Рахиль Гуревич
Тайный покупатель
− А какой новогодний сувенир? – спросил я.
− Да одно и то же каждый год. Пряники с символикой.
− Но каждый год разные по форме, − встряла Оксана.
− Лучше бы по бутылке шампанского подарили, – сказал парень. В тёмном свете кафе он не казался замученным. Он был приятной внешности, видно, что хороший человек. Он стал жаловаться по второму разу, что работает три года, что у него грудной ребёнок, и работает просто на износ. Я понял, что его всё достало. Мама мне рассказывала, что когда я был совсем маленький, она думала что не доживёт до того времени, когда я начну что-то соображать, так ей было тяжело.
Тут стала говорить женщина-оператор из отдела претензий – я узнал её по голосу. Она выпила залпом первый стакан, а второй смаковала. Она говорила чарующим голосом, достойным «Радио «Книга»:
− Н-нет! Почему нужно перезванивать и объяснять разную чушь?! Что перебои были со связью, технические поломки, что конкуренты вырезали кусок кабеля! Потом некоторые клиенты ушлые такие. Врут, что связь плохая или отсутствовала, чтобы им на счёт сто руб или даже двести халявных дали. Узнали о компенсации и врут. А я −извиняйся. Клиент просто псих или мошенник, а я − извиняйся. Если бы не безысходность, давно бы бросила. Какой корпоративный дух? А ты что мальчик не пьёшь? − обратилась она ко мне.
− Он несовершеннолетний, ему нельзя, – пошутила Оксана.
− Как? – все обернулись и посмотрели на меня.
− Шутка, − рассмеялась Оксана.
− Я студент, я магистр без полутора лет, но мне можно, − я запьянел, но храбрился, стал рыскать по столу, но нигде не было выпивки. Выпили всё! Те редкие бутылки, которые стояли в начале столов, тащил к себе НОП (начальник офиса продаж) и отдавал девушкам, по виду секретаршам.
− Ребзы, − возмутился я. – Где наши грибы, где наш жульен, в натуре?
− Ну а чё, − сказал парень-трудоголик, у которого всё время спала жена, когда он дома. − Некоторые с соседнего стола выглядят на шестнадцать, хотя им тридцать. – И подмигнул, указывая на Инну, которая, покачивая бёдрами, шла через наш зал, видно, в дамскую комнату или в гардероб. Инна, та чёрненькая эйчариха, которая заключала со мной договор, здесь на сабантуе, выделялась искрящимися волосами. Я не знаю, как она это сделала, но они переливались в темноте, блёстки, наверное, какие-нибудь. Инна откинула волосы и целый поток искр полетел в пол и пропал, рассеялся. Инна подошла к нашему столу, улыбнулась мне и прошла мимо.
− В этом мигающем аду не хватает княгини Ольги, − сказал я. Но шутки моей, увы, не поняли.
− Осыпала себя как снегом, фея, − заметил отец грудничка.
− Ну так, сравнил ж… с пальцем, − резко захмелевшая оператор на телефоне икнула, наверное, именно она не терялась: уж очень быстро закончилось всё вино в нашем отсеке для днища.
– Да они в тридцатник на гиалуронке, фитнес, губы подкачать, – сказала моська-рекрутер и подмигнула мне. – А руки возраст вседа выдут.
Начался долгий спор о том, есть разница в руках у девушек и не совсем молодых, вроде Инны. Спор потихоньку перешёл в сплетни об Инне. Вроде бы она из деревни, умеет, что называется, коня на скоку остановить, то есть реально знакома с лошадьми не по манежу и конюшням для богатеев – я кобы кто-то видел когда-то в её соцсети старое фото – и она сидит без седла.
− Как ковбойка! – сказала сотрудница по претензиям. Она не то чтобы завидовала, она грустила. У неё голос, у Инны манкость. Наверно почуяв мо мысли, она сказала: − Я вот рылом не вышла, только голосом. А главное сейчас по жизни – рыло.
− Нет! – запротестовал я. – Я ваш голос сразу узнаю и всегда сразу тепло на душе. Вам аудиокниги читать.
− Туда с улицы не попасть. Говорю же, повторяю: рылом не вышла, вот с голосом повезло… − отмахнулась оператор, голос её просто завораживал, я представил, как взбешённый клиент звонит, а она его гипнотизирует голосом.
