Матильда Аваланж
Академия Хозяйственной Магии
Немилосердно штудируя теорию – какую ворожбу применять, чтобы всякие огурчики-помидорчики лучше росли, одновременно каждый из нашей группы работал над своим собственным проектом – выращивал свое растение, у которого непременно должны были быть какие-то полезные свойства. Чем полезнее, тем лучше.
После того, как я чуть не умерла от смертоносного лебена, находиться в теплицах среди растений, некоторые из которых так же были очень опасны, у меня особого желания не возникало. Но было интересно взглянуть на то, что же у меня такое произрастает, если оно, конечно, не зачахло к семихвостому. Профессор Хаваль выдала нам Неясные семена – то есть такие особые семечки, из которых в зависимости от того, когда и как их посеять и как ухаживать за ними, может вырасти что угодно.
Изнутри теплица академии больше напоминала какие-то чудесные и малопроходимые джунгли: стойкий аромат цветов, балки под потолком перевиты лианами, полумрак влажной тишины и слабый туман, подрагивающий в воздухе. Впрочем, с нашим появлением полумрак и тишину сменили мягкий свет, который зажгла профессор Хаваль, и хор возбужденных голосов моих сокурсников, которым, так же, как и мне, не терпелось посмотреть на результаты своего труда.
Под табличкой «Фрэнни» рос невзрачный цветочек – этакая сочно-зелёная долька на тонком-претонком стебелёчке. Украдкой взглянув на соседний участок, принадлежащий Миле, я увидела, что рыжая вырастила ни много ни мало – дерево завтрака почти в мой рост, на котором росла яичница, бекон и чашечки с какао, аромат которого заставил меня сглотнуть – завтрак я сегодня проспала. Климентий вырастил пивной куст, Виринея – какой-то суперлечебный мох, а Смеяна – виноград, надолго утоляющий жажду.
– Миленько, – ухмыльнувшись, заметила Милица, пренебрежительно дотронувшись до моего бедного цветочка.
Я испугалась, что цветочек ту же секунду завянет – до того он выглядел слабым, почти прозрачным. Но вместо этого цветочек раскрыл широченную пасть, полную острых розоватых зубов и цапнул рыжую за палец. Она взвизгнула и, отпрыгнув обратно к своему дереву завтраков, принялась громко возмущаться, потрясая укушенным пальцем. От всех этих телодвижений я увидела, как на шее под ее платьем что-то блеснуло. Что-то знакомое… Кусочек черной ленты и камешек горного хрустался…
Ах ты, бесстыжая воровка! Так вот, что пропало у Жуля! Ожерелье, которое он привез из ВИМП!
Единственное, что удержало меня от того, чтобы вцепиться ей в волосы, то, что я все-таки не до конца была уверена…
– Профессор Хаваль, цветок Аштон на людей бросается! Чуть полруки мне не оттяпал! – тут же пожаловалась эта бестия преподавательнице. – Чем он вообще может быть полезен?
– Как чем? – Хаваль внимательно рассмотрела мой цветочек, который за примерное поведение я тут же щедро полила подкормкой. – Это же марник! Он питается марами – демонами, которые садятся спящему человеку на грудь и вызывают у него кошмары. Обычно марник ставят на прикроватную тумбочку. Конечно, это хищное растение, потому обращаться с ним надо осторожно, но его польза несомненна! Умница, Фрэнни! А у тебя, Мила, дерево завтраков. Тоже отличный результат! Дай-ка я попробую какао…
Профессор сорвала кружечку с дерева, сделала большой глоток, но поперхнулась и выплюнула остатки.
– Неплохо… Но… нужно… Нужно поработать над вкусом, – с трудом вымолвила Хаваль, отчего Милицу всю перекосило. – Так, Фил, а у тебя… Ого! Потрясающе! Элеутероккус! Очень редкая трава, капризная, но отвар из нее имеет свойство залечивать душевные раны. Фил! Фил! Что с тобой? Тебе нехорошо?
Он стоял, схватившись за грудь, бледный, как полотно.
– Да, профессор… – прохрипел Фил с трудом. – Мне нужно выйти. Не беспокойтесь, это сейчас пройдет…
Фил, пошатываясь, вышел из теплицы.
