Игорь Сотников
Апокалипсис в шляпе, заместо кролика
Глава 16
Пища для ума, или всё объясняющий и не очень сон.
– Вход в наше заведение регламентирован наличием маски. – Нравоучительно заявляет мистер Икс, оказавшись на пути Клавы. – И вы мне позволите вас спросить. Где ваша маска? – вглядываясь в Клаву, вопрошает её мистер Икс. А Клаве уже наскучила и поднадоела такая настойчивость этого мистера Икса, которого, скорей всего, не допускают до приличных ролей в их балагане под названием «Цирк лицедеев», а роль привратника точно не для него (и здесь он не дотягивает). И Клава, выразительно прогримасничав, – ох уж и порядки, – обращается со своим вопросом к этому надоевшему ей пуще пареной репы, мистеру Иксу. – А разве не видно?
И видно по мистеру Иксу, принявшемуся приглядываться к Клаве, что ему ничего по ней не видно и непонятно. В общем, он до крайней степени близорук, малокультурен и не воспитан, раз себе позволяет так прямиком заглядывать в лицо не столь уж сильно для него знакомой девушке.
– И если он такое себе позволяет в сторону мало знакомой девушки, то даже себе представить страшно, что он себе может позволить и позволяет по отношению к тем людям, кто с ним нянчится с самого момента знакомства с ним. – Глядя в ответ в этот направленный на себя глаз мистера Икса, рассудила Клава, насквозь видящая вот таких мистеров Иксов, которым быть в маске всегда, не театральная судьба, а им, на самом деле и в жизни лицедеям и лицемерам, так комфортнее чувствуется, и легко обманывать окружающих их людей. В общем, всегда быть в маске, судьба-злодейка моя!
Ну а сам мистер Икс определённо встревожен и в некотором роде расстроен, не видя на лице Клавы подтверждения её слов о присутствии на её лице маски. А он, может быть, привык верить девушкам на слово (не привык и не верит), а тут такое демонстративное нахальство с её стороны. И что спрашивается, ему делать, когда он только демонстрирует прямолинейность подхода к девушкам, а так он всегда по отношению к ним околичен.
– И что за маска на вас надета? – спрашивает мистер Икс, нащупав в себе некий компромисс.
– Право, странный вопрос. – С укоризной и долей недоумения покачивает головой Клава. – Разве это неочевидно? – Клава своим недоумевающим видом и вот таким вопрошанием ставит в тупик мистера Икса, уже и не знающего, за что всё это ему наказание. Хотя некоторые наметки на это у него имеются. – Это мне за то, что я ни одну хорошую юбку не пропускаю мимо себя. – Догадался мистер Икс, вспомнив слова укоров своей супруги. Но у него на этот счёт имеются весьма резонные оправдания. – Но ведь это моя работа, останавливать на входе девушек и не пропускать их мимо себя без той же маски. – Весьма убедительно себя оправдал мистер Икс. И на этом не остановившись, взял для примера стоящую сейчас перед ним Клаву.
– И тогда получается, что я вот сейчас, согласно инструкциям и правилам нашего заведения остановив эту девушку, тем самым веду себя не то что бы неприлично, а моё поведение заслуживает порицания и требует немедленного обсуждения на семейном круге. Где тёща обязательно примется меня чихвостить, передёргивая факты и выдумывая на мой счёт чёрте что. Ненавидит меня всей душой и сердцем, стерва. – В один момент, на ходу перемотал в уме памятливые события мистер Икс.
– Да вы только посмотрите на него! – чуть ли не криком на всю гостиную, где и проводились все эти семейные круги в семье мистера Икса (по какому поводу они собирались, то, наверное, не нужно объяснять), заявляет тёща, чуть ли не тыча в него пальцем руки. И мистер Икс, как это часто бывало, не успевает заметить тёще о её невоспитанности поведения, как все собравшиеся на семейный круг люди вокруг него, – это тесть, супруга мистера Икс, шурин с супругой и подруга тёщи, – очень внимательно на него смотрят, и пытаются понять и в нём заметить то, на что тут намекает тёща. А мистеру Иксу может быть неприятна такая внимательность к себе и он смущается, догадываясь, что тут все в нём могли и увидели.
