Максим Владимирович Альмукаев
Оксюморон
PS Я кажется наконец догадался что означает таинственные буквы Брг. И всё благодаря случаю. Утром я видел как жители посёлка срубили высокое дерево недалеко от моего вагончика. Глядя на то как деловито мой прежний хозяин руководит их слаженными действиями, благодаря чему работа продвигается споро я вдруг подумал, что “Брг’’ это ведь ни что иное как сокращённое до неузнаваемости слово ”бригадир.” Так что друг мой поздравь меня своего терпеливого однокашника. На одну тайну благодаря мне в мире стало меньше. А мой вокабуляр стал богаче на одно слово.
Двадцать третье ноября.
В посёлке не спокойно. Утром меня разбудили громкие крики. Одевшись я выскочил на улицу. Моим глазам предстала страшная картина. Несколько мужчин избивали какого-то человека. И хоть лицо несчастного было залито кровью. Брг стоял рядом и отдавал мучителям короткие приказы которые тут-же воплощались в жизнь. Я решил прекратить безумие. Но едва я подошёл и попробовал остановить избиение как тут же получил сильнейший удар по голове. Но самое страшное произошло после того как я упал. В ту же секунду двое переключились на меня забыв о лежащем на земле избитом ими человеке. Но и это было не всё, закрывая важные органы от ударов я всё же увидел, как тот кого они только что пинали поднялся с земли и присоединился к этим двум. Втроём они избили меня до беспамятства. Придя в сознание я обнаружил что лежу на земле на окраине посёлка. Первым делом я ощупал рёбра. По-моему, они в порядке.
Я с трудом поднялся на ноги и побрёл в направлении церкви. Но ещё на подходе я увидел, что она снова разорена, а крест сброшен на землю. Ничего друг Максим. Начну всё с начала.
Это была последняя запись в дневнике. Я вспомнил что Брг, то есть Хозяин, когда я спрашивал его где тот, кого они зовут Грустными страницами неизменно отвечал мне что он спит. Я вспомнил сгоревший вагончик-церковь и вдруг всё понял. Очевидно несчастный во время очередной вакханалии решил защитить божий дом и защитил. Ибо если тот дом защищая который, во-славу божью человек отдал свою жизнь не божий, то что тогда вообще такое “Божий дом”.
Я улёгся на лежанку, и мысленно представил себе горящий вагончик-церковь и лежащего на земле убитого человека, который напрягая остатки сил прижимает к груди самое дорогое что есть у него в этой жизни среди беснующихся в дикой радости людей, старенькую потрёпанную библию и дневник.
Почти всю ночь я не сомкнул глаз. Лишь перед самым рассветом я не на долго вздремнул. Когда я проснулся за окном едва занимался рассвет. Отворив дверь я обернулся поддавшись неясному порыву словно я что-то забыл и почти сразу мой взгляд упал на лежащие на столе библию и дневник. Мне вдруг пришла в голову одна мысль, а почему бы не взять их с собой. Подойдя к столу я взял книгу и тетрадь и хотел было уже покинуть вагончик, но подумав немного положил их на место. Место Бога, подумал я, среди людей и уж тем более среди людей, которые убивают тех, кто призван нести слово божье. Я открыл библию и прочитал тот отрывок теста, который случайно выбрал мой взгляд. “истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода”. Как бы мне хотелось в это верить, думал я закрывая книгу и направляясь к выходу.
