Максим Касмалинский
Политолог из ток-шоу
Боб не хотел сразу домой. Он оттягивал этот момент по какой-то смутной внутренней причине. В поселке попросил остановиться возле парка. Извернувшись, попрощался с сонным Сергеем, хлопнул по плечу водителя Женю, вылез.
В главных воротах остановился, постоял под лучами осеннего солнца, и, сунув руки глубоко в карманы, пошел по дорожке к зоопарку.
Похудевший медведь ему вяло кивнул. Для порядка тявкнула собака. Клеток стало меньше, а которые остались – были пусты, только неизвестно каким образом загружены желтыми листьями.
На знакомой поляне в уже виденных позах сидели Егор и Саша узбек.
– Здрасте, – Здрасте, – Добрый день. А Артура нет?
Сегодня Артура не было. Боб присел на чурку, отметив перед этим, что она имеет трещину посередине, а значит при ударе легко расколется.
– А мы с Афанди философствуем, – сказал Егор.
– На предмет?..
– На предмет того, что зоопарк – последнее пепелище, где еще можно укрыться от больного внешнего мира. Звери и клетки оказались самым настоящим, что осталось. А значит совсем все плохо.
– Я подумал вот что, – проговорил Боб нерешительно. – Зоопарк он теперь на ком? Как юридическое лицо или… Хозяин сидит, как я понимаю?
– Плотно сидит, – сказал Егор. – Супруга рулит. Тем, что осталось, пытается рулить. Распродает, в основном.
– Ясно, ясно. Я просто подумал, если есть возможность что-то сохранить. Зверинец я имею в виду. Так какие-то деньги я, возможно, нашел бы.
– Это лучше с ней…
– А есть номер, есть, – Саша из-за пазухи достал комок бумажек, перебирая его, поднялся со стульчика и подошел к Бобу. Протянул согнутую пополам визитную карточку. – Но хозяйка наша шайтан-баба, варан без чувств.
– Я перепишу, – Боб начал забивать цифры в телефон. – Егор, ты не обижаешься на меня за рассказ? Я объективно.
Егор крутил спичечный коробок, выстукивая невеселый мотив.
– Нет, не обижаюсь.
– Если рассказ обработать…
– Чего его обрабатывать? Я в никакие фандорины не стремлюсь. То есть не я. Не в книжном успехе дело-то, а дело в том, чтобы внимание привлечь. А вам всем по фиг! Столица, центр. Своя отдельная страна. Вам надо герб поменять, чтобы всадник не закалывал змея, а такой герб, где Георгий Победоносец с драконом в обнимку. Так, еслиф по-честному.
Боб представил такой герб. Ему не понравилось.
– Та в обнимку еще ничего, – дребезжащим голосом сказал Саша. – В обнимку еще хорошо, кагхта не сожрет.
Боб вернул визитку узбеку и сказал Егору:
– Есть такой городок, называется Тургород. Там человек – Игорь Стрельников. Тоже охранитель земли родной. Ну, не важно. А с зоопарком я подумаю. Может долю выкупить или пожертвование целевое, не знаю пока.
– Чай поставим? – предложил Саша.
– Спасибо, пойду. Я думал Артур здесь.
– Пойду осла покормлю, – проворчал Егор, вставая.
– Ишака, – поправил узбек.
– А что я сделаю, еслиф твой ишак – осел?
Когда они шли по тропинке, Боб, повинуясь теплой душевной волне, сказал:
– Хороший ты парень, Егор. Я рад, что у Артура такой товарищ.
Егор задвигал плечами, стал мелко перебирать ногами.
– Этому-то я тоже рад. Борис Олегович, вы с Артуром… Он любит вас. Но вы ж понимаете, то, что вы базарите по телеку и вся эта ура-война, бомбы и ракеты… Мне, например, заходит, а ему не в жилу. Вундеркинд, воротит его. Он же гость из будущего.
– А тебе заходит? – уточнил Боб. – И вы дружите?
Егор удивился:
– А что такого? Я-то же никого воевать не тащу, просто еслиф что, готов пострелять. Не ссорится же из-за разных подходов. Это только у мудаков взгляды одинаковые. А люди-то разные. Один пацан в шесть лет по утрам в музыкальную школу пошел, другой – телят пасти. Взгляды всяко будут разные. Это в толпе все, как один, орут об одном. А мы: я не в толпе, Артур не в толпе, можем дружить. У нас звери, природа, в этом сходимся. Природу надо сохранить, без нее и смысла нет.