– Ну, до чего же бесстыжие глаза. – Делает знаковое уточнение тёща, ввергая мистера Икса в прострацию. А родственники больше супруги, а уже через неё и его как бы родственники, судя по их вытянувшимся физиономиям, полностью согласны с тёщей, – и действительно, глаза у нашего тихони жутко бесстыжие. – А из этой данности следуют свои следствия и выводы. Мистер Икс такими глазами способен только на одно бесстыдство, и значит, вероломность по отношению к своей верной своему долгу супруге.
И у супруги мистера Икса, введённой в заблуждение в своё время мистером Иксом, большим как выясняется ловкачом, сумевшим отвлечь её внимание от своих бесстыжих глаз тем, что акцентировал её внимание на своих глазах, – какие, мол, они у вас красивые и всё такое, – начинают набегать слёзы на глаза, так жалко ей себя, такую несчастную.
А тёща вместо того, чтобы как-то успокоить свою дочь, дав шанс мистеру Иксу оправдаться, ещё больше распаляет обстановку. – И я даже боюсь представить, на что способен обладатель такого бесстыдства в глазах. – Заявляет тёща, закатив глаза. И судя по ней и по этому её впечатлённому виду, то она не столь уж и труслива в деле представления всех этих бесстыжих подвигов мистера Икса.
И как сейчас выясняется, то вообще родственники со стороны супруги мистера Икса все сплошь отважные и смелые, и их не страшит то, на что способен носитель такого в глазах бесстыдства, мистер Икс. И они вслед за тёщей, закатив свои глаза, углубились в разбор залётов мистера Икса. И только один мистер Икс сидит тут, как бедный родственник и ничего противопоставить этой дискриминации по отношению к себе не может – нет у него такой бурной фантазии, как у его родственников, да и со стороны говорят, всё видней.
– Надо закрыть глаза. – Определённо запоздало приходит эта знаковая мысль в голову мистера Икса, вернувшегося из своих памятливых воспоминаний и смотрящего сейчас на Клаву.
– Ну так что, увидели? – обращается с вопросом к мистеру Иксу Клава.
– Увидел. – Говорит мистер Икс. – И знаете, что я увидел? – задаёт вопрос мистер Икс, вгоняя Клаву в интригу.
– И что? – спрашивает Клава, заинтересовавшись.
– Для начала я бы хотел вас спросить, – говорит мистер Икс, – чем наше заведение обязано вашему появлению здесь, под его сводами? – А вот этот вопрос и для самой Клавы интересен, так как она и не подумала, как объяснить своё появление здесь. Впрочем, она быстро находит в себе, что ответить.
– Я ведь зритель, если вы не забыли, – говорит Клава, – а зрителем движет любопытство в первую очередь. Вот я и пришла посмотреть, что да как у вас здесь. Вам достаточно этого моего объяснения? – спрашивает Клава.
– Достаточно. – Говорит мистер Икс. – Но только с одним дополнением. – Добавляет он, вынимая из кармана чёрного цвета хлопчатую повязку, на подобие той, которую Клава нашла на лавочке у ресторана. И эта её тождественность с той повязкой не вызывает возражений в сторону мистера Икса со стороны Клавы, увидевшей в этом событии некий знак. – Повязав глаза такой же повязкой, я смогу увидеть то, что видела носительница той повязки. – Рассудила Клава, подставляя своё лицо рукам мистера Икса с повязкой в них.
Ну а мистер Икс, действуя таким образом из совсем других соображений, – он мотивировался памятными воспоминаниями о своём разборе на семейном кругу, где ему и пришла мысль прятать отныне от всех свои глаза, а Клава получается так, что стала для него подопытным кроликом, – завязал повязку на глаза Клавы, затем убедился, что она крепко на голове сидит, и зачем-то начал раскручивать Клаву вокруг своей оси.