Мне стало жалко эту немолодую с помятым лицом претенциозница.
− Хорошо хоть голосом, − ответила Оксана. – А когда ни того, ни другого? Как люди живут. Не-ет: мы ещё не днище…
− Мы – на газетке… − ухмыльнулся парень-трудоголик, указывая на опустевший официантский стол на колёсиках, где грудами валялись пустые пакеты винишка.
− Тётеньки-то ладно. А дяденьки из сб-шников – вон щупленький тот, – показала Оксана на мужика из главного офиса. Наверное она имела в виду, что, мол, кто на такого позарится.
− Везде в охране есть умный и щупленький, я об этом слышал, да и видел. – отозвался грудничковый отец со спящей женой. − У них какие-то свои задачи, шпионов, наверное, ловят.
− Неа, − отрицательно покачала головой претенциозница. − Он тоже на уколах кр… красоты…
Вдруг все замолчали и уставились на меня. Я – обернулся: за мной стояла Инна. Я кивнул и отвернулся с недоумением. Я конечно же должен был встать и поздороваться, но я упрямо сидел – Инна враг, она из стана сытых благополучных столов, мимо них в дамскую комнату не ходят.
− Пойдём, потанцуем, − Инна обвила руками мою грудь и шепнула: − Я хочу с тобой познакомиться поближе. Я сидел как дурак и краснел, хорошо, что этого было не видно. Оксана обиженно и презрительно поджала губы и странно посмотрела на Инну. Я запомнил тот Оксанин взгляд – мне показалось, что Оксана что-то знает и о чём-то догадывается.
Мы потопали на танцпол. Я снова проходил мимо зажиточных столов и меня обуревал гнев. «Ну я вам ещё покажу!» − храбрился я. Я так волновался, обдумывая под вой каких-то поющих трусов свои планы, что почти не помню, как мы танцевали с Инной. Помню только, что танцевали долго.
− Сколько можно терпеть этот вой?
− Антон! Это победители конкурса!
− Какого конкурса? Для тех, кому за пятьдесят?
− у нас разный возраст работает. Возраст – это опыт.
− Уж полночь близится − хэдлайнера всё нет.
− Скоро, Антон. Она проходила мимо нас тобой. Ты не видел? Будет петь до утра, как сладкоголосый соловей.
− Странное сравнение.
− Почему? – она остановилась и уставилась на меня.
Я не собирался ничего объяснить. Если человек тупой, то это навсегда. Ну что я буду ей объяснять про пьесу «Сладкоголосая птица юности» − известная актриса использует молодого человека, пока он ей необходим.
− Просто соловьи поют недолго, – отбрехался я, чтобы она отвязалась. Запах её волос дурманил меня. Но я, хоть и был пьян, чётко понимал, что Инна – коварная обольстительница, как Одиллия из сказки детства. И меня она так просто конечно уж не возьмёт.
Когда я вернулся к своим столам, наша челядь гоготала и забыть забыла обо мне. Без меня у моих друзей по «несчастью» начались какие-то непонятные игрища. подозрительный полупьяный-полутрезвый челик типа аниматора в светящемся аквагриме и белом колпаке, в каких на новый год танцевали вокруг ёлки олды, пригласил отвечать на вопросы, что-то типа викторины… Рядом с аниматором, стояла бутылка шампанского. Я победил конечно, взял бутылку и отдал нашим мученикам связи и цифры. Мы − Оксана, утомлённый продавец, оператор и моська разлили и, повторяя классика, немедленно выпили шампанское, челяди ни в коем случае не полагавшееся. Я расхрабрился.
− Кто это? − спросил я у Оксаны.
− Тамада. Конкурсы проводит
− Танцевальный поединок, − объявил тамада в шляпе; шляпа, да и сам клоун как-то плыли…
Загремела музыка. Проводился поединок танцев. Это было ужасно, зрелище не для слабонервных, наверное лавры Тарантино и Михалкова не давали тамаде покоя, он решил их переплюнуть.
− Когда же нам дадут грибы? – тихо мечтал трудоголик. Он сидел спиной к паркету. Видно у меня было странное лицо, потому что этот парень сказал:
− Это ещё ничего. Вот когда десерт подадут, тогда начнут танцевать на столах отдельные экземпляры.