– Хороший ты парень, Егор, – повторил Боб. – Пока. Увидимся.
– Я скоро уеду, наверное. Домой. Ничего не выгорело…Уйду.
– Ну, приехали. А зачем я тогда зоопарк спасать собираюсь? Ты не выдумывай! Восстановишь зверинец, тогда и езжай.
Боб опять не пошел домой. Направился он к интернату, пребывая в полной уверенности, что увидит…
………….
… Боб не соскучился. Копая хвоистую почву в лесу, лежа в забытьи, работая с Тэтэ, он ни разу не подумал о доме. Сына вспоминал, жену – пару раз. Представляя свое возвращение, Боб видел офис, телестудию, любимый ресторан, но никогда – собственный дом. Значит это и не Дом с большой буквы. Не крепость моя, а продуваемый ветрами шалаш. Раньше никогда не замечал, насколько декоративно и бесхарактерно выглядит фасад, какая убого стандартная крыша и окна, в которые не хочется подглядывать.
И войдя в гостиную, не хочется оглядеться, принюхаться, привыкнуть. Трафаретная обстановка.
– С приездом, – голос Артура из кухни.
– Привет.
Сын подошел, пожали руки. Артур перевернул замок из рук, всмотрелся.
– Ух ты! Это от чтения лекций такие мозоли? И ногти…
– Пришлось поработать, сколько можно языком чесать.
– Уважуха!
– Я сейчас подумал, давай перестановку сделаем здесь, – предложил Боб. – А то слишком официально. Музей, а не жилье. Это зачем? – Боб сгреб с этажерки фарфоровые фигурки, сунул в карман. – Диван сюда надо, телек придется слегка повернуть. Сюда столик. Как думаешь?
– Я участвую.
– Сейчас я передохну с дороги, и начнем, – Боб стал подниматься по лестнице.
Зашел в комнату Ларисы, где все так же светились мониторы с разноцветными графиками и бегущими цифрами. Лора, судя по плеску воды, принимала душ, Боб постучался в дверь.
– Лор! Это я. Я вернулся.
Вода утихла.
– Что ты говоришь?
– Я вернулся, говорю.
Она приоткрыла дверь и Боб с неудовольствием увидел, что Лариса успела обвязаться халатом. Чего скрывать от мужа? Поцелуй – не вкусно. Не страстно.
– Как съездил? – ей не интересно.
– Нормально. Как вы тут?
– Ой! Сейчас работаю с Нью-Йорком, разница во времени, режим сбился напрочь. Иногда теряюсь, когда утро, когда день. Но зато выгорает неплохое. Слушай, а что за пальто на тебе? Какое-то оно молодежное. Тебе не идет.
Боб даже и не заметил, что не разделся. Отправился в свою комнату.
Сполоснулся, переоделся в домашнее, сел к компьютеру и…
И пошел вниз в гостиную. Две недели прожил без дел и Интернета, еще один день погоды не сделает.
Спустился и увидел, что небольшая перестановка уже совершена – Артур постарался.
– Как? – спросил сын.
– Уже по-людски, – одобрил Боб. – Всего несколько штрихов, а уже другое дело. Есть идея. Давай фильм какой-нибудь посмотрим. Пиццу закажем.
Предложил и сжался. Сейчас сын скажет: цитата из. Прочтет высокоумный текст и уйдет к себе.
– Давай, – ответил Артур просто. – Какой фильмец загрузим?
– Что-нибудь легкое, – улыбнулся отец. – А есть у нас чай рассыпной?
– Жасминовый.
– Жаль, жаль. Кстати говоря, тут у меня есть еще одна идея: там, где у нас за домом беседка построить баньку. Свою, деревянную. Как считаешь?
– Очевидно ясно, что давно пора.
– Значит, сделаем. В баню будем ходить. С березовым веником. Веники надо заготавливать на Ивана Купала, позже нельзя. А еще хорошо на каменку кваса плеснуть…
16.
Наблюдаем: Боб. Сообщество веселых хакеров продолжает свой репортаж о жизни шоу-политолога, мошенника и манипулятора, который ненадолго пропадал из поля зрения и вот вернулся под камеры и микрофоны.
Он стоит у стола в рабочем кабинете академии универсальной социологии, проще говоря ООО «АУС», где числится формально заместителем директора и деканом. В руке его бланк документа.