– Кручу, верчу, запутать хочу. – Раскручивая Клава, принялся приговаривать мистер Икс. – Смотри, смотри, да не заглядывайся. – Добавил мистер Икс и раз, пропал из поля ощущаемости и слышимости Клавы. А Клава по инерции ещё на полуоборот развернулась вокруг своей оси и только тогда остановилась, и принялась прислушиваться к окружающему. И как ею выясняется, то как только повязка была повязана ей на глаза, то всё вокруг стало не просто иначе звучать и слышимо, а всё вокруг вдруг решило затаиться в своём беззвучье.
Окружающий мир, можно сказать, решил сыграть с ней в прятки, а если точнее, то в жмурки. Где Клаве подавались звуковые сигналы со стороны, а она по ним должна была понять, что это было такое, и как на этот сигнал реагировать – идти в его сторону, или же наоборот, игнорировать этот зов.
При этом все эти звуки звучали по-особенному, как будто Клава и то, что там, в стороне звучало, находились в вакуумном пространстве, и оттого каждое движение озвучивалось объёмно. Так что иногда было просто не разобрать, что это сейчас такое было. И те же шаги мимо проходящего человека, с каждым шагом глухо отдавались в голове и отчасти в сердце Клавы.
Но вот Клава вроде как нащупала свободность одной из сторон, – туда ей смотрелось не так сложно и там было более ветрено что ли, а это значит, что там концентрация людей на квадратный метр куда меньше, чем в других сторонах, – и она, выставив перед собой руки, приготовилась сделать первый шаг по этому направлению движения. Для чего она прищурилась, пытаясь интуитивно увидеть то, что её впереди ждёт. Ведь как бы крепко не были завязаны ваши глаза, а у Клавы они были более чем крепко завязаны (в этом деле мистер Икс никогда не филонит), ты всё равно не можешь отстраниться от визуализации окружающего тебя пространства. И ты, хоть и в потёмках, с использованием своего воображения, и бывает что и фантазии, видишь и по-своему представляешь каждый свой шаг и то, куда ты вступаешь.
Так что эта краткая задержка Клавой, была ей необходима, чтобы выбрать для себя подходящий сценарий того, во что она сейчас вступает. И если ей суждено будет вляпаться в историю, то пусть эта история, по крайней мере, будет интересной, а уж затем захватывающей.
– Раз игра в жмурки подразумевает поиск, – рассудила Клава, – то будем искать. Вопрос заключается лишь в объекте поиска. И кого же я иду искать? – И только задалась вопросом Клава, как она тут же в руке перехватывается крепкой рукой, и дабы она не поспешила делать глупости, – начала вырываться, а там до падения недолго, – то тот, кто так за неё крепко взялся, прямо на ухо ей говорит голосом Ивана Павловича. – Ничего не спрашивайте. Сегодня не время для вопросов. Сегодня нужно только слушать. И следуйте за мной. – А вот когда с такой интригой и загадками говорят, то первое, что хочется сделать, так это спросить. – А зачем и к чему вся эта конспирация?
Но Иван Павлович настоятельно ведь просил не задаваться вопросами, и Клава с трудом, но сдерживает себя, и так уж и быть, не вырывается из рук Ивана Павловича, а послушно следует туда, куда он её повёл. При этом она не забывает об осторожности и пытается на слух распознать (пятьдесят шагов прямо, здесь налево, ещё налево, теперь спуск по лестнице вниз, теперь направо и ещё…ой сбилась), куда она заводится Иваном Павловичем.
Но вот это путешествие в потёмках, а в одном из сценарных вариантов Клавы, с упором на её романтическую природу, есть блуждание в подземелье дракона в поисках кольца Нибелунгов (такая вот каша в голове у этих романтически настроенных девушек на выданье уже как пару месяцев назад была), подходит к своему итогу и ведущий Клаву по надуманным ею сценарным линиям Иван Павлович, делает знаковую остановку. И здесь Клава не выдерживает и задаётся вопросом: «Что, пришли?».