Все опять засмеялись. Претенциозница, как и все престарелые тётки «под мухой», пустилась в пляс с пузатым мерчендайзером по фамилии Аджиев, он всё время рассказывал о своём героическом деде, потрет которого он носит на Бессмертный полк – Аджиев всем тыкал в нос телефон с плакатом деда. Дед выглядел и вправду колоритным, каким-то таджикско-заслуженным, в белой народной шапочке, а может это был дагестанский дед – не знаю. Этот Аджиев (его все за глаза называли Аджикой) тоже с самого начала сидел и подбухивал, не в смысле выпивал, а в смысле разбухал насчёт рабской силы и мизерной зарплаты.
Однако выиграла танец глупая моська с каким-то спаниелем, моим коллегой. Им вручили бутылку шампанского, но с другой этикеткой. И они ни с кем не поделились – вот гады. Просто моська заявила:
− Это нам, не вам.
− Во тупая дура! – сказал я ей. – Жадина-говядина!
Её спаниель полез на меня и я, расхрабрившись, стал с ним пререкаться и даже толкаться.
− Петухи! Не петушиться! − обольстительным голосом попросила претенциозница. Спаниель отошёл и стал мне снова угрожать и бубнить себе под нос оскорбления. Я же сказал:
− Урод, шампанское зажилил. А моё пил.
− Кто урод! Да я… − спаниель пошёл на меня, его глаза сверкали, отражая зелёные лампочки с потолка.
− Ты, ты… − я выругался. – сейчас принесу друзьям шампусик и разберусь с тобой, ушлёплок.
Я не собирался с ним драться – он бы конечно меня победил, я и драться-то толком не умею, так – помахаться. Мне ничего не оставалась делать, как идти и добывать шампанское. Я был разъярён и взбешён и пошёл мимо зажиточного зала. Мимо танцполы – туда, где баре с высоким грейдом, то есть топы. На танцполе уже разыгрывалась звёздная группы, солистка ходила по сцене с микрофоном, видно настраивалась. Я поразился, как она постарела, отяжелела, я помнил её по одному клипу, но это было совсем в детстве, кажется ещё до школы.
Я зашёл смело, в нос мне ударил аромат сёмги. На столике на колёсиках стоял торт – почти как в фильме «Три толстяка» − во всяком случае спьяну он мне показался точно не меньше.
В изголовье стола сидел крутой мужик в косухе и белой сорочке; под неоном белый светился, переливался тенями от вспышек, напоминал шкуру линяющего удава из мульта… Мужик внимательно смотрел на меня. Я его узнал. Это был тот челик в ботинках у метро!
− Здравствуйте, − комично поклонился я ему, как и следует кланяться челяди царю-батюшке. – Я вас сразу узнал. Вы подгребали ко мне летом, помните? У метро.
− А ты кто?
− Я – челядь, − ответил.
− То есть?
− Ну челядь я, дно на газетке.
− Не понял.
− Ну вино на столике валяется, пустое…
− Сядь, объясни.
− Меня ждут друзья. Вы не могли бы мне что-нибудь дать с вашего стола. Бутылку початую или не початую с шампанским например.
Я увидел на столе бутылку-гиганта известного бренда, косарей за двадцать. Я такую бутылку видел лишь раз в Петербурге, в магазине, куда мы зашли с моим соседом, чтобы прикупить по баночке пиваса, помню сосед резко переменился и не боялся никуда опоздать…
−А-аа, − он засмеялся. – Бери конечно. Ты, наверное, Антоний?
− Да. Я Антоний Павлович Червяков. Почти как Чехов. Я родился в девяносто шестом году.
− Очень интересно.
− И вот младенчество мое давно умерло, а я живу1…
− Опаньки! – он засмеялся. – Августин!
Я моментально протрезвел: мужик узнал цитату!
− Ты в магистратуре учишься. У вас там средневековая? Сдал?
− Автоматом зачёт поставили.
− А на экзаменах что?
− Прикладное языкознание, русский язык и создание текста как электронной коммуникации.
− Да!.. Это тебе не Августин. Ну а нравится тебе в нашей компании?
− Нет… − отчеканил я. – Точнее – не особо.
− А что не нравится?
