Иоланта Ариковна Сержантова
Полустанок
Самый страшный зверь
В борьбе против зла
мы вытаптываем ростки доброты,
не замечая их в себе и под ногами.
Когда живёшь в лесу, довольно быстро понимаешь, кого следует опасаться в первую очередь. Бродячих собак и людей.
Люди опасны сами по себе, никогда не знаешь, каков процент корысти и злобы в их «добром» расположении к тебе. К тому же видеть двуногое существо в мире, где все ходят на четырёх, как-то странно.
По рации сообщили о побеге двух заключённых из СИЗО, расположенного почти у границ заповедника. Зона у зоны. Сообщили, как всегда, постфактум, дня через три после происшествия. А могли бы и не сообщать, потому что днём ранее мы уже видели одного из беглецов.
Мужа не было дома, ребёнок бродил по окрестностям, я, как обычно, чистила картошку. Кухонный стол простирался вдоль двух широких окон двадцатиметровой кухни, по обе стороны дома, поэтому я могла заниматься хозяйством и наблюдать за тем, что происходит во дворе и на поляне, вплоть до лабораторной будки СКФМ. Ворота и калитка были не заперты. Внезапно вместо привычного пейзажа я увидела серое небритое лицо мужчины, прижавшегося вплотную к окну. Нужно сказать, что оконные проёмы располагались достаточно высоко от земли, чтобы человек среднего или даже высокого роста мог запросто прислониться лицом к стеклу.
Из-под козырька опухшей руки с выпуклыми тёмными ногтями мужчина пристально смотрел мне в глаза, и холодный ручей страха медленно бежал по моей спине. Я отпрянула от окна, подхватила на бегу кочергу и выбежала из дома… Двор был пуст. Около окна, в которое заглядывал незнакомец, стоял пенёк. Следы от пня вели не к станции, а в глубь леса – туда, где обычно гулял наш ребёнок.
Что было делать? Кричать и звать сына – значит обнаружить его присутствие перед опасным незнакомцем . Звать на помощь бесполезно, да и некого. Что делать?!! Глаза чуть не лопнули под напором хлынувших из них слёз:
– Сыночек!!! – шепотом прокричала я.
– Я здесь, мам. Ты не бойся. Я его прогнал.
– Как?! Ты не испугался?! С тобой всё в порядке?!!
– Да всё нормально, правда, мам, успокойся…
В тот день сын, как обычно, бродил с козами неподалёку от кордона. Он редко возвращался домой по собственной воле даже во время дождя. Согнутые соцветия какой-то высокой широколистной травы на краю болота к концу мая совершенно засыхали и превращались в непромокаемый панцирь пшеничного цвета. Ребёнок часто брал с собой какую-нибудь книгу и вместе с козами уходил в свою золотистую пещеру. Козы ложились рядышком, он укладывался прямо на них, пристраивал книгу на их рога и отправлялся в прекрасные далёкие страны. Катька с Зорькой мирно дремали и только изредка пытались отправить бумажные листья книги вдогонку к листьям недавно подобранной травы. Пасторальная картинка!
Но в этот раз всё выходило наперекосяк. Козы начали ни с того не с сего выяснять отношения между собой. Потом исхитрились, вырвали и съели клок страниц из самой середины книжки. Сын рассердился, схватил вилы и заявил козам, что если они не успокоятся, то он «станет их бодать»… И вот, когда, наконец, его маленькое стадо улеглось и книга заняла своё обычное место, Зорька нервно задышала и опять попыталась встать. Сын ухватил её за рога… и увидел, что коза нервничала не напрасно. Какой-то странный человек направлялся к кордону. И шёл он не по единственной дороге от полустанка, а из чащи леса, со стороны заросшей и обмелевшей реки Ивницы. Ребёнок проследил, как мужчина пристраивает к окну подобранный у сарая пенёк, и быстро сообразил, что делать.
