Матильда Аваланж
Академия Хозяйственной Магии
Я нагнулась над бортиком, хорошенько посветив пульсаром: внизу плескалась вполне себе нормальная водичка.
Шах и мат, Митрофанушка! У меня от радости даже магического потенциала прибавилось.
Холодная она была, конечно, но зато чистая. Ну, относительно чистая, в моем положении особо выбирать не приходилось. Я сотворила боевой пульсар и запулила его в поднятое из колодца ведёрко (э… вряд ли до меня так кто с боевыми пульсарами обращаться пробовал). В ведерке неистово зашипело, и водичка, меленько запузырившись, из холодной сделалась горячей.
Эх, жалко мыла нет, а как наколдовать его, я не знаю!
Это купание было точно не одним из лучших в моей жизни, но вполне сносным: основную грязь я с себя смыла, и даже платье простирнула. Если бы не холод, царящий в башне, было бы очень даже ничего.
Здорово, конечно, вернуться под светлые очи нашего куратора чистой, сверкающей и благоухающей, но сойдет и так, думала я, выплёскивая на себя очередное ведро воды с плавающим в ней пульсаром.
Просушив (правда, при этом чуть не спалив) свое развешенное на трубе платье опять-таки при помощи пульсара, я, очень собой довольная, выдвинулась обратно в общагу. Волосы, правда, мокрыми остались (их я сушить не рискнула, боясь вообще без оных остаться), но с этим уже ничего не поделаешь.
Попробует только Митрофанушка придраться, я ему устрою!
До общежития дошла быстро, почему-то стало странно светло, и дорогу видно, как днём. Рассвет, что ли наступает? Рановато что-то…
Куратор поджидал меня все в том же месте, на самом верху лестницы. Развалившись в наколдованном самим для себя кресле, он попивал сбитень, читая журнал.
«10 красивейших ведьм современности» – прочитала я на обложке.
При виде меня у куратора отвалилась челюсть. Я сразу же схватилась за грудь – вроде не увеличилась, и вообще в моей внешности все, кажется, на своих местах.
– Аштон… – слабым голосом произнес Митрофанушка, схватившись за сердце.
Да что не так-то, семихвостый его раздери? Может, это он так удивляется тому, что я все-таки отмылась от грязи?
– Колодец, да? – схватился за голову куратор. – Ты ныряла в колодец?
– Нет, я совсем что ли с ума сошла нырять? – пожала плечами я. – Аккуратненько водичку в ведре доставала и мылась… И это не совсем колодец, а…
– Где он на этот раз был? – перебил меня Митрофанушка очень тихим голосом.
– Что значит где? – поразилась я тому, какие он задает глупые вопросы. – В водонапорной башне, где же ещё?
– Где угодно, Аштон, – выдохнул Митрофан. – Это волшебный колодец и он перемещается по территории академии. Все ее обитатели знают, что воду в нем ни в коем случае трогать нельзя…
– Было очень мило с вашей стороны и меня предупредить, – похолодела я. – И что со мной теперь станет? Я умру? Превращусь в лягушку?
– С тобой уже стало, Аштон, – Митрофанушка тяжко вздохнул и быстрым движением руки вытянул из воздуха большой зеркальный квадрат. – Мы, конечно, попытаемся что-то сделать, но этот колодец – древнейший артефакт и магия у него особенная, на нее ничего не действует…
О боги! Из зеркальной глади смотрела я, но какая! Это было, пожалуй, похлеще зелья Шепарда.
Моя кожа светилась и переливалась тысячами и тысячами крошечных сверкающих пылинок, как будто кто-то обсыпал меня с ног до головы сиятельным порошком. Я потерла пальцем щеку, но сияние в этом месте не стерлось, а даже стало ярче.
Называется, искупалась!
ГЛАВА 10
– Фрэнни, ты просто… сумасшедшая! Нет, буйнопомешанная! Нет, с катушек слетевшая! – Смеяна расхаживала взад-вперед, схватившись за голову. – Искупаться в колодце Пресветлой Девы!