– Ой, профессор, я посмотрю, все ли с ним в порядке! – тут же влезла Милица. – А то он так плохо выглядит, так плохо выглядит! Надо к целителю его проводить!
Решение созрело мгновенно и я резко отпихнула рыжую бестию в сторону:
– Отдыхай! Я сама.
Оставив изумлённую Милицу (толкнула я ее сильно, сильнее, чем это того требовало), профессора и внимательно наблюдающих за всем этим одногруппничков за спиной, я уже спешила вслед за Филом.
Он шел по садовой дорожке, согнувшись в три погибели.
– Фил! – громко позвала я. – Фил!
Обернулся.
Не знаю, чего он от меня ожидал, но уж точно не этого. Не колеблясь ни секунды, я догнала его, положила кончики пальцев на скулы, прижалась к его губам в долгом поцелуе, вложив в него всю страсть, на которую я была способна. Он ответил мне с первой же секунды, крепко обнял меня, вдохнул меня, а я вдохнула его, и только в этот момент по-настоящему поняла, что значит одно дыхание на двоих. Только сейчас я ощутила себя… дышащей полной грудью.
Целитель был прав. Нам с Филом Шепардом просто жизненно важно обмениваться дыханием. Иначе будет плохо нам обоим.
Или потрясающе хорошо. Так хорошо, что я бы целовала и целовала его.
В губы, на которых растаял ледок пренебрежительных фраз. Ниже – там где нацарапана сигла Открытие, такая же, как и у меня. Еще ниже…
– Потрясающе! – колючий голос, лениво растягивающий гласные, обрушился на меня, как ушат дурно пахнущей воды. – А я, признаться, и не подозревал, что в этой академии царят такие распущенные нравы. Чувствую, лорд Мерсер, не зря мы приехали в сей отдалённый край, обо академия отчаянно нуждается в наведении порядка.
Знакомый голос. Хотя я бы предпочла никогда его в своей жизни не слышать. С меня хватило того, как его обладатель тискал четырнадцатилетнюю меня в темном переходе замка отца Фила Шепарда.
Неподалёку от нас с Филом стоял Гелдрик Томрол собственной персоной и улыбался так, что мне тот час же захотелось врезать ему по физиономии.
ГЛАВА 23
Не сказать, что за прошедшее время наследник герцога Томрола изменился в лучшую сторону. Несмотря на дорогую одежду и богатые украшения, Гелдрик все так же не утруждал себя мытьём головы – жирные пряди были гладко зачесаны назад, а коричневые глаза все так же маслянисто блестели, обшаривая мою фигуру. Увы, платье, надетое мной сегодня, скорее открывало достоинства, нежели скрывало их, и я могла поклясться, что при одном взгляде на мое декольте сын герцога чуть ли не облизнулся.
Но было и кое-что похуже. Приглядевшись, я обратила внимание на массивную золотую брошь, приколотую к дорожному плащу Томрола. Это был пеликан, заключенный в пятиконечную звезду – эмблема Управления Магического Образования.
Укуси меня семихвостый! А ведь давно отец говорил, что наследника герцога Томрола по великому блату устроили в Управление и сразу же благодаря влиятельному папеньке стали продвигать по службе…
Н-е-ет… Не укуси меня семихвостый… Загрызи меня семихвостый! А лучше прямо сейчас явись из-под земли и утащи в свои владения Гелдрика Томрола, будущего герцога Томрола, наместника Перидмуртского. Потому как он и есть тот самый проверяющий, которого прислали в Академию Хозяйственной Магии для разборок!
А стоящий рядом с Томролом молодой человек с длинными волосами цвета пшеницы, убранными в высокий хвост, перевитый белой лентой, и ясными голубыми глазами – не кто иной, как лорд Дарен Мерсер серебряные галуны на тёмно-синей форме которого свидетельствовуют о том, что он занимает весьма себе немаленькую должность полицмагистра и, следовательно, обладает ого-го какими полномочиями.
За спинами у вышеозначенных господ незаметненько так притулились шестеро полицаев-рядовых, как бы прозрачно намекая, что весь этот отряд прибыл в наши края с серьёзными намерениями.
