Игорь Сотников
Апокалипсис в шляпе, заместо кролика
И Леонелла уже было начала склоняться к этому выводу, как в этот момент Клава покидает пределы помещения офиса, и когда дверь за ней звучно захлопывается (а может это такой показательный эффект вышел), то до Леонеллы, на миг оглушённой этим захлопыванием, доносится голос высокого человека. – Пригласите её ко мне на завтра. – И на этом всё, точка в этом вопросе.
И теперь всем нужно поспешать за высоким человеком, чьё время слишком дорого, чтобы его задерживать и тратить его более чем он это посчитает нужным, и кто уже выдвинулся дальше, в сторону спуска с лестницы вниз, чуть ли не на один уровень с рядовыми сотрудниками компании. А рядовой сотрудник компании, при всём своём внешнем приличии и почтительности к вышестоящему начальству, это всегда неизвестность и значит, головная боль для его начальства, как для Леонеллы Лисс.
Вот захоти высокий человек, – и это его полнейшее право и прерогатива, и никто ему возразить в этом и в каком другом хотении не посмеет, – проверить на сообразительность свой подчинённый персонал, задав ему до каверзности самый простой вопрос: «Как дела?», то Леонелла Лисс более чем уверенна, что тот, к кому обратится с вопросом высокий человек, однозначно подведёт и опозорит её своим не просто невнятным ответом, а он плюс ко всему этому, умудрится проявить такую невоспитанность поведения, что хоть стой, хоть падай (его-то увольняй однозначно).
И не успеет Леонелла подать знак вопрошённому сотруднику, как он уже вот он, вгоняет её в ступор своим ответом, который он ещё и подаёт с самым своим умным лицом. – Никто не завидует. – Говорит этот умник, всегда подчёркивающий свой философский склад ума, из глубины которого он смотрит на высокого человека и пытается выглядеть в нём отклик на свой ответ. А если на его, то есть на месте вопрошаемого сотрудника, оказывается не менее трагическая для Леонеллы личность, гомерический рифмоплёт, то тут и слов никаких нет, как реагировать на его ответ: «Пока не родила».
В общем, нет никакого доверия к рядовому сотруднику, и от него только и ждёшь, как только всякой неприятности. И у Леонеллы в связи со всем этим только один возникает вопрос: «Вот зачем высокому человеку всё это надо?». Неужели, хочет проверить её стрессоустойчивость в первую очередь, а уж во вторую профессионализм. Что может быть и так, но… Не верит она во всё это.
А если высокому человеку, к примеру, на пути встретится такой сотрудник, кто не пожелает ему ответить на его вопрос. Что может и до невозможности невероятно, но мало ли что бывает, и как говорят, и палка раз в тысячу лет стреляет. И этот непостижимый человеческим умом субъект, рядящийся под рядового сотрудника компании, вместо ответной благовоспитанности на вопрос высокого человека: «Как дела?», возьмёт и как бы впопыхах заявит: «Некогда мне тут болтовнёй заниматься. Дело нужно делать, а не трепаться». После чего он поворотит свой нос от высокого человека, между прочим, его работодателя, и вперёд на выход в сторону, типа по делам.
А высокий человек и все его сопровождающие лица, теперь стоят, как оплёванные, и сказать ничего не могут. Ведь по сути этот непостижимый человеческим умом субъект, рядящийся под рядового сотрудника, дело говорит, и по форме ему и возразить нечего. Тогда как всё внутри возмущается и негодует. И больше всех, конечно, негодует и чувствует неловкость, так это высокий человек, который, быть может, и добивался такого своего высокого положения лишь с одной целью – никогда не чувствовать себя неловко перед лицами других людей, а вот они пусть как раз себя так чувствуют. А тут такая неожиданность и неприятность. И получается, что вся его жизнь насмарку и нужно всё начинать с нуля.
Но высокий человек никому виду не показывает, что он раздасован, а он с непроницаемым лицом проводил этого и не пойми, в общем, кто такого, и дабы не давать повода своевольно мыслить своим заместителям и сопровождающим лицам, многозначительно говорит. – Вот такие целеустремлённые и трудолюбивые сотрудники нам нужны. – После чего строго так, с непонимающим видом (а вы то, что тут бездельничаете) смотрит на своё окружение, которое вечно слоняется вслед за ним, и ничего никому не говоря, быстро покидает помещение офиса.