Я сидела в ее комнате на летающем кресле, буквально озаряя все вокруг своим сиянием. Вообще, летающее кресло – штука хорошая, но из этого за долгие годы службы в общежитии выветрилась почти вся магия, и оно слабо трепыхалось в нескольких сантиметрах от пола.
– Да не купалась я! – в десятый раз пришлось объяснять мне. – Просто я воду достала оттуда в ведре и помылась. Я откуда знала, что это колодец девы? На нем не написано, а кое-кто мог бы и предупредить!
– Я-то оттуда знала, что тебе хватит моз… отваги пойти глухой ночью в водонапорную башню? – округлила глаза Смея.
– Меня Митрофанушка испачкал и в общагу не пускал!
– Боги, в окно бы влезла, все так делают!
Вот тут, кстати, она права! И как я дала маху, и такое простое решение не пришло мне на ум? Просто после болотных приключений… и после Власа, моя бедная головушка сработала как-то туговато…
И вот результат!
– Колодец Пресветлой Девы, говоришь? – задумчиво протянула я, благоразумно отказываясь от предложенного подругой кекса, по виду напоминающего кирпич.
Богов у нас целый пантеон, настолько внушительный, что я, признаться, будучи не особо религиозной, даже не знаю их всех. В магполице были занятия твердости веры, на которых студенты изучали всех этих богов, их взаимоотношения и их истории, но я, по правде говоря, не посетила ни одного.
О богах знаю лишь по рассказам отца, когда была совсем маленькой. Помню о сердобольной Старице, непобедимом Одноглазом Войне, грозном Стремаге, мудром Книжнике, коварном Шапочнике…
А вот о Пресветлой Деве чего-то не помню. Оно и немудрено: богов у нас больше сотни, пойди всех упомни!
– Ты что, не слышала этой легенды? – вскинула брови Смеяна. – Мне кажется, она не только в наших краях распространена…
– Боюсь, что нет, – покачала головой я и тут кресло, видимо, решив, что отслужило свой век, бухнулось вместе со мной на пол.
Как бывает в таких случаях, я припомнила семихвостого, из-за чего была удостоена неодобрительного взгляда Смеяны.
– Ну, ты даешь, Фрэн! – покачала она головой и наклонилась, наливая мне горячего шоколада (который, кстати, был чудо, как хорош, и когда я его похвалила, Смей зарделась). – Боги, никак не могу привыкнуть к твоему виду! На тебя даже смотреть больно!
– Спасибо, это очень добавляет настроения, – проворчала я. – Так что там с Пресветлой Девой?
– Ну, Дева была очень любвеобильной богиней… – ответила Смеяна негромко. – И, в общем, она влюбилась в конюха из здешних мест. Он красив, говорят, был необыкновенно, его самого за бога принимали. Разумеется, парень ответил на любовь Пресветлой, все у них чудесно было, резвились тут по полям, по лесам, все такое… Но, в конце концов, богине человек наскучил и она решила его покинуть. В благодарность за то, что он ее так хорошо… удовлетворил, – на этом месте Смеяна запнулась и густо покраснела, – Пресветлая Дева сделала конюху три потрясающе щедрых подарка: Колодец желаний, Кресло справедливости и Зеркало истины, которое управляло первыми двумя артефактами. Но при этом Дева поставил условие: если после нее он влюбится в другую, то волшебные предметы перестанут действовать и изменят свои свойства.
– Хитро, – усмехнулась я. – И что же он?
– Он основал тут Академию Хозяйственной Магии и стал ее ректором, – тихо ответила Смеяна. – Три волшебных предмета помогали ему. Но в один прекрасный день влюбился в обычную колдунью и тогда артефакты ему служить перестали: зеркало пропало, кресло стало просто креслом, стоит в кабинете ректора, может, ты видела, а колодец… Колодец по-прежнему исполняет желания, но лучше бы уж не исполнял! Например, одна студентка загадала, чтоб в нее влюбился самый красивый парень академии. Желание исполнилось – он влюбился. И из ревности применил к ней чары уродства, чтоб на нее другие парни не заглядывались!
Я покачала головой. Дернул же меня семихвостый связаться с таким опасным, своевольным, магически заряженным артефактом! Это я легко отделалась… Или ещё не отделалась?!