И во всем этом не было никаких сомнений, кроме одного – каким образом Дарен Мерсер сумел дослужиться до чина полицмагистра?
Был он старше меня на пять или шесть лет, но я прекрасно помнила, как стонал от него папенька, когда лорд Дарен учился в магполице. Вроде отпрыск знатнейшей семьи королевства, просто так не выгонишь, но магией Мерсер был одарен весьма и весьма скромно, точно так же, как, к сожалению, и умом.
После того, как, проучившись год, он не сдал ни одного экзамена, папа хотел с легким сердцем отчислить лорда, но вмешался сам король, которому за Дарена ходатайствовали его могущественные родственники, и в частности, дядя, бывший в то время у короля в фаворе.
Скрипя зубы, папе пришлось смириться (думаю, в этом не последнюю роль сыграла красотка сестра Дарена Анабель, которая выдвинула свои аргументы в виде груди пятого размера и прочих прелестей) и оставить Мерсера в институте. До третьего курса дела шли очень грустно, ибо Дарен на занятиях блистал такими выдающимися аналитическими способностями, что преподаватели тихо плакали, будучи вынужденными терпеть его и ставить ему сносные оценки.
На зельеварении, например, у Мерсера вместо зелий и элексиров каким-то неведомым образом получалась ненамагиченная абсолютно бурда одного и того же коричневого цвета, с таким отвратным запахом, что профессор Чортрис однажды, не выдержав, вылила ее лорду на голову. Чортрис тогда чуть не уволили, но папа вступился за нее горой и смог отстоять.
На боевой магии Дарен тоже отличался, частенько обстреливая огненными пульсарами и ледяными дротиками своих одногруппников и преподавателя, а сочинения, написанные им по разновидностям темных сущностей и теории физической магии преподы частенько зачитывали на своих кафедрах в качестве анекдотов.
Один раз я даже присутствовала и помню что-то в таком роде: «Вампиры очень плохие. У них есть длинные зубы. Ими они кусают всех. Спасти от вампиров может чеснок и святая вода. Живут они на могилах. Если увидел вампира, лучше бежать подальше».
Но с третьего курса сочинения и рефераты Дарену Мерсеру стали писать щедро одаренные его дядей самые знаменитые маги и кудесники нашего королевства, а насчет диплома дядя договорился с самим профессором Леграном, дипломным руководителем Мерсера. Легран написал диплом и сам же поставил за него высший балл, и Дарен Мерсер наконец-то выпустился из ВИМП, после чего дядя тут же устроил его к себе. А мой отец с горечью сказал, что такой специалист, как Дарен – несмываемое пятно на репутации магполица.
Даже и не знаю, что хуже – что лорда Дарена Мерсера прислали, чтобы расследовать исчезновение Мартына Задоя или Гелдрик Томрол в роли проверяющего правомерности применённой Филом черной магии?
Наверное, все-таки второе. Хотя разницы между первым и вторым особой не было, так как эти двое шли в комплекте.
– Уж кому-кому, а вам, милорд, о распущенности лучше помолчать! – тоном, далёким от любезного, заявила я, глядя в мутные глаза Томрола.
– Фрэнтина Аштон, вы забываетесь! – ядовитым голосом прошипел мерзавец. – Вы всего лишь студентка, в отношении которой будет проведено расследование, я же, ни много ни мало, представитель государства. И не надейтесь, что положение вашего отца как-то вам поможет. Я проведу дознание со всей беспристрастностью и принципиальностью, на которую способен!
На слове «всей» Гелдрик сделал какой-то особый акцент, в котором мне почудилось недоброе.
– Это радует, – проговорил Фил негромко, но все присутствующие повернули к нему голову. – Так как если нам покажется, что пристрастие имеет место быть, мы потребуем повторного рассмотрения всех обстоятельств нашего дела.
– О, милый мальчик Фил, – усмехнулся Томрол, показав мелкие, но чрезвычайно острые зубы. – Я уверен, что, учитывая опыт нашего прошлого общения, Фрэнтина Аштон расскажет мне все, как своему исповеднику.