А оставленные высоким человеком на произвол своей судьбы и непонимания всего тут произошедшего его заместители и окружение, стоят крайне удручённые и как будто с небес опущенные, переглядываются между собой и понять ничего не могут. Но при этом все они испытывают крайней степени злость к тому трудоголику, который их тут всех одновременно выставил в качестве посмешища и бездельников.
– Прибить этого гада мало! – практически единодушно мыслят все эти начальствующие лица. И они бы прибили этого гада, выгнав его взашей с работы, но сейчас это, пожалуй, невозможно сделать, так как высокий человек взял на заметку этого трудоголика, и теперь он будет им постоянно помыкать их при всяком случае. Он для него отныне будет служить неким квалификационным мерилом, по которому он будет мерить всех своих подчинённых.
– Вот вы, Аристарх Виолетович, – обратится на совещании к одному из своих замов высокий человек, прохаживаясь по своему величественному кабинету, – говорите, что не успеваете по срокам. – Здесь высокий человек остановится прямо за спиной, сидящего на кресле белого как полотно Аристарха Виолетовича, внимательно окинет сверху его лысину (а Аристарху Виолетовичу из-за спины ничего не видно, что там сзади делается, и он начнёт краснеть лицом от напряжения), и посмотрев через призму плеши Аристарха Виолетовича на членов совета директоров, начнёт вгонять в стыдобу Аристарха Виолетовича, приведя в пример того трудоголика с именем Дормидонт Евлапиевич.
– А вот Дормидонт Евлапиевич, как что-то мне подсказывает, – с великолепным знанием этого Дормидонта Евлапиевича говорит высокий человек, судя по его виду, – никогда бы не согласился с такой постановкой вопроса: «Успеем или не успеем?». А он бы спросил только: «Сколько?», и пошёл бы дело делать. М-да. – Многозначительно дакнул высокий человек, пройдя до своего кресла. Оттуда он ещё раз, может быть, самый последний для Аристарха Виолетовича на него посмотрит, и спросит этого несговорчивого Аристарха Виолетовича:
– Ну так что скажите, наш неразумный Аристарх Виолетович?
А для Аристарха Виолетовича всё это звучит, как дурак ты Виолет, раз родил такого сына, а затем Аристархович. И он просто кипит внутри себя в бешенстве, естественно на этого Дормидонта Евлапиевича, кого бы он голыми руками придушил. Но он держит себя в руках и пока только себя душит в ногах, вцепившись в них руками.
– Я попробую управиться. – С трудом выговаривает Аристарх Виолетович.
– Вот и отлично. – Расплывается в улыбке высокий человек. – А если вы себя подведёте, то я думаю, вам не нужно говорить, кто займёт ваше директорское место.
– Дормидонт Евлапиевич! – скрежетом зубов сдерживается рок этого имени из уст начальствующих лиц.
И вот что из всего этого получается. Высокий человек как бы по своему праву, но чисто случайно, заварил всю эту кашу с игрой в демократию, где он нарвался на этого совершенно невоспитанного типа, Дормидонта Евлапиевича, и в результате чего испытал душевную неловкость. А за всё это теперь отвечай совсем другим людям, которые тут совсем не причём, и они его всегда от этого шага отговаривали, заявляя, что все отчёты при них и они сами есть производное от рядового сотрудника.
Но ладно со всем этим. А сейчас между тем, всё это осталось позади. И не только по времени, но для Клавы и в пространственном измерении, плюс двери офиса, выйдя в которые, она как будто оказалась в другом измерении. По крайней мере, ей так показалось, и для этого, в общем, были свои основания. Здесь, за пределами офиса, из-за такой не сконцентрированной на одном квадратном метре многолюдности, всё казалось так широко и просторно, что у Клавы сложилось такое впечатление, что её обдало широтой пространства со своим неизменным ветром. И хотя коридор не такая уж и широта пространства, а воздух из кондиционеров, это только искусственная вентиляция лёгких помещений, всё же она обманулась, и у неё от этой свежести и новизны немного голова закружилась.
Но Клава полна решимости идти до конца, – правда, что это для неё значит, она не знает, – и она не задерживается на месте, а прямиком идёт вперёд, куда глаза глядят. И как оказывается, зря. А всё потому, что новая реальность или пространственная действительность, как бы она не была не отдалённа от той реальности, из которой вы только что вышли, – например, из одной комнаты в другую через дверь, – несёт в себе, может и не столь явные, но, тем не менее, свои притёртости, к которым нужно приспосабливаться. В общем, прежде чем куда-то соваться, не плохо бы осмотреться по сторонам. А иначе обязательно на кого-то или на что-то наткнёшься.
