Максим Владимирович Альмукаев
Оксюморон
ГЛАВА 21
Мы вышли из леса, и я сразу увидел его автомобиль. Это был огромный чёрный внедорожник больше похожий на бегемота. На чёрных полированных боках его отражались плывущие по небу облака похожие на диковинные острова.
Стройненький сел за руль, я сел на соседнее место. Водителем мой новый знакомый оказался довольно неплохим. Он вёл автомобиль ровно и уверенно. Я даже подумал в тот миг, что если он так же управляет хозяйством вверенного ему города как своим автомобилем, то как говаривали в старину ВИВАТ бургомистру города Локарро.
Единственное что в моём новом знакомом меня несколько смущало что ли, так это его велеречивая многословность. Всю дорогу он без устали шутил и балагурил. Хорошее настроение не просто исходило от него, казалось в нём оно обрело какую-то особую, сгущённую природу. И это несмотря на то, что духоту, а надо сказать что в салоне, не смотря на кондиционеры, было нестерпимо душно, он переносил явно тяжело. Это было видно по его раскрасневшемуся рябоватому лицу покрытому мелкими бисеринками пота.
– Сейчас мы поедем ко мне дорогой вы мой, – говорил он – там моя хозяйка, моя Викуличка, нас угостит чем Бог послал.
После этих слов Стройненький брезгливо плюнул в окно. Я так и не понял, что заставило моего нового знакомого сплюнуть. Слово “Бог” или предстоящее нам угощение.
Вскоре миновав высокие железные ворота возле которых прохаживался огромный лысый охранник в камуфлированной форме с дубинкой в руках мы въехали в город. Описать город Локарро довольно просто. В прочем чтобы с экономить, и твоё, читатель, время и мои силы просто скажу, что та часть этого города, которую я лицезрел из окна автомобиля более всего напоминала коттеджный посёлок, только очень большой. Проезжая по улицам города я увидел в самом центре обширной вымощенной брусчаткой площади храм.
– Это отрадно – сказал я, разглядывая прекрасное сооружение, увенчанное большими золотыми крестами, которое довольно выгодно контрастировало на фоне царящей вокруг пусть и опрятной, но всё же серости.
– Вы это о чём? – спросил Стройненький, посмотрев на меня.
– Отрадно знаете-ли видеть, что в вашем городе люди всё же надеются на справедливость. А то в последнее время я и сам, честно говоря, перестал в неё верить.
– И напрасно, мой дорогой, – сказал Стройненький – совершенно напрасно. К тому же вы смотрите на этот вопрос как-то уж очень однобоко. Вам кажется, что если что-то не работает, то этому и места быть не должно в мире. Так по-вашему выходит?
Я пожал плечами.
– Впрочем и я сам, чего греха таить, когда-то так думал, – сказал, Стройненький – но это было давно. Сейчас я считаю, что вера человека – это очень мощная вещь. Подобные энергии не могут оставаться бесхозными. И потом если бы мы с вами глядели на этот вопрос под тем углом под каким на него смотрите вы, мы с вами в каком-то смысле уподобились бы мальчикам, которые выбирают сладости ориентируясь по яркости обёртки. Как не претит этот образ своей архаичностью. Да, конечно, для большинства значение имеет содержимое, но для меня, как для бургомистра этого города, гораздо большее значение имеет обёртка. Мир, увы, устроен несколько сложней чем может показаться на первый взгляд. Простите мне этот избитый штамп, но в данном случае он напрашивается сам собой. Конфета конечно сама по себе тоже очень важна, но поверьте, с точки зрения использования гораздо важней фантик. Ибо жизнь конфеты заканчивается едва за ней смыкаются губы в то время как для фантика всё только начинается. Он даёт работу мне-бургомистру этого города, который призван содержать город в порядке, дворнику, который подметая улицу, подберёт его на совок и выбросит в урну. Он также наполняет смыслом рабочий день водителя огромного мусоровоза, который в урочный час приедет за контейнером в недрах которого покоится наш фантик. А уж какие варианты дальнейшей судьбы предлагает нашему фантику целлюлозно-бумажная промышленность и думать нечего. Вот так и с религией. Если вы видите пустую церковь не верьте своим ощущениям, сообщающим вам о её ненужности.