− Всё. Начнём с обучения. Дальше штрафы. Недостачи. Тайные клиенты. Промо. Втюхивать товар дня, менять ценники по сто-пятьсот раз, вписывать тайно страховку, дурить с кредитом.
− А начальство?
− Конкретно моё начальство – омерзительно, но вы – нет, раз Августина узнали.
− Такие мерзкие?
− Я говорю о тех, с кем работаю. Спасибо вам за выпивку. − Я смерил его презрительным взглядом сверху вниз. − Мы на них пашем, а они на Канарских дачах задницу греют… Обделили грибами.
− Какими грибами? – испугался мужик и стал дёргать замочек на кармане косухи.
− Жульен. Кокотницы.
− А-ааа.
− Вот вам и «а-аа». Низовые работники делают все продажи и прочую работу практически за бесплатно, а начальство жульены трескает вместе с кокотницами и на Мальдивах отдыхает. И торты лопает. А нам к чаю сухие рогалики с творогом?! А?!!
− Ну дружочек, заело тебя, − засмеялся мужик.
− Это вы заели. Ещё косухи носите, чтобы быть ближе к народу.
− Да я за рулём просто. Удобно. – Он улыбался мне. Ну почему, почему мне все всегда улыбаются?! − Я прибыл в Карфаген; кругом меня котлом кипела позорная любовь2.
− Да пошёл ты, байкер хренов. – Я нагло обошёл стол, выбрал бутылку получше
− Жульен сейчас поднесут. Они просто не успевают. Говорят, пармезан вот-вот подъедет, они сверху пармезан зачем-то сыплют.
− Так вкуснее, − пробасил какой-то «топ» в сером костюме, худой и похожий на диктора Левитана – тот тоже был тщедушный. А голос – ого! Бочка, а не голос.
− И торт пожалуйста. У нас девушки требуют торт.
С шампанским я потанцевал на танцполе под звёздную группу. Вживую пела солистка очень прилично, и я уже не замечал её полноту, я был поглощён песней о любви, старым хитом с новыми интонациями.
Когда я вернулся за стол, я напоминал героя рассказа «Судьба человека», как бы цинично и кощунственно это не звучало. Я поставил шампанское на стол и у сидящих вырвался возглас восхищения.
− Грибы сейчас привезут. У них пармезан закончился. Ждали, пока привезут. Обещали и десерт дамам. Дамам – посмотрел я на моську со спаниелем, а не… − Тут я плюхнулся за стол.
Спаниель сделал вид, что не замечает меня. Как я позже узнал, сним провёл работу тщедушный сб-шник. Он тоже пил «моё» шампанское и кончено же был на моей стороне.
Кокотницы и впрямь скоро привезли. Как мне нравятся эти ресторанные двух-трёхэтажные столики! И звенящая на них посуда…
Я сел за наш «скамеечный» стол. Все натанцевались, пока меня не было у экрана и были в сборе: трудоголик, претенциозница, её ковалер-мерчендайзер, Оксана, сб-шник, и даже моська посматривала в нашу сторону толсто подведёнными глазами. Видно я ей нравился всё больше и больше, а спаниель всё меньше и меньше. Все радовались шампанскому и грибам – кокотницы обжигали, пыхали паром, вся наша буква «П» напоминала что-то мистическое. Снятое с дрона – пар-то цветной от ламп. Мы распили, обсуждая, кто всё-таки Инна (все меня подкалывали и пытались выведать, как мы с ней провели время на танцполе): рекрутёр или эйчар, кто-то утверждал, что фултайм. Мнения разделились вплоть до кулачного боя на почве этимологии англосаксонских корней и производных американизмов, никто не хотел уступать – как вы понимаете кулаки готов был пустить в ход отвергнутый спаниель. Усталый и глубоко не трезвый, он ожесточённо объяснял, что эйчары – обстановка в коллективе, а мерчендайзер спорил − раз на работу принимает, то не эйчар, что он, старший по смене – вообще супервайзер, больше эйчар, чем все эйчары вместе взятые. Претенциозница утверждала авторитетным глубоким голосом, что фултайм в центральном офисе, что Инна именно такая. Я бы мог слушать эту немолодую некрасивую женщину вечно… Обстановка накалилась до предела, но градус понизила половина торта-гиганта, нам его наконец подвезли с барского плеча, и челядь жадно расхватала куски, некоторым перепало по два и три. Когда я выходил с Оксаной на перекур – просто постоять за компанию, то я видел, как от кафе отъезжала крутая тайота, за рулём я разглядел Инну, а на заднем сидении сидел «главный»в косухе.