Но как уже говорилось выше, Клава находилась в состоянии душевного подъёма, с высоты которого и себя-то мало замечаешь, а что уж тут говорить об окружающих, которые должны просто сторониться, когда ты им навстречу, такой весь на подъёме идёшь. Правда, это только в частичных случаях срабатывает, а так в основном ты нарываешься на чей-то другой, не менее чем у тебя подъём характера.
Что на одном из коридорных поворотов здания и случилось с Клавой. Правда, не сразу. И поначалу ей в некотором роде везло, и никто не нарывался на встречу с ней лоб в лоб. И если кто-то и бывало, что зазевался, отвлекаясь на разговор по телефону, то в самый последний момент он замечал перед собой нечто, не укладывающееся в обычный порядок вещей в виде Клавы, и это отводило его в сторону. И так до тех пор её ход был свободным и успешным, пока на её пути не встал вначале поворот, а затем она и моргнуть не успела, как её в момент сбил с ног вдруг выскочивший из-за угла, весь впопыхах, с телефоном в одной руке, с папкой бумаг в другой, клерк при высокомерии. А такие как они, своей спешкой все свои действия объясняют.
И даже есть некоторая уверенность в том, что он и не заметил того, на кого он так внезапно наскочил, выскочив из поворота, а затем уронил на пол, то есть Клаву. А это его: «Сорри», по уходу от осевшей на пол Клавы дальше, если не издевательство, то, что же. А Клаве, сбитой не просто с ног, а приземлённой действительностью на землю со своей высоты вдохновения, где она к тому же ногами ударилась, и плечо, на которое налетел тот наглец у неё болит, не просто всё это обидно, а она вновь себя почувствовала раздавленной и без всяких сил, готовой в любой момент расплакаться. А он тут вместо того чтобы подать руку, отмахивается каким-то там «Сорри». Да что это ещё такое.
И Клава, сидя на заду, куда её так быстро и с быстрого ходу усадил этот пешеходный молодчик, огляделась по сторонам, чтобы оценить окружающую обстановку, и заметив, что находится здесь одна, собралась было дать волю своим чувствам, как она это умеет и не раз уже была в этом плаксивом виде замечена, как вдруг на полу рукой нащупывает некий предмет, который заставляет её обо всём забыть и перевести всё её внимание на себя.
– Хм. И откуда ты тут взялась? – подцепив за края монету, подняв её с пола, и поставив перед собой, задалась вопросом Клава, глядя на очень ей знакомую монету, которая не просто поблёскивала в свете огней местной иллюминации, а казалось, что она каким-то и не поймёшь каким зрительным образом, подмигивала ей. Ну а так как любая монета, если обратиться к ней с вопросом, всегда даёт ответ только фигуральным способом, в виде брошенного жребия, но при этом, что интересно, за её ответы расплачиваться всегда приходиться её владельцу, то, скорей всего, только самой Клаве придётся искать ответ на этот свой вопрос. Чем она и занялась, забравшись свободной рукой в карман своего пиджака. По итогу обыска которого выясняется, что это её монета, и она (монета) при столкновении с тем типом просто выпала из кармана.
– Тогда остаётся понять. – Глядя на «орёл» монеты, рассудила Клава. – Что же этот выпавший жребий значит. – И только она это сказала, как откуда-то спереди ей в глаза бросается блик яркого света. Клава фокусирует свой взгляд в сторону этой проявившейся яркости и видит в дальнем углу, у стены установленный принтер. И судя по его подаваемым световым сигналам, то с ним совсем недавно работали.
– Это что? Знак? – задалась вопросом Клава, подымаясь на ноги, и выдвигаясь в сторону подмигивающего ярким огоньком принтера. При этом Клава не так уж и сильно к нему спешит, а она в некотором роде осторожничает, не забывая поглядывать по сторонам, где может быть появится человек в деловом костюме, кто забыл конфиденциальные документы в этой многофункциональной машине (там, и принтер, и сканер, и ксерокс помещались, в общем, три в одном существовало) и захочет их сейчас забрать. Но никого в таком, да и в каком другом качестве не появился, и Клава вот уже стоит совсем рядом с этим аппаратом и теперь вся во внимании к нему, – что он там для меня несёт?
