Иоланта Ариковна Сержантова
Полустанок
Ребёнок курицы
Всё, что сейчас, лишь предыстория…
Жизнь в лесу, бытие само по себе похоже на жизнь в городе ровно настолько, насколько аквариум напоминает жизнь рыб в пруду.
Календарь становится не более чем книжкой с нелепо расположенной нумерацией страниц. Недели незаметно превращаются в годы. А нелогичность деления дня на часы перестаёт заботить разум буквально через пару суток пребывания в лесу.
Ты лучше видишь, чётче слышишь и правильнее понимаешь, что происходит вокруг. Вокруг тебя и внутри. В сердце, в душе…
Разве горожанину придёт в голову проливать слёзы над тушкой мороженой курицы или горевать подле десятка яиц? Отнюдь.
Мы же облегчённо вздыхали, когда, разбив скорлупу белого или кремового яичка, не находили в нём ни кровинки.
– Уф! Не было цыплёнка! – радостно вздыхал сын и сначала с чувством съедал солнечную серединку яйца, а уж потом и всё остальное.
А началось всё с того, как одна из наших кур, при всей нашей прожорливости, умудрилась припрятать и высидеть пятнадцать цыплят.
Малыши были один другого чуднее. Но волновали вовсе не они. А те пять яиц, которые продолжали лежать в гнезде. Оставленные среди обломков яиц, вскрытых изнутри, они смотрелись сиротливо и несчастно. Курица к ним не подходила, не грела, не переворачивала заботливо клювом, не обмахивала веером своих блестящих крыльев.
– Ну… И что с ними делать? – спросила я мужа.
– Разбей.
– Как?
– Ну, как… Положи в кормушку к курам и разбей, они съедят.
– А вдруг там цыплята?
– Нет, видишь же, курица не обращает на них никакого внимания.
– И что?
– Да то. Нет там никого. Пустышки.
– А если есть?
– Да бей, говорю! Не бойся!
– Как?
– Ложкой.
И вот, представьте себе: беру эти тёплые чумазые яйца, укладываю их в кормушку – ну прямо как на эшафот, честное слово! Заношу над первым яйцом руку с ложкой… (Слабо ударить чей угодно беременный живот?!) Зажмуриваю глаза и несмело, почти невесомо опускаю столовый прибор на… Скорлупа мягко хрустнула…
– А-а-а! Там кровь!
– Ну что ты, в самом деле, как маленькая!
– Смотри, кто там?
– Кто, кто… Цыплёнок!
– Живой?
– Живой!
– Живой!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Муж аккуратно отделил вросшую скорлупу от бедной птички и положил в мою ладонь:
– Держи! Его надо посадить в коробку, поставить лампу, а то он не выживет.
– А остальные?
– Какие остальные?
– Остальные яйца! Я их бить не стану!
– Ну, давай я…
– И ты не бей! Глянь, вдруг там тоже птенчики… Пожалуйста!
– Пойдём…
Осторожно колупнув скорлупу оставшихся яиц, муж высвободил из плена ещё трёх заморышей, которые уже было смирились со своей несчастной участью и чуть не погибли. Спустя три дня ошалевшая от счастья троица присоединилась к родственникам. Наседка встретила новобранцев чудовищно равнодушно. Но она
даже и не подозревала о том, что ещё один, последний, ребёнок жив и даже обзавёлся собственными апартаментами, а также индивидуальным солнцем в центре большого стола под лампой.
Малыш был болезненным и умненьким. Его голова оказалась слишком тяжёлой для слабеньких цыплячьих мышц. Понимая это, он ходил вдоль стенок коробки и не упускал случая переложить непомерную тяжесть своего интеллекта на мои пальцы. Было понятно, что этот птенчик никогда не сможет самостоятельно поднять зёрнышко с земли. Мы выносили его погреться на солнышко, кормили и поили с рук…
И совершенно не было жаль времени, потраченного на то, чтобы скрасить недолгие дни жизни этого желторотого ребёнка курицы…
Кто во что горазд
Октябрь для прочих.
Я ж люблю – ноябрь!
Подоконник, усеянный окорочками комаров, выглядел не столько неряшливо, сколько беспомощно. А тут ещё это! Осенние мухи со всего леса рвались на зимовку в дом. Они заползали на веранду через щели, проникали в окна, огибая полотна стёкол… И стена, и оконные проёмы покрывались ковром копошащихся мух.
Соблюдая правила приличия, мухи не посягали на комнаты и не заползали в кухню. Они стремились найти себе приют исключительно в пределах прохладной веранды.
Два-три раза в день я собирала урожай с нашей стихийно возникшей мушиной фермы, вероломно нарушая их планы на благополучную зимовку, и подкармливала ими наших вечно голодных кур.