Он замолчал. На какое-то время в салоне повисла тишина. Я глядел вперёд и думал над услышанным. В его словах была логика, но что-то внутри меня сопротивлялось этой логике. В такой манере какая была присуща моему новому знакомому мог бы, наверное, рассуждать Мефистофель.
– Скажите, Михаил Сергеевич, вы сами то человек верующий или нет, спросил я.
–Я, дорогой мой гость, не могу позволить себе такую роскошь как вера, ответил он, но и такой роскоши как не быть религиозным, будучи облечён властью, я себе тоже позволить не могу. Вот такая вот диалектика.
Я не знал, как отнестись к его словам. По-видимому, заметив на моём лице замешательство Стройненький вернул на лицо отдохнувшую улыбку и заглядывая мне в глаза сказал.
– Мне кажется, дорогой Алексей Иванович, что я вас совсем запутал. Давайте я попробую внести в нашу беседу немного ясности. Вера, вещь вполне себе никчёмная, ибо приходится она ко двору лишь там, где отступает знание. С религией всё обстоит иначе. Знаете, был у меня один знакомый поп, который мне на вопрос “зачем в наше циничное и весёлое время, когда все нравственные ценности подвергаются строжайшей ревизии, нужна религия?” дал “на раз-два” столько поводов, что я не мешкая выделил в городском бюджете отдельную статью на религию. И слежу что бы она регулярно пополнялась, не взирая ни на что, даже если денег не хватает на детские сады и школы.
Мне стало интересно. Завязывающаяся дискуссия обещала быть весьма любопытной. Признаться, религиозная тема стала общим местом и среди моих московских знакомых. При том, что сам я никогда старался не принимать участия в подобных спорах. И мне захотелось узнать, как на этот вопрос смотрят здесь.
– Не могли бы вы, Михаил Сергеевич, поделиться со мной теми поводами, которые изложил тот п…, хм… священник.
Честно говоря, я ожидал услышать избитые доказательства Канта, которыми ещё в Москве козырял каждый секс-неудачник из тех, кто желал прослыть за непостижимо умного собеседника, до которого-де не всякая может дотянуться.
– Охотно, – согласился Стройненький – желание гостя, это для нас закон. Правда я не помню всего, но тем, что помню охотно поделюсь с вами. Итак, дорогой Алексей Иванович, загибайте пальцы. Первое: религия – это то место, где человек может черпать силы чтобы начать всё сначала, когда он приложил все усилия и у него всё равно ничего не вышло. Второе: религия – это та часть мироздания, которая никогда не будет до конца познана человеком в рациональном смысле, и, следовательно, всегда будет отделять его от опасного ощущения всемогущества. Третье: религия, как наиболее консервативная элемент народа, позволяет сберечь в глубинах ритуала её коды, такие как язык, традиции, эпос. Четвёртое: религия – это тёмная комната, куда мы с богом договорились не входить. Пятое: религия – это ещё один способ осознать глубинный потенциал своей внутренней природы через призму, преломляющую рацио в мистику. Шестое: религия – это источник сильнейших энергий, которые могут быть востребованы как практические опции.
– Ну что не устали? – спросил Стройненький повернувшись ко мне и участливо заглянув мне в глаза.
– Нет – ответил я.
– Ну тогда продолжим. Седьмое: религия – это единственная субстанция, которая позволяет встроится в измерение вечности и, как следствие, позволяет избавится от страха перед смертью. Она даёт в чувственном плане замену богатству, и, следовательно, даёт свободу. Восьмое: религия даёт возможность задать вопрос самому себе о себе самом, и получить честный ответ о себе, но как бы не от себя. Ну то есть она позволяет в некотором смысле побыть для себя бесплатным психологом. Девятое: религия очень дисциплинирует. Десятое: религия – это точка сборки для народа во время катаклизмов…
В этот момент вмешалась природа. У меня просто закончились пальцы на руках, но я не хотел его останавливать, а Стройненький, по-видимому, не хотел останавливаться.
