Иоланта Ариковна Сержантова
Полустанок
Сказка
Сад камней надо создавать самостоятельно.
Из тех, что разбросал в пору юности,
и из тех, под которыми страдала твоя душа.
– Мам! Расскажи сказку!
– Это как?!
– Расскажи! Ну, пожа-а-алуйста!
– И это после «Лёлищи»?!
– Ну, расскажи-и-и!
– Ладно, уговорил! Какую ты хочешь?
– Улю!
– Опять?.. Ну, ладно. Слушай…
Из окна вагона поезда дальнего следования выпорхнул небольшой пакет. Белой птицей покружил он над выбритой щекой насыпи. Подхваченный волной движения состава, взмыл ввысь,и,отвергнутый ею же,упал в пятнадцати метрах от железной ветки дороги.
Уля родилась слабенькой. Казалось,с нею справится даже некрупный комар. Впрочем, жаркое весеннее солнце испепелило эскадрильи едва вставших на крыло насекомых,что дало ей время прийти в себя и набраться сил. Оно же взлелеяло опару земли, из которой одна за другой появились сочные травы и нежные ростки кустов. Мама срывала яркие бархатные листочки,что сделало её молоко особенно вкусным и целебным.
Едва осталась позади младенческая дрожь в ногах, Уля перестала прятаться под боком мамы, а чаще смотрела на цветы и букашек, которые норовили перебраться с лепестков прямо на нос,стоило подольше
постоять на одном месте. Кастаньеты дятла,полуденное завывание кукушки и полуночная перекличка сов,– все звуки вокруг казались родными и придавали уют просторной квартире косуль под плотным навесом ветвей. Капли дождя,если он и случался порой, не досаждали маленькому семейству. К тому же,после можно было попить воды из выщербленной временем короны пня,остерегаясь втянуть ненароком упавший в воду лист или беспомощного муравья. Листок Уля отгоняла шумным вздохом, а муравью подставляла нос, по которому тот проворно взбирался, как по бархатному мосту. Время от времени мама водила Улю на берег реки. Воды в ней, несомненно, больше, но и претендентов на то, чтобы сдуть пену облака с поверхности, было тоже намного больше!И если звери покрупнее были вежливы, то слепни и шершни пользовались бражниками в своих корыстных целях. Так что, если быть честной, Уля не очень любила ходить к речке. Одним из привычных с детства звуков,был весёлый свист электрички,баритон поезда и тяжёлая поступь товарных вагонов ,– сродни прогулки лося подле спящего мышонка. Почва вблизи железнодорожного полотна начинала раскачиваться задолго до его появления,и не переставала некоторое время после. Улю тянуло к не пересыхающим блестящим ручьям рельс,которые звенели, стучали, гудели… Речитатив их натёртых движением связок был пленителен,как рассвет, пропитавший губку тумана.
Во время одной из прогулок к железной дороге, меж сжатым в гузку сухариком мака и ирокезом чертополоха,Уля увидела странный, диковинный для лесного жителя предмет. Если бы лес, в котором родилась Уля, располагался на берегу моря, она могла бы сравнить новинку со слегка потрёпанной медузой. Но такого опыта у Ули быть не могло, увы. Как не было у неё никакого опыта вовсе. Стояла бы рядом мама, она бы растолковала, что к чему, но та старалась опередить подруг, старательно обкусывая не подсохшую ещё листву. И Уля осталась один на один с пакетом,который выпорхнул из окна купе чудесного весёлого вагона,где, мечтая о том, что скоро увидит море,ехала девочка Юля и грызла конфеты, которыми на прощание угостила её бабушка. Конфеты закончились,Юля хотела спросить маму, куда положить липкий от сладостей кулёк, но мамы рядом не оказалось,она вышла в тамбур покурить с дядей из соседнего вагона,и Юля просто выкинула пакет за окошко и тут же забыла о нём. Молоденькая лесная козочка, как и все девочки её возраста, была большой сластёной. Втянув носом пьянящий аромат патоки и сахарной пудры, улины губы сами собой нетерпеливо задвигались. Она наклонила свою милую головку,подхватила неведомый, но такой обольстительный предмет, и проглотила его…
Несколько дней Уля не могла ничего есть. Мама пыталась растормошить её, развлечь, подталкивала в сторону некогда вожделенной тропы паровозов и электропоездов. Но Уля никуда не могла идти, она лежала в тени сосны с обрубленной людьми макушкой и тихо тявкала. Животик Ули стал круглым и твёрдым,как спелый гриб-дождевик, а глазки – маленькими, как ягоды боярышника, пережившие зиму. Уля безразлично смотрела в одну точку, и думала лишь о том, чтобы прекратилась страшная боль, наполнившая её внутренности. И понимала, что это произойдёт, надо
только ещё немного по-тер-петь…
…Муравей, пытавшийся в десятый раз пройти мимо носа Ули, первым понял, что беспорядочное волнение, исходившее от неё,прекратилось. Может, пробежать по носу этой смешливой козочки и она опять чихнёт, как это бывало не раз,когда Уля пила дождевую воду… Муравей вытер лапки уголком травинки, перебрался Уле на нос. Пробежал в одну сторону, в другую… Что-то пошло не так. Козочка не мотала головой, не чихала до слёз… Торопясь и толкаясь, минуты следовали одна за другой. Муравей неистово суетился, пытаясь растормошить свою подружку. Тут подошла её мама, наклонилась, понюхала пушистый лобик дочери,подобрала упавший на него листочек, вздохнула и ушла.