В этих словах явно был какой-то скрытый и непонятный мне подтекст. Видно было, что Томрол задел Фила, но чем?
– Так, ну хватит тут болтать и тратить время! – внезапно подал голос лорд Мерсер. – Гелдрик, нам нужно найти и допросить юношу и девушку, которые сотворили чёрную магию!
Томрол закатил глаза.
– Ну, вообще-то, Дарен, мой друг, это как бы они и есть, – по большому секрету сообщил он свежую новость полицмагистру.
– Хм… – озадачился Мерсер. – Интересно! Они, получается, специально вышли нам с вами навстречу? Устроили спектакль с поцелуями? Это весьма подозрительно, Гелдрик, весьма и весьма!
– Может быть… – задумчиво протянул Томрол.
Было видно, что подозрений Дарена Мерсера Томрол не разделяет, просто подыгрывает ему, и даже чуть-чуть с издёвкой. Гелдрик откровенно, без стеснений разглядывал меня, и на его лице было написано мечтательно-похотливое выражение, а еще чувство явного превосходства и того, что сейчас он хозяин положения. Он не забыл тех жарких летних дней в поместье Шепардов, не забыл, как целовал меня и лапал, как просовывал язык мне в ухо и как я шарахнула его молнией. Гелдрик Томрол был из таких людей, которые никогда не забывают нанесённую обиду, даже самую пустяковую, и при удобном случае жалят больно и остро, спустя хоть год, хоть двадцать лет. У злой памяти нет прошедшего времени.
Проверяющие шибко взялись за дело. Трясли нас с Филом знатно, водили на допросы и вместе и поодиночке, по тысяче раз заставляя рассказывать одно и то же. Гелдрик Томрол таскался за нами даже на занятия, и сидел в последних рядах с ленивым и скучающим видом, приводя в душевный трепет преподавателей, к которым редко залетала такая важная птица. Но я-то знала, что его равнодушный вид – лишь маска, он внимательно наблюдает за всем, что происходит на занятиях, подмечает, как они ведутся и соответствуют ли учебным программам, предписанным Управлением образования.
А ещё наблюдал этот подлец за нами с Филом, но, конечно, больше за мной. Я постоянно чувствовала на себе этот липкий тяжёлый взгляд, под которым становилось страшно неуютно и хотелось тот час пойти помыться.
Власу явно были не по душе гости, ведущие себя, как хозяева. Пару раз я видела, как он разговаривал с Томролом. Воздух между ними искрил, Влас явно едва сдерживал себя, чтобы не наброситься на этого подлеца, но до драки, благодарение богам, не доходило. Наверное, Влас понимал, что стоит ему хоть пальцем прикоснуться к Гелдрику, как он даст ему в руки мощное оружие против себя.
И если Гелдрик Томрол вроде как занимался проверкой – то есть тем, ради чего его сюда собственно прислали, его коллега Дарен Мерсер, по-моему, расследованием обстоятельств пропажи несчастного Задоя себя не утруждал.
Он с удовольствием гулял в окрестностях академии, благо, в начале месяца грудня настали, хоть и морозные, но погожие и солнечные деньки, с интересом общался с женским полом, в основном, студентками, которые тут же окружили столичного гостя своим вниманием, и пил парное молочко, которое ему прямо в комнату стала каждое утро носить Милица. Рыжеволосая, казалось, забыла обо всем на свете – и о своем интересе к Филу Шепарду, и о ненависти ко мне, о своих верных другах Харите и Климентии и даже о учебе. Повсюду, где стоило только появиться Дарену, слышался ее елейный голосок. Рыжая дошла до того, что пришла к Смеяне и напрямую попросила ее испечь яблочный пирог и даже предоставила для этого какую-то странную муку.
Анчутка – помощник банника, с которым у нас установились прекрасные отношения, похихикивая, рассказал, что Мила с этой мукой проделывала. Я, разумеется, передала это Смеяне (по доброте душевной пирог она согласилась испечь), после чего подруга, брезгливо фыркая, выкинула муку в огонь, а Миле заявила, что с таким грязным материалом не работает.