Как вспомню – сколько сухих зазимовавших мух мы выгребли из дома в первую осень…
Кроме мух, там и сям были разбросаны красные капельки божьих коровок. Выгонять их из дома жаль, но и оставлять – тоже хлопотно. Через неделю после того, как в доме установилась постоянно тёплая температура воздуха, божьи коровки начали просыпаться. Они медленно ползали по подоконнику, с удивлением шевелили усиками в сторону сугробов за окном.
Когда вечером мы садились пить чай, божьи коровки массово перемещались к столу. У них просыпался аппетит!
Делать нечего. У нас в России незваных гостей не бывает. Каждому найдётся ложка по размеру. В большую плоскую тарелку наливали крепкого сладкого чая и подсаживали туда первых гостей. Что тут начиналось! Пир горой! Кто-то, подкрепившись, делал пару шагов в сторону и засыпал, некоторых сон морил прямо в сладкой лужице. Одна коровка то ли захлебнулась во сне, то ли переела… Чтобы избежать потерь, в следующие кормления вместо одного большого озера сладкого чая мы предлагали коровкам много мелких капель. И так – до весны…
Весна
Мартовский лёд, и примятые снега подушки.
Молча луна затмевает искусственный свет.
Звёзды стоят, словно днём у подъезда старушки.
Греют меня, а самих их давно уже нет…
Календарь – ненадёжный путеводитель по временам года.
Посмотрите на него внимательно и выкиньте в камин. Пока пламя, вспыхнув от радости, уничтожит очередное свидетельство человеческой самонадеянности дотла, постарайтесь забыть о том, что вы его видели. Всё, что там написано – полная ерунда. Нас вводят в заблуждения даты и наименования месяцев. Мы ждём, что природа станет подсматривать в наш ежедневник. Но природа не умеет читать. И ведёт себя так, как удобно ей самой.
Первые звуки настоящей весенней капели раздаются уже в конце января. Солнце старательно выжигает ещё слабым лучом маленькие дырочки в снегу на скате крыши. Он становится ноздреватым и рыхлым, как срез незрелого сыра. Осторожно спускается вниз, но у самого края крыши, где становится понятно, что до земли ещё далеко, начинает тихонько плакать…
– Кап! Бум! Кап! Бум!
Второй жалобный приступ слезотечения происходит в лесу после того, как в конце марта – начале апреля солнце обминает своим, уже немного горячим, пальцем снег вокруг берёз. До раздавленной сугробами прошлогодней листвы! И из обломанных во время снежной зимы веток начинает сочиться сок. Сладковатый, холодный и прозрачный в самом начале, он понемногу густеет, краснеет… И на знакомом боку
берёзы появляется рыжая корочка засахаренной ссадины.
– До свадьбы заживёт! – бормочет кто-то невидимый за твоей спиной. И ты понимаешь, что обернуться и спугнуть – одно и то же. И киваешь согласно головой… И жалуешься на гостей, которые только вчера улетели в форточку, мелькнув чёрными шифоновыми крылышками из-под распахнутых красных в горошек курток.
И шмыгаешь носом… И слышишь в ответ то, что хочешь услышать:
– Да не грусти. Они вернутся. Не успеешь оглянуться, а за окном уже осень. Обычная осень, которая уже живёт в августовских ночах и не успевает спрятаться к утру.
Место под солнцем
Всё в забытьи.
Тому виной погода.
Обманщик Март!
Мы так устали от серой зимы и стужи, что, как только пригрело солнышко, вышли во двор, чтобы выпить чаю. Невзирая на нерастаявший лёд подле ножек скамейки. К столу в центре двора подошли куры, коза и кошка. Никто не просили еды – просто хотелось побыть всем вместе. Играя в жмурки с солнечными лучами, мы успели заметить, что не одиноки в своём стремлении опередить ход времени.
Ящерица едва набралась сил, чтобы выйти погреться на солнышке у запертой и давно бесполезной баньки. Заново учились ходить божьи коровки. А первый шмель завершил свой полёт столкновением с не вовремя отмытым оконным стеклом. Яркой бомбошкой со скатерти неба шлёпнулся на спину прямо под ноги всей собравшейся компании. Тут были и мягкие, в пушистых тапках, кошачьи, и сухопарые – кур, и нелепые человеческие… И никто не осмелился осмеять или обидеть. Курочка, которая стояла ближе всех, то ли случайно, то ли нарочно царапнула лапой подле шмеля, чем помогла ему встать на ноги. Он завозился, поправил растрепавшийся плащ крыльев и замер подле, не желая улетать.
Едва накрыли на стол, солнце завернулось в палантин облака. Мир вокруг снова поблек, стало холодно и неуютно. Всё разошлись. Процессу коллективной радости не удалось дотянуться до заката, увы…
И только я, упрямица, сидела на сквозном ветру, не желая терять обретённое ощущение своего места под солнцем…
Всё испортил соловей
Раскраивая обстоятельства сторонней жизни
по своим лекалам, мы допускаем… не ошибку,
нет, но возможность свершения
чужих событий в собственной судьбе.
Поутру все дорожки покрыты открытыми форточками домов подземных жителей. Словно горстки мака, просыпаны там и сям.
Перекликаясь, в ответ на зов самолёта своё «ку-ку», воздушный поцелуй, выпускает в свет кукушка.
Лягушка встречает и провожает поезда, как соперников, сурово выкатывая глаза и раздувая щёки резонаторов, резонно полагая, что это придаёт солидности.
Осы летают с расслабленными руками, все в лимонном соке, ещё вялые и поэтому дружелюбные.
На деревьях появились листочки. Маленькие… Зелёными стоматитными язычками дразнят друг друга. Ну и всех, кто мимо…
– Простите… извините… я пройду… аккуратненько…
Со стороны кажется, что ты не в себе, ибо разговариваешь сам с собой. Ан нет!
Первые весенние хлопоты застали земляных пчёл прямо посередине тропинки. Поэтому ходить приходится, аккуратно переставляя ноги, чтобы не потревожить скромных соседей.
Группа товарищей доставила свою главную даму из промёрзших глубин на поверхность. Та, предаваясь неге в полной мере, позволяет ерошить и сушить свои пышные меха под пристальным взором сияющей бонны. Ещё не злобной, но уже горячей.
Всё испортил соловей. С присущей ему заносчивостью присел на пенёк, что отдыхал подле тропинки, откинул фалды концертных одежд своих… глянул одним глазом, другим – в сторону не ожидающих вероломства пчёл.
И спланировал в самый их хоровод. В самое сладкое…
Трудно входить после в дом, где свалявшийся за зиму воздух лежит густо и вязко.
Тошно слышать сладкоголосие соловья, так споро расправившегося с мохнатым милым семейством прямо у нас на глазах.
Здравствуй, лето!
Как кадр из фильма, что снимает жизнь…
У нас так холодно, что даже пар изо рта. А лягушки в пруду, чтобы не продрогнуть, заворачиваются в листья кувшинки.
Весенняя песнь ляг на болоте напоминает звук кипящей воды. Такое ощущение, что кто-то кипятит неподалёку море. Делает это долго и старательно. Дней пять. И если вы стали невольным слушателем или свидетелем этого процесса, имейте в виду, что весне, собственно говоря, пришёл конец.
Ребёнок уединился в маленькой комнате. На закрытой двери записка: «Перерыв. Доктор Брский».
(На самом деле надпись гласила «Перерыв докторский».) Из-за двери слышится какая-то возня, шелест бумаги и бодрая песня:
– Африка! Африка! Милые края! Африка! Африка! Родина моя! Моя! Моя!
По-вологодски подчёркнутое «о» и выгоревшие на солнце волосы в сочетании с текстом создавали комический эффект разрушительной силы.
Гомерический хохот родителей прекратился лишь после того, как дверь распахнулась с навечно уготованным ей скрипом и на порог вышел наш милый голубоглазый «африканец» с ружьём на плече.
– Родители! Я буду выпускать газету! А вы будете её получать! Ясно?
– Ясно! – сказали мы хором.
Дверь за парламентёром захлопнулась, и из-за неё опять послышался бодрый африканский напев:
– Африка! Африка! Милые края! Африка! Африка! Родина моя! Моя! Моя!
Газета выходила регулярно. С необыкновенным волнением из картонной коробки, прикрученной к столбу в центре двора, мы доставали куски бумаги, исписанные детским почерком.
Если накануне низко над нашим болотом пролетал самолёт, то на следующий день в газете можно было прочесть: «Самолёт низко летал. Думали, что сядет к нам на поляну, и мы оттуда достанем сгущёнку и станем её есть».
Мы смеялись, задумывались, расползались по своим делам… И старались, чтобы к следующему выпуску новостей у ребёнка были липкие от сгущёнки руки…
Встреча с зелёной ящерицей, сенокос или нападение на курятник необыкновенно крупных муравьёв – всё это немедленно описывалось, зарисовывалось и отправлялось в почтовую коробку.
– Мам! Ма-ам!
– Что тебе?
– Почта пришла!
– Уже?
– Ага! Почтальон ушёл только что!
– Ох… как же я его не застала! Я бы ему письмо отдала, чтобы отправил…
– А ты мне дай, я ему передам!
Так с той поры и повелось. Письма друг другу, записочки, приглашения в огород и к козам…
Нашу увлекательную затею смыло потоками внезапного ливня. Коробка размокла. И почтальон перестал приносить «Новости КК» – «Новости Каверинского кордона».
Хороший родитель любит и лелеет ребёнка, живущего в себе. И только так остаётся интересным для того, кому дал жизнь.