− Легка на помине, − без эмоций сказала Оксана. – У неё с директором нашего дивизиона любовь давно, когда она ещё гиалуронку не колола. − О чём с ним болтал?
− С кем?
− Ну с ним, с дИректом? – Оксана ударила на первый слог, выпуская дым из ноздрей.
− Этот байкер – дИрект? – опешил я. – Я думал, личный охранник топов.
− Да-а, − простонала Оксана. – Он – равноправное лицо в совете директоров, наш начальник офиса подчиняется всем, и лично ему.
− Понял, − я ещё больше опешил: такой демократичный с виду, простой
− Ой, Антон. Ну понятно простой: у нас же коллегиальная система, прозрачная для акционеров, вдруг ты акции наши прикупил.
− Да что ж я? С дуба рухнул что ли? Я, слава богу, Драйзера в универе читал. Акции… Акции – это бумажки. Вся большая четвёрка торгуется на бирже в одном ценовом коридоре.
− Доиграешься Антон, выпрут тебя.
− Ну доиграюсь и ладно. Зато жульен поели.
− И шампанское не дрожжами воняет. И кажется я нашла на эту ночь себе френда.
− И торт вкусный, − я сильно расстроился, но не хотел показать виду.
− Да. И безе, и суфле. Я, если честно, хлебные торты с разными винными пропитками ненавижу, − И Оксана пьяно захохотала, прикуривая вторую сигарету.
Безусловно, я храбрился. Мне дела не было до торта, я его и не пробовал, я люблю варенье или халву, и уже не радовала звёздная группа, они стали петь какие-то новые совсем уж безобразные песни про нелепую любовь, а не как раньше о муке предательства и зову богов.
Мораль сей басни такова: надо меньше пить.
Глава пятая
. Контрольная закупка
Собственно, всё, что я рассказал, было прелюдией, предисловием. История же начинается только сейчас.
Прошёл год. Никаких последствий моего общения с дИректом не последовало, просто на следующий год ни меня, ни Оксану на корпоратив не позвали, зато счастливо подпрыгивал начальник офиса, и забыть забыл о праздниках в регионах, по которым он якобы ездил, чтобы подцепить провинциалочку, надеющуюся на чудо в перьях на белом коне. В новом году я поехал в главный офис писать заявление об уходе. Оставалось несколько месяцев, мне надо было добить выпускную квалификационную работу, которую почему-то называли магистерской диссертацией, кроме того надо сдавать госы, а я подзапустил с работой многое. Я написал заявление, стал высчитывать, сколько мне не доплатят, премию точно не дадут, так всегда с теми, кто увольняется. Но делать нечего, надо уволиться. На следующий день мне перезвонил кто-то из начальства и спросил: какие причины, я ответил:
− Я Рябковой (это Инна) всё письменно объяснил и в заявлении указал.
− Приезжайте в офис.
− Но я на работе.
− Приезжайте в офис. Вам зачтут смену.
«Ага − зачтут смену, − проворчал я, − а надбавки за продажи, пусть и копеечные, но всё же, Пушкин мне зачтёт».
Пока ехал и толкался в метро, удивлялся сам себе: увольняюсь и думаю о продажах, высчитываю, высчитываю гроши. А мама давно ругалась.Она стала получать в колледже намного больше – она теперь была не просто преподавателем, а завучем и зампредом приёмной комиссии − и стала высылать приличные деньги.
В кабинете меня ждал директор, конечно же не в косухе, а в сером офисном костюме. Я поздоровался без всякого заискивания.
− Значит, заканчиваешь магистратуру, Антоний?
− Угу… − я посмотрел вопросительно, я забыл, как зовут одного из моих главных начальников. После инцидента помнил, сейчас, спустя год, забыл. Все – «директ» да «директ».
− И чем собираешься дальше заниматься?
− Я уже как-то слышал этот вопрос в школе. Закончилось всё плачевно, даже очень.
− На кафедру не берут?
− В аспирантуру, − ответил я. − Не берут.
− Почему?
− Там все свои.
− А, может, дело в тебе?