ГЛАВА 18
Вскоре я уже шагал в направлении города по покрытой пылью дороге. Утреннее небо ещё неприветливо серело. Белый и плотный как вата туман плыл над далёкими холмами и топил в своих клубах дорогу. Вскоре небо вновь стало бесконечным и ясным пространством, а холмы мимо которых я шёл обрели вековечную прочность. Примерно на пол пути жара взялась за старое, и беспощадное солнце вновь изливало на молящую о пощаде иссыхающую землю неисчерпаемые потоки ультрафиолета. По пути я пытался отыскать ориентиры, которые сохранила моя память, но всё было тщетно. Кроме оставшегося за спиной крыльца, возле которого я пришёл в сознание я ничего не узнавал. Я точно помнил, что, когда я подъезжал к городу озеро мне не встречалось. А тут оно имелось. Следовательно, я, подъезжал с другой стороны. Внезапно пейзаж вокруг изменился. Земля казалась уставшей, уродливой и истерзанной грубыми страстями. На всём протяжении пути мне всюду попадались ржавые тачки, комки затвердевшего раствора и груды кирпича. Складывалось ощущение, что здесь шли работы если не накануне, то уж во всяком случае не так давно, но по какой-то причине они были внезапно остановлены.
Предпринятое мною усилие над собственной волей наполнило моё сердце решимостью, весь путь я проделал в приподнятом настроении, но на подходе к городу я остановился в нерешительности. Возможно какая то толика благоговения перед этим местом с которой относились к этому месту обитатели посёлка передалась и мне, толи на меня снова подействовала гнетущая тишина, но несколько минут я простоял в нерешительности.
Когда я, наконец сделав над собой усилие вошёл в город, то по мимо стука сердца я не слышал больше ничего. Я помнил, как выглядел тот дом, возле которого я оставил свой Мерседес, но, спустя пол часа блужданий по улицам, я так и не смог его найти. Улицы были такими же тихими и чистыми. Кажется, выше я говорил, что не верю в города призраки? Так вот, признаюсь в тот момент моя вера была подвергнута большим испытаниям.
Внезапно моё внимание привлёк один старый не понятно каким образом сохранившийся плакат укреплённый на стене дома. С плаката улыбалась очень красивая девушка. Её лицо показалось мне одновременно и знакомым и нет. Несколько минут я рассматривал её одновременно силясь выискать в чулане моей памяти тот образ, который напомнило мне это лицо. И вдруг понял, что это лицо из моей юности. Такими лицами с миллионов, призывающих к трудовым подвигам плакатов смотрело на нас, советских людей, ожидающее нас будущее. Внезапно, мною овладело какое-то странное чувство. Я вдруг ощутил, что я не один. Оглядевшись вокруг я никого не обнаружил поблизости. И тем не менее, ощущения чьего то присутствия не пропало. Кто-то пристально наблюдал за мной. Я принялся шарить взглядом по окнам окружающих меня домов. И спустя несколько минут обнаружил объект своего дискомфорта. Он смотрел на меня из окна третьего этажа одного из домов.
Его лицо трудно было рассмотреть, возможно потому что большая его часть была скрыта за огромными очками. Их линзы сверкали на солнце словно вспышки. Какое-то время мы смотрели друг на друга. Потом он поманил меня рукой и скрылся в окне. Не знаю почему, но именно очки убедили меня странным образом в миролюбии намерений незнакомца. Конечно, даже Диавол был ангелом, но вот зло в таких нелепых очках, моё сознание как-то не соглашалось коммуницировать с этим образом. Не скажу, что я жаждал общения с ним, но этот человек был единственным разумным живым существом, которое повстречалось мне на этих улицах, и у кого я мог бы справиться о судьбе моего автомобиля.
Приблизившись к металлической двери подъезда я с минуту ждал пока он выйдет. И он вышел. Кажется, я выше упоминал что в моём сознании очки и зло были двумя вещами не совместимыми. Так вот взгляд холодных серых глаз, мерцавших из-под очков заставил меня навсегда отказаться то этого наивного и поверхностного убеждения. Этот человек, кем бы он ни был, настроен был явно не миролюбиво.