Но стороны в нём ничего лишнего или забытого не замечается (лоток пуст), и Клава решает вникнуть в суть проблемы поглубже, а если точнее, то открыть его крышку и посмотреть, что там, да как. А вот здесь-то её ждёт сюрприз. Так на прозрачной поверхности этого аппарата, используемой в качестве рабочего стола и который просвечивается световым бегунком, чтобы сосчитать информацию со сканируемого документа и переслать его в свой мозговой центр для обработки и на основе этих данных сформировать свой массив данных уже в цифровом виде, где этот световой момент, скорей всего, и подмигнул Клаве, обратив её внимание на себя, лежал лист бумаги, чистой поверхностью вверх.
Клава, понимая, что лицевая часть, с информацией на ней, находится с другой стороны этого листа, уже по привычке, выработанной за последнее время на этой своей работе, оглянулась по сторонам, и только после этого с осторожностью взялась за лист бумаги по его краям.
Ну а когда лист бумаги оказался у неё в руках, да ещё и лицевой стороной, то она не увидела на нём ничего, в общем-то, особенного – там, в самом верху, где, как правило, на документах и располагаются реквизиты организации и её юридический адрес, было отпечатано две строчки, с указанием некоего адреса и времени простановки этой информации. И первое, что можно было подумать, посмотрев на этот лист, так это то, что аппарат распечатал только одну «шапку» некоего юридического документа организации, а затем что-то пошло не так и на этом всё.
Но Клава совсем не так поверхностно восприняла предоставляемую на этом листе информацию. Она несколько раз прочла указанный на листе адрес, затем, что за бунтарство и неожиданность, взяла и разорвала лист бумаги с последующей отправкой в корзину для бумаг того, что от него осталось, и посмотрела на ручные часы.
– У меня в запасе ещё есть время. – Проговорила Клава, посмотрев в сторону своего офиса. – Я думаю, что ни у кого вопросов не возникнет насчёт моего сегодняшнего раннего ухода домой. – Рассудила Клава, окинув себя полновесным взглядом со стороны. – Домой я, пожалуй, уже не успею. Придётся заехать по пути в какой-нибудь магазинчик. – Подвела итог своему рассмотрению Клава, набирая по телефону номер такси. После чего она, дабы встречные люди не сильно ей бросались в глаза со своим удивлением, если они, конечно, сумеют отвлечься от самого себя, сама углубилась в занятость собой и своими делами на ходу к выходу из здания, – она принялась набирать в поисковике тот адрес с листа бумаги, – и таким образом, даже и не заметив, как вышла из здания, оказалась вначале в такси, а затем у входа в один из торговых центров.
А вот почему она решила, как уже можно догадаться, сменить свой гардероб на более что ли цельный, именно в большом торговом центре, где народу и в будний день дополна, а не где-нибудь на окраине города, в каком-нибудь индивидуального пошива и потребления бутике, где посетитель столь редок, что каждому покупателю предоставляется индивидуальный подход и он всегда прав, в отличие от современных конгломератов моды, взявших себе за моду, не просто поучать носителей модных брендов и людей далёких от повседневной жизни, живущих в виртуальном мире моды, как им жить, что им носить и что при этом есть, чтобы влезать в их одежду, а они теперь взялись за формирование нашего вкуса и всё в этом роде, то это не только потому, что она рассуждает категориями трендов, а ей вдруг захотелось бросить вызов местным приличиям и правилам.
– Посмотрим, как они меня тут примут. – Захлопнув двери такси так крепко, что таксист на этот раз уже оконтузился от звукового оглушения (до этого он визуальным видом Клавы был разобщён с самим собой и поэтому вёл автомобиль несколько нервно), рассудила Клава, с вызовом посмотрев на крутящиеся двери торгового центра, с хищным оскалом поджидающие её, чтобы заглотнуть в себя.
– А, впрочем, не буду смотреть. Пусть лучше они на меня смотрят. А я буду только посматривать. – Клава быстро себя поправила и наконец, сделала первый, а затем второй, третий, и так далее шаги навстречу ко входу в здание этого торгового центра.
Правда, как с первых шагов на пути к своей цели оказалось, то не так легко воплотить в жизнь задуманное. И как только Клава вступила на эту дорожку, где все на неё будут смотреть, а она будет только посматривать в ответ, то тут же действительность в виде зеркальных окон здания торгового центра попыталась указать Клаве на её самонадеянность и своеволие в таких своих воззрениях на себя и на окружающий мир. Мол, как хочешь там про себя думай, но я тебя всё равно отражу в своих стёклах, и ты ничего с собой не сможешь поделать, и будешь смотреть на себя.