Как меня выбешивали такие вопросы! Да ни фига дело не во мне! Кому-то везёт – кому-то нет. Нет великих, просто для кого-то благоприятно складываются обстоятельства, кто-то оказывается в нужном месте в нужное время, а другой, хоть гвозди будет грызть, землю жрать − ото всюду его выгонят, никуда не примут. Но всё это в общем и целом не имеет значение, благополучный в одночасье может стать ненужным, ну тот, кто землю жрал, тот будет уже в то время копаться как навозный жук в дерьме. В итоге всех нас ждёт в лучшем случае место два на три или три на четыре, а то и адов огонь, потому что никто из людей рая не заслуживает. Во всяком случае, я таких не встречал. Все хитрят, прогинаются, помалкивают – чтобы спокойно пожить, чтобы не портить нервы и здоровье, никто не хочет умирать, но все умрут. Единственное, что останется после человека – это знаки – картины (и фото тоже сюда же), ноты, буквы. Археологию не будем сейчас мучить, она обширнее знаков, но она больше об эпохах, в плане вещественного мира, который тоже в обобщении знак – наскальная, там, живопись, черепки, которые светят излучением и определяют вплоть до столетия возраст. Это Староверов так меня убеждал и провоцировал, я с ним согласен в плане знаков – всё знаем же по языкам, все тёмные века пытаются восстановить лингвисты, от тёмных веков-то ничего не осталось, кроме общих слов. В общем, дело кончено же не в человеке, дело в случае…
− Может и во мне, − не буду же я объяснять, что Староверов, по моим подозрениям, пустил свои загребущие щупальца и на кафедру – уж очень резко ко мне поменялось отношение. Руководитель моих научных работ об этом недвусмысленно намекнул. Все эти два года он единственный меня поддерживал морально, а раньше-то, раньше вся кафедра в один голос хвалила, души во мне не чаяла…
− Так вот, Антоний. У меня к тебе предложение. Ты из Мирошева?
− Да.
− Не хочешь после защиты диплома туда вернуться? Или планируешь остаться в Москве?
− Нет. Не планирую, − ответил я. – Но в принципе не знаю. Думаю, вот… − я глянул побитым преданным псом, за время работы научился так смотреть и на клиентов, и на начальство. Не злоупотреблял, но случалось…
− Если решишь вернуться, то я хотел бы не терять с тобой связь. Нам в регионах нужны специалисты.
− Эйчары что ли?
− Не только. Впрочем, тебе решать. Но знай: компания в тебе заинтересована.
− Спасибо. Я обязательно зайду, как защищусь… То есть защитюсь…
− Филолог, а путаешься, − рассмеялся он.
Наверное, когда я вышел из кабинета с дверью больше похожей на крышку двуместного гроба, у меня было странное лицо, потому что ослепительная секретарша, у которой морщин на лице было столько же, сколько извилин в мозгу, бросила на меня не презрительный, а заинтересованный, даже заинтригованный взгляд.
Стал я магистром без всяких приключений. Стал и стал. На кафедре мне так и не предложили остаться, а я надеялся до последнего. Я специально не пришёл на вручение, чтобы был повод зайти в деканат. Я, как и всегда, протянул декану руку − он в ответ не подал свою, мрачно поинтересовался:
− Что-то ты на вручении дипломов не был.
− В библиотеке сидел, − наврал я.
− Ну получи у секретаря диплом.
− Виктор Александрович! А в аспирантуру остаться? – плаксивым голоском промямлил я.
Декан удивлённо посмотрел на меня поверх очков в очень дорогой оправе и зашипел в том смысле, что я мало времени уделял науке в последнее время. Я ответил, что как раз в последнее время я уделял науке всё своё время. И дальше буду только учиться, больше не стану подрабатывать.
− Подработка барыгой, − декан так и сказал «барыгой»! − Антоний Павлович, не делает из молодого специалиста профессионала.
− Подработка барыгой, Виктор Александрович, даёт деньги на общежитие.
− И на автошколу тоже, − огрызнулся декан.
− Я смотрю: вы в курсе моих дел. Сами, что ли, с извозчиком?