– Одиннадцатое: религия позволяет сдерживать азарт. Ну в самом деле станете же вы рас- считывать на удачу в делах которые отданы на откуп отцу лжи. Ну и наконец двенадцатое: религия позволяет немного украсть у вечности и понять, что ты немного больше чем отпущено тебе на этом свете. Ну как, впечатляет? – спросил Стройненький, когда мы остановились чтобы пропустить тучную женщину в красном безвкусном платье влекомую за собой огромной сворой избыточно активных громких собачонок.
– Да уж, – сказал я – определённо есть над чем подумать.
Стройненький продолжал, -после поп стал меня увещевать что, мол, с божьей помощью мы все беды одолеем. Божий закон первичен, а мирской с ним должен сверятся. Тогда я сказал, что в отличии закона божьего, который придуман для человека, мирской закон придуман чтобы защитится от человека. Закон божий, говорю я ему, или возьмём шире божья любовь, до сих пор не была никем чётко определена. Может она сродни любви к котлетам, а может и того проще. И вот, положим, некто облечённый властью и вместе с тем исполненный любви к людям самой, что ни на есть, чистой любви, приходит домой где его дожидаются жена и ребёнок. причём его жена тяжело больна, а сын хочет создать свою семью. А вот теперь вспомните, батюшка, с чего я начал. А начал я с того, что сказал вам, что этот кто-то облечён властью. А власть – это кроме всего прочего право давать оценку тем или иным явлениям. Итак, этот наш, назовём его государственный чиновник, хотя я терпеть не могу это определение, сидит и думает «вот я с утра до вечера думал о людях исходя из божьего закона, а о моих близких кто подумает, а? Да никто кроме меня, ведь я же – представитель власти, я и должен об этом думать. И к тому же помогая своим близким разве я не продолжаю помогать людям в их лице. Каким образом тут мои действия вступают в противоречие с законом божьим?»
Мы свернули на какую-то грязную улицу вид которой невыгодно контрастировал с тем что я видел до этого. Стройненький продолжал.
– Конечно, найдутся, наверное, такие, кто скажет, что бюджет города собран из налогов людей и использовать их в своих личных целях несколько неэтично. Но на это я могу заявить в свою очередь, а почему бы моим уважаемым согражданам не посмотреть на этот аспект под таким углом? А что, если мы израсходованные мною на лечение моей больной супруги или на покупку моего сына жилья будем считать своего рода актом милосердия. Да-да, актом милосердия. А мой выбор сработал своего рода лучом света, осветившим то место в мире, которое ждёт человеческого милосердия. Не милостыни, а милосердия. Заметьте Алексей Иванович, как по-разному даже на слух воспринимаются эти два однокоренных понятия.
Я заметил. Он был прав.
– А, то, что я о расходах не известил общественность, продолжал он, так ведь написано, пусть ваша правая рука не знает, что творит левая. Вот я и делаю всё, чтобы не знали.
Пока мы ехали, я обратил внимание как много в городе Локарро различных кафе, магазинов, банков. Судя по всему коммерция столь приторно сколь и блестяще описанная виртуозным Набоковым в этом городе процветала. Как там у него было сказано? Я попытался напрячь свою память. И она, о чудо, воспроизвела несколько строк из романа прочитанного мной пару лет назад: «Боже мой, как же я ненавижу всё это. Лавки, вещи за стеклом. Тупое лицо товара. И в особенности сама церемония сделки. Обмен приторными любезностями до и после. Опущенные ресницы скромной цены, благородство уступки, человеколюбие рекламы, всё это скверное подражание добру странно засасывающее добрых».