Иван Павлович, видимо, с дороги не сообразил, заметить за Клавой нарушение ею данных ей установок, и вместо того чтобы цыкнуть на неё: «Кому сказал, молчать», взял и ответил ей. – Почти что.
Что, конечно, так и подначивает Клаву задаться новым вопросом: «А чего не хватает до того, чтобы преодолеть это почти?», но здесь она сдерживается и ждёт, когда Иван Павлович сам всё ей скажет. Но Иван Павлович ничего не объясняет, а он, судя по раздавшемуся звуку открывшихся дверей, а затем лицо Клавы осветилось светом (такие световые игры даже через тёмную повязку на глазах заметны), решает преодолеть это почти, выдвинувшись вперёд, в эти раскрытые им двери. Куда вслед за собой заводится и Клава.
И только Клава переступила, как ею понимается, порог, как её и что главное, Ивана Павловича, останавливает чей-то недовольный голос. – А это ещё кто? – прямо вбивает ногами в пол Клаву чей-то голос, явно принадлежащий большому наглецу, раз он смеет встать на пути Ивана Павловича и так перед ним задаваться. И Клава даже слегка прижалась головой к плечам, ожидая неминуемой драки между Иваном Павловичем и этим наглецом, посмевшим перед Иваном Павловичем и ещё перед кем-то так задаваться.
– Это что ещё за вопросы?! Да и от кого ещё?! – в гневной степени возмутится Иван Павлович и, не дав возможности тому наглецу объяснить свой невероятно возмутительный поступок затмением в голове, – извольте не гневаться, милостивейший Иван Павлович, чёртов фант со своим желанием: «Стать препятствием для первого вошедшего в эту дверь», выставил меня таким дураком перед вами, – в один удар ему в зубы, на ближайшее время, пока он не вставит зубы, лишает этого наглеца всякой возможности объясняться и говорить.
Но со стороны Ивана Павловича ничего подобного не звучит, и даже скрежета зубов не слышно, и Клава начинает удивляться такой бесхребетности Ивана Павловича, кто, и так почему-то так решила Клава, крепкий, как кремень человек. Который уж точно не потерпит, когда ему преграждают путь. А тут его останавливают, и он вместо того, чтобы резко осадить перегородившего ему путь своим вопросом наглеца, вступает с ним в дискуссию.
– Эта наша новая претендентка на членство в клубе. – Говорит Иван Павлович, и как понимает Клава, то тот наглец, кто перегородил собой путь Ивану Павловичу, сейчас с ног до головы осматривает её, и поди что ещё и анализирует. А она, значит, стой и вся себя демонстрируй этому наглецу. И как сейчас же выясняется Клавой, то этот наглец запредельный наглец. И ему недостаточно слов Ивана Павловича и её осмотра, а он и не понятно на каких основаниях и что им движет, задирает Ивана Павловича новым вопросом.
– Я, Иван Павлович, спросил вас, кто это. И хотел бы получить прямой ответ на мой прямой вопрос. – Прямо слух Клавы корёжит этот наглец своим таким выставлением себя. И Клаве ничего сейчас больше не хочется, как услышать, как Иван Павлович разбивает тому лоб кулаком. Но Иван Павлович продолжает сейчас неузнаваемо себя вести для Клавы, и он не сбивает с ног этого наглеца кулаком, а он продолжает настаивать в своём хладнокровии.
– Семирамид Петрович, – говорит Иван Павлович, – разве вы не в курсе наших клубных правил. Никаких имён, пока ты не будешь принят в клуб. – И как оказывается, этого достаточно для этого наглеца, с интересным именем, и где-то уже Клава слышала это имя, Семирамид Петрович. И он, судя по всему, отступает, и собирается пропустить Ивана Павловича и вслед Клаву, но тут вдруг спохватывается и вновь преграждает путь Ивану Павловичу новым вопросом. – Иван Павлович, не обессудьте, но вы сами только что сказали, что все мы должны следовать установленным в нашем клубе правилам. А раз так, то я бы хотел увидеть те основания, по которым ваша протеже получила доступ в наш клуб.