− Топай давай, магистр хренов, − декан был зол как семь волков, он не любил шутки насчёт своей бэхи шестой модели. Декан уважал старые машины, это было его хобби – немец шестой модели мохнатых годов стоила дороже современных. По слухам у декана на даче стояла ещё «чайка». Ну икс-шесть у декана тоже имелась – такой вот коммунизм на отдельно взятом факультете.
− Угораю с вашего словаря.
− Угорай, угорай, скриптор, − бросил он мне в спину презрительно.
Я так и думал. Без Староверова не обходится ни одна неприятность. Да уж… Судя по ненависти ко мне, «Скрипстория» процветает. Мама рассказывала: перья скрипят, скрипторий начал окупаться, в последний мой приезд мама сообщила, что скрипторий окупился и если я не выйду к ним после магистратуры, мне найдут замену. «Я буду просто счастлив, мама. Отстанете вы от меня хотя бы, как замену найдут», − нервничал я. Но мама ответила, что она передаёт то, что «просит папа» – только и всего. «Спасибо, мама. Я не хочу о нём слышать, не хочу!»
В общем, Виктор Александрович обдал презрением. Все наши профессоришки удавятся, а не пустят тебя на преподавательскую деятельность (не дай бог их переплюнет молодой аспирант), обогащение не простят. «Наверное декану нужна какая-нибудь ещё старинная тачка, а Староверов его не взял», − не без злорадства решил я. И почему это декан уверен, что я работаю со Староверовым? Но откуда им знать о моём конфликте со Староверовым? Неужели Староверов наврал им? Неужели он, как и все люди, делает вид, что всё замечательно – невозмутимую мину при плохой игре.
Ситуация складывалась в общем-то плачевная. И скажу по секрету, когда я расписался в таблице, получил диплом магистра и вышел прочь из универа, слёзы просто хлынули на асфальт. Я ещё час петлял, просушиваясь и проветриваясь, прежде чем зайти в общежитие – у коменданта глаз-алмаз. Из своей комнаты я позвонил в главный офис моей единственной работы, тот попросил записаться на завтра к нему на приём. Я так и сделал – мне оставалось обитать в этой комнате всего день.
− Значит, не быть тебе аспирантом? – директор был сегодня в косухе.
− Не знаю. Может позже, спустя год, снова попрошусь.
− За год вряд ли что-то изменится.
− Не знаю, Валерий Яковлевич (я конечно же посмотрел, как его зовут и пустился в распространённые разглагольствования, почти нытьё о том, как меня прокатили с аспирантурой). − Сейчас чего только не случается. Мама в колледже работает, так там такие пертурбации за последние годы, каких за предыдущие полсотни лет не случилось.
− Так что ты намерен делать? – ой, снова… будто слышу голос Староверова. В принципе, правильный вопрос, деловой, удивительно ещё, что он столько меня слушал.
− Сегодня уезжаю домой.
− Да. И я продолжаю прошлый разговор. Думаю поставить тебя на главную точку в Мирошеве.
− То есть? По проходимости главную?
− Ну да. Управляющим салона. Смогём?
− Начальником? – испугался я, вспомнив нашего озабоченного управляющего, который радовался как ребёнок, что его пригласили на корпоратив, а нас с Оксаной нет.
− Ну сложно сказать… У нас начальники-то разные. Ну скажем, ответственным за город. Город-то маленький?
− В принципе да, небольшой.
− Четыре салона там у нас. Два салона и три можно сказать точки. У тебя будет отдельная комната с видом на вечернее солнце.
Я улыбнулся:
− Значит, на вокзале?
− Да. В ТРЦ привокзальном.
− Смогём, Валерий Яковлевич! – ответил я, а сам подумал: это ж меня все знакомые увидят, но всё-таки я управляющий, начальник и связь всем всегда нужна, симки и услуги, да и аксессуары.
− Чудненько. – Я заметил: он часто вставлял ласкательные суффиксы, это так топ-менеджеры втираются в доверие к простому народу, чтобы выжить из них по максимуму.
Он встал, вышел из-за стола и пожал мне руку:
− Ну и хватка у тебя, Антоний!
− Так военные сборы.
− Я думал, боксом занимаешься.
− Не. Я на скейтборде.
− Странное увлечение, но как и я, возишь душу, а не тело. Завтра во второй половине дня тебя ждут в нашем Мирошевском офисе.
− В ТРЦ?
− Нет, я тебе скажу адрес.