Потом потянулись трущобы. Да-да, самые настоящие трущобы. Серые лужи, грязные стены домов, местами покосившееся на столько, что чьи-то заботливые руки не нашли ничего иного, как подпереть их досками. Одним словом, если бы Локарро носил звание города-героя, то глядя на проплывающие мимо руины можно было сделать вывод что битвы за город ещё не закончены. Много чего увидел я, глядя на оборотную жизнь города Локарро из окна великолепного автомобиля бургомистра Михаила Сергеевича Стройненького.
На одной из улиц моё внимание привлекла странная картина. Возле одноэтажного здания покрытого облупившейся штукатуркой стояло несколько очень дорогих автомобилей возле которых прогуливались крепко сбитые молодые люди в затемнённых очках. Я подумал было что это местные братки, собравшиеся на стрелку или взять под свою опеку не сговорчивого хозяина этого заведения. Но, выражаясь фигурально, сие заведение как по мне явно и основательно нуждалось не столько в опеке, сколько в ремонте. Когда я поинтересовался у моего нового знакомого, о происходящем.
– Дорогой друг, – сказал он – я для вас не спроста выбрал путь к моему дому по трущобам. Ну скажите, разве можно оценить радость комфорта, не имея перед глазами примера возможных неудобств? Имею мнение, что нельзя. Так вот, то, что вы только-что видели-это подтверждение моей теории в действии.
Немного помолчав, видимо дав мне время подумать на его словами, он продолжал.
– Алексей Иванович, – сказал он – богатство, как в прочем и бедность, по сути сводятся к набору ощущений, и чтобы эти ощущения стали более отчётливыми богатый нуждается в бедном. Разумеется, как в разумном количестве, он коротко и несколько цинично хохотнул, так и на разумной дистанции. Ощущение уюта сделано на добрый процент из осознания того, что кому-то в данный момент хуже, чем тебе. Ничего не поделаешь. Увы, так устроен белый свет. Это самое паршивое заведение нашего города и в нём едят только самые богатые наши горожане. Поскольку нигде так не ощущается удовольствие иметь возможность заказать себе изысканейшие деликатесы самых дорогих заведений города, как в подобном заведении, ожидая двадцать минут пока неумытая толстая баба принесёт вам на грязной тарелке кусок тухлого подгорелого мяса. Но я, слава богу, не столь богат. У меня, конечно, есть определённый достаток, но до богатства мне далеко. Достаток имеет одно интереснейшее свойство симпатичнейший Алексей Иванович, и состоит оно в том, что достаток сам задаёт рамки своего отрицания. Я вижу, Алексей Иванович, по-вашему лицу, что мне стоит задержаться на этой теме. Что-же, извольте. Ну положим, если ты можешь позволить себе завтрак обед и ужин, то этим и довольствуйся, и благодари судьбу, поскольку если ты удвоишь себе рацион, то в твоё уравнение придётся включить ещё и гастроэнтеролога, диетолога, дантиста, и прочую медицинскую братию, спорт-зал, с личным тренером, а этого твой бюджет может и не выдержать.
– Говоря кратко, достаток зиждется на восполняемом ресурсе при учёте временного фактора, тогда родина стремления к богатству, это страх перед смертью и желание отгородиться от неё горами резанной бумаги. Собирает такой дурачок кучу резанной цветной бумаги, после садится на неё задницей чтобы отдохнуть и пот со лба отереть, глядь, а на его плече уже костлявая рука. И заутробный ледяной голос, НУ ЧТО, ПОГУЛЯЛ СЫНОК, И БУДЕТ С ТЕБЯ, ПОРА И ПОЛЕЖАТЬ. Стройненький снова довольно неприятно хохотнул. Так что как человек, обладающий определённым уровнем достатка, я предпочитаю кушать дома.
Эти слова, если мне конечно не показалось, он произнёс с некоторой гордостью.
Вы не пробовали сил на писательском поприще? – спросил я, – мне думается издай вы книгу она имела бы успех.