В тот момент, когда незнакомец уже засобирался спрыгнуть с пня, малыш приставил острые вилы к его седалищу и коротко сообщил:
– Проткну насквозь.
Мужчина, не оборачиваясь, сполз со своего постамента и так же, не оборачиваясь, убежал прочь…
– Милый! Ну это же безумие! Он мог отнять у тебя вилы и… страшно представить, что он мог с тобой сделать!!!
– Не, мам, козы меня боятся, комары не кусают. Я – царь зверей. Он бы ничего не смог сделать царю…
Ах ты, мой милый, глупый и смелый малыш. Как уберечь тебя от зла? Как помочь тебе стать сильным?
И как найти силы самой, чтобы вернуться в кухню и дочистить эти ежедневные полведра картошки…
Утром следующего дня я сказала сыну, что мне было страшнее, потому что я старше, на что сын ответил:
– Я ответственный! Я свою мамочку никому не отдам!
Сосед лесник отреагировал на рассказ о произошедшем, коротко и небрежно обронив:
– Не вы должны бояться, а вас. Стукнул по голове, кинул в лес – кабаны съедят, и следов не останется…
– !?!…
Что потопаешь, то и полопаешь
На свете всё на всё похоже,
И трезвость вздохи мерно гложет,
Нет-нет, и вздрогнет, и вздохнёт:
«Как разобрать, где – яд, где – мёд?…»
После того как я строго-настрого запретила сыну заходить на огород, где не осталось ни единого не обкусанного им чеснока и откуда исчезла вся морковь, так и не успев стать взрослой, он стал осваивать новые территории.
В поисках еды, а не чего-нибудь вкусненького, отходил от дома дальше, чем обычно. Искал дикие груши, яблоки. По запаху находил какие-то съедобные корешки, дикую сливу, тёрн, орехи… Это было так удивительно, когда он, маленький мальчик, недавно покинувший город, дурно пахнущий кострами помоек, приносил две практически одинаковые травинки и говорил:
– Мама! Вот эту веточку есть можно, а другую – нельзя. Там яд!
– Откуда ты знаешь? – пугалась я.
– Чувствую! – отвечал малыш и очень расстраивался, когда я отбирала его добычу и заставляла тщательно мыть руки с хозяйственным мылом.
Впрочем, в научном отделе заповедника развеяли все мои сомнения. Ребёнок оказывался прав, и в десяти случаях из десяти он определял принадлежность растения к съедобным видам безошибочно. И вскоре я перестала опасаться, что он сунет в рот какую-нибудь отраву во время своих прогулок по лесу.
Красный светлячок
– У любопытных на макушке
торчат внимательные сушки…
– Ушки?
– Да нет! Су-у-шки! Сухие ушки.
Высохли. От любопытства.
Лишённый сверстников и вкусной еды, в окружении зверей, хороших книг и грандиозных скандалов между родителями, наш сын очень рано повзрослел. Он любил молча сидеть на одном месте.
– Милый, как ты себя чувствуешь?
– Ничего, спасибо. Я тебя люблю.
– И я тебя люблю. Но почему ты сидишь и молчишь?
– Я думаю…
Было так жаль, что безвозвратно ушли времена, когда наш ребёнок бегал кругами по комнате и радостно вопил: «Я хороший! Я хороший! Я хороший!»
Теперь он всё чаще молчал. Читал три-четыре книжки одновременно. О чём-то размышлял, что-то рисовал и обдумывал. Ему не было пяти, когда он впервые подошёл и попросил разрешения воспользоваться электрической пишущей машинкой. Честно говоря, не верилось, что столь дорогой, по нашим финансам, предмет будет использоваться по назначению. И не разрешила.
Сын улучил момент, и ночью, пока мы спали, перешёл на другую половину дома, где стояла машинка, включил её и начал стучать по клавишам…
– …?!! Ты что? С ума сошёл?! Три часа ночи!
– Ну, мама!!!
– Марш в кровать! Утром поговорим!
На следующий день было, как обычно, много дел, и уже вечером, когда мы в темноте шли от полустанка к кордону, сын воскликнул:
– О! Я знаю, как я назову её! «Красный светлячок»!
– Кого назовёшь?
– Книгу! Я назову её «Красный светлячок»!
Сын взялся за работу всерьёз. Десять маленьких глав с эпилогом. «Приключения Красного Светлячка» были похожи сразу на все книги о приключениях, которые впитал в себя сын, и в то же время – совершенно не похожи ни на одну из них.
Так странно читать придуманное и написанное собственным ребёнком, да ещё в таком юном возрасте… Впрочем, некоторые поступки сына вызывали куда менее приятные ощущения.
Курица на бетонном полу
– Что надо сделать, чтобы из двух птичек
получилось три?
– Нужно, чтобы они поженились!
Однажды утром, выпуская кур на травку, я недосчиталась своей любимицы – серой несушки. Она оповещала наш двор о своих достижениях чаще прочих – почти каждый день, и у неё получались не продолговатые белые яички, а почти круглые, цвета топлёного молока. Остальные куры были обычными птичками, а эта, как и Пётр Петрович, напоминала хлопотунью из сказки «Курочка и бобовое зёрнышко».
Так вот, захожу я в курятник – и вижу свою любимицу распростёртой на бетонном полу. Трогаю – тёплая, поднимаю – глаза подкатила, рот приоткрыт и дышит часто. Подхватила свою кормилицу – и в дом. Посадила в ящик с сеном. Бережно, как младенца. Стала нежно гладить по голове. Глажу, а курочка прикрывает глаза и стонет. Надо лечить.
А как? Я же не доктор Айболит! И она не говорит, где болит. Решила, что Серенькая простудилась. Нужен антибиотик. А как давать курице таблетку? Предложить поклевать? Или попросить широко открыть ротик? Да и с дозировкой тоже проблема… Выход нашёлся быстро – глазные капли с антибиотиком, расфасованные в пластиковые капсулы. Пальцами приоткрыла птичке рот и закапала лекарство.
Целый день прошёл в хлопотах. То закапать лекарство, то дать попить, то поесть, то убрать. Серенькая оказалась примерной пациенткой. Из коробки не выходила, пол не пачкала. На второе закапывание пошла практически без принуждения – открыла рот сама. К вечеру уже и глаза немного прояснились. А на следующее утро… При свете восходящего солнца сквозь нежно-пепельные пёрышки груди курицы стал проступать кроваво-чёрный синяк…
Ох… Дети не всегда пишут книжки и защищают своих мам. Иногда они беспричинно совершают жестокие поступки, от которых мамам хочется плакать…
Несмотря на то, что через некоторое время курица выглядела совершенно здоровой, нестись она перестала. Вероятнее всего – обиделась на нас. И поделом…
Холодильник
Даже если ты знаешь, чем всё это закончится,
это не значит, что ты не должен наслаждаться
каждым мгновением процесса…
За окном холод, ветер играючи плетёт косы из шевелюр многолетних дубов и ясеней. А у нас в доме новый жилец.
Побывавшие у нас в гостях родственники были поражены скудостью и примитивностью хозяйственного инвентаря, а посему решили поделиться с нами старым холодильником. Назывался он "Полюс". Никаких внутренних и внешних повреждений, только мотор был закреплён для верности необычного плетения бечёвкой, стянутой обычным для нашей семьи морским узлом. Холодильник не только упростил сохранность скромных припасов, но и насыпал в тёмную пригоршню ночей полные горсти неведомого лесной чаще грохота, который он издавал. Морозил он, прямо скажем, неважно, но звучал, как одинокий обломок айсберга в огромном шейке.
Сначала эти звуки пугали, потом раздражали невероятно, а после – стали привычным фоном. Даже звери, приняв старческое тарахтение холодильника за неумелое и диковатое птичье пенье, перестали обходить кордон стороной.
Но в один, как водится, прекрасный день, холодильник опростоволосился, напрудив в кухне на полу. Компрессор молчал, куски льда обреченно рушились в подставленный таз. Я вздохнула и сказала, что, так как никакая ремонтная бригада в лесную глушь не поедет, вышедшую из строя технику придется вынести в сарай. Когда начали двигать холодильник к выходу, на его спине обнаружилась табличка. Серийный номер, год выпуска… Одна тысяча девятьсот шестьдесят третий год!!!
–Милый мой!– воскликнула я!!!
И мне стало так его жаль! И, нимало не смущаясь, на весь лес воспела хвалу его многотрудной непростой жизни, верности и упорству в деле сохранения добычи и спонсирования праздника живота наутро после дней рождения. И погладила по гладкому, всё ещё белому боку. И предложила торжественно включить его в сеть. В последний раз.
Вы только представьте себе! Наш замечательный «Полюс», годом старше меня, встряхнулся, чихнул, смахивая искренние слезинки со своего прохладного лба, и заработал!
А как же иначе?! Если ты нужен и любим…
Пирожки из стеклянных кур
– Скушаешь яичко?
– Я лучше съем его маму!
– Какой ты кровожадный…
– А разве тебе было бы приятно
смотреть, как едят меня?!
Как невыносимо тяжело питаться трупами животных, выращенных тобой. Это сродни людоедству. Когда мы покупали наших кур, они уже были дамами в возрасте, поэтому довольно скоро некоторые их них совсем перестали нестись. Куры не кричали победно, а послушно ходили за Петром Петровичем и преданно заглядывали в его клюв.
Однако прав был старик Ришелье, советуя не делать поспешных выводов. Самая ленивая и непоседливая курица оказалась самой хозяйственной и села на яйца, которые сама же и нанесла в укромном уголке под сараем. Стало ясно, что денег на корм старой
милой хохлатой гвардии и для тех, кто готовится увидеть свой первый луч света по эту сторону яичной скорлупы, явно не хватит. И нам ничего не оставалось, как начать рубить головы курам. Муж, скрепя сердце, казнил ни в чём не повинных несушек, ошпаривал, потрошил и клал в кастрюлю. Сын довольно спокойно относился к смерти домашних животных, а папе некуда было деваться. Мне было тошно наблюдать за любым из этапов этого процесса, поэтому мужчина и мальчик обходились без меня.
Сваренные несушки не были похожи на покупных потрошеных кур. Куры из магазина мягкие, белые, с эластичным расслаивающимся мясом – безликие и съедобные, одним словом. Наши бедняжки больше походили на спортсменок. Их мясо напоминало безвкусный варёный и к тому же прозрачный пластик. Остывшее, оно приобретало свойства фарфора или даже стекла. Грустно было смотреть на все эти превращения.
Жила себе весёлая дружелюбная квочка, прибегала на твой зов, чтобы поклевать остатки теста и прочие крошки со стола. А тут – худенькие прокипяченные косточки, покрытые прозрачной субстанцией…
Есть всё это было невозможно не только по этическим соображениям, но и потому, что для пережёвывания подобного белкового материала были необходимы, по меньшей мере, титановые челюсти. Пришлось идти на хитрость. Набираешь в лёгкие воздуха и на одном дыхании, чтобы не закричать от ужаса и омерзения к самой себе, сдираешь с несчастного скелетика всё, что сокрушит мясорубка: хрящики, мягкие части костей, мясо… Быстро перемалываешь, оставшиеся кости выбрасываешь в курятник – быстро-быстро…
Под ударами твёрдых клювов исчезают физические следы твоего преступления, и ты идёшь на кухню – начинять незатейливое тесто не крупинками сахара, как обычно, а животным белком.
