Игорь Сотников
Апокалипсис в шляпе, заместо кролика
– Это спорно. – Говорит Валентин. А вот Ромыч, как раз в этом случае даже не сомневается и готов если что, то и поспорить. – Только не в случае с ней. – С такой самоуверенностью это говорит Ромыч, что у Валентина, оторвавшегося от наблюдения, закрадываются свои сомнения на счёт Ромыча и этой девушки – а случаем Ромыч с ней не знаком, а может он её родственник.
И Валентин, желая немедленно прояснить ситуацию с родственными связями между Ромычем и этой девушкой (но они всё же ничтожно малы, а иначе бы эта девушка совсем не понравилась Валентину, если она была хоть чуточку похожа на Ромыча, человека хоть и не страшного, как Валентин лицом, но в нём было столько для Валентина несваримого, чего Валентин с трудом терпел), задаётся вопросом. – А откуда такая уверенность? Ты что, с ней знаком?
– С ней может и нет, но я знаком с таким женским типажом. – Ромыч не может без того, чтобы не отличить себя как большого знатока женского пола, с которым он на ты.
– Ну что ж, посмотрим. – Окинув оценивающим взглядом Ромыча, сказал Валентин и вернулся к трубе. А там уже никого, и Валентин вынужден вернуться к Ромычу. У которого, между тем, есть к нему ещё вопросы.
– Так кого всё-таки выберем? – по делу спросил Валентина Ромыч.
– А на кого одна из них нас выведет и укажет. – Ответил Валентин.
– Этот алгоритм я уже понял. – Сказал Ромыч. – Я же спрашиваю о том, кто нас поведёт к итоговому выбору.
– Сейчас посмотрим, что-нибудь, да подберём. – Простодушно говорит Валентин. А вот Ромыч, как оказывается, относится к этому делу куда как серьёзней, нежели Валентин. И он интересуется у Валентина, по каким критериям они будут вести свой отбор и вообще, объясни мне, Валентин, на какой измерительный инструмент, окромя только этой трубы, мы будем опираться в своём выборе. А Валентин и вправду так далеко не заглядывал, он-то думал обойтись подручными средствами, – своим зрительным и умственным глазомеров, – а тут вон какое, как оказывается, не простое дело. Но к этому выводу он не сразу пришёл, а пока он беспечно говорит Ромычу: «На глаз», в ответ на его вопрос: «И как мы будем определять того, кто нам подойдёт?».
И понятно, что Ромыч сначала и слов найти подходящих (не цензурируемые не в счёт) не может в ответ на такую самонадеянность Валентина. Которому, как оказывается, и он от этого не отказывается, а смеет утверждать, одного взгляда достаточно, чтобы всё, всё понять о первой встречной им представительнице женского пола. А они, между прочим, себя позиционируют с загадкой из загадок человечества, к которой доступа без их разрешения и быть не может. А тут такой зрячий и совершенно этого своего дара не стесняющийся Валентин и не пойми откуда выискался, которому, не только разрешения для разгадки их тайн не нужно, а он и спрашивать об этом никого не будет, и он на глаз их за раз щёлкает.
И вот, к примеру, попадётся ему на пути совершенно случайно и, при этом не зная и даже не догадываясь о том (а иначе бы об него не встретились и не столкнулись в парке, на не разойтись тропинке), кто этот Валентин, со вздохом страха волнующий женские сердца своим видом, а уж затем взглядом на них, девушка примерных качеств, которые частенько про себя и редко вслух, ставят в пример друг другу тётки беспримерных и безмерных притом качеств у себя в отвисших боках. И не успевает эта спортивная девушка что-либо сообразить или хотя бы вздохнуть порцию кислорода, – она занималась пробежкой, – как Валентин уже на неё взглянул и значит приметил.