Стройненький мелко рассмеялся, – Ну что вы дорогой мой,– в наши дни сдаётся мне книга скорее будет иметь успех не в том случае сели она понравится множеству ненужных людей, а в том, если она не понравится немногим, но нужным людям.
«Да, – подумал я – жизнь не перестаёт удивлять. Посмотрим, что будет дальше.»
Вскоре трущобы остались позади, и вновь начались респектабельные кварталы. Остальной путь мы проделали молча.
По петляв по довольно чистым, хотя и на мой взгляд несколько узковатым улицам, мы остановились возле семиэтажного синего дома. Выйдя из машины Стройненький поднял голову, сложил ладони рупором и закричал:
– Викочка, деточка, у нас гости! – он заговорщицки подмигнул мне – готовь угощение, нежность моя!
Спустя несколько минут открылись двери и из дома вышла молодая розовощёкая девушка. На вид ей можно было дать не больше восемнадцати. Она вполне годилась Стройненькому в дочери и даже в старшие дочери.
– Михаил Сергеевич – сказала девушка – как вам стол накрыть: “с выходом” или “ на выходной”?
Признаться я ничего не понял из её слов, но решил не вдаваться в расспросы.
– Да нет, – осклабился Стройненький – накрой просто, но со вкусом. В натюрморте поднажми, а песен-плясок сегодня не надо. – и он заговорщицки подмигнул на этот раз девушке, при этом беззастенчиво кивнув в мою сторону.
– Ну ступай, ступай милая. – сказал он, и когда девушка повернулась он окликом остановил её – А что, супруга наша дома? – Спросил он.
– Дома, – ответила девушка – с утра из спальни не выходили.
– Выходит, -подумал я – она не жена, а прислуга.
И хотя я понимал, дожив до своего возраста, что в домах сильных мира сего наличие жены у хозяина ну ни как обороняет прислугу, особенно если она молодая красивая девушка, но всё же у меня отлегло от сердца. Хозяин меж тем продолжал.
– Да смотри, чтобы всё было как в былые годы нашей, комсомольской юности! – при этих словах он зачем-то опять подмигнул мне – Тебе напомнить, как это или сама всё помнишь?
– Михаил Сергеевич, батюшка, да всё я помню, но сделайте милость – напомните мне, как это было в годы вашей комсомольской юности?
Стройненький закрыл глаза как это иногда делают оперные певцы, чтобы слушатели в зале прониклись торжеством момента. В этот момент девушка незаметно подмигнула мне и улыбнулась.
– Чтобы огурцы были зрелыми и твёрдыми, как предсмертная мысль о боге… – сказал он, приподняв торжественно подбородок. Говорил он медленно. На распев.
– … Чтобы вобла была сухой как треск пулемёта в январскую ночь, чтобы хлеб был белым и свежим как тело изнасилованной курсистки. Чтобы пиво было пенным как знамёна на мачтах революционных линкоров. – Он произносил всю эту галиматью с пафосом достойным римского трибуна. Лицо его раскраснелось ещё больше. Глаза казалось вот-вот покинут глазницы.
– Михаил Сергеевич не надо бы так кричать – попробовал я урезонить его вспомнив охранника возле ворот.
Стройненький замолчал, и я снова поймал на себе благодарный взгляд девушки.
Мы прошли через аккуратный вымощенный белым камнем уютный дворик, уставленный по периметру кадками с пальмами и драценами, и поднялись по мраморной лестнице на обширную веранду. Весь путь нас сопровождал прохладный нежный ветер. С этой веранды я увидел вдали протянувшиеся длинной чёрной грядой далёкие горы в которые текла умирать река, воды которой поблёскивали как чешуя огромной злёной рыбы. Я перевёл взгляд и увидел между листьями огромной раскидистой пальмы небольшой бассейн с бирюзовой почти неподвижной водой. Внизу под верандой располагался теннисный корт. Судя по всему, сколь длинной и тревожной не была комсомольская юность хозяина, она явно прошла не даром.
Поднявшись на последний этаж мы остановились возле массивной железной двери. Нажав на кнопку звонка Стройненький снова подмигнул мне.
– Вы знаете, – сказал он мне полушёпотом – возможно моя супруга вам покажется особой несколько юной и не опытной. Но уверяю вас, что это не так. Когда мы с ней только познакомились, и я как бы сказать, доверил ей своё тело, она проявила столько умения, да скажу вам прямо, она показала мне такое небо в алмазах, – при этих словах он выразительно закатил глаза – что только железная самодисциплина заставляла меня утром подниматься на службу.
Вскоре дверь отворилась и на пороге перед нами предстала белокурая премиленькая голубоглазая девушка в белом передничке. Я машинально поискал взглядом за её спиной женщину постарше, но никого не увидел и снова перевёл взгляд на девушку. На вид ей можно было дать не больше шестнадцати. Одета она была в синее платье, которое по фасону больше подошло бы школьнице, причём ученице младших классов. Более всего меня умилил белый передник. На одном из двух кармашков, пришитых к переднику и отороченных сложенной в складочку голубенькой ленточкой, был вышит подмигивающий зайчик.
Сначала я было решил, что судьба сподобила меня лицезреть внучку Михаила Сергеевича. Но я ошибался. Это была сама хозяйка дома Виктория Степановна, или как называл её сам хозяин дома, Викуля.
Признаться, я отнюдь не ханжа, и понимаю, что в жизни всякое бывает, но окинув взглядом массивную фигуру хозяина, приняв во-внимание его более чем солидный возраст, я, откровенно говоря, несколько растерялся. Я представлял себе его супругу несколько иной. В моём представлении это должна была бы быть одна из тех усталых женщин что подойдя к сорокалетнему рубежу начинают свой заранее проигранный бой со старостью, либо превращаются в злобных истеричных стерв, системы «ЛЁГ И МОЛЧИ». Но как известно человек предполагает, а Бог располагает. Подойдя к жене хозяина я лучезарно улыбнулся, взял её руку в свою и пожал её. Разумеется, окажись я в иной ситуации, я, как истый джентльмен, ни за что бы не позволил себе такой не учтивости, но как я уже говорил, человек предполагает, а Бог… Одним словом положение обязывало к такому не вполне галантному жесту.
– Ваш муж пригласил меня погостить в вашем доме, – сказал я – и всю дорогу я был согреваем надеждой увидеть вас, сударыня. И должен признаться мои ожидания оправдались с лихвой.
Госпожа Стройненькая, пришедшая в волнение, услышав столь изысканный комплимент в свой адрес не произвольным движением поправила причёску. Вскоре мы разговорились. Госпожа Стройненькая оказалась, не смотря на свой юный возраст довольно умной хм… ну ладно, женщиной. Это было понятно потому как виртуозно она делала мне комплементы.
– Не может быть, – сказала она лучезарно улыбаясь – чтобы весь этот путь вы проделали только ради того, чтобы увидеть меня.
– Клянусь вам, это так! – не моргнув глазом соврал я.
– Но если то, что вы говорите правда, – зарделась она – то тогда вы очевидно должны чувствовать себя обманутым в своих надеждах, дорогой хммм… – она посмотрела на мужа, видимо не зная, как ко мне обратиться.
– Алексей – подсказал он.
– Дорогой Алексей, поверьте, мы не меньше рады принимать у нас в доме гостя из… – она снова посмотрела на мужа.
– Наш гость, дорогая, приехал из Москвы – пришёл снова на помощь хозяин.
Мы перекинулись несколькими фразами.
Вскоре пришла служанка и сказала, что стол накрыт.
– Я взял на себя смелость и сам распорядился чтобы накрыли стол дорогая – сказал Стройненький обращаясь к жене.
– Ну раз так, прошу к столу. – сказала Виктория, и отошла в сторону пропуская нас вперёд.