– Ну и наглец же ты, Семирамид Петрович. – Усмехнулся Иван Павлович, и как почувствовала Клава, полез к ней в карман рукой. Здесь Клава попыталась понять, что он там у неё в кармане забыл и что он пытается там найти, – да вроде ничего такого, – как рука Ивана Павловича уже покинула пределы её кармана и звучит его голос. – Этого, я надеюсь, достаточно? – спрашивает Семирамида Петровича Иван Павлович. И этого достаточно для Семирамида Петровича, что-то недовольное пробурчавшего себе в нос.
– Так что же он ему показал?! – взволнованно вопросила себя Клава, и в этот же момент догадалась. – Тот самый рубль! Мою монету.
А Семирамид Петрович между тем собрался и от него вновь звучит каверзный вопрос. – А он случайно не ваш?
– И что с того. – С нахрапом заявляет Иван Павлович, окончательно устраняя со своего пути этого недальновидного Семирамида Петровича. После чего он запускает монету в карман Клавы, и она проводится Иваном Павловичем к стулу и там на него усаживается. После чего Клава чувствует у своего уха дыхание Ивана Павловича, где он ей шепотом даёт наставления.
– Я вас на время оставлю. Ничего не бойтесь и на все вопросы в вашу сторону у вас один ответ – молчание. Ваша сегодняшняя задача – это слушать и запоминать. – На этом Иван Павлович заканчивает шептать, после чего он, сжав руку Клавы, отпускает её и покидает пределы этого помещения. А Клава, оставленная им наедине не только с нагловатым до чересчур Семирамидом Петровичем, но и как ею здесь ощущается, с целой компанией людей не менее каверзного характера, чем у Семирамида Петровича, начинает пытаться понять, где и в какой компании людей она находится. А то, что она не сможет смолчать и проговориться, то это зря Иван Павлович на этот счёт беспокоился – повязка на её глазах не только стягивает глаза, а она по своему служит кляпом у неё во рту, и она если и способна что-то сказать, то только про себя.
И если насчёт помещения, в котором она оказалась и сейчас сидит, у неё нет особого беспокойства, – ну, какая-нибудь гостиная или столовая, – то вот насчёт той компании людей, в которой она так невольно оказалась, то ей очень сложно прислушаться к напутственным словам Ивана Павловича: «Ничего не бойся», когда с завязанными глазами ничего не можешь противопоставить этому, вполне вероятно, что агрессивному окружению. И Клава более чем уверена в том, что сейчас все люди вокруг неё, изучающим взглядом смотрят на неё и пытаются её раскусить, задаваясь вопросом: «И кто всё-таки это такая?».
– И что это ещё за клуб, в самом деле? И разве я напрашивалась записаться в него? – в возмущении на Ивана Павловича, так её подставившего, начала про себя задаваться вопросами Клава, пытаясь перебить это сковавшее её чувство неловкости под всеми этими внимательными взглядами людей вокруг.
А тут ещё с правой от неё стороны звучит очень странное для Клавы предложение. – Господа, делаем ставки.
– Что ещё за ставки? – Клава, как это услышала, тут же осела на стуле и в себе. – Они что, на меня собрались играть? – А вот это уже не вопрос, а уверенность в глубине души Клавы, принявшейся всё глубже оседать на своём месте, даже и не пытаясь предпринять меры для своего побега.
А за столом, за которым, как понимается Клавой, и она сидит, между тем идёт своё движение. Так люди, сидящие за ним, сделали свои ставки и, судя по время от времени, в своей последовательности раздающимся звукам лёгких хлопков об поверхность стола, то сейчас за столом идёт раздача карт. Когда же карты розданы, игроки берут в руки свою раздачу и затем начинается игра перекрёстных взглядов игроков, одновременно успевающих заглянуть в свои карты, а также в глаза своих соперников по игре.
– Ну что скажите, Семирамид Петрович? – со стороны, скорей всего, раздающего, звучит голос.