– А ещё один парень загадал богатство, так его удушила бриллиантовая цепь, которую…
– Смеяна, на сегодня с меня достаточно! – выставила руку вперед я.
И это было правдой! Пойду-ка подобру-поздорову спать в свою комнату с черным потолком!
– Митрофанушка сказал, преподаватели, может быть, что-нибудь придумают с… этим моим свечением, – поделилась напоследок я.
– И не надейся! – обнадежила подруга. – У нас, конечно, очень сильные маги и особенно… профессор Анселми, но это ж колодец Пресветлой Девы! Против богини не выступишь!
– Ты сама поддержка и утешение! – скривилась я.
Едва выйдя из комнаты Смеи, я услышала сдавленные восклицания, охи, ахи и возню, возглас: «Я же говорил! Я говорил, это она! Она сама! Она спустилась к нам с небес!», после чего из-за угла вывалилась весьма колоритная компания студентов и студенток, первые были в рубахах с узорами, вторые в сарафанах и у всех на головах красовались громоздкие венки из осенних листьев.
Они окружили меня плотным кружком, после чего взялись за руки и принялись петь, нещадно фальшивя:
Пресветлая Дева, лали-лели-лей!
Спустилась к нам с самих небес, лили-лоли-лу!
Пресветлая богиня, подари нам урожай, лали-лели-лей!
И защити от нечисти лесной, лили-лоли-лу!
Озаряй ты все окрест, лали-лели-лей!
Зрим и уповаем на твою помощь, богиня, лили-лоли-лу!
Пребываешь ты во всех мирах, в земле и воздухе, лали-лели-лей!
Во всех кудесниках, тварях и существах, лили-лоли-лу!
Слава тебе ныне и от века до века, лей!
Хоровод и в особенности песня ввергли в легкий ступор, а ребята, пользуясь моим замешательством, водрузили на мою голову огроменный венок – раза в три больше, чем у них самих. Подарок от восторженных адептов культа Пресветлой Девы был переплетён еловыми ветками и здорово смахивал на венки, которые у нас принято класть на могилы усопших, что меня окончательно добило.
Но главное было ещё впереди: в парне, возложившем на меня венок, я узнала прихлебателя Милицы – смазливого паренька Феофана. Сверкая белозубой улыбкой, он опустился передо мной на одно колено и проговорил с нескрываемой радостью:
– Студенты Академии Хозяйственной Магии счастливы приветствовать тебя в нашем общежитии, Пресветлая богиня! Мы благодарны за оказанную честь и готовы служить тебе! Молю, пойдем со мной, Пресветлая, и я удовлетворю каждую твою прихоть во благо света и обильного урожая! Подари мне каплю своего божественного сияния!
Последние слова Феофан прошептал так страстно, что я попятилась – но спастись бегством не удалось – фанатики в венках окружили меня плотным кольцом, а Феофан так и вовсе ласково потянул за руку, намереваясь привести свою угрозу в исполнение.
На сегодняшний день это было слишком – даже для меня.
– Ребята, у вас есть виски? – брякнула я. – Или хотя бы вермут?
– У нас есть сливовица, – ответил Феофан, припадая с лобзанием к моей руке. – Желаешь испить, Пресветлая?
– Только не с тобой! – буркнула я, вырывая руку, и обратилась к остальным, – Тащите!
И они с радостью кинулись бы за сливовицей, которая мне сейчас точно не повредила, если б не кое-кто, кому вечно все надо испортить.
– Опять собираешься напиться, Аштон?
Фил Шепард, ну кто же ещё?
– Прояви уважение! – осадил его Феофан. – Это сама Пресветлая Богиня спустилась с небес, чтобы явить нам свою благодать!
Бесспорно, сияющая и переливающаяся кожа меняет внешность человека, но, как выяснилось, не настолько, чтобы Фил меня не узнал.
– Это Фрэнтина Аштон, обычная студентка, – с удовольствием открыл глаза Феофану Шепард. – А сияет она потому, что, похоже, снова вляпалась в какие-нибудь безумные неприятности. Она это дело любит!