Он был уже не молод. На вид ему было лет сорок пять или около того. Несколько минут мы стояли и рассматривали друг друга. Одет незнакомец был серые грязные джинсы и в зелёную, видавшую виды, куртку надетую на голое тело. Куртка была сплошь покрыта какими-то полустёртыми нашивками и эмблемами, наподобие реклам, которыми покрыта форма пилотов формулы-1. Приглядевшись получше я понял, что это не что иное как воспетая многими поколениями стройотрядовцев целинка. Да–да, самая настоящая целинка в которые теперь облачаются разве что юные безмозглые пижоны или наивные почитатели “сладкого” советского прошлого, которые правда по чему-то для того, чтобы процитировать во время дискуссии на которые они горазды Маркса или Ленина заглядывают не в толстый потёртый томик, а лезут в карман за гаджетом последней модели, но я отвлёкся.
У меня в шкафу долгое время валялась такая же целинка, оставшаяся от кого-то из друзей отца.
«Это что за привет из комсомольской юности?» – думал я, оглядывая незнакомца.
За всё время нашего взаимного знакомства взглядами я не спускал с него глаз, ожидая какого-нибудь первобытного фокуса, вроде “а как насчёт топор из рукава!?”. Но ничего неприятного не произошло. Незнакомец протянул мне ладонь.
– Николай – произнёс он просто без улыбки ровным спокойным тоном.
– Алексей – ответил я, пожимая её.
После мой новый знакомый предложил мне жестом следовать за ним. Вскоре мы уже поднимались по лестнице. Отсутствие перил ясно свидетельствовало что дом находился на стадии завершения, но пор каким- то причинам завершён не был.
Поднявшись на седьмой этаж, мы остановились возле дверей одной из квартир.
– Прошу вас, Алексей, в мою скромную обитель. – произнёс Николай неожиданно бодрым тоном. – Смелее. – сказал он, видя нерешительность на моём лице.
«Была ни была» – подумал я, и вошёл в квартиру.
– Алексей, тапочки возле тумбы. – сказал он, закрывая за собой дверь. Прихожая в которой мы находились погрузилась таинственный полумрак. Николай достал из кармана свечной огарок и зажёг и держа перед собой пригласил меня следовать за собой.
Эти слова почему-то подействовали на меня успокаивающе. От них повеяло чем-то родным и давно позабытым. Сняв ботинки и надев тапочки, я проследовал в комнату, я осмотрелся по сторонам.
Комната, в которой я находился освещалась естественным светом дня проникавшим сквозь оконные стёкла и представляла собой довольно просторное помещение. Стены, оклеенные светло жёлтыми обоями, навевали ощущение уюта. У правой стены стоял диван, покрытый ворсистым зелёным пледом. На диване лежала старенькая жёлтая гитара, поблёскивая воспетым Митяевым изгибом. Рядом с диваном стоял красивый столик на причудливо изогнутых ножках. Обстановка ясно свидетельствовала о том, что хозяин квартиры любит порядок и уют.
Единственным предметом, который несколько выделялся из окружающей обстановки был лежащий на столике рупор. Самый что ни на есть рупор. Вроде тех, которыми, если верить иллюстрациям в детских брошюрках, пользовались некогда морские капитаны. В годы моего детства, да наверняка и в годы детства моего отца у капитанов уже имелись громкоговорители.
А ещё мне бросилось в глаза, что хозяин этого дома, ну как бы это выразить по деликатнее, давно не знал женского общества. Во всяком случае ничего из того, что намекнуло бы о женском присутствии я не обнаружил. Это открытие в данных обстоятельствах заставило меня успокоиться окончательно по поводу того, что так хорошо начавшийся вечер вдруг закончится женским скандалом. Я вспомнил время, проведённое в гостях у Маруси, и мне стало легко от того, что я в гостях у холостяка.
Вообще с женщинами, в плане гостей, у меня всегда складывалось не так чтобы очень. Во всяком случае моя бывшая супруга не любила, когда ко мне заходили друзья, пологая что у мужиков никаких дел кроме пьянки и болтовни быть не может. Да и жёны моих друзей тоже не выказывали восторга случись мне зайти к ним в гости.
Но зато это открытие пробудило опасения совсем иного рода: а вдруг хозяин голубой?