Впрочем, Милица не растерялась и испекла пирог сама, при этом она даже выложила на нем тестом узор в виде улыбающегося солнца. В процессе выпекания радостная улыбка солнца превратилась в зловещий оскал, но, как рассказывают очевидцы, Мерсер, даже не обратив внимания на страшную рожу пирога, съел его, запил молочком, после чего сказал «Спасибо, эээ… как вас… Мира» и пошел развлекаться с симпатичными пятикурсницами. Нет, по идее он их как бы опрашивал, но, судя по смеху и томным взглядам девушек, опросом там и не пахло. Оставшись в дурах, Мила ходила зелёная от злости. Мне даже жаль ее стало, грешным делом подумала – может дать ей рецептик приворотного зелья из моего «Варения элексиров», которое я тогда с Митрофаном на ней опробовала?
Так прошло несколько дней. Гелдрик смотрел все откровеннее, улыбался все наглее, и я чувствовала, что вскоре он обнаружит свою поганую сущность и попытается, как и много лет назад, зажать меня в каком-нибудь укромном месте.
Хуже всего было то, что я знала – в магическом плане он достаточно силен, и ему вполне хватит подлости применить ко мне эротическую магию, например заклинание Желание Животного Жара или Сласти Страстного Совокупления. Тот, кто подвергался первому, начинал дико желать того, кто подверг его такому заклинанию. Как действовало второе, я точно не знала, но, судя по названию, ничего хорошего оно явно не предвещало.
Но если быть честной, все это было лишь фоном, на котором разворачивались главные события моей жизни.
Главным событием моей жизни стал Фил Шепард. Мои мысли были о нём, только о нём – все время, постоянно, всегда. Стоило только увидеть его – как дыхание сбивало и до сладостной дрожи хотелось прикоснуться к нему, вдохнуть его… Колени предательски подкашивались, и я еле сдерживала себя, чтобы не бежать к нему со всех ног.
Мы с ним мало говорили в эти дни. Это было какое-то помрачение, сумасшествие, то, что не укладывается ни в какие рамки – заумный Фил Шепард и я – та, кто меньше всего ему подходит… Но оттого острее стали чувства, оно было великолепным, потрясающим, упоительным это помрачение, оно дарило мне столько ощущений, расцветив мою жизнь яркими красками… Не знаю, как он, но я никак не могла осознать, что со мной происходит – действительно ли так на меня действует завет Одно Дыхание, или я наконец-то смогла дать волю желанию, которое зрело во мне давно, еще с того дня свадьбы его сестры, и в котором я просто не отдавала себе отчета.
Мы набрасывались друг на друга в темных переходах, на опустевшей спортивной площадке, за старой голубятней, улучая редкие минуты, когда могли побыть наедине и никак не могли надышаться. Я никогда бы не подумала, что он может целовать так горячо и страстно, так нежно гладить мои запястья, заводя их себе на плечи, и я обнимала его, льнула к нему всем телом, мысленно умоляя, чтобы его поцелуй не прерывался никогда.
Мы скрывались – от Томрола, от Власа, который отошел на второй план и перед которым я чувствовала какую-то смутную вину, от любопытствующих взглядов, и это подстёгивало сильнее, заставляя с каждым разом заходить все дальше, и чем дальше мы заходили, тем труднее было оторваться друг от друга.
Я ночей не спала, воскрешая в памяти ошеломляющие ощущения его мягких губ, ласкающих мои соски, его пальцев у меня между ног. Больше всего на свете я хотела ощутить Фила Шепарда в себе, одновременно слившись с ним в поцелуе. Он хотел меня, хотел так же страстно – я видела это в его зелёных глазах, выражение которых можно было теперь назвать каким угодно, но не спокойным и отстранённым.
Он смотрел на меня среди толпы, и я видела в его глазах, как он входит в меня, и наши дыхания смешиваются, и мы становимся единым и целым и нет этого слаще, правильнее и красивее.
Фил Шепард и я… Я и Фил Шепард… О боги, кто бы мог подумать!
Забывшись в своей страсти к этому парню, которого я, как оказалось, совсем не знала, или знала только с одной стороны, я совсем потеряла бдительность.