– Я пас. – Отвечает так близко от Клавы этот Семирамид Петрович, что Клава понимает, что он сидит буквально рядом с ней. И такое соседство ей совсем не нравится. А вот Семирамид Петрович, как немедленно выясняется Клавой, так не считает.
– Я всё равно узнаю, кто ты такая. – Неожиданно для Клавы рядом с её ухом раздаётся приглушённый голос этого Семирамида Петровича. – И лучше для тебя, если ты сама мне это скажешь, чем когда это уже будет неважно для всех нас и для тебя в том числе. – Семирамид Петрович замолкает и ждёт, когда она себя назовёт. И Клава, в общем-то, готова себя назвать, – она только одного не понимает, почему это так для него важно, и на что её имя влияет, – и она назвала бы себя, если бы всех тут присутствующих людей на себя не отвлёк раздавшийся шум со стороны входных дверей и появление здесь нового человека, до которого есть принципиальное дело у Семирамида Петровича, как впрочем, и у него до этого неуёмного Семирамида Петровича, у кого до всего и до каждого есть дело.
И этому неугомонному Семирамиду Петровичу на этот раз не понравилось то, что вновь прибывший человек опаздывает и заставляет его и всех тут собравшихся во время людей, ждать его. – Не уважаете вы нас, Ной Фёдорович. – Требовательно заявляет Семирамид Петрович. На что этот Ной Фёдорович смеет в глазах Семирамида Петровича не согласиться с такой постановкой вопроса, и он убедительнейшее просит много им уважаемого Семирамида Петровича предоставить свои часы для сверки времени.
А Семирамид Петрович всегда готов продемонстрировать свои дорогие часы и ими утереть нос всякому, а особенно Ною Фёдоровичу. Что он и проделывает, оголив руку и продемонстрировав свои часы. И как сейчас же выясняется, то Ной Фёдорович и в правду чрезмерно и по своему соизволению пользуется уважением членов клуба, запоздав на сегодняшнее заседание. Но при этом он очень умело уходит от этого вопроса, акцентировав всеобщее внимание на Семирамиде Петровиче, и не успевшего насладиться триумфом.
– Ну а если всё это не так, и ваши часы не отстают, и не забегают вперёд, то тогда можно предположить, что вы, Семирамид Петрович, недовольны самим собой или своей жизнью. А может всем вместе. Что и неудивительно, посмотри на вашу вечно недовольную физиономию. – Сказал Ной Фёдорович, переведя свой взгляд от часов на лицо Семирамида Петровича, в котором он принялся выявлять подтверждения своим словам. – И что же вас, Семирамид Петрович, так вечно не устраивает? – с задумчивым видом так интригующе задался вопросом Ной Фёдорович, что не только он сам и Семирамид Петрович, кого в первую очередь касался этот вопрос, задумались над этим вопросом, но и все здесь находящиеся люди.
И почему-то наиболее крепко задумался, а вернее, задумалась над этим вопросом Клава. Хотя почему, когда этот совершенно для неё незнакомый до недавнего времени Семирамид Петрович, ближе всех к ней сидит, и столько всего сделал для того, чтобы она сама задалась на его счёт многими вопросами. – И кто же всё-таки этот Семирамид Петрович? Что же ему так не сидится и желается всё знать? – И на этом месте на Клаву наваливается какая-то безосновательная тревога, – она вдруг не поняла, зачем Семирамид Петрович с ней так близко сближался, когда сыпал своими угрозами, – и это заставляет её резко дёрнуться рукой в сторону своего кармана. Ну а когда она запускает руку в него, то она в сердце холодеет от того, что предчувствия её не обманули – там было пусто, монета пропала.
А вот куда она пропала, а вернее, кто этому поспособствовал, то для Клавы это вовсе не секрет – это Семирамид Петрович засунул свои руки ей в карман и похитил монету.
И за всем этим вопросительным делом Клава выпала из последовательного отслеживания происходящих здесь событий, пока её не застаёт врасплох звучное хлопанье крыльев и не пойми откуда здесь взявшейся и принявшей всех тут охлопывать крыльями птицы.