– Раз так, то тогда никакой сливовицы! – посуровел лицом один из парней. – Это наш особый запас!
– Какая жалость… – процедила я. – И венок свой похоронный заберите!
– Похоронный? – оскорбился Феофан. – Да я его самолично сделал для Пресветлой! Она б восторге от него была!
– Вообще-то, Фан, венок того… и правда, смахивает на похоронный, – вмешалась одна из девушек.
– Ах, так? – похоже, Феофан был в ярости. – Тогда к следующему празднику Равноденствия сами будете делать венки!
– Но у тебя это получается лучше всех, – возразил парень, который заявил, что сливовицей меня не попотчуют. – Только еловые ветки не используй, и все…
Препирательства ребят по поводу венков разрушили их плотное кольцо и позволили мне из него вырваться и устремиться, наконец, восвояси. Меня никто не удерживал – похоже, венки в этот момент занимали все их мысли. Не удержавшись, я толкнула Шепарда – не потому, что он стоял на дороге, а потому, что его вид был настолько всезнающим и самодовольным, что меня чуть на него не стошнило.
– Это вода, – проговорил мне вдогонку он, кажется, даже не особо обидевшись.
– Что вода? – я резко обернулась.
– Заклятье твоего свечения связано с водой, – ответил Фил. – Ты либо выпила какое-то зелье, либо… искупалась там, где не нужно.
– И без тебя знаю, – буркнула я.
– Я подумаю, что тут можно сделать, – неожиданно проговорил он.
Фил Шепард хочет помочь мне? Да ладно, ни в жизнь не поверю! О чем я ему и сообщила.
– Сложная задачка, и потому интересная, – проговорил Шепард, глядя прямо мне в глаза. – Я не прочь ее решить…
– Не трудись! – не особо любезно сказала я и скрылась за дверью своей прекрасной комнаты, которая тут же озарилась исходящим от меня светом.
Не обращая на него внимания (стараясь не обращать!), я сбросила платье, залезла под одеяло и тут же уснула крепким сном.
Проснулась посреди ночи оттого, что кто-то изо всех сил дергал меня за мои блестящие волосы. Спросонья я чуть боевым пульсаром не запулила, но, слава богам, вовремя одумалась. Оказалось, что этот кто-то даже не гад барабашка, а мой любимый енотик Жуль, не узнавший свою хозяйку в сияющем обличье. Он пищал и пытался утащить меня в свой тайник, который устроил за комодом. С помощью легкого подзатыльника я образумила свою животинку, и до енотика дошло, что я – не очередной блестящий предмет в его коллекцию, а его самая что ни на есть взаправдашняя хозяйка. Однако хитрец все же вырвал у меня клок волос и таки утащил под комод.
Что и говорить, мои постирушки в волшебном колодце принесли сотню, если не тысячу проблем! Все теперь пялились на меня так, как будто рядом с ними находилась живая новогодняя елка. Даже некоторые преподы во время занятий были не в силах оторвать от меня глаз, а Анселми и вовсе запретил посещать его занятия, потому что я его якобы отвлекаю. А Феофан, который не мог простить своей оплошности, изводил насмешками и даже придумал мне противнейшее прозвище «Свертина». Это от Сверкающая Тина Болотная. И хотя посыл вроде как исходил от Феофана, я все равно чувствовала нутром, что за ним стоит Милица. Рыжая безумно злилась, что я отвлекаю на себя все внимание преподавателей, и я почти физически ощущала ее злость.
Надо отдать преподам должное – они созвали по поводу меня консилиум, на котором долго и бурно обсуждали, как вернуть мне прежний вид. Был на этом собрании и сам ректор Пантилеймон Ортодеус, который очень живо заинтересовался моей проблемой. Дошло до того, что он чуть было не заставил меня раздеться догола, якобы так было удобнее думать, как снять заклятие, но, поймав мой гневный взгляд, отказался от своего замысла. Преподы предлагали старинные заклинания – очень сложную и коварную ворожбу, которая была небезопасна. И один лишь маг-целитель, мужчина лет сорока пяти приятной наружности с темными, как смоль, волосами и орлиным носом, сказал:
– Все вы идете слишком сложным путем, а этой девочке нужно какое-то простое и доброе заклинание…
– Ну, вот и подскажите нам его, любезный Гаврил, – ядовито отозвался Анселми. – Мы тут уже два часа бьёмся!