Задёрнув небо шторами туч, ушло и солнышко. На бесцеремонный стук грома оно выплеснуло ведро воды через своё оконце… и каждый, кто хотел посочувствовать, теперь мог не стесняться своих слёз.
А на горбинке носа Ули сидел и горько плакал муравей. Он не ждал начала грозы, чтобы обнажить свою скорбь. Тот, кто любит, плачет не столько глазами, сколько сердцем. А кто сказал, что муравьи не плачут?
Белой птицей из окна вагона дальнего следования выпорхнул небольшой пакет. Пристроившись подле состава, он парил, как коршун, выискивая очередную жертву.
Запах земли
Слова потеряли свой запах, потускнели,
стали невесомы, как пыль на ладони.
Слов нет, а значит, и славы нет.
Синица третий день не показывается на крыльце – она устала караулить пчёл. Сын ушёл гулять. Сам. Никто его не будил.
И от этого становится страшно. Совсем недавно он играл в робота «пЫлецейского», а теперь уходит надолго в лес. Один. Больше не с кем.
Кожа лица задубела от близости дубов. Воздух пропитан их дыханием. Столетние среди них, как дети. Тянутся к старшим. Сжимают кулаками корней почву, обнажая вены.
Всё больше могил за сараем: кролик Роджер, поверженный мышами Марсик, погубленный мной Васючок.
Кто-то сжёг наше сено, которое так упорно косил муж, а я, сгребая, сожгла себе лицо и руки. Впрочем, мы хорошо знаем имя того, кто это сделал…
Уже сошли осенние опята. Те, которые ещё можно разыскать, больше похожи на бесформенные серые тряпочки. А маленькие, крепкие, скользкие – те уже давно запечатаны в банки. И ждут своего часа.
Помидоры – огромные и совершенно зелёные – чудовищно и нелепо выглядят на фоне опавшей листвы. Их ничто не смогло заставить покраснеть. Но после первой морозной ночи помидоры всё же утонут в маринаде. Им тоже пора.
Времена года. По силе воздействия на человека они могут сравняться лишь с днями, когда отсчёт прожитых лет идёт уже не в нашу пользу.
Некоторые считают, что для того, чтобы быть счастливым, нужно быть с семьёй лишь до той поры, пока в тебе нуждаются дети. А потом – разбегаться в разные стороны. Чтобы не потерять себя. Чтобы сделать то, ради чего родился.
– Но как узнать, для чего ты рождён?
– Для этого нужно прислушаться к себе. Для начала – вычеркнуть из своей жизни всё, что мешает. Когда ты живёшь, выполняя чужие прихоти, это неправильно.
– Ты хочешь сказать, что семья – не нужна?
– Да, она мешает понять истинные истоки своих поступков.
– Но как переступить через своих близких, через свою семью?
– Человек должен уметь перешагнуть через то, что мешает
– Но как сделать, чтобы это не поломало ничьей судьбы: ни твоей, ни тех, которые остались у обочины твоей дороги…
– Это не имеет значения. Есть только ты…
Мечта моя…
Недавно меня спросили:
– Что бы вы выбрали: жизнь в России с хорошей стабильной работой в плохом питерском климате с друзьями и родными или в Греции, без родных, друзей, без хорошей работы, но с любимым – любящим и понимающим человеком, возможным отцом ваших детей?
– С любимым мужем на берегу океана, – ответила я. – И чтобы сын мог часто приезжать, и чтобы камин, и большая собака подле него… И интернет, и нехитрая еда… И приятель-дельфин, который громко зовёт по вечерам, и вы плывёте, придерживая его левой рукой, прямо к розовому озеру растопленного солнца впереди…
Несмотря на то, что мой ответ был абсолютно искренним, я вдруг ощутила какое-то беспокойство. И вдруг ясно осознала – почему.