А зря…
Как-то, зайдя после занятий в свою комнату, я обнаружила Гелдрика Томрола, бесцеремонно рывшегося в шкафу с моими вещами и, судя по всему, в отделении с нижним бельем.
Похоже, моя комната уже превратилась в какой-то проходной двор: приходи кто хочешь, бери, что угодно. И куда, интересно, барабашка смотрит?
У меня затряслись руки:
– Какого семихвостого милорд делает в моей комнате и роется в моих личных вещах?
Нисколько не смущаясь, Томрол повернулся ко мне и выдал лучистую улыбку:
– Я провожу досмотр места, где был совершен акт опаснейшей и ужаснейшей черной магии, милая Фрэнни…
При этом он даже не выпустил моего нижнего корсета – самого фривольного, из всех, что у меня были. Наоборот, намеренно смял в руках тончайшее лилльское кружево и черный атлас, украшенный алыми бантами.
– Во-первых, вы уже изучили обстоятельства дела и прекрасно знаете, что применение черной магии Филом в данном случае было полностью оправдано и он спас мне жизнь! А во-вторых, есть вещи намного хуже, чем черная магия. Например, то, что сейчас делаете вы! – отчеканила я, бледнея от ярости. – Вон из моей комнаты, милорд!
Но вместо того, чтобы подчиниться, Гелдрик, не сводя с меня издевательского взгляда, погладил лиф корсета с таким видом, как будто грудь мою ласкал. – Мне всегда нравились именно такие цвета – алый и черный… Так и вижу тебя в этом корсете. Ты стала ещё красивее, еще слаще… – мерзавец уткнулся носом в несчастный предмет моего гардероба и, прикрыв глаза, глубоко вдохнул. – Это запах, просто потрясающий запах… Ты пахнешь ромом и черной смородиной, знаешь об этом? Фрэнни, милая аппетитная Фрэнни, признайся, твои соски затвердели?
– Единственное, что у меня сейчас затвердело, так это желание, чтобы вы умирали в страшных муках, милорд! – сквозь зубы процедила я.
Его наглость, то, что он так запросто пришел сюда и то, что прикасается своими липкими от пота пальцами к моему нижнему белью, его похотливые фразочки бесили. Боги, в жизни теперь не надену на себя этот корсет!
Сжечь его, сжечь! Желательно вместе с Томролом!
Мелочиться я не стала: чуть пошевелив пальцами правой руки выплела заклинание оглушения, левой рукой отправила в сторону Томрола заклятье поражения глаз, а правой – заклинание окаменения.
Мысленно я уже представила радужную картину, как беру ослеплённого и окаменелого наследника герцога Томрола, несу во двор и просто-напросто выкидываю в ретирадное место, а уж он там не потонет, всплывет, как пить дать всплывёт!
Но мечтам не суждено было сбыться, на мою молниеносную комбинацию Томрол отреагировал очень сильным и сложным заклинанием, которое вытянуло из всей моей ворожбы затраченную магическую силу и отправило в его резерв, заставив меня зашипеть от злости.
Гелдрик довольно засмеялся и провел растопыренной пятернёй по своим жирно блестящим волосам.
– Детка, ты просто огонь! – восхищенно пробормотал он, после чего вдруг стянул меня магическими путами и подошел ближе. – Послушай меня, Фрэнни, милая. На кой тебе сдалась эта занюханная деревенская академия? Мало того, что отсюда выходят маги-бытовики – самая низшая каста кудесников, так тут ещё и студенты пропадают и даже на твою драгоценную жизнь кто-то покушался. Кем ты устроишься после этой убогой академии? В лучшем случае магичкой в какой-нибудь деревне или провинциальном городке. А я… я увезу тебя в столицу, но не к твоему папочке, который теперь на тебя плевал с высокой колокольни, а в свой особняк. Если станешь моей любовницей, я устрою тебя в Королевскую школу, патронаж над которой, как ты помнишь, осуществляет Его Величество. Ты же в курсе, что выпускников этой академии сразу распределяют на самые лучшие и козырные места.
Я стояла, не в силах пошевелить даже кончиком мизинца, вынужденная слушать придыхания Гелдрика Томрола и смотреть в его отвратную физиономию, которая приближалась по мере того, как он говорил. Заодно ругала себя, на чем свет стоит, что слишком поздно применила щитовые чары и ворожба этого подлеца опутала меня, сделав совершенно беспомощной.