– Я, как и вы, весь в думах! – проговорил целитель. – Но заклятье слишком сильно, вы же знаете возможности колодца Пресветлой. Тем более неисправного колодца. Выход, несомненно, есть, но его надо найти!
Следующей парой у нас как раз было элементарное целительство, которое вел Гаврил. Я все больше проникалась к нему симпатией. Во время практики в Таинственном лесу студенты собрали целебные травы и под руководством Гаврила готовили из них лекарственные зелья. У меня, по понятным причинам, трав не было, но целитель выделил из своих личных запасов горечавки, сабельника, сныти и эстрагона, и под его чутким руководством я изготовила целебную настойку от синяков.
Не бог весть что (то есть не сложнейшая настойка из масла и желтка от ожогов, приготовленная на раскалённой спице Милицей), но для меня это уже ого-го. В институте элементарное целительство у нас тоже было, и я его посещала, но чисто для смеха и варила там зелья, от которых наша строгая преподша стонала в голос. Чего стоит однажды мной приготовленная настойка из любистока лекарственного, от которой мой сокурсник Вивиан (беднягу избрали тестером приготовленных студентами лекарственных средств) весь покрылся детородными органами. С тех пор Вивиан меня чего-то невзлюбил – ну и зря!
Злые языки поговаривали, что после моей настойки у него остался как минимум один лишний орган, что способствовало его прямо-таки бешеной популярности у некоторых студенток магполица.
– Неплохо, Фрэнни! – Милица тут как тут – улыбаясь, заглянула в мой котел, в котором весело булькала изумрудно-зелёная с синими вкраплениями жидкость. – Только я бы добавила чуть больше эстраг…
Я подставила ей подножку, и рыжая чуть было не угодила физиономией в моё варево – будет знать, как совать нос, куда не следует. Мила перекосилась, но затем улыбнулась ещё шире.
А профессор Берн меж тем завел в аудиторию импа с огроменным фингалищем под желтым глазом. Импы – существа довольно безобидные, молчаливые (что ценно), в отдыхе и еде не нуждаются (что ещё ценнее) трудолюбивые работники, но главная их слабость в том, что они обожают глупые шутки. Этих существ, похожих то ли на больших белок, то ли на маленьких чертей, хлебом не корми – дай разыграть кого-нибудь.
– У нас тут на кухне неприятный случай произошел, – сообщил маг-целитель, – Одна из скалок вдруг взбесилась и Магрику от нее… немного досталось. Фрэнни, сейчас мы проверим твою целебную настойку! Я хочу поставить тебе высший балл, но для этого, сама понимаешь, надо ее испытать!
За свою настойку я спокойна – по цвету и консистенции она получилась как раз такой, какой была описана в учебнике по целительству. Поэтому когда после смазывания фингала у импа вдруг возник синяк и под вторым глазом, я была удивлена и опечалена. В кои-то веки удалось сварить нормальное средство, но оказалось оно совсем не нормальным.
Профессор Берн, кажется, был разочарован не меньше моего. Ухватив за шкирку импа Магрика, который, похоже, передумал участвовать во всем этом, он сказал:
– Странно, ты ведь все сделала правильно. Что ж, Фрэнни, за это я могу поставить только отрицательный балл…
Это было хоть и неприятно, но справедливо. Я кивнула, и вдруг мой взгляд упал на Милицу. Она улыбнулась едва заметной и донельзя противной улыбкой, переглянувшись с Харитой. Так вот оно что! Уверена на все сто, когда она подходила, то подсыпала мне что-то в настойку и тем самым испортила ее!
– Стой, Магрик, стой! Сейчас мы все исправим! – маг-целитель вытащил упирающегося импа на средину аудитории. – Так, Феофан, ты, по-моему, тоже, как и Фрэнни, варил настойку от синяков… Давай-ка, излечи нашего импа!
