил не говорить больше ничего.
− Говори, говори!
− Всё. Хватит! Мне стало казаться после твоих убеждений, что и ты в связке со всеми, просто ты пытаешься меня предупредить.
− Просто вот так вот сошлись карты, и не такие совпадения бывают.
− То есть в нашем с тобой случае с гауссовским распределением конфликтов нет?
− Нет! – заявила она горячо и тихо добавила: − Некорректное сравнение: случай один на миллион и совпадения с работой из раза в раз.
− Всего-то второй раз подфартило!
− Я в этом уверена: не случайны совпадения у тебя!
− Да-да. А в доме везде жучки.
− Думаю, что нет. – Тоня стала внимательно озираться. − Хотя кто знает…
− Ты насмотрелась, Тоня, фильмов.
− Антоний, это ты смотришь фильмы. Это ты беспечен. Ты привык к тому, что тобой восхищаются. Я не раз наблюдала такую черту у везунчиков и красивых людей, − она скосила на меня глаза – она наблюдала за моей реакцией. Я тебе это говорю, потому что люблю тебя. А не потому, что хочу говорить бред. Это версия. Всего лишь версия. На которой я настаиваю.
− Она неправдоподобна.
− Вполне правдоподобна. Я, Анотоний, не исключаю, что за тобой идёт постоянная слежка.
− Отл. По твоей версии я могу предположить, что и ты ко мне подослана.
− Я? – она улыбнулась по-доброму, наивно, ей было смешно.
− Ну да − ты. Ты специально забыла телефон, чтобы я его забрал.
− Но я тебя даже не видела. Я тебя не знала. И ты же не знал, что увидишь меня тогда.
− Пошутил, просто в ответ на твой бред, − я запнулся.
− Нет, Антоний. У меня не бред. Может я не права, но версия где-то на поверхности. Простая и убедительная.
В этот день, когда мы шли к остановке, смеркалось. Сильно похолодало, ветер дул холодный, все стояли по-летнему одетые и мёрзли, стараясь не показать, как им холодно. Небо было чистое и тоже розовато холодное
− Солнце так садится к дождю, − сказала Тоня и прижалась ко мне, – как всё-таки быстро бежит время. Хочешь: переезжай ко мне в Москву навсегда, у меня своя комната.
Я молчал.
Она обиделась, я это видел. Я прижал её к себе ещё крепче, чем она меня:
− Как я перееду, Тоня. А мама?
− Ты с ней так связан? Я с мамой как-то живу спокойно. То есть мама и папа сами по себе, я сама по себе. А ты разве не так?
− Но ты контачишь с бабушкой.
− С бабушкой мы хорошо ладим.
«Ладим» – такое хорошее слово, я поцеловал Тоню в губы.
− Я подумаю, Тоня. Спасибо. Когда мы теперь увидимся?
− После выходных. Ты знай: родители не будут против. Я их уговорю. Ты подумай обо всём.
− Тоня! Я только и делаю, что думаю. Если бы не ты, не знаю, как бы я провёл этот август.
− Уезжай отсюда, Антоний. А на даче у нас двойной участок, два дома, сейчас второй дом поставят, будем ремонт делать. Будем жить с тобой иногда на даче, с бабушкой.
Я поцеловал Тоню ещё раз и сказал:
− Тоня! Но у меня тоже бабушка. У неё тоже участок. С другой стороны железки.
− Мы будем ей помогать. Переезжай, Антоний, умоляю тебя.