– Постановление о выемке, – пояснил капитан Петенев, слащавый полисмен в гражданском.. – А это отдельное поручение следователя, в соответствии с которым на проведение мероприятия уполномочена оперативно-розыскная часть при отделе внутренних дел. Руководитель вашей организации, как видите, ознакомлена с постановлением, о чем свидетельствует подпись, копия ей вручена. Но полагаю, не нарушу должностные инструкции, если предоставлю и вам для ознакомления данные процессуальные документы. Согласно имеющейся информации, вы, Борис Олегович, являетесь фактическим владельцем предприятия.
– Что ж, – прошипел раздосадованный Боб. – Шарьте, обыскивайте.
– Все в рамках закона, – довольно сказал Петенев, покачав головой, залитой гелем. – С вашего позволения мы займем конференц-зал. И я бы попросил дать понять вашим сотрудникам, чтобы не препятствовали оперативному мероприятию. Следственному действию, – поправился капитан.
В кабинет без стука вошел Пашка Корабел, искоса глянув на Петенева, он встал рядом с Бобом, которому отдал синюю пластиковую папку.
Петенев впился в Пашку цепким взглядом.
– Чем могу помочь, констебль? – очень вежливо спросил Корабел.
– А вы знаете, – обратился капитан к Бобу. – Что ваш сотрудник неоднократно был уличен в употреблении наркотиков?
– У всех свои приколы, – вздохнул Боб.
– Тобою, что ли, уличен? – огрызнулся Пашка.
– Мы еще поговорим, – пообещал Петенев.
– Всегда к вашим услугам, детектив. Всенепременно, – в последнее время в поведении Пашки проявляется явное влияние Эндерса.
– Папочку, будьте добры, – протянул руку Петенев.
Боб, на секунду замешкав, отдал. Петенев раскрыл папку пролистал верхние бумаги.
– Это что такое?! Какой зоопарк? Вы мне специально голову морочите?
Пашка щелкнул языком и отвернулся, а Боб преувеличенно серьезно пояснил:
– Наша академия всерьез озабочена существующими экологическими проблемами и в меру сил способствует сохранению и воспроизводству животного мира. Поэтому и был совершен этот транш в пользу зоопарка, находящегося в финансовом кризисе.
– Я буду в зале. Попрошу вас не отлучатся, на случай необходимости разъяснений, – сказал Петенев и обратился к Пашке, – Вас тоже попрошу. Не отлучатся.
Петенев вышел. Пашка спросил:
– Все правильно?
– Правильно, – кивнул Боб. – Пусть голову ломает по поводу зоопарка.
Обращаюсь к виртуальному сообществу! Что есть на капитана Петенева? Что за тип? Компромат? В чем его интерес наезда на «АУС»? Лишь бы не закрыли нашего объекта, а то вся игра сломается.
– Я Сергей Теодорычу сообщил за этот кипеш, – сказал тем временем Пашка. – Он вас просил перезвонить при возможности.
– Зачем больного человека нагружать? Пусть бы лечился.
– Ага! Он потом… – Пашка запнулся, подбирая нужное слово. – Рассердится. Сами знаете.
– Хорошо, я свяжусь с ним. Ты Веронику посади в актовый зал, пусть присутствует с ментами. И бухгалтершу.
Пашка ушел, а Боб принялся нервно расхаживать по кабинету от стола к стене, от стены к двери. Кабинет маленький, негде разгуляться. Набрал на телефоне один номер – вне зоны, набрал второй – не ответили.
Сел за стол. Поочередно выдвигал ящики в тумбочке, ничего противозаконного не нашел. Обнаружил старый ежедневник, прошуршал страницами, поразмыслив, вырвал несколько листов, порвал их на мелкие кусочки. Съедать не стал – бросил в пластиковую урну.
Поводил мышкой по столу, побегал курсор на мониторе. Потом подошел к двери, выглянул в коридор и закрылся на ключ. Вызвал Эндерса по скайпу.
Тот ответил сразу. Вывалилась на экран несимметричная физиономия, растворившая гематомы у глаз.
– Привет, Сергей. Как сам?
– Всё якши! Твое здоровье как?
– Прошел медосмотр в клинике. Все отлично, без чесотки. Ну ты уже знаешь, обыск у нас.
– Ничего страшного, я думаю. Пустяки.
– Не знаю. Сестра говорит, что намекала главному менту на деньги. А он ей намекнул на резонансное дело и свой карьерный рост.