– Не могу, профессор, – послышался растерянный голос парня, ставшего белее мела. – Я не смог доварить ее!
– Почему? – вскинулся Гавриил. – Это же элементарное зелье, для него минимум магии требуется…
– В том-то все и дело, профессор, – отозвался Феофан и вдруг истошно заорал. – Вся моя магия куда-то делась! Я пуст! Совершенно!
– Как так? – страшно удивился маг-целитель. – На что же ты израсходовал весь свой магический потенциал?
– Не знаю… – убито отозвался бедняга, больше похожий сейчас на бестелесный и бесплотный призрак. – Я варил настойку, все было хорошо, и вдруг какое-то очень неприятное ощущение… А потом я понял, что пуст! Это все ты! Ты виновата! – вдруг со злостью закричал на меня Феофан. – От тебя одни неприятности! С тех пор, как ты появилась, все наперекосяк! Сияет тут, понимаешь, как новогодняя елка! Свертина! Нырнула в колодец Пресветлой и тем самым разгневала богиню!
Маг-целитель замер в растерянности, кажется, не зная, что сказать. Имп выскользнул из его захвата и улепетнул из аудитории. Его никто не задерживал. Все были под впечатлением от случившегося с беднягой Фео.
– Перестань болтать глупости! Она ни в чем не виновата, – послышался вдруг голос Фила Шепарда. – Просто кто-то украл твой магический резерв.
ГЛАВА 11
Магический резерв – штука серьёзная. Силы каждого мага не бесконечны. Никто из нас не может колдовать без перерыва – рано или поздно требуется передышка. Мне резерв представляется чем-то вроде сосуда, в котором плещется особая жидкость. У каждого мага сосуд разный и жидкость эта тоже выглядит по-разному. Кто-то может истощиться на простеньких заклятиях, а кто-то плести сложную ворожбу без особых потерь для резерва. Но даже дети знают, что нельзя истощать резерв полностью, сосуд должен быть хоть на четверть, но наполнен, иначе последствия могут быть чреваты. Бывали даже случаи, когда полностью истощённый резерв не восполнялся никогда.
Именно поэтому резерв мага – лакомая вещь как для других магов, так и для различной нечисти. На болоте мне повезло – оно выпило не всю мою силу, поэтому я смогла довольно-таки быстро восстановиться. Но магический резерв Феофана кто-то высосал полностью, до самой капли, отчего парню так сильно поплохело, что маг-целитель увел его в лазарет прямо с занятия, да там и оставил на неопределенный срок. Выглядел при этом Фео настолько худо, что я бы его пожалела, ей-богам, если бы он не был таким паршивцем.
В академии все стали мало-помалу привыкать к моему «блестящему» виду, в конце концов, это магия и какой только она не бывает! Все, кроме меня. Я не могла смотреть на себя в зеркало, мучилась бессонницей, разглядывая свои покрытые мельчайшими блёстками руки, дошло до того, что попыталась их сосчитать. Со мной творилось что-то неправильное, нехорошее, но как избавиться от этого, я не знала.
Зато одно я знала наверняка: Милица после своей подлости с моим зельем от синяков прямо-таки напрашивалась на ответку. Тем более, что она, похоже, науськала несчастного Феофана, который, боги знают с чего, стал винить во всех своих бедах меня, и прямо из лазарета распускал слухи о том, что я, используя свое свечение, похитила его потенциал. Кто-то смеялся, но кто и верил, на меня косились, за моей спиной стали перешёптываться. Я старалась не думать об этом, в конце концов, быть в центре внимания для меня было не впервой, но откровенно говорю – в этой дурацкой деревенской академии ходить со светящейся, как у упившейся вдрызг феи, кожей было тяжеловато. Хорошо хоть Смеяна, Виринея и Климентий на моей стороне, без их поддержки было бы в тысячу раз тяжелее!
Кстати, именно Виринея и подтолкнула меня к разработке плана мести Миле. Мы уныло рассаживались за самым последним столом перед занятием по структуре материальной магии, как в аудиторию влетел наш распрекрасный куратор Митрофан (глаза б мои его не видели!) и объявил, что кто не придет на послеобеденную практику по погодной магии (которую вел лично он), у того будут сееерьёзные проблемы.