– Располагайся, – сказал Николай из-за спины – я отлучусь ненадолго. Кстати ты когда бродил по городу никого не встречал? Никого, ответил я. Ну хорошо, сказал он как мне показалось с облегчением. Когда он вышел я решил не упускать возможность и посмотреть, как живёт “дух” города Заводь и толкнул дверь в другую комнату. Она оказалась не запертой. Спустя несколько минут беглого осмотра я уже представлял себе что из себя представляет сие обиталище.
Квартира, в которой я оказался была самой обыкновенной тесной двухкомнатной “Брежневкой”. Обшарпанные стены, на которых ещё сохранились клочки старых обоев. У окна стояло странное приспособление, состоявшее из двухсотлитровой бочки к которой была приделана длинная жестяная труба. По всей видимости это была печь. Поскольку рядом с ней были свалены грудой деревянные палки.
По всей видимости, если комната, которую я недавно покинул была для Николая чем-то вроде тыла, то та, в которой я стоял сейчас, являла собой не как не меньше чем передовую, или на худой конец командный центр.
Выйдя из комнаты, я аккуратно закрыл за собой дверь. Усевшись на диване я взял в руки гитару, и пройдясь по струнам, почувствовал их тугую боль. Потом я попробовал взять пару знакомых мне с юности аккордов. Вскоре мои пальцы уже довольно проворно вплетали меж струн перебор и комнату наполнили приятные, не всегда послушные замыслу звуки, приглушённые и тоскливые. Вскоре вернулся хозяин и мы сели пить чай.
Коля, когда я поинтересовался об его отчестве вспомнив Вакитку, махнул рукой.
– Какое к чёрту отчество!? – сказал он с детской наивной улыбкой,-Я Лёха, спасибо памяти, хоть имя не забыл. Мы сделали ещё по-глотку и я решил, что психологический момент для расспросов настал.
– Послушай Коля, – произнёс я ставя кружку на стол – у меня есть два вопроса, не решив которые по-моему наше знакомство будет ну что ли не настоящим.
– Какие вопросы? – спросил он разливая по кружкам чай.
– Первое: мне бы хотелось узнать, что тут у вас происходит? Я, видишь ли, вроде туриста в ваших краях. Одним словом – я из далека, и для меня здесь всё в новинку… – и помолчав добавил – да ещё в какую.
– А второй вопрос какой? – сказал Коля, кладя в мой стакан кубик желтоватого, явно старого, рафинада.
– Второй вопрос, – я замялся – как бы тебе сказать, несколько деликатного свойства. В этом городе я не в первой. Когда я был здесь в первый раз со мной приключилась одна неприятная оказия. Говоря просто кто-то сильно ударил меня по голове. Кто это был я не успел рассмотреть так как сразу потерял сознание. Мне не удобно спрашивать у тебя, но раз уж ты сам предложил мне не стеснятся, то спрошу прямо, это случайно не твоих рук дело?
Коля виновато улыбнулся и развёл руками.
– Извини, моих конечно – и он бросил взгляд в сторону.
Проследив за его взглядом, я заметил, стоящий в углу отрезок стальной трубы.
– А что, сильно тебе досталось? – участливо осведомился он при этом виновато улыбаясь.
– Да нет, не очень. – соврал я не моргнув глазом при этом стараясь придать своему голосу как можно более миролюбивые нотки.
– Прости меня, Лёха, – произнёс он – я думал, что ты один из них.
– Из кого из них? – не понял я.
– Ну из тех, – он кивком головы указал в сторону окна, за которым колыхал листвой огромный тополь.
Видя непонимание на моём лице Коля поспешил объяснить.
– Понимаешь, после битвы в живых кроме меня осталось несколько десятков человек, – сказал он – живут за пределами города. Я, собственно говоря, с ними не общаюсь уже много лет, опасно, да и нужды особой нет. Он не надолго замолчал словно собираясь с мыслями устремив свой взгляд в окно. Молчал и я. наконец он посмотрел на меня и спросил,– Ну и как они там? Наверное, совсем одичали. Коля улыбнулся по всей видимости давая понять, что к его последним словам не следует относиться слишком серьёзно. Я улыбнулся в ответ, вспомнив священный ужас в глазах жителей посёлка, взирающих на город. Хозяин меж тем снова наполнил наши кружки парящимся душистым чаем. Я молча пожал плечами подумав, что начни я рассказывать ему как обстоят дела в посёлке рассказ может затянуться на неопределённое время, а мне хотелось послушать его.