– А твой большой человек?
– Звонки игнорирует. Все сразу навалилось, – вздохнул Боб. – И не понятно откуда ветер дует. Обыск. Еще текст этот от моего имени про «Би эС Ка»… Главное, пришло с моей почты и шлюхи-журналюги, что не характерно…
На мониторе позади Сергея появился мятый Курт Кобейн. Тотчас черная футболка, упала из вида, уступив место лицу журналистки Марины.
– Здрасте! – сказала она, ставя перед Сергеем блюдце.
– Здравствуйте, Марина, – неловко сказал Боб. – Я все помню про вас, но, честное слово, сейчас не до этого. Немного разгребусь…
– Я ничего… спасибо.
– Марин, мы поговорим? – Эндерс подождал, когда она уйдет. – Шлюхи-журналюги говоришь?
– Ну… я же не знал, что она там. В общем, они перезванивали мне на личный номер и там моим голосом им и подтвердили подлинность текста.
– С современными техническими возможностями любой голос монтируется. Это не проблема. Но то, что твоя труба была взломана и с нее разговоры велись говорит о более серьезных технических усилиях. Это проблемнее. А Вдовину ты пытался это объяснить?
– И слышать не хочет. Я вас понял, говорит, право следующего хода оставляю за собой.
– Тогда давай решать вопросы по мере их поступления. Адвокатам звонил?
– Леонид Гиршевич сказал, что обыск, то есть выемка такая процедура, где он не нужен. Сказал, копию протокола обязательно взять. На самом деле, говорит, сто пятьдесят девятая статья у нас рисуется в полный рост. Но, говорит, все развалит, всех отмажет.
– Гиршевич – матерый, – с уважением сказал Эндерс. – Ты, дружище, не паникуй. Все пустяки. На крайняк мы всегда можем бодро свалить. Ты – в лондонский смог, я – в алтайскую степь. Вероничка за всех пойдет паровозом.
– Главное, мы же планировали учебный год начинать. Шестьдесят человек, многие издалека, и деньги получены.
– Те хваткие ребята, которые желают иметь диплом академии – хрен пойми, что за академии – сами имеют рыло в пуху и не смутятся ментовской суетой вокруг конторы. А лекции паленой профессуры им не сильно и нужны, они съезжаются налаживать контакты. Объяви им: отрабатываем нетворкинг по месту жительства, и пусть они в гостинице общаются.
– Можно, можно. Лишь бы бабки возвращать не пришлось. Я еще и на зверинец потратился.
– Стояли звери около двери… На сына ты потратился, а не на зверушек. Так что не жалей. Ну так я тебе нужен? Значит, дома буду, – Эндерс сунул в губы сигарету. – На связи. И… держи в курсе.
Боб открыл дверь, заглянул в кабинет сестры. Она стояла возле сейфа, в котором до пояса исчез оперативник, только старая кобура торчала на форменных брюках. Решил не мешать, вышел из коридорчика в помещение парней. Влад выглядел подавленным (полиция в офисе, что будет?), Пашка расслаблено развалился в кресле (Теодорыч сказал – пустяки).
– Что ты, Влад, нос повесил? – с искусственным задором спросил Боб. – Все нормально. Работаем в обычном режиме. Что у тебя?
– Придумал общественного деятеля. Кардиохирург Константин Чапаев. Ведет страничку в соцсети на медицинские темы. Поликлиники, очереди. Или вот: у каждого из нас есть листочек полиса медицинского страхования. Мы знаем, что он нужен, чтобы обратится за врачебной помощью. А кто знает, что в случае затруднений нужно обращаться в страховую компанию, выдавшею полис? Сколько раз мы звонили в страховую организацию с требованием обеспечить скорейший прием того ли иного доктора? А между тем, по закону… и так далее.
– Чапаев – хорошо, это врезается. А мы разве работаем медицинскую тему?
– Раскрутим, как медика, а потом к политике привяжем. Будет у нас либеральный хирург. Или евразиец-патриот. Там посмотрим. Надо ему в блог хотя бы миллион просмотров, так что деньги нужны, Борис Олегович.
– Не сегодня, – сказал Боб. – А ты, товарищ Корабельников, чего такой счастливый.
– А я всегда счастливый. Только пессимист и настроение плохое.
– Смотри, отвезут на освидетельствование.
– У меня кроме вчерашней кружки пива никакого допинга в крови. Обломается мусорня бриолиненная.