И эта девушка спортивного телосложения, и внешней красоты в ней тоже немало, до этого момента всё о себе знающая и располагающая на свой счёт некоторыми ожиданиями, – я создана для самого лучшего и на меньшее я ни за что не соглашусь, – в один взгляд на Валентина, а для него человека до умопомрачения жуткого и страшного, тут же в себе потерялась и уже не готова так упорно отстаивать эти свои хотелки. И она будет не прочь пересмотреть на себя эту свою не сдвигаемую позицию, если этот жуткий тип будет настаивать. В общем, умеет Валентин сглаживать шероховатости непонимания между людьми, а не как такие как Ромыч говорят: Валентин ещё одну бедную овечку своим взглядом сглазил.
Ну а Ромыч, имея на всё иные и большей частью отличные от Валентина взгляды на окружающее, – он не подавляет волю сторонних людей, как Валентин, а принимает их, как есть, давая им развиваться согласно своим целеустремлениям, – и он с долей ехидства даёт ответ Валентину. – Вот как! – типа озадаченно усмехается Ромыч. – Да ты у нас человек уникум. – Здесь Ромыч становится серьёзным, и он спрашивает Валентина. – И ты считаешь, что этого достаточно? – А Валентин иначе и подумать не может. – А что не так? – удивляется Валентин в ответ.
– Что не так я, быть может, пока не знаю, а вот сомнения по поводу этого измерительного прибора, у меня всё же имеются. – Ответил Ромыч. А Валентин всегда знал, что Ромыч не так как он крепко стоит на ногах и оттого, его позиция не всегда непоколебима и покачиваема сомнительными вещами, как сомнения. И Валентин, знаково улыбнувшись, лезет в карман своего плаща и вынимает оттуда футляр, вручённый ему Ноем. Чем вызывает заинтересованность Ромыча, который теперь не сводит своего взгляда от этого футляра и порывается спросить Владислава, что это такое.
Но Валентин для того и вынул футляр, чтобы показать его содержимое Ромычу, а затем подивиться тому изумлению, в которое войдёт физиономия Ромыча, когда он увидит, какой предстаёт окружающий мир, благодаря этим, как Владиславом совершенно случайно выяснилось, совсем не простым, а со своей настройкой на секрет очкам.
Так Валентин, как-то проходя мимо книжного магазина, вдруг наткнулся на желание зайти под его своды – он с тех пор, как осознал себя в зеркало и методом тыка кулаком в лица, отстаивающих противную ему точку зрения на него, близко подошёл к пониманию своего места в жизни, был крайне редким гостем в такой направленности магазинах. А вот почему Валентину вдруг захотелось заглянуть сюда, то прямых указаний на это трудно отыскать, а вот косвенные, – он вдруг нащупал в кармане тот самый футляр с очками, – вполне можно принять во внимание.
– Вот и посмотрим, на что они могут сгодиться. – Решил Валентин, вынимая футляр из кармана, а затем сами очки из него. После чего Валентин, глядя на себя в отражение стеклянной витрины, надевает очки и вроде бы они ему в самый раз, раз не спадают.
– Хм, интересно. – Глядя на себя в этих розовых очках, Валентин несколько удивился тому, что очки совсем не портили его внешний вид и даже чем-то нравились ему на своём носу. – Теперь для полного баланса отношений с окружающим миром, остаётся приобрести какого-нибудь Хемингуэя и засунуть в рот курительную трубку. – Решил Валентин. И если насчёт трубки, пока что было далеко, то вот насчёт какого-нибудь Хемингуэя, то до него был один образный шаг. Который Валентин и не преминул сделать.
Правда он до Хемингуэя так и не дошёл, – что уж поделать таков уж человек, падок он всё яркое и блестящее (а в этом месте, это писательские имена и псевдонимы), – а Валентину на пути к своему Хемингуэю, встретилось куда как звучнее звучащее имя – Эй, Угрюмый. И Валентин естественно не смог пройти мимо этого знакового имени, тем более этот Угрюмый перегородил ему путь своей угрюмой серьёзностью, с которой он смотрел изнутри себя на всех встречных и поперечных людей. Где к первым относились все им встреченные на своём пути люди, а ко вторым уже он относил эту первую категорию людей, если они на этом настаивали своей строптивостью поведения.
Ну, а оказавшийся на его пути Валентин, сразу Угрюмому не понравился по нескольким параметрам – по тому, что он ему здесь встретился (что здесь делал Угрюмый, это никого не касается – может Угрюмый имел зуб на букинистов, а может считал, что они люди более сговорчивые, чем другие люди; а ему крайне нужно было с кем-нибудь сговориться) – у Угрюмого было особого рода предубеждение к людям, заглядывающим в такого рода магазины, – из-за того, что Угрюмому вообще никто не нравился, и естественно очки на носу Валентина, вызвав у него безусловный рефлекс отторжения, способствовали его крайнему недовольству, с желанием немедленно потребовать у Валентина снять очки, за которыми он прячет свою глупую физиономию и предвзятое отношение к таким отличным парням, как он.
Чего Угрюмый немедленно бы и потребовал от Валентина, но они сейчас находились в общественном месте, в некотором роде связанным с культурой, а Угрюмый, как человек не без своих культурных начал, не спешит нарушать тишину этого места, а он только зорко посмотрел на этого дуба в очках, и с высоко поднятой головой вышел из магазина, где его поджидало несколько приятелей. Где они, перекинувшись многозначительными взглядами и знаковыми словами, пока исчезли из виду.
Ну а Валентин даже и не в курсе того, что он так примечен Угрюмым, грозой всей этой округи и всех местных подворотен, которые он само собой знает, как свои пять пальцев, а вот Валентина он не знает и хочет познакомиться с ним поближе. И Валентин, пребывая в этом своём беспечном состояния незнания, теперь уже наталкивается на другое яркое имя, – Рабиндранат Тагор, – и решает на нём остановиться. – Да, это имя внушает. – Решил Валентин. А вот что означало это его решил, то, кроме того, чтобы прикупить эту книгу, то больше ничего не было ясно. И говорить о том, что это имя внушает, об этом говорить он пока что не был готов. Вот как только к книге добавится трубка, то тогда быть может и на этом вопрос найдётся ответ.
Между тем Валентин прикупил книгу, вышел из магазина и, оглянувшись по сторонам, выдвинулся своим прежним путём. Но только не надолго, а как только он миновал пару зданий, собой определяющих уличный квартал, и наткнулся на дорожное ответвление от главной дороги во внутренние дворы, то, как вдруг им сейчас выясняется, то его в глубине этого переулка ждут, по своему знают и даже зовут. Ну а так как его там знают совсем по другому имени: «Эй, Бык в очках», то Валентин только остановился на месте и не спешил принимать это имя на свой счёт. Ведь Валентин сколько себя знал, то его никогда так не звали. А тут взяли и так прозвали. И если бы не очки на своём носу, то Валентин и не просёк, к кому это сейчас так развязно обратились. А как только он осознал сей интересный для себя факт и нащупал на своём носу очки, то тут-то и понял (но не до конца) секрет этих очков – они что-то в нём меняют и заставляют видеть в нём другого человека (обратный эффект розовых очков, сохранением всех их основных функций).
Пока же Валентин соображал в своём новом понимании своих очков, парни из подворотни, с Угрюмым во главе, начали недоумевать и расстраиваться по поводу такой малой сообразительности и активности Валентина, к которому обращаешься по хорошему, а он и ухом не ведёт; в общем, игнорирует и прямо нарывается на нездоровое отношение к себе с их стороны.
– Чего ещё непонятного?! – возмущается и недоумевает здоровенный детина, сравни по физическим параметрам Валентину. – Да, к тебе, очкарик, обращаются люди здесь во многом уважаемые. А для тебя видно это спорное мнение. – Заявляет этот детина. И Валентин зачем-то смотрит на обложку купленной книги, откуда на него смотрит это интересное для него имя, затем переводит свой взгляд в глубину подворотни, где его уже заждались четверо парней и изучающее на них смотрит.
– Одну секунду. – Говорит Валентин, с чем он снимает свои очки. После чего протирает их прямо об рукав пиджака, и надев обратно на нос, вновь смотрит на ожидающую его решения группу людей. Валентин усмехается и начинает движение в их сторону. Но что времени затрачивается совсем малость, и Валентин, не доходя до них пару шагов, останавливается и, изучающе посмотрев на стоящего впереди всех детину, а затем на стоящих вокруг него людей, даёт возможность им ещё подумать и убедиться в том, что они точно хотят того, что они задумали. А то ведь это только на словах всё гладко выходит, а как только столкнёшься с реальностью, которая, так уж выходит, только на расстоянии всегда более осуществимей выглядит, то она прямо наваливается на тебя неподъёмной ношей, то ты и не прочь дать заднюю.
А уж Валентин, как никто другой в курсе всех этих игр визуализации – он ежедневно видел, какой эффект вызывает его внешний вид на встреченных им людей. Но Валентин не из тех людей, кто принимает свою данность за какое-то наказание, и раз его природа одарила такими физическими совершенствами, то значит, он в своей жизни должен сделать упор на эти свои отличительные качества. Вот почему он сфокусировал своё внимание на визуальных трюках. Они ему были ближе и он знал главное – как человек на них реагирует и каким способом можно достичь того визуального эффекта его изумления и отчасти потрясения, который указывает на успех его трюка.
Правда, не без своих удивительных, раз за разом повторяющихся ситуаций. Где стоило только Валентину обратиться к прохожему с любого рода вопросом, то на этого прохожего вдруг что-то находило и он, впав в мысленный ступор, лез рукой в карман пиджака или куртки, и вынимал оттуда бумажник. Валентин в свою очередь, каждый раз проявлял удивление при таком понимании своих слов (а Валентин в этот раз, может только спросил время), но при этом не пользовался добротой людей в полной мере (только в зависимости от насущных проблем).
Что же касается данной ситуации, то Валентин, честно сказать, пребывал в некотором сомнении насчёт желания этих парней с ним познакомиться – слишком это затратно для них было. А они, в чём Валентин и не сомневается, на этот счёт придерживаются строгих принципов – все расходы и траты должен нести кто-то другой, но только не они. И тогда откуда у них такая уверенность в том, что Валентин пойдёт им навстречу и согласиться на все их требования к нему. Вот это и ввело в сомнение Валентина.
– Наверное, поднадоела обыденность, и захотелось пощекотать нервы. – Решил Валентин и обратился ко всем в общем.
– Я думаю, что не в наших интересах задерживать друг друга. Так ведь? – задаётся вопросом Валентин. И у этой компании, в общем-то, нет особых возражений по этому пункту. И детина согласно кивает в ответ головой.
– Тогда в каком свете вы видите развитие этой, только для меня нежданной встречи? – Спросил Валентин и добавил. – Но только давайте без излишних фантазий и ожиданий от этой нашей встречи. – И видно Валентин был слишком груб с этими преотличными парнями, раз они, как минимум, так посчитали в лице вышедшего вперёд Угрюмого, в руках которого была книга.
– Честно слово, обидно слышать такие оскорбительные слова в свой адрес и видеть, что людьми движут одни стереотипы и штампы. И если тебя в подворотне окружили несколько просто преотличных парней, с видом не вызывающим доверие, то это значит только одно – тебя ничего хорошего не ждёт от этой встречи: один убыток. – С дрожью в голосе проговорил Угрюмый, глядя на Валентина искоса.
– Я всегда готов признать свою ошибку, если я на то получу должные основания. – Ответил Валентин. И опять слова Валентина прямо-таки режут слух этого преотличного парня Угрюмого, о котором Валентин ничего не знает. А он может быть добрый малый и всю жизнь тянулся к добру, а тут такие в его сторону предубеждения злодейского характера, что Угрюмый, как человек крайне податливый и человеколюбивый, не смог не оправдать возложенных на него ожиданий людской молвой и стал всего лишь соответствовать всем этим их наветам на него.
– Хотите – буду от мяса бешеный – и, как небо, меняя тона – хотите – буду безукоризненно нежный, не мужчина, а – облако в штанах! – что-то такое отвечал в ответ этим людским взглядам на себя Угрюмый. И как из этого его поэтического ответа выясняется (а кому им он обязан, по этому новаторскому рифмованному слогу не трудно догадаться), то его появление в книжной магазине было связано не только с его не любовью к букинистам. А это было только отчасти так – Угрюмого интересовали читатели определённой направленности предпочтений (типа антиутописты-Пелевинцы), с кем ему желалось пообщаться в сообразных их представлениях о жизни условиях. Правда, почему Валентин подошёл под описание этих людей, трудно понять, но сейчас это уже не важно.
– А я не удивлён тому, что я сейчас слышу от человека, смотрящего на мир через призму стереотипов, – с долей досады говорит Угрюмый, – такие люди никогда ничего не дают миру, а только привыкли с него брать и получать, хоть в качестве аргументов и оснований. – А теперь уже Угрюмый сумел удивить Валентина. – Вот как. – Болтнул Валентин. – И как я понимаю, то было бы неплохо, если бы я тебя сумел переудивить. Так? – Спросил Валентин. Угрюмый искоса посмотрел на Валентина и дал ему ответ:
– Скажу так, это ведь ты своим стереотипным образом мышления и меня подбил мыслить штампами в ответ. А вот если ты посмотришь на всё это дело под другим углом, то ты сам избавишься от своего стереотипного мышления, и мы вслед. – Сказал Угрюмый.
– Хм. Интересно. – Хмыкнул Валентин. После чего он засовывает книгу под мышку, снимает с носа очки смотрит на Угрюмого и компанию, давится усмешкой, надевает очки и спрашивает Угрюмого. – Прежде чем спросить вас о том, что вам нужно, я бы хотел тебя спросить: Что у тебя за книга?
– Что за книга? – переспрашивает Угрюмый, затем приподымает её перед собой, смотрит на неё и, переведя взгляд на Валентина, с долей удивления спрашивает его. – А разве ты не знаешь?
– Что-что? – ничего не понимая, вопросил Валентин и посмотрел на вытащенную из под своего локтя книгу. Затем он отрывает от неё взгляд и смотрит… Вот чёрт! На кассира на кассе в магазине, у которой он сейчас стоял с выбранной книгой. А этот Угрюмый стоял поодаль у одного из стеллажей с книгами и что-то там для себя выбирал. – Странно всё это. – Пробубнил про себя Валентин, протягивая кассиру книгу для оплаты.
Ну а что случилось дальше, уже в действительности, а не в разыгравшемся воображении Валентина, чуть ли не предсказуемо. Так Валентин, выйдя из магазина, направил свой ход прямиком в ту самую сторону, куда впереди него последовал и Угрюмый. Но к его удивлению, при прохождении Угрюмым знакового проулка, он там не был никем окликнут, а уж Валентина там ещё меньше знали, и он, в общем-то, не встретил на своём пути такого рода происшествий. Да и если честно, то за весь тот день, пока Валентин пребывал в этих очках, он ни разу не столкнулся с даже самой мелкой неприятностью, даже на встреченных на его пути лицах прохожих, которым сегодня было несвойственно выказывать на своих лицах неприязнь к нему.
И хотя всех этих фактов, в общем, было маловато, чтобы из всего этого делать далеко идущие выводы и очкам приписывать те свойства, которых, может быть, и в помине нет, но Валентин, если во что-то поверит, то его в это подчас так крайне переубедить, и будет лучше с ним согласиться и признать, что те же очки обладают такими характеристиками, стимулирующим доброту отношения окружающего мира к Валентину.
Так что теперь становится понятно, почему Валентин решил раскрыть секрет этих очков Ромычу – он хотел лишний раз убедиться, что эти очки не так просты, а с секретом. Правда, этот Ромыч, такого невыносимого характера человек, что он ни за что не признается в чём-то, что не будет отвечать его внутренним настройкам. А настроен Ромыч язвительно, вредно и критично к этому миру и в особенности к Валентину. И поэтому Валентин на прямую не говорит ему, что это очки не только в фигуральном и буквальном виде розовые, а они действительно в себе заключают этот взгляд оптимизма на мир. И не только это, а как из истории с Угрюмым сумел умозаключить Валентин, то они могут внести свои коррективы в хмурую действительность.
– И что это? – спрашивает Ромыч, глядя на очки.
– Визуальный идентификатор. – Валентин решил, таким специализированным образом, представить очки. Ведь молодёжь нынче рассуждает категориями научно-технического прогресса и Ромыч, как её представитель, пожалуй, сразу и не поймёт, назови ему вещь своим именем, в частности очки очками. А вот обозначь их каким-нибудь мудрёным словом, с наличием специальных технических наслоений, то уже только за это, очки вызовут уважение и заинтересованность. И судя по появившейся на лице Ромыча заинтересованности, – он даже перестал жевать жвачку, – то Валентин попал в точку.
– И как он работает? – спросил Ромыч.
– Его поверхность считывает подаваемые на него нейронные сигналы из твоего мозга, и на основе них, подбирает для тебя наиболее соответствующий твоему поиску вариант персоналий. – Ответил Валентин.
– Вот как! – подивился Ромыч, не сводя своего взгляда с очков. И видно он загорелся их на себе опробовать, раз не стал вникать в детали того, каким образом, всё это работает.
– Посмотреть дашь? – с какой-то прямо неуверенностью спросил Ромыч. Отчего Валентин даже испытал в лёгкой степени расположение к Ромычу.
– Дам, – говорит Валентин, – но только не сейчас. Для них требуется специальная подготовка. А иначе ты в них ничего не увидишь. Фокусировка в них для глаз сильная. – И понятно, что Ромыч не поверил сказанному Валентином.
– Так бы и сказал, что не хочешь мне их давать. – Возмутился Ромыч. – Вот только я не пойму одного. Зачем тогда мне нужно было ими травить мою душу. – А вот это восклицание Ромыча, уже в себе подразумевало ответ, если Валентин действительно хотел заставить нервничать Ромыча. Но Валентин, как бы Ромыч к нему критично не относился, никогда не был замечен в проявлении прижимистости, и он протягивает Ромычу футляр с очками и говорит. – Только потом мне не говори, что ты ничего в них не увидел, потому что я всё раньше тебя в них высмотрел. – Что и говорить, а это был ловкий ход со стороны Валентина. И теперь стало понятно, зачем он сейчас продемонстрировал это упрямство с очками, – теперь Ромыч полностью под его контролем и не сможет возмутиться, что он в этих очках ничего не видит, и что Валентин, мягко сказать, ввёл его в заблуждение насчёт такой мудреной функциональности очков.
Ромыч, скорей всего, уловил эту скрытую хитрость Валентина, но соблазн посмотреть в очки был так силён, что он не послушал свою интуицию, которая просто кричала о том, что Валентину, в делах связанных с визуальной картинкой, никогда нельзя доверять, как пить обманет, и протянул руки к очкам. Ну а дальше всё идёт, как никто из них этого не ожидал – Валентин не ожидал, что Ромыч так быстро увидит, а Ромыч не ожидал, что он так резко увидит. А вот что и что всё это более понятливо для нас значит, то к этому объяснению мы сейчас и перейдём.
А всё на самом деле до банальности очень просто – Ромыч перевёл свой взгляд, уже вооружённый этими очками, по всё тому же направлению, куда они и ранее смотрели, и там такой объект для наблюдения увидел, что глаз не отвести, пока не убедишься …А чёрт его знает в чём. Но вот в горле при виде таких объектов всегда сглатывается, и ты себя начинаешь чувствовать несколько душевно подавленным. И это отчасти понятно и объяснимо.
Вот если ты, к примеру, образно говоря, невысокого росту (что ни в коей мере не относится, ни к Ромычу, ни к Валентину, и оттого и объясняется фигурально), то, исходя из этой твоей природной данности, твоя голова пребывает в определённых этим ростом слоях атмосферы, со своими атомными характеристиками и по химическому составу, а также со своим ореолом обитания мыслей. И оттого тебе ближе те люди, кто находится с тобой на одном уровне отношений к этому миру, на одной высоте реальности. И вот когда ты встречаешь на своём пути людей иных взглядов на реальность, – они могут быть ниже тебя, а могут быть и на каблуках, и значит, завышать свою самооценку, – то эта видимая недосягаемость, до которой тебе иногда роста не хватает, чтобы дотянуться хотя бы рукой, а надевать ботинки на высокой платформе ты не желаешь (ты противник нечестных методов конкуренции и допинга), и заставляет тебя, в попытке осмыслить эту новую для тебя данность (как там ей, в её высоте живётся и думается на наш невысокий счёт), взволноваться, а твою голову слегка заголовокружиться, когда ты задерёшь вверх голову и хапнешь не привычного для тебя разряженного воздуха.
И видимо Ромыч и сейчас на что-то подобное, а точнее, на кого-то столь высоко стоящего в его глазах натолкнулся (хотя не близкое расстояние сглаживает эти высотные разности), отчего он впечатлился и не стал соответствовать себе прежнему – человеку-моллюску, которого волнует только одно, собственный комфорт и целость его ракушки, где он, помещённый, и живёт.
Ну а Валентин не стал сразу же интересоваться к Ромыча, что он там замер, глядя в свою стереоскопическую трубу, в его очках, а он сам приложил свой глаз к трубе, посмотрел в глазок и, убедившись в том, что Ромыч всё же человек, хоть и толстокожий, и ему, как и всякому человеку свойственно заблуждаться на свой не пробивной счёт, а также насчёт тех небесных существ, которые вгоняют в сомнения на свой счёт даже самых не сомневающихся в себе людей, отстраняется от трубы и обращается к Ромычу. – Ну и что ты увидел?
Ромыч, что на него не похоже, не отрываясь, смотрит в трубу и говорит. – Кажется, мы нашли того, кто нас приведёт к нашей цели.
– И чего не хватает до того, чтобы быть уверенным в этом? – спрашивает Валентин. Ромыч отрывается от трубы, смотрит на Валентина и говорит. – Погрешности.
– Интересно. – Ответил Валентин, подав рукой знак, что он ждёт обратно очки. Ромыч снимает очки, отдаёт их Валентину и возвращается к трубе. Но совсем ненадолго – он вдруг меняется в лице, как будто что-то потерял и, оторвавшись от неё, с долей непонимания в лице, смотрит на Валентина и частично на футляр с очками в его руке, который он ещё не убрал.
– Что-то не так? – с еле проскальзываемой в лице усмешкой задаётся вопросом Валентин. Ромыч неуверенным голосом говорит, что всё так.
– Тогда за дело. – На контрасте с неуверенностью в голосе Ромыча, голос Валентина прозвучал как сама самоуверенность. С чем он убрал в карман футляр и начал складывать свою стереоскопическую трубу. Чем вслед за ним занялся и Ромыч. При этом Ромыч вновь приобрёл прежнее состояние своего невозмутимого духа, с которого спроса нет, отчего он всегда сам лезет в бутылку со своими вопросами. – И какие планы? – задался вопросом Ромыч.
– Придём, увидим и …Дальше видно будет. – Сказал Валентин.
– Что сказать, – усмехнулся Ромыч, – любишь ты, Валентин, хитрые планы, о которых и сам ещё до конца ничего не знаешь.
– Что ни говори, а это наиболее рациональный подход. – Ответил Валентин, выдвигаясь в сторону чердака.
– Совсем не уверен. – Как обычно бывало, Ромыч в нос и в спину Валентина пробубнил это своё сомнение.