– Это что за цирк такой?! – в недоумении себя вопрошает Клава, уклоняя голову от опасности в виде летающей вдоль и поперёк в разные стороны птицы, скорей всего, голубя. И как вскоре выясняется, то за появлением голубя стоял Ной Фёдорович, удивительной конструкции и харизмы человек. Любит он, видишь ли, удивить людей знакомых, а если ты к тому же состоишь с ним в одном клубе, то ты сам напросился быть им удивлённым и не скучать в одном с ним обществе.
Но всё это было прелюдия, а само интересное началось с того момента, как был открыт принесённый Ноем Фёдоровичем чёрный ящик, на время позаимствованный, по заверению Ноя Фёдоровича, у самого(!) …Ну все поняли у кого.
– Ну и что тут у нас? – звучит голос Ноя Фёдоровича. Затем следует небольшая пауза и вдруг раздаётся до чего же знакомый для Клавы звук падения монеты об стол. И то, что в этот самый момент Семирамид Петрович дёрнулся на месте, а затем с его стороны раздалось шуршание, сопровождающее его беспорядочное лазание руками по карманам, прямо указывает на то, что на стол была положена именно её монета.
– Но как? – ничего не понимая, на эмоциях задалась про себя вопросом Клава. И скорей всего, и Семирамид Петрович задался тем же вопросом, когда не обнаружил у себя в карманах этой знаковой монеты, которая так неожиданно для них с Клавой появилась на столе.
– Да когда он успел?! – нервно вопросил себя Семирамид Петрович, впрочем, догадавшись, когда возникла такая возможность у этого ловкача Ноя Фёдоровича.
– Это есть философский камень. – Видимо указывая на монету, говорит Ной Фёдорович, заставив Клаву задуматься над такой им постановкой вопроса.
– В этом определённо что-то есть. – Соглашается со сказанным Ноем Фёдоровичем Клава, перед глазами которой замелькали и при этом очень явственно, как путём использования этого философского камня вскрывалась неприглядная правда у людей, так уж вышло оказавшихся в едином жизненном пространстве с ней. Где они из милых и, в общем-то, добродушных людей, превращались в свой типовой отсыл – людей капитально устроенных и настроенных мыслить капитальными вложениями в себя. В общем, что ни на есть жадины и стяжателя. А вот Тёзка, надо отдать ему должное, с самого первого дня их знакомства не был замечен ею в такого рода отношении к земным вещам и ценностям. И ей даже казалось, что он недооценивает значимость земных ценностей, слишком романтизируя окружающую его и с некоторых пор и её жизнь. – Хочешь, я подарю тебе эту, ту, что рядом с Луной, звезду.
– Рассуждает, как все нищеброды. – Тогда ещё заметила Клаве её мама, как и все тёщи в перспективе, выдвигающая завышенные требования к своим зятьям, кто естественно не достоит их дочерей, и кого рождали на свет и воспитывали не для того, чтобы отдать их на перевоспитание вот такому первому встречному. – Ты вот для начала обоснуй и докажи нам, что достоин находиться рядом с нашей дочерью, предоставив нам свою налоговую декларацию на свой годовой доход, а там мы уже посмотрим, насколько серьёзны твои намерения насчёт нашей дочери. – Всего вероятней, что-то подобное сказала мама Клавы Тёзке, когда они для более успешного и близкого ознакомления друг с другом были оставлены Клавой наедине.
И теперь уже и не узнаешь, чем и какими цифрами аппелировал в своём ответе Тёзка, – я за ценой не постою ради вашей дочери, – но когда Клава к ним вернулась, то её прямо холодом обдало со стороны своей матери, которая всем своим видом показывала, что глаза бы её не смотрели на вот таких бесстыжих женихов, считающих, что не в материальном благополучии счастье. А в чём же тогда? Право странно и прискорбно слышать такие заявления в своём доме. –И я не сомневаюсь даже в том, что он, не имея за своей душой ничего, и тебя вскоре попытается перенастроить и заставить смотреть на окружающий мир в фокусе этой его философии типа бессеребренника. Тьфу, на него. – Мама Клавы не сдержалась и выразительно продемонстрировала, как она непримиримо смотрит на Тёзку.
– И как хочешь дочка, а моей ноги не будет в вашем доме, если ты не прислушаешься к моему настоянному на огромном опыте мнению и приведешь этого охламона к нам в дом. – И на этом пути Клавы и её родителей разошлись в своё параллельное следование, где они друг на друга со стороны поглядывали и находились в режиме ожидания какого-то знакового события, которое всё в их жизни переменит и заставит пересмотреть свою жизненную позицию на себя и друг на друга. И случившееся с Тёзкой, чем не такой знаковый случай, в результате которого Клаве был дан шанс более основательно разобраться в себе и понять, что ей на самом деле нужно и так уж ли правильным был её выбор, даже не самого Тёзки, а того образа жизни, который он собой олицетворял.
– И не пора ли тебе дочка повернуться к своей настоящей семье лицом и вернуться к себе настоящей. – Перед Клавой отчётливо и более чем реально предстала её мать, протягивающая к ней свои руки и призывающая её, наконец-то, одуматься. А Клава, осознавая себя сейчас стоящей на пороге родительского дома, где она провела всё своё беззаботное детство, где она была ограждаема от любых тревог и бед, лелеема в любви, встала как вкопанная и пыталась в себе разобраться и понять, что ей на самом деле нужно. При этом из глубины гостиной её дома детства так притягательно и заманчиво обволакивает её мысли в первую очередь, а затем всю её своей памятливой содержательностью, что у Клавы ноги сами так и просятся сделать шаг вперёд и попасть в мир детства, где всё там существует только для неё и ей ни в чём не будет там отказа.
– А как же Тёзка? – задаётся вопросом Клава. – Да забудь, как и он тебя давно забыл, раз и не пытается с тобой связаться. – Со всей своей мягкостью отвечает показавшееся в проходе дверей, там, в гостиной стоящее её любимое, такое мягкое кресло.
– Я так не могу. – Клава, тем не менее, стоит на своём, на месте, и сопротивляется всему этому искушению. И тогда на пороге дома, как бы мимоходом проходя, появляется её отец, человек очень не простой, как о нём говорят люди его знающие, и особенно с ним сложно иметь дело потому, что он человек выше среднего роста и не всегда поймёшь при разговоре с ним, что он делает – задирает свой нос умышленно, чтобы выказать и подчеркнуть себя, как человека снисходительного к вам, ничтожеству, или это от природы так всё в нём выглядит задиристо. И отец Клавы, как она его знает, никогда ничего не делает без умысла, и раз он здесь и сейчас появился, то за этим лежит какая-то его задумка. И как сейчас же выясняется, то это так.
– А, это ты. – Наткнувшись взглядом на Клаву, с долей удивления заявляет отец Клавы, как будто её появление здесь и сейчас было для него неожиданным, и он там, в гостиной, был не в курсе её появления. – А я как раз о тебе и обо всей этой приключившейся с твоим Тёзкой истории думал. – Пребывая в задумчивом виде, рассудительно заговорил отец Клавы, время от времени бросая на неё фиксирующий её взгляд. А Клава, зная, что никому не говорила о пропаже Тёзки, совсем не удивлена такой информативности своего отца – она также знает, что он всё обо всём и обо всех знает, и более информативного человека на свете она не знает. Чему ни мало способствуют имеющиеся у него для этого финансовые и умственные возможности, и инструменты для достижения хотя бы вот таких целей.
Ну а то, что она за поддержкой в вопросе поиска Тёзки не обратилась к нему, то тут так просто на этот вопрос не ответишь, зная его отношение к Тёзке и её выбору его. А не захочет ли он его не найти, взявшись за его поиск по её просьбе, или же так и в таком виде его найти, что ей тут же захочется его никогда не видеть и навсегда потерять. В общем, много тут возникает вопросов, стоит ей рассмотреть такой вариант своего обращения за помощью к своему отцу.