– Что вы, я обязательно приду, Митрофан Игнатьевич! – проговорила Милица таким заискивающим тоном, что меня чуть не стошнило. – А я вот вас хотела спросить, дневник по формировке погоды нужно заполнять как в учебнике, или исходя из таблицы, которую вы давали на лекции?
– Ишь ты, наша умница-разумница выслуживается! – недобро протянула Виринея, не сводя глаз с лысого Митрофанушки и Милицы, мило воркующих о домашнем задании по урожаям. – Хотя сама недавно в общаге рассуждала о том, что погодная магия – дело стихийников, и хозяйственной роли она не играет! Голубки, семихвостый их раздери!
– Думаешь, между ними что-то есть? – близоруко прищурился Климентий.
– Типун тебе на язык! – шикнула Смеяна, самая законопослушная из всех нас. – Преподавателям со студентками категорически нельзя…
– Только если это не профессор Анселми! – пихнула ее в бок Виринея.
– При чем здесь Анселми? – Смея слабо отбивалась, но пунцовый цвет лица выдавал ее.
– Так, родные мои, слушайте внимательно! – подала голос я и все послушно замолкли. – Мила такое устроит, что Митрофан от нее потом бегать будет! Или за ней…
– Это вряд ли… – протянул Климентий. – Милица свои шаги взвешивает, и никогда ничего такого…
– Никогда не говори никогда! – перебила я, разозленная таким пессимистичным настроем.
Честно говоря, я взялась за эту проделку без азарта, просто, чтобы отвлечься от своего странного «блестящего» состояния и подбодрить ребят, но аппетит приходит во время еды! Сначала ребята не верили, что это возможно, но втянулись и здорово помогли мне. Вместе мы сработали, как слаженная команда.
Мы на пару со Смеяной на ее личной полевой кухне по «Варению эликсиров разновсяких» сварганили ничего себе такой любовный напиток. По правде говоря, великолепный напиток получился, как раз такой, как в учебнике – золотистый, в нем алые сердечки вспыхивают и паром исходят, а пахнет малиной. Даром, что мы туда жабью отрыжку добавили. Но это потому, что никаких физических компонентов – ни волос, ни ногтей мы не использовали, только ментальный образ Митрофанушки.
Климентий отловил кухонного импа – они по столовке туда-сюда сновали, на них внимания никто не обращал и они тоже ни на кого, но Климу удалось каким-то образом заговорить того самого – Магрика. Синяков на нем не было – видимо, вылечил его кто-то, возможно, и сам маг-целитель. Главное – связываться поначалу с нами имп (памятуя о том, кто наградил его вторым синяком) наотрез отказался. Но тут Виринея пустила в ход свои дипломатические способности (которые у нее оказались весьма недюжинными), сыграв на любви импов к розыгрышам и малыш все-таки согласился на сотрудничество!
Милица всегда брала в столовке морковный сок. Уж не знаю, почему она его так нежно любила, по-моему, гадость! Кстати, мое мнение разделяло большинство студентов Хозяйственной: кроме Милы, морковным соком никто не прельщался. Что облегчило задачу нашему храброму импу: с потрясающей ловкостью и сноровкой бармена он добавил наше зелье в один из бокалов с соком и легонько взболтал его содержимое. Точь-в-точь по «Варению эликсиров» над бокалом с соком в одно мгновение поднялось ярко-алое сердечко пара и в ту же секунду растворилось в воздухе, да так, что никто не заметил.
Мы с замиранием сердец следили за тем, как Мила со своими приспешниками зашли в столовку и направились к раздаче. Милица, как по маслу, потянулась к заветному бокальчику, но ее опередили.
Сам ректор Пантилеймон Ортодеус явился в столовку, чтобы проверить качество еды, которой студентов кормят. Как назло, он оказался тоже любителем морковного сока. Взяв заветный бокальчик, Ортодеус почти поднёс его к губам, чтобы сделать глоток.
Мы замерли. Этого нельзя было допустить, никак нельзя! На раздумья были доли секунды. Нужно было спасать нашу операцию!