Внутри я тряслась от злобы, на полном серьёзе готовая убить Томрола, но вынуждена была его слушать – ни отвернуться, ни даже глаз закрыть.
– Подумай о своём будущем, детка, – Гелдрик подступил ко мне вплотную, но в лицо не глядел, сосредоточившись на области моего декольте и, в частности, медальоне, который прикрывал чёрную сиглу Открытие от любопытных глаз.
Он медленно отодвинул медальон и прикоснулся кончиками пальцев к моей коже с черным узором на ней.
– Запечатана, – выдохнул, целуя меня в шею. – Хорошо запечатана, но… Я могу попробовать ее открыть и тогда… – Томрол опускался с поцелуями ниже и ниже, а я готова была умереть от его прикосновений. Умереть от гадливости, а не желания. – Знаешь ли ты про такое заклинание, как Сласти Страстного Совокупления? Я не могу подвергнуть тебя ему просто так, оно слишком сложное и затрагивает слишком тонкие струны души и тела. Однако сигла Открытие дает мне доступ. Если бы я смог распечатать ее и наложить на тебя Сласти… Медовая, сахарная Фрэнни…
Гелдрик задрал мое платье и холодными липкими пальцами лапал меня за попу, параллельно покрывая поцелуями грудь, которую он ловко вытащил из корсажа платья, и шепча:
– Но нет, я не сделаю этого, конечно же, не сделаю… – судя по его издевательскому тону, сделает, как миленький. – У нас все будет по обоюдному согласию, не так ли? Шлюхам всех борделей от Миртона до Эрерода нравится то, что я делаю с ними. Понравится и тебе. Что ты скажешь, смородиновая ты моя? Здесь и сейчас. Никакого расследования, разумеется, не будет, Фил Шепард будет объявлен невиновным.
– К семихвостому иди! – с трудом прохрипела я.
Фил! Прикасаться ко мне позволено только Филу, а не этому мерзкому существу!
Как же все-таки это ужасно, когда внутри тебя бушует буря эмоций, а снаружи ты вынужден оставаться недвижимым. Мне казалось, что меня сейчас просто порвет на части от страстного, всепоглощающего, ослепляющего желания убить Гелдрика Томрола.
– В таком случае жаль, но ты не оставляешь мне выбора, – лицемерно вздохнул мерзавец и надавил большим пальцем на сиглу Открытие на моей груди, что-то нараспев прошептав.
В этот самый момент дверь комнаты распахнулась, или, точнее бухнулась об стену, как будто ее открыли мощным пинком. С потолка посыпалась чёрная краска, а несчастная дверь от такого повисла на одной петле.
Ну, слава богам, сладострастные сласти с Гелдриком Томролом отменяются!
Влас.
–Падаль! – хрипло выдыхает Влас. – Я же убью тебя уже за одно то, что ты к ней прикоснулся…
– Не советую, – в голосе Томрола явно прозвучала угроза. – Дотронетесь хоть пальцем, господин ректор, можете попрощаться со своей должностью!
Самое поразительное было в том, что даже в такой ситуации, можно сказать, застуканный на месте преступления, он вел себя так же нагло, как будто ощущал свою безграничную вседозволенность.
Влас не колебался ни секунды: широким шагом он пересёк комнату, и заклинание оцепенения, которым на него попытался воздействовать Томрол, рассыпалось о его мощные щитовые чары.
Влас схватил будущего герцога за грудки и отбросил от меня с невиданной силой: Томрол перелетел через всю комнату и плюхнулся на стол, сметя с него стопки тетрадок и учебников.
– Ты пожалеешь об этом, ректор! – лицо Гелдрика искривила гримаса. – Ты, деревенщина, да как ты смеешь поднимать руку на мага моего уровня и статуса? Одно мое слово – и Управление магического образования закроет твою замшелую академию, а сам ты пойдешь под суд!
– Угрожать мне не надо, – властным голосом прервал ректор. – И надеяться, что ты выйдешь сухим из воды – тоже. Я найду на тебя управу!