–Я иногда по ночам поднимаюсь на крышу, продолжал Коля, – оттуда видны их костры. Он помолчал немного, опустив голову, Ты был у них?
Я коротко кивнул.
– А ты здесь вроде охранника? – спросил я.
– А я, понимаешь, здесь веду учёт, и мне каждый месяц всё труднее и труднее сводить баланс, вот и орудую, – и он кивнул в сторону трубы, – что делать, как говорится, наше дело не ново, но и жизнь не новей.
– Слушай, я тут у тебя кое-что оставил в прошлый раз – сказал я.
– Знаю, – махнул рукой Коля – машина твоя в порядке, я её оттолкал в надёжное место.
– Ну если так, то спасибо тебе от меня искреннее – сказал я, окинув его тщедушную фигурку.
Коля махнул рукой
– Ерунда.
Насчёт машины волноваться не следовало и тут я подумал, что с моей стороны будет не простительным не узнать историю этого города мёртвых надежд. Это же всё равно, как если бы побывать в Париже и не увидеть Эйфелеву башню или побывать в Нью-Йорке и не посетить статую Свободы.
– Слушай, Николай, – сказал я – я тут у вас человек новый, к тому-же проездом, расскажи мне о своём городе.
Я замолчал, ожидая его реакции. С неподвижностью его лица мог бы, наверное, посоперничать разве что сфинкс.
– Давай сначала чайку заварим, сказал он.
– Давай, – согласился я – кстати, Николай, а где ты его здесь достаёшь, не иначе старые запасы достались тебе в качестве трофеев.
– Да нет, – он смущённо улыбнулся – это травы, я собираю их, сушу, толку и вот что выходит, он показал мне стакан наполненный наполовину тёмной жидкостью.
Ну что же, травы так травы, подумал я, не самый плохой вариант из возможных.
Разлив по кружкам парящийся душистый напиток он сел напротив он начал свой рассказ. Рассказ моего нового знакомого я привожу ниже, не осмелившись изменить в нём ничего даже в угоду своей придирчивой музе. Кстати, из этого рассказа я сделал один, в общем-то не утешительный вывод – маразм советской системы, в которой подающий на развод мужчина, вынужден был называть любовника своей жены не иначе, как товарищ, да и российский современный маразм, позволяющий увековечивать память какого-то горского головореза названием в его честь улицы, за то, что он убил не сто человек, а, о счастье, только пятьдесят, и чья заслуга только в том, что он сумел вовремя почуяв ветер перемен, переметнуться на нужную сторону, не есть последняя ипостась маразма и глупости творимой в этом мире людьми. Ведь совершенно очевидно, что с тем же успехом можно было назвать Ленинград, именем фельдмаршала Манштейна, за то, что во время блокады в нём вымерло не всё его население, а только часть. Но с этим можно жить. Да, согласен, трудно, но можно. Ибо познал я, что есть на свете маленький чистый городок с уютным названием “Заводь”. И есть, точнее была, та степень безумия, до которой довела жизнь жителей этого города. Точнее говоря людей, которые могли стать его жителями, но судьба распорядилась так чтобы они оказались строителями собственного надгробного памятника. Это безумие кровавыми чернилами расписалось в недолгих анналах города Заводь – мёртвого города несбывшихся надежд, как его называл Коля. – Ничего, – ответил я – время у меня есть, мне спешить некуда.
И Коля рассказал мне историю города Заводи.