− Это у моста что ли, второй салон?
− Да… − директор посмотрел в карты. – У моста, у переезда.
− Понятно.
− Надеюсь на тебя Антоний. Верю, что конкурентов ты обскачешь. И вообще далеко пойдёшь.
Насчёт «далеко пойдёшь» − директор явно погорячился. Это было сказано неискренне, он даже не стал это скрывать, быстро нажал кнопку, чтобы вошёл следующий посетитель. Я же ретировался.
Не буду подробно рассказывать, как пролетел ещё один год. Вы чекаете: каждый раз рассказываю не подробно, а уже полтос страничек накатал… Я заматерел, оброс ненужными знакомствами, научился напускать на себя радушный вид при виде бывших одноклассников и одношкольников. Некоторые успели обзавестись семейством и детьми и почти каждый не преминул поинтересоваться: где сейчас Староверов, как он и что. Его все помнили и, как я заметил, уважали, и скучали. Да и я по нему скучал, злость на него почему-то улетучилась, по-прежнему страдал от того, что меня любили из практических целей, воспитывали и обучали, нацеливая на успех бизнеса.
Салон с визуальной и «зазывальной» рекламой на самом проходном месте – на первом этаже ТРЦ у входа, недалеко от вокзала. Я проводил обучения и тренинги, я выписывал штрафы и увольнял, я проводил расследования, когда вдруг появлялись большие недостачи, я хитрил, просматривал камеры как заправский секьюрити (да! я видел на экранах все точки сети в городе), все жалобы стекались в наш салон, я уничтожал своим интеллектом скандалистов-клиентов, я научился улыбаться всегда и забывать тут же о решённой проблеме, оставляя в голове только нерешённые; я разговаривал с центром, общался иногда и с поставщиками − я был вершителем судеб в своём зале – я зазнался и реально считал этот зал своим. Я ловил на себе взгляды умопомрачительных девушек больше похожих на леопардш, а не на покупательниц, и почему-то совершенно одинаковых на лицо, на фигуру, на весь образ, включая сумочки и сумки, рюкзаки и рюкзачочки, серёжки и колечки, татухи и пирсинг, причёски и шапочки, ногти и ногточки. Они даже телефоны брали одной версии и все как один манерно расписывались в договоре коряво: на бумаге оставались совсем не эстетичные росчерки с претензией на апломб. Они шлифовали свой внешний вид, но забывали напрочь о мозгах, а ведь письмо связано с интеллектом, почерк может рассказать о человек многое, недаром в стольких детективах описывается графологическая экспертиза. Я мечтал о машине, но весь год ездил на работу на маршрутке или на скейте, в нашем городе это удобнее, чем в Москве, хоть и опасно в смысле разных кочек и выщерблен. В Москве в метро мой скейт постоянно тыкался в ноги вокруг стоящих и сидящих, те недовольно пялились, а один возбуждённый как-то полез на мой скейт, отдубасив его ногами.
Получал я немного – не дотягивал не то что до топов, но и до среднего звена, всё время помнил, что не факт, что меня на корпоративе бы посадили в норм-зал, вспоминал тот наш протестный корпоратив и внутренне улыбался. Деньги почти всё откладывал, кредит на машину брать не решался, мало ли что – работа в принципе стабильная, но вдруг скандал какой или помрёт кто прям в офисе, или кража – кражи случались в провинции, там по-прежнему у большинства наличка, да всё, что угодно может произойти, я не смог бы спокойно жить – каждое утро было бы омрачено тем, что надо платить раз в месяц. И так несколько лет. Не люблю, когда надо мной висит дамоклов меч. Я и так всё чаще ловил себя на мысли, что живу как-то временно, не по настоящему, понарошку. Всё-таки есть занятие, авторитет, успокаивал я себя, всё-таки я не на самой плохой работе и мама в принципе довольна. За год, с того момента, как я переступил символический порог нашего мирошевского салона и до настоящего времени выручки взлетели втрое, а проходимость никто не считал, но она выросла на порядок с моим приходом. Люди знали: я всегда проконсультирую, я всем улыбаюсь и рад даже бомжу, хотя тут я погорячился, бомжу я вряд ли обрадовался, но виду не показал бы, обслужил. Впрочем, я общаюсь только с проблемными клиентами, остальных обслуживают консультанты…