– Какую ещё управу? – хмынул Томрол, сползая со стола. – За моей спиной вся мощь Управления, влиятельность моей фамилии на самом высоком уровне! Не тешь себя надеждами, деревенщина! Я тебя уничтожу!
– Уничтожишь, говоришь? – рыкнул Влас и, схватив Томрола за горло, впечатал его в шкаф.
Он держал наследника герцога на вытянутой руке, явно не испытывая при этом особой тяжести. Лишь напряглись мускулы бицепса, проступив сквозь закатанный до локтя рукав рубахи, а я подумала, что и не подозревала, насколько Влас физически силен… и неуправляем. Гелдрик задыхался и хрипел, пытаясь произвести какие-то магические пассы и высвободиться из унизительного положения, но куда там!
– Это я тебя уничтожу, наследник Томрола, – тихо и яростно произнёс Влас, глядя Гелдрику прямо в глаза. – Ты хотел совратить студентку моей академии, юную девушку, хотел, воспользовавшись сиглой Открытие, получить доступ к ее душе и телу и сделать из нее свою рабыню. Ни Управление, ни связи вашего рода не помогут! Ты предстанешь перед судом!
– Не… докажешь, – просипел Томрол и с кривой усмешкой, которую очень странно и страшно было наблюдать у человека в его положении, добавил. – А ты ведь и сам не прочь… сорвать эту… ягодку… Не так ли, ректор?
Влас яростно полыхнул глазами и с размаха припечатал Гелдрика о шкаф, после чего сжал его горло ещё сильнее, так, что глаза Томрола закатились.
– Влас! – закричала я. – Не надо! Не марай об него руки! Он же провоцирует тебя, специально провоцирует!
– Я знаю, – негромко выдохнул Влас и на секунду закрыл глаза, а когда открыл, прежней всепоглощающей ярости в них уже не было. – Но сдержаться слишком сложно…
Он сделал плавный шаг назад и легко разжал руку – Томрол мешком с картошкой бухнулся на пол и часто-часто задышал, вращая глазами. Немного придя в себя, он с трудом принял сидячее положение, облокотившись об стену и скрестив руки на коленях.
– Вот что, господин ректор, – глухим голосом проговорил Томрол наконец. – Сегодня вечером я уеду из этих мест, и вы никогда больше не увидите меня, а я не увижу вас. В Управление магобразования я напишу отчёт о том, что Фил Шепард применил к Фрэнтине Аштон чёрную магию обоснованно, целесообразно и на добрых началах. Вы оба никому не скажете о том, что я чуть было не сделал, а я никому не скажу… – Томрол взглянул Власу прямо в глаза, – о том, что вы больше жизни любите свою студентку, которая вдвое моложе вас. Ваши чувства к этой девушке преступны, но… – Гелдрик усмехнулся, – пожалуй, мое чисто физическое желание обладать ей ещё преступнее.
Томрол и Влас смотрели друг другу в глаза со смесью совершенно противоречивых чувств. Несколько мгновений назад лютые враги, но сейчас между ними мелькнуло что-то, что их примирило, и инициатором этого выступил Гелдрик Томрол. Я не верила, что после всей своей подлости он на такое способен, и не могла избавиться от чувства какого-то подвоха.
– Я завидую тебе, ректор, – вдруг сказал Томрол просто. – Я всегда мечтал о любви к такой вот юной и красивой девушке, и чтобы она ответила мне взаимностью… Чтобы любила меня и чтобы хотела меня. Чтобы у неё были длинные волосы цвета орехового дерева и алые губы, и чтобы она трепетала под моими поцелуями… Но такой девушки я так и не встретил, наверное потому, что не достоин ее любви. Ты счастливчик, Властимир, и поэтому я, честно говоря, больше не могу на тебя смотреть.
Наверное, я бездушная тварь, но на меня тирада Томрола впечатления не произвела. Хотел настоящей любви – нечего было молоденьких девочек по углам тискать. Это я себя имею ввиду. Хотя, кто его знает, может у Гелдрика было тяжелое детство. Если верить слухам, старый герцог Томрол – тот еще жук. Но это все равно не оправдывает поведение его сына.