По всей видимости этот город являл собой то, что в позднее советское время называлось кооперативным строительством. Разница заключалась лишь в том, что когда подрядчик, то бишь государство, как говорят в подобных случаях, приказал долго жить, люди, которые вложились в это строительство, решили не опускать руки, а взять стройку в свои руки. Так, потихоньку-помаленьку, но однажды город был построен. После выяснилось, что строителям нужно не только самим возводить собственные дома. С этим они, как молодые-энергичные люди худо-бедно, но справились. Проблемы начались, когда выяснилось, что им надлежит самим распределить эти квартиры.
Вот тут-то и взошла над новорожденным городом Заводь его грешная звезда. Люди, которые ещё совсем недавно являли собой образец такого единодушия и взаимопомощи, что, глядя на них, ангелы должны были бы шёпотом говорить на небесах, когда пришло время делить квартиры превратились в настоящих зверей, готовых вцепиться друг другу в глотки. И случилась великая битва на улицах юного города Заводи. После много часовых стычек и манёвров, сопровождаемых сначала ссадинами и синяками, а после и многочисленными убийствами, театр военных действий переместился за пределы города.
После было примирение, в ходе которого было решено провести жеребьёвку и отдать всё на волю случая. Но когда для жеребьёвки всё было готово обнаружилась очередная проблема. Не было кворума. А проведение жеребьёвки без всеобщего участия было чревато возобновлением военных действий. Это не устраивало никого. Решено было отложить жеребьёвку до того, как все соберутся. Он посмотрел на меня и усмехнулся словно приглашая меня найти смешные стороны в своём повествовании.
А как же ты избежал участия в той битве, спросил я колю, когда он не на долго замолчал.
– Когда начали распределять квартиры я занимался последними подсчётами на складе – сказал он-ну а когда закончив вышел на улицу то улицы были усеяны мёртвыми.
– Представляю. Сказал я, сколько сил ты затратил на то что бы стольких покойников предать земле.
Произнеся это, я заметил, как его губы посетила лёгкая улыбка. По правде говоря, это обстоятельство меня смутило. Я не понимал, что смешного может найти человек в том факте, что ему пришлось в одиночку похоронить не просто мертвецов, а мертвецов, которые ещё совсем недавно были его близкими друзьями.
Неизвестно сколько ещё я томился бы в догадках если бы Николай не пришёл мне на помощь.
– Никого я не предал земле – сказал он, и в его голосе явно звучала гордость человека, справившегося с трудной задачей. После он тихо словно только для себя добавил – никого я не хоронил. Разве можно любовь предавать земле?
– Нет, конечно нет – решил я развить его мысль чтобы не дать ему погрузиться в уныние, – но с любовью, я позволю себе догадаться, с любимой женщиной, живут, ну или по крайней мере, стремятся к тому что бы с ней жить одной семьёй под одной крышей. Тебе вот тут явно женской руки не достаёт, а? Почему бы тебе не создать семью с любимой женщиной, а?
Он какое-то время с грустью смотрел на меня, а после перевёл взгляд на диван словно на нём вот-вот должны были проступить нужные для ответ слова затем на окно и устремив взгляд в даль грустно сказал.
– Знаешь что, Лёха, ты вот говоришь что не худо бы мне создать семью с любимой женщиной под одной крышей. Но вся беда заключается в том, что в нашем городе любить женщину не всегда подразумевает жить с ней под одной крышей.
У меня едва не сорвалось с языка, в моём городе тоже, но промолчал. – И главное слово тут “ЖИТЬ”.
Я не понял, что он хотел сказать и четно сказал ему об этом.
– Как ты не понимаешь Лёха, – сказал он, его лицо при этом исказила гримаса муки – я же уже сказал тебе, что не хоронил я их.
– То есть как не хоронил? – сказал я по-прежнему ничего не понимая.
– А вот так, – сказал он,– не хоронил и всё.
Я чуть не поперхнулся.
– Где же они?
– Здесь, – просто и даже как-то буднично ответил Коля.
Я едва не поперхнулся.
– В каком смысле здесь? – спросил я, отказываясь верить.
Посмотрев на меня, он кивнул и сказал: – ладно, пошли.