Я поднялась, и решительным шагом подойдя к Ортодеусу, впилась в его губы долгим и страстным поцелуем. Про бокал с морковным соком он забыл, это сто процентов. Боковым зрением я уловила, что Ортодеус, не глядя, поставил сок на место, и Милица тут же его подхватила с огромным благоговением – ещё бы – его чуть сам ректор не выпил.
Дело было сделано – Мила, так же, как и все, наблюдая широко раскрытым глазами за нашим с ректором поцелуем, машинально выпила предназначенное ей и только ей пойло. Выпила все до капли!
Есть!
Я оторвалась от ректора. Со всех сторон послышался свист, крики «Браво!», «Надо повторить!».
– Аштон! Вы что себе позволяете? – вскричал Пантилеймон.
Странно… Пару секунд назад он таким возмущенным не выглядел…
– Простите… – проговорила я, правда, без особого раскаяния. – Это все мое свечение, ну, вы понимаете… Я из-за него сама не своя…
– Аштон, может, меня тогда тоже поцелуешь? – выкрикнул один из студентов – прыщавый толстый паренёк по имени Светлан.
– Станешь ректором, тогда посмотрим, – усмехнулась я.
И вдруг поймала взгляд человека, которого не видела уже пару дней, о котором и думала и старалась не думать одновременно.
Влас появился в дверях складского помещения с большим мешком муки в руках, незаметный, находившийся как бы в тени, и – вот совпадение! – при его появлении возбужденный гогот студентов по поводу моего фривольного поведения стих.
Я почему-то смутилась, отвела глаза, даже покраснела бы, если не эти проклятые блёстки, покрывающие мою кожу. Что-то было в его глазах… Такое… Вроде и смотрел спокойно, отстранённо, даже, может, немного иронично – мол развлекается девочка, и пущай себе. Но где-то в самой глубине его глаз, притушенный до самого-самого минимума, тлел какой-то странный огонек.
– Свечение? – взревел вовремя подскочивший Митрофанушка. – Я тебе устрою такое свечение…
– Не стоит наказывать студентку, Митрофан, – слабым голосом промолвил, кажется, до сих пор не отошедший Ортодеус. – Заклинание колодца действительно может давать весьма своеобразные побочные эффекты. Будем снисходительны…
– Хорошо, снисходительны – так снисходительны, – ласково улыбнувшись, кивнул Митрофанушка, а когда ректор, пошатываясь, удалился, так ничего и не допроверяв, рявкнул, – Через десять минут практика по погодной магии в поле! Опоздание засчитаю как прогул!
Ну, ничего, сокол ясный! Ты у меня на этой самой практике попляшешь! Любовный напиток, который выпила Мила, как раз подействует со всей силой.
– Вот это ты даешь! – то ли с осуждением, то ли с восхищением проговорила Виринея, и мы поспешили в поле.
Был холодный, ветреный и дождливый осенний день, и Митрофанушка заявил, что такая погода для посадки красного клевера, «полезнейшей в косметической магии травы», не подходит. Да он гений просто!
Я поплотнее закуталась в серый плащ с меховым подбоем, думая о том, что, в конце концов, клевер – клевером, а выгонять несчастных студентов в такую собачью погоду в поле нельзя. Ветер рвал наши плащи, дождь усиливался, постепенно переходя в ливень, а обувь утопала в размягчённом чернозёме.
– Итак, сейчас над полем я сформирую погоду, идеально подходящую для посадки клевера! – стараясь перекричать порывы ветра, сообщил Митрофан.
Он вышел в центр поля, поднял вверх руки, делая несложные, но заковыристые пассы ладонями, из которых в ту же секунду стало лучиться сияние апельсинового цвета. Митрофан скрутил два луча косичкой и направил в небо. Достигнув высоты метров в тридцать, косичка принялась раскручиваться сверху, причем лучей в ней было уже не два, а намного больше. Они накрыли пространство над полем своеобразным куполом. Ветер резко стих, дождь прекратился, пространство над полем очистилось от туч и на этом клочке засветло неяркое осеннее солнце, в то время, когда за границами поля бушевала непогода.