И, пожалуй, на этом первом этапе Клаве ничего другого не оставалось делать, и ей пришлось подчиниться очевидности, которая смотрела на неё со всех зеркальных поверхностей здания торгового центра, и при этом ей пришлось не только посматривать, а всей собой отвечать на увиденное, которое находилось в цепкой связке с ней – куда она повернёт голову, туда и отразится и её отражение, как она шагнёт, туда шагнёт и её зеркальный дубликат, в общем, всё между ними было едино и практически никаких противоречий.
Впрочем, взгляд на себя со стороны оказался полезен для Клавы, и она, по крайней мере, знала, что от себя ждать и что собой представляет в этой новой для себя конфигурации, на которую у неё всё времени и возможности не было посмотреть в полный рост и со стороны, среди присутствия людей (а вот страх был, и она им и руководствовалась, всё не находя времени).
Между тем Клава оказалась внутри торгового центра, где стоит особая атмосфера, на подобие той, что стоит на вокальных площадках – здесь такая же хорошая акустика и околомузыкальные расхождения и перешептывания из зрительного зала, в ожидании для себя впечатлений, которые даёт представление.
Так что Клава, прежде чем выдвинуться дальше, вначале прислушалась к звукам, которыми сегодня наполнен этот центр в некотором роде творчества, и по исходящим от каждого пути звукам, принялась выбирать для себя дальнейшую дорогу. А так как здесь путей и дорог превеликое множество, и среди этого множества дорог и путей запросто можно заплутать, то её не спешка и такая основательность подхода к выбору пути, очень даже благоразумное решение. Ведь этот торговый центр есть по своей сути лабиринт, системная структура, в задачу которого входит заплутать человека до сведения счётов с самим собой. И не просто в пространстве, а в своей голове, чтобы он подрастерял в себе всю свою самоуверенность и апломб, и в итоге разориентировался в пространстве. И тем самым осознал, что пока что не он венец мироздания.
А торговый центр, это не простой лабиринт, где на твоём пути стоят физические преграды в виде стен и тупики, а здесь все эти ограничения чередуются с мысленными тупиками и заблуждениями. И хотя выход из лабиринта всегда один, – там же где и вход, – со временем заплутавшие здесь люди, пытаются отыскать выход из того тупика, в котором они вдруг себя ощутили (лабиринт их уже не волнует), вообще в другом пространственном месте.
Вот и Клава, не раз посещавшая такого рода лабиринты, дабы не впасть в одну из ошибок, ожидающих путника на его пути в этом лабиринте, решила прощупать его стенки на звуковую константу. Это ведь только пустые в себе помещения несут в себе отзвук пустоты. А вот наполненные своим вмещением помещения, в себе всегда созвучны тому, что они в себе несут.
И вот этим распознаванием тональности звучаний того, что в себя вместило всю тут вокруг, Клава по заходу сюда, в здание торгового центра, и занималась. И звучащая со всех сторон фоновая музыка, никого не должна ввести в заблуждение. Её предназначение заключается лишь в том, чтобы смягчать тональность содержательности предлагаемого для покупательского рассмотрения предложения, которые с виду всегда привлекательно выглядят и притягивают ваши взгляды, но как только на ценник посмотришь, то он почему-то всегда кусается. И это всё работает по формуле: «Степень вашего желания приобрести товар находится в обратной пропорциональности к степени вашей возможности для этого».
– А у меня-то, что есть в наличии? – уловив этот витающий в местной атмосфере отзвук местных требований, вопросила себя Клава, полезши себе в карман пиджака. Откуда вынимается то, что осталось со сдачи от такси, и Клаве совершенно уверенно считается, что из того что у неё есть, никак не хватит, чтобы себя приодеть.
– И что делать? – с некоторой предопределённостью задалась вопросом Клава, уже затылком поглядывая на выход из центра. Но Клава, свободной рукой нащупав в другом кармане знаковую монету, не последовала вслед за своим затылком, а она вынула монету и, посмотрев на неё, приняла другое решение.
– Спросить советчицу. – Проговорила Клава. И, подкинув монету, так сказать, положилась на неё. Но, как всегда, со своими особенностями – она только чуть приоткрыла ладонь руки, куда была подловлена монета, и, заглянув в неё, хищно так обрадовалась. После чего убрала монету обратно в карман и прямиком выдвинулась в сторону эскалатора, от которого она начала вести странный отсчёт. Который вначале привёл её на третий этаж, ею подсчитанный, как 37 ступенька под небеса, после чего она выставила вперёд руку, и, сфокусировавшись во взгляде, отложила от неё вправо угол неизвестного цифрового значения, ею называемый «Косой взгляд». По направлению которого, она, хоть и не напрямую, а выдвинулась дальше вперёд.
Ну а дальше у неё по ходу дела и по своему ходу, в ход пошёл шаговый счёт. При этом она шла вперёд не так, как обычно люди ходят, осмотрительно и во все глаза, а она посчитала зачем-то нужным закрыть свои глаза, и в таком, небезопасном для себя ладно положении, но для сторонних прохожих такое неожиданное для них столкновение, не всегда может быть приятно и ими истолковано благоразумием, а не явной дуростью этой странной дамочки (странные люди женского рода только так и называются), выдвинулась по одному из коридоров торгового центра.
Типа на звук и куда меня судьба в итоге приведёт, а может быть и натолкнёт на заскучавшего от своей жизни без забот принца, какого-нибудь Альберта, кто до тоски смертной заскучал кататься на своих шикарных яхтах, играть в это опостылевшее поло, а уж править своей страной, хоть и маленькой очень, но всё равно очень гордой и с претензиями на самодержавие (вот давеча вызов бросили одному королевскому двору, не пустив их посла в казино играть; по недипломатическим источникам стало известно, что он шулер отменный) и вовсе осточертело по самое не могу в одиночестве.
А вот если бы ему попалась такая девушка, кто была бы первая писаная красавица и при этом не дура, а очень стильная (поэтому он и здесь) и разбирающаяся в мужчинах, то он бы перестал хандрить, и есть своя вероятность, что пересмотрел бы свой статус самого завидного жениха во всех Европах и само собой холостяка.
А чтобы стильные и привлекательные девушки, к тому же не дуры, уж слишком не увлеклись быть не дурами (есть такие умницы), – а его статус принца к этому не только обязывает, но и в некотором роде несёт в себе искус быть неискренней, заставляя предпочитать в нём его королевский статус перед его мужской природой, – то он на первый раз обязательно скрыл бы своё королевское происхождение и представился бы только видным мужчиной, Альбертом. А если она спросит, чем он занимается, то он без всякой самоиронии и без какого-либо апломба скажет: «Я, это…альпинист. Знаете ли, люблю забираться на горы и ставить перед собой трудновыполнимого качества, наисложнейшие задачи», и при этом так многозначительно на неё посмотрит, что не понять его намёка на что-то большее в их отношениях, если ты не дура и красавица, нет никакой возможности.
Что, конечно, интересно и внушает разные интригующие мысли насчёт этого видного мужчины Альберта, и ему даже хочется сразу во многом довериться. Но Клава, к примеру, та именно девушка, кто встал на пути счастья принца Альберта Второго (Тёзке значит, можно натыкаться на принцесс, а Клава спрашивается, чем хуже?), а так он здесь гостит под именем Альберта Инкогнито (вот такой креатив у его службы безопасности; под итальянца, не без своих вокальных данных, его замаскировали), посчитает нужным не удовлетвориться одним знанием хобби этого видного мужчины. И если у видного мужчины Альберта имеются на её счёт серьёзные намерения, то ей бы желалось знать, не то что бы источник его доходов, а хотя бы его профессиональную квалификацию. Не шибко жалует Клава бездельников.
– А чем вы по настоящему, в повседневной жизни занимаетесь, когда спускаетесь с гор? – вот так просто спрашивает Клава видного мужчину Альберта и в его теле принца. И надо сказать, что этот вопрос Клавы определённо пошатнул позиции видного мужчины Альберта, который вслед за принцем Альбертом осел в ногах от такого малодоверительного подхода к себе. Он-то привык, что его только слушают и если спрашивают, то только о его желаниях (когда полдничать желаете или когда готовить экипаж на выезд), а тут прямо вмешательство в его личную жизнь.
– Да таким темпом она скоро будет требовать от меня отчёта в моих действиях! – всё возмутилось в видном мужчине Альберте, особенно принц, призывающий немедленно поморщить нос и покинуть эту не дисциплинированную на любопытстве гражданку чужого отечества и нашему уму не поддающуюся разумению. Но на этот раз в Альберте возобладала его природа видного мужчины, которая требовала от него не оступаться от этой строптивой гражданки, и попытаться завоевать её хотя бы доверие.
– Ладно, пробуй. – Усмехнулся принц внутри видного мужчины Альберта. – Вот только мне уж больно интересно, за кого ты себя выдашь, если ты никогда не работал. И профессии у тебя, по сути, нет никакой. – Принц внутри Альберта, явно поднаторевший в дворцовых интригах, сразу начал интриговать, загоняя Альберта в тупик.
Но Альберт, видный мужчина, не хуже принца разбирается в хитросплетениях той мысленной деятельности, на которую в своих рассуждениях опирается принц. – Ты меня тут не путай. – Сбивает гонор принца видный мужчина Альберт. – Скажу, что я архитектор. Вот и всё.
– А если она потребует доказательств. Сам видишь, какая она настырная. Мол, спроектируй мне чего-нибудь. То, что тогда? – принц всё-таки неподражаем, раз готов вставлять палки в колёса самому себе в виде видного мужчины Альберта. Но на Альберта, где сядешь, там и слезешь. – А я скажу, что я не простой архитектор. А я специализируюсь на проектировании будущего для вот таких как вы, красивейших из всех девушек на свете. – Заявляет Альберт. И принц вынужден признать большую ловкость этого видного мужчины Альберта.
– А я тебя и недооценил поначалу. – Уважительно покачивает головой принц. После чего подталкивает Альберта на ответ Клаве. – Давай, предисловь. – И видный мужчина Альберт находит подход к Клаве, выказав себя большим стратегом в деле обрисовки безоблачного будущего для девушки полной надежд на своё будущее.
– Остаётся только найти этого принца. – Пробубнила себе в нос Клава, всё же через прищур глаз поглядывая перед собой. И судя по тому, как Клава изучающе рассматривает встречных людей или в одном с ней направлении идущие спины людей, то она знает, чем руководствоваться в поиске спины именно принца. – Спина принца, хоть и не столь широка, как у настоящего рыцаря, но за ней чувствуешь защиту и надёжность. – Примерно что-то такое и в такой разумной степени размышляла Клава, делая оценочный разбор встречных лиц и спин людей. Где больше внимания ею уделялось спинам, а не лицам людей. Так как по ним сразу же можно было определить степень надёжности их носителя. И здесь принималась в расчёт не одна только широта души и плеч носителя этой спины. А тут в один её взгляд на спину человека, сразу же многое скрытного виделось и в итоге учитывалось.
И если на первых шагах по этой торговой улице, освещённой со всех сторон светом ярких огней и витринами бутиков со своими призывными предложениями и обязательным элементом для всякого торгового пространства, манекенами, Клаве ничего подходящего не попадалось, и она уже собралась было в дальнейшем положиться на другой вариант своей судьбы, как в этот момент, – и это уже не случайно, а так в таких случаях всегда и бывает, – её взгляд наталкивается именно на то, что полностью соответствует её воззрениям на спину принца.
И Клава, не сбавляя своего хода, только успевает возбуждённо проговорить: «А вот это уже что-то», и сама того не замечает, как настигает эту широкую спину статного и представительного господина, двигающегося впереди вальяжной походной, то есть такой, с какой все принцы перемещают себя по этой грешной земле, и чуть ли не вбивается головой ему под лопатку.
Ну а принц от такой неожиданности всё-таки слегка струхнул, – он впал в бледность и одёрнулся в себе, когда Клава уткнулась ему в спину носом, – но при этом не дальше и не больше чем это обязывает дисциплинированность быть воздержанным на эмоции, не трусливым человеком. К тому же принц был не один, а с товарищем, может и не таким как он высокородным (из каких-нибудь маркизов), но, тем не менее, это обязывает его быть невозмутимым ко всякой, в том числе и сзади напасти.
И этот принц, когда первые эмоции схлынули при виде той, кто стал источником нападения на его спину сзади, – он вместе с товарищем маркизом де Скрупулёз, с лёгким недоумением и недоверчивостью в лицах вопросительно смотрели на Клаву, – собрался было поинтересоваться у неё: «Как это всё понимать, гражданка? И не думаете ли вы, что ваша незаурядная наружность и вид, даёт вам право наскакивать на понравившихся вам людей?», но не смог, сбитый с толка тем, что она тут вдруг продемонстрировала.
