Игорь Игнатенко
Лента жизни. Том 2
Иванов посмотрел ожидающе на трубку сотового телефона, лежащую на тумбочке рядом с кроватью, словно именно сейчас раздастся звонок и он услышит родные голоса. Аппаратик не играет матчиш, помалкивает. Может, аккумулятор сел? На всякий случай воткнул в розетку зарядное устройство и подключил его к телефончику: набирайся ампер. Раньше о таких штучках и не мечталось, жизнь была попроще и победнее, в чем-то даже строже. Хотя – как сказать… Верни его в прошлое горячий гайдаровский камень, многое он сделал бы по-другому. Многое, но не все. Как и то владивостокское десятиборье, где вроде бы проблем было выше головы. На чем он прервал ретроспективу? Ах да, вспоминал забег на четыреста метров…
Судья-стартер поднял пистолет, похожий на игрушечную пушечку с толстым дулом, к черному круглому экранчику, стоящему рядом с ним на высокой подставке. «Пушка» хлопнула в сыром воздухе негромко, экранчик отразил вспышку выстрела и белый дымок сгоревшего пороха, хронометристы щелкнули кнопками и засекли начало забега. Виражная фора далеко отодвинула Василия от преследователей. Стартовый разгон он сработал не на пределе, подсознательно сберегая часть сил для борьбы на нескором еще финише. Семилитровые легкие, подобно кузнечным мехам, бурно накачивали в грудь воздух преодолеваемого пространства. Выскочив из виража на первую прямую и разматывая ленту дорожки саженными шагами, он чуть не захлебнулся от начавшего булькать в легких дождевого, смешанного с морским йодистым спреем, атмосферного «коктейля». Ребра буквально затрещали от перегрузки, которую в обычных погодных условиях Василий не испытывал так остро. Краем глаза, периферическим зрением, он ожидал слева появления соперников. Но вторая стометровка осталась позади, а впечатление одиночества не покидало. «Засиделись, что ли, на старте ребята?..» Вкатив с наклоном во второй вираж, он, выплескивая тающие ресурсы скоростной выносливости, выбежал на самую середину, которая, как некая вершина бегового овала, означала поворот к финишу. И тут будто удар током поразил все его тело. Впечатление было такое, словно скорость упала на «ноль» и каждый свой последующий шаг Василий совершал по отдельности, а не в связке, что только и делает бег чередой продолжающих друг друга падений-прыжков. На ногах повисли пудовые гири, и в довершение их сковали жесткие путы. Упала скорость, и время, согласно теории вероятности, неимоверно убыстрило свой бег. Морозом по коже продрала мысль: «Сейчас меня, как стоячего, начнут обгонять!» В глазах защипало, как будто мальчишеские слезы досады набежали. Или это соленый спрей с залива брызнул издевательски напоследок, чтобы Василий не видел своего позора? Оглядываться во время забега на соперников – только зря тратить крохи сил и доли секунд. Рискуешь выбиться из ритма, споткнуться, в конце концов. В учебниках по легкой атлетике приведено немало примеров, когда великие бегуны проигрывали из-за такой малости. Василий знал эту аксиому не хуже любого другого бегуна, но в данный момент он решил пренебречь запретом. Оставаться в неведении о позициях преследователей было выше его сил. Легкий поворот головы с вершины виража назад влево словно бы скинул с ног путы. Парни только входили в вираж, ближе всего находился Твердов. Но это понятно, ведь он бежал по соседней дорожке и успел выбрать фору на первой половине круга. «Черта с два, ребятушки!» – плеснулась в мозгу мысль, рожденная обнадеживающей информацией. Словно с горки скатился Василий с верхней точки виража на финишную прямую. «Умру, но добегу первым!» Правда, гири на ногах оставались висеть. Но на то она и выносливость, наработанная годами тренировок, чтобы тащить эту тяжесть до самой клетчатой решетки финиша. «Другим не легче моего», – успокоило окончательно осознание происходящего. С тем и дотопал Иванов к створу, откуда менее минуты назад он убежал в стену дождя. Напоследок заставил себя улыбнуться победе: «Хватит ли сил порвать нитку?» Как ни странно, сил хватило и на то, чтобы установить личный рекорд в заключительном виде, венчающем своей суровостью окончание первого дня десятиборья.
«Ну, ты даешь! – откашливая влагу из груди, подошел к нему с протянутой рукой Мантуло. – Накормил под завязку. Белены, что ли, объелся?» – «Да уж нероболом не баловался, на природном сырье тянул», – едва не сорвалось с языка Василия, но он выдержал паузу и махнул рукой: «Нахлебался вашей приморской водички… Насосом не откачаешь».
Уже в гостинице в номер к Ивановым заглянул главный тренер сборной команды амурчан Хворов с толстой тетрадкой в руках. Небольшого роста блондинистый крепыш, он сам еще недавно выступал в соревнованиях и не успел приобрести солидного вида. Евгений Михайлович уже переоделся в сухое, так как весь день мокнул на стадионе, следя за ходом соревнований, записывая результаты своих подопечных, помогая советами там, где в этом была необходимость. Замотанность начальника выдавали глаза, потерявшие свой обычный блеск. Не спрашивая разрешения, сел за стол, на котором Татьяна выставила мужу к ужину кое-что из дневных продуктовых покупок и отваренные на скору руку крабовые клешни, за которыми она успела сбегать на морской рынок. От предложения Татьяны присоединиться к трапезе Хворов отказался, сославшись на занятость. «Вот потолкуем – и пойду в ресторан, там у меня столик заказан… Слушай сюда, Василий, расклад командной борьбы за первый день. Ты наш лидер и должен знать, каково положение вещей. – Хворов пристально посмотрел на похудевшее за день лицо десятиборца, сделал брови домиком. – Спринтеры неплохо набежали. Валера Шарков выиграл диск. В стипле2 снова не было равных нашему стайеру Толику Речкину. Девчонки берут свои очки и места, Люда Макаренко на двести метров в финал пробилась. Все идет по плану. Однако прыгуны не блещут – сам видишь, какой климатический кошмар. Ясное дело, приморцы лидируют в общем зачете, они по традиции «пасут» хабаровчан и четко держат их на втором месте. Где можно, судьи гаечки подвинчивают старым соперникам. Как ни парадоксально, это нам на руку. Мы идем третьими и не волнуем особо дальневосточных грандов легкой атлетики. – Хворов перелистал тетрадь и ткнул пальцем в бегло начертанную карандашом табличку. – Понятное дело, выиграть у себя дома хозяева не позволят никому. Зато у нас появился шанс обойти хабаровчан. Никогда еще нам не удавалось подобное – выше третьего места на Дальнем Востоке мы не поднимались. Не с якутами же нам спорить. Я тут прикинул кое-что… Отрыв от Хабаровска – всего-то тысяча очков. Понимаю, как вы с Григорием «наелись» сегодня. Но мужики вы закаленные, можете выручить. Вдвоем легко перекроете недостачу…»
Оказалось, что Хворов успел заглянуть прежде к Якунину и сагитировать того, сверх десятиборья, выступить в тройном прыжке. Григорий не отказал в просьбе, поскольку любил этот вид прыжков и давно покушался установить рекорд области, пока не переключился на многоборье. Василий товарища прекрасно понимал. Идя вслед за Ивановым подстраховщиком, Якунин подсознательно не выкладывался полностью. Во всяком случае, над ним не висел груз ответственности, подобный тому, какой тащил на своих плечах напарник. Отчего бы и не попрыгать, даже на фоне приличной усталости. Рекорда от него не требуется, призовых мест тоже, лишь бы показал достойный результат и «закрыл» половину отделяющей от хабаровчан суммы. А вторую половину с приличным «гаком», по замыслу Хворова, должен набрать Иванов. Для этого ему надо завтра выступить дважды в беге на сто десять метров с барьерами: один раз в программе десятиборья, а затем вновь пробежать уже как отдельный вид – за команду.
В принципе это не было необычным. Он и прежде совмещал подобным образом десятиборье с барьерами. Но здесь настроился только на многоборье, составил план выполнения мастерского норматива. Мало того что непогода спутала карты, так вот тебе еще и новый «пасьянс».
«Вася, после Владивостока у нас спартаковская Россия в Краснодаре. Через месяц ты будешь свеж, подтянем кое-какие дисциплины. Кубань – райское место для выполнения твоих задумок. Станешь там мастером, вот увидишь. Помогу всячески, Краснодар ведь моя родина, все ходы-выходы знаю как свои десять пальцев, – Хворов растопырил пятерни рук, затем сдвоил их в крепком обхвате: – Вот такое у тебя десятиборье будет, крепче моего «замка». Чем не метафора?»
Экивок в сторону своих литературных занятий Василий