Я живу в довольно большом городе. Но каждый раз, выходя из дома на прогулку с собакой, надеюсь почувствовать на себе взгляды моих замечательных соседей – жителей дремучего леса, в котором и был мой первый настоящий дом…
И я много отдала бы за то, чтобы вновь оказаться в том времени, когда мой шестилетний сын написал своё первое стихотворение…
Мечта моя
Улететь в тихие края.
Где тихо звёзды плещут,
Где мирно волны блещут.
Где птицы кричат: «Я!» -
Вот такая мечта моя.
Пустяки
Пустяк, ты баловень судьбы.
Ты можешь стать началом злого,
Но если придираться строго,
То победишь совсем не ты!
Всё на свете начинается с пустяка. Часто прекрасно лишь начало, а финал не заслуживает внимания. Но тут уж – как кому повезёт. Песчинка может попасть в ботинок и повредить ступню. Или её занесёт течением под мантию моллюска, и там она превратиться в прекрасную жемчужину. И кто окажется тому виной? Совершенно очевидно, что не безобидный фрагмент оксида кремния!
Нам, людям, стоит учиться трансформировать недостатки в достоинства. Прикрывая жёлтым опавшим листом частицу «не», это сделать проще простого.
Кусочки, или Пара фраз,которые обычно называют послесловием
Время нельзя потерять или найти.
Оно живёт само по себе -
бесстрастный свидетель всего происходящего.
– Ты помнишь, папа ехал на велосипеде, а там на дороге стоял кабанчик – маленький ещё, поросёнок в тельняшке, размером с собаку. Стоял и сморкался в ямку на одной колее дороги, листья приподнимались над землёй, что его очень забавляло. А папа ехал по другой колее. В двадцати сантиметрах по соседству. Кабанчик так и не ушёл. Веселился ребёнок, что с него взять! Несмотря на то, что его родственники возмущались рядом в кустах. То ли на папу ругались, то ли на поросёнка!
– Да, а как я однажды ночью ехал на велосипеде из монастыря в полной темноте. Двигался на слух, ориентируясь по ощущениям. Когда едешь по песку – оно одно, по траве – другое. И ведь ни разу не сбился с пути!
– А я помню, как ты срывал ветки, которые били по лицу и загораживали дорогу. И осенью, когда они покрывались льдом всего за одну ночь, аллея становилась похожей на длинный ледяной тоннель… Нереальный, сияющий, словно декорация к волшебной новогодней сказке.
Или при свете луны, когда снег лежит толстым слоем, впереди не видно ни единого следа, и на много шагов впереди – деревья, покрытые снегом… А вокруг глубокая, бесконечная, безмятежная тишина первозданности – как в детских снах…
– А вот мне вспоминается тот пожар, который мы устроили и сами же потушили.
Мы зажгли толстые тупые остья прошлогодней травы. Ветер внезапно подул в сторону дома, и мы, как сумасшедшие, забегали, стали тушить. Ворот колодца крутился со страшной силой. Вёдра одно за другим разбивались о поверхность воды в колодце. А уровень опускался всё ниже, ниже. А рядом бегал маленький худенький сыночек с крошечным игрушечным ведёрком…
– А я помню, как ты пришла в школу, а около меня врачи – увидели запутавшегося в волосах клеща и боялись вытащить. А ты подошла, одним движением сняла, сожгла его в раковине и говоришь: «Ну что же вы, вы же в лесу живёте…»
Были и другие эпизоды! Ими, словно маком, усеяна жизнь. Но осыпались эти крупинки. И рад бы отыскать, да где их теперь найдёшь?
* * *
– Время… Назови мне имя того, к кому стремишься ты, куда бы ни пришло. Чьим мнением ты дорожишь больше, чем своей свободой…
– Время, ты так жестоко обходишься с нами… Не потому ли, что страдаешь от отсутствия внимания? Но нам так трудно оценить твои достоинства. Всё потому, что мы, люди, не умеем любить на бегу.
– Время! Остановись! И я поделюсь с тобой своим маленьким секретом… Мне, право, так жаль, что тебе не дано не то что остановиться, но даже оглянуться. Немного. Совсем чуть-чуть. Вполоборота… Поверь мне на слово, Время: там, у тебя за спиной… там есть о чём вспомнить и есть о чём пожалеть…
– Мне жаль тебя, Время!
– Пожалей лучше себя…
– И себя мне тоже – жаль…