Замолчали. Через помещение прошел надменный полицейский в форме, несущий стопку скоросшивателей.
– Детектив Еблампий Романов, – с презрением произнес Пашка. – Борис Олегович, а тема по Белоруссии? Мы ее мутим или как?
– Там заглохло. Похоже упустили тему. Но вы будьте наготове все равно.
Боб пошел вслед за полицейским, через холл попал в конференц-зал. Там на длинном столе были разложены документы, которые ловко тасовались из стопки в стопку руками капитана Петенева и его подручными. С краю стола примостилась Вероника, которая старательно строила серьезность на своем юном личике, занимаясь при этом важнейшим делом – подбором батарейки в пульт проектора.
– Пояснения не нужны? – спросил Боб.
– Нет, – не поднимая глаз отрезал Петенев.
Боб вернулся в свой кабинет, где в течении часа пытался звонить влиятельным людям. Безуспешно.
А между тем, ко мне стекались ручьи информации о капитане Петеневе, и вскоре они образовали приличную лужу, в которой можно легко утопить нашего доблестного капитана вместе с оперативно-следственной группой, членами семьи и домашними животными.
То есть, домашние животные не при чем. Счета ветеринарной клиники и чеки за собачий корм отбросим. А вот удивительный банковский счет престарелой мамаши, переписка с любовницей и юношеский эксбегиционизм представляют собой альтернативный портрет служителя закона, который он, наверняка, не стремится демонстрировать прокурору, жене и сослуживцам соответственно. Рыло в пуху у Петенева по самые эти.
Пишу объекту послание: у Вас могущественные враги. Но Вы находитесь под нашей защитой. Вскоре Вам будет сделано крайне выгодное предложение. В подтверждении серьезности намерений в отношении Вас даем разъяснения на электронную почту. А там вкратце резюме капитана Петенева. Тут важно, что «Вы» с большой буквы, это придает письму партикулярности.
Наблюдаем: Боб. Он экзальтирован, он без музыки танцует, взлягивает вокруг стола. Раза три перечитывал послание, морщился, кривлялся, жрал конфеты – поверил.
Минут пять настраивался, открыл дверцу шкафа, где с внутренней стороны крепилось зеркало в рост, и репетировал предстоящий убийственный спич.
Потом прибежал к дверям конференц-зала, сделал несколько вдохов, засунул голову внутрь.
– Товарищ капитан, можно вас?
– Нет, – не соизволил голову поднять товарищ капитан.
– Это важно. Очень.
Петенев с видом «как вы все достали» вышел в холл.
– Как продвигается? – суетливо спросил Боб.
– Изымаем финансовые документы. Что вы хотели?
– Да… это правильно. Финансовые документы, – Боб опять вдохнул и защебетал. – Финансовые документы требуют тщательного изучения. Особенно, если в них содержаться крупные суммы, цифры большие. Многозначные цифры с нулями. Есть один финансовый документ. Счет Лидии Карловны. Очень любопытный счет, заканчивается на триста сорок три. И цифры там любопытные. Я понимаю, сбережения, Лидия Карловна копила. Женщина достойная, двух сыновей вырастила, двух ментов. Старшего она зовет Алешей. Алеша, так Алеша. Это лучше, чем Лёлик. Что это такое – Лёлик? Ерунда какая-то, а не имя. Шлют сиськи взрослому мужчине, и Лёлик! А шлют буквально из соседнего квартала…
– Так! – сказал окаменевший капитан. – Сейчас мы…
– Есть еще одна история, – перебил торжествующий Боб. – Давняя история в Зеленограде. С плащом.
– Я. Всё понял, – с расстановкой сказал капитан. – Сейчас мы уходим на обед. По возвращении оформляем выемку тех бумаг, которые, – он показал да дверь. – Будут там лежать на столе. Разбираться будет следователь. Мер пресечения к вам применятся не будет. Ареста счетов и имущества не будет. Без должного оперативного сопровождения уголовное дело перспектив не имеет. Уголовное дело перспектив не имеет. Это все.
Он, видно, хотел сказать: это все, что я могу сделать. Но не сказал, сохраняет остатки функциональности.
– Договорились, – сказал Боб. – Полтора часа нам хватит.
– Мгм, – Петенев исчез за дверью.
Послышался командный голос, призывающий к приему пищи.
Боб быстрым шагом прошел к сестре, которой поручил собрать бухгалтеров и вместе с ними отобрать служебную документацию, которую без последствий можно сдать при обыске.
Только полицейские удалились, работа закипела, а Боб связался с Эндерсом и поведал ему, что объявился доброжелатель, который спас, можно сказать, от ментовского наезда и обещает скоро сделать выгодное предложение. Очевидно ясно, что доброжелатель – это, если не ФСБ, то другая могучая служба, потому что доступ к информации у них колоссально широкий.
– Не нравится мне это, – прошепелявил Эндерс. – Подозрительно. Что это за вербовка по СМС-кам?
– Не вербовка.
– А что?
– Проверка. Перед серьезным предложением контрагента проверяют на устойчивость, благонадежность, умение использовать ресурсы, принимать решения.
– Допустим, предложат тебе должность в администрации того-кого. Согласишься?
– Не знаю. Но лестно. Я как-то взбодрился неимоверно. Мы же с тобой так и хотели, новые горизонты, масштабность.
– Не верю я в это все. И ты не слишком обольщайся. И знаешь, что… давай по телефону больше важных разговоров не вести. И Корабелу поручи глушилку в офисе поставить.
– Расцвели цветы паранойи в предчувствии двух солнц, – сказал Боб. – Это была цитата из. Лечись, отдыхай. Пока.
Нашему воодушевленному объекту я сбросил задание, которое мы придумывали всем сообществом.
Сообщение: наше предложение Вам будет связано с публичной деятельностью. Для тестирования Вам необходимо произнести в прямом эфире кодовую фразу «…». О результатах тестирования Вам будет сообщено дополнительно. Ваши неприятности, связанные с г-ном Вдовиным мы уладим, как уладили сегодня с полицией. Напоминаем, вы под нашей защитой.
Прикольно? Объект был донельзя озадачен.
***
Политолог Боб. Несколько дней за ним не наблюдали – грабили банк в Гонконге. Сегодня вернулись к нашему фигуранту. Он стал еще грустнее, еще сутулее. И только когда телефон сигналит о сообщении, Боб вытягивает спину, изображая стойку смирно. Ждет связи с доброжелателем. Подождет, куда ему деваться? А нам гонконгский банк – не лишний.
Боб недавно участвовал в телешоу, где опять обсуждали Иосифа Сталина. Кого еще обсуждать в разгар двадцать первого века? Как там наш герой изъяснился? Старая нация в фетиш вцепилась, как бабка в свое платье из юности.
Итак, телешоу….
………………………..
17.
За утренним кофе Боб написал комментарий к эпатажной выходке одичалой светской львицы. Стая селебрити не перестает удивлять зоологов своими распутными играми.
Потом Боб снова набрал номер телевизионного начальника, который игнорировал его уже несколько дней. В этот раз ему ответили. Взаимные приветствия с упоминаниями погоды произнесены без эмоций, почти машинально.
– Позвольте осведомиться, достопочтимый Цензор, – Боб сказал дословно не так, но по смыслу суть такая. – В чем причина того, что телезрительская паства вот уже который день не видит меня на экране. Признаться я и сам обеспокоен тем обстоятельством, что меня уже неделю не приглашает ни один канал. Не то, чтобы я страдаю без заработка или обуреваем страстью тщеславия, но переживаю за своих поклонников, которые могут потерять идейные ориентиры в нашей противоречивой политической жизни.
– Есть указание, – вымолвил Цензор. – Появились сомнения в вашей, Борис, благонадежности.
– А в чем причина? Неужели там, где про Сталина была передача?
– Да кому нужна эта козлина усатая, – было слышно, как Цензор поскрипел зубами. – Вы в семье у себя разберитесь. А если у вас есть желание продвигать другую точку зрения, то, напоминаю, что смена риторики публичной фигурой происходит только по согласованию, сами знаете где.
– И в мыслях не было. Либеральных болтунов и так больше, чем потребно. Меня устраивает как теперь. И какое отношение моя семья имеет к работе?
– Такое отношение, что сын ваш принимает участие в митингах оппозиции.
– Не может быть! Когда?.. Он же школьник. Я ему!.. Когда?
– Известно, что минувшую субботу.
– Так в субботу он у меня на глазах был! А потом мы еще беседку мерили до забора. Это ошибка какая-то!
– Я не знаю, что вы там мерили, – сказал Цензор. – Но на одном сайте в комментариях так и сказано, что даже я сын пропагандиста не смог остаться в стороне, и требую… чего они там требуют? И сразу на форумах начали обсуждать, как режим раскалывает семьи, что папа по телевизору преклоняется, а сын протестует. Так что сын ваш примкнул к оппозиции – это факт.
– Но он не был…
– Был. Это уже прозвучало. А как там на самом деле уже не важно. Таким образом, ваше присутствие в эфире теперь недопустимо. Возможно, что это временная мера. Если бы у вас был не сын, например, а дочь, можно было бы хоть как-то опровергнуть. У вас есть дочь?
– Нет. Но комментарий мог написать кто угодно.
– А зачем? Разбирайтесь с сыном. Все, извините, дела, всего наилучшего.
Боб был озадачен. Отлучение от телевидения нарушало его сложившуюся картину мира. Я думаю, не переборщили ли мы с этим маневром о сыне политолога, подавшемся в оппозицию? Артур скажет, что не был на митинге, в Интернете, соответственно, тоже ничего не писал. Поверит ему Боб? Поверит. Но сумятица уже внесена. А телек, телек – дело гнилое, и фигуранта можно только поздравить. Можно букетом цветов.
Артур валялся на диване в гостиной, когда Боб спустился со второго этажа.
– Что не в школе?
– Эпидемия скосила пару педагогов, чему, признаться, я не огорчен, – сказал Артур, яростно зевая.
– Надо поговорить, – нерешительно сказал Боб.
– Может сначала лучше похавать?
Боб присел на диван, отбросив ноги Артура на спинку.
– Ты, сын, умный парень, – нерешительно начал Боб.
– Слушай, пап, я уже говорил, что спасибо за зоопарк. Но если ты скажешь, что я помог зоопарку, а ты за это должен его бросить и пойти на юридический, это будет просто сцена из плохого сериала.
– Нет. Не о том. Ты умный парень и имеешь право на свою точку зрения, в том числе и на политические процессы. Однако, на эгоистичное выражение своих взглядов, я думаю, ты права не имеешь. Надо думать обо мне, о маме…. Если это не дело всей твоей жизни, а делом твоей жизни ты считаешь экологию, то нужно быть скромнее в политических притязаниях. Ты ходил на митинг оппозиции?
– Ну так… больше из любопытства мы с Егором съездили. Но не зашло. Смену режима им подавай. Егор говорит, что, если кота засунуть в стиральную машину, кнопку нажать, а потом переключать с хлопка на синтетику или с полоскания на отжим – это и есть смена режима. Мы, говорит, пойдем с парнями, кто за то, чтоб кошку из стиралки вынуть. А таких пока нет.
– Таких пока нет… А ты понимаешь, что у меня из-за этого проблемы?! – рассердился Боб. – Ты подумал обо мне?!
– А что такого? – не понял Артур. – Да мы в другой раз и на официальное мероприятие ходили, где потребители патриотизма. Мы их назвали патриотели.
– Об официальном никто не знает, а из-за твоего либерального митинга у меня неприятности! В телевизор не зовут, говорят – недопустимо…
– А почему только сейчас? Мы ж на митинге были больше года назад.
Боб так и осекся с отрытым ртом. Встал с дивана, поправил журнальный столик. Снял спортивную кофту и выправил футболку из штанов.
– Больше года… А комментарии на новостных сайтах ты пишешь?
– Комментарии к комментариям я не пишу. Ни разу, – сказал Артур. – Мне подобное самоутверждение ни к чему. Вот если б наша бабушка умела печатать, она могла бы строчить комментарии на любую тему и на форумах сплетничать. Она еще при Горбачеве открыла основные принципы Инстаграма – обсуждать, хвалить и хаять, всем совать свой альбом с фотографиями.
– То есть на митинге ты был один раз? Тогда пойдем, как ты говоришь, похаваем.
Перекусили на кухне, налили по кружке кофе, только тогда Боб спросил:
– Так митинги тебя не интересуют? Но ты же продвинутых взглядов? А сейчас модно быть против режима… а, ну да, – Боб улыбнулся, вспомнив. – Кошка в стиралке. Метафорично, Егор – молодец. Но вы за свободу?
– По поводу свободы можно привести цитату из. Множество цитат.
– А давай, – хлопнул в ладоши отец. – Мочи! Жги.
– Ну… мне, например, нравится прозрачный человек. Знаешь? Там так. Во втором веке от начала Игр в Олимпии, незадолго до Пеллопонесской войны в Афинах появился Прозрачный человек. Увидел его раб Гуриний – скуластый статный скиф, единственный кто был в штанах во всех Афинах. Раб был не удивлен, приняв Прозрачного за бога Аполлона, в те великие века ходили боги меж людей без всякой спеси. «Гуриний, – торжественно произнес Прозрачный Человек, – Явился я из времен грядущих, не столько славных, сколь ужасных. Призвать людей к борьбе намерен я, Гуриний. Свобода лишь имеет ценность в жизни человека! Рабов в Афинах больше, чем хозяев. О, доколе возможно это, когда один имеет власть над другим человеком! Вас покупают, продают, меняют. Товар, не люди. Восстаньте и сплотитесь! Сбросьте иго! Восстание возглавишь ты! «Досточтимый Аполлон! – ответил Гуриний. – Мне непонятны речи твои. Я – скиф, и, стало быть, рожден свободным. Сейчас я – раб, и это мне не в тягость. В степь, к кибиткам мне возвращаться? Спать на голой земле и с трудом добывать себе пищу я не желаю. Хозяин добр, живем с ним в одном доме, едим одни лемешки. Я охраняю его сына, Ксантифа, к нему я привязался. Несчастные рабы – на галерах. Иные – в каменоломнях. А мне хорошо, работа по дому не тяжела. Кров имеется. Я мог бы убежать бессчетно раз, но сделал выбор. Мне нечего больше желать». После этих слов Прозрачный человек исчез.
Тут Артур сделал паузу, глотнув из кружки, а Боб сказал:
– Из будущего значит. Ясно. Ну, дальше.
– В конце 16 века от Рождества Христова, незадолго до англо-испанской войны на американском континенте появился Прозрачный человек. Темнокожая, со свежими рубцами на спине, курчавая Нундина шла по зарослям со связкой прутьев тростника на клейменом плече. Увидев Прозрачного человека, она приняла его за духа гниющей неподалеку илистой речушки, ведь у каждой реки есть дух, так Нундину учила еще знающая бабка, которую слушались даже строптивые нау-носороги. Любому духу нужно прежде всего сделать подношение, это известно и глупым мужчинам, но Нундина не имела ничего при себе, что могло бы духу понравится, поэтому она, бросив тростник, прижала руки к груди и залепетала что-то об отсрочке, или там рассрочки какой-нибудь. «Женщина, – громко сказал Прозрачный человек, – Доля твоя рабская неимоверно тяжела. Ты пожелай, и я верну свободу тебе, твоей семье и вашему народу. И помогу вернутся на родину в саванну».
«Я не понимаю тебя, дух, – сказала рабыня, – Да, я не могу принести тебе дар. Но не наказывай меня, о дух! Я не могу домой. Мне надо кормить детей. Я покинула родину, и мы прибыли сюда на новую, хорошую работу. Разве это преступление иметь работу?! Такое невинное занятие, оно не может оскорбить духов. И мы только недавно обустроились на новом месте, в этой самой свободной стране (как говорят). Не надо нас домой отправлять».
«Так ты свободна? – спросил Прозрачный человек, Нундина на это кивнула. – И ты можешь уйти отсюда в любой момент?».
«Я не могу покидать место работы, когда идет работа», – ответила рабыня, Прозрачный человек исчез.
В конце 17 века незадолго до Северной войны неподалеку от Рязани крестьянин Макарка сорока пяти лет отрабатывал барщину, выкашивая помещичьи луга. Он махал косой, а сам внимательно поглядывал вокруг, надеясь найти птичье гнездо, в котором бы лежали яйца. Яйца можно было взять и подкормить непутевого младшего сына-бобыля, который надорвался на работе и теперь лежал на полу облепленный мухами, пуская слюну, и окликая давно почившую мать. Ему бы поись… вот бы гнездо! Но одно яйцо Макарка выпил бы сам. Отколупал бы верхушечку и тянул бы, тянул… Макарка так и представлял себе это серое яичко с горькой массой и даже маленьким коршуненком внутрях, когда явился ему святой заступник Димитрий Солунский. Макар без спешки снял картуз, блеснула плешь на солнце, скрипя зубами, опустился на колени, меленько креститься начал. «Человече! – позвал Прозрачный человек. – Пахарь! Замученный мой землепашец! Ты только попроси, я дам тебе свободу. Тебе, семье и всей деревне. Ты только попроси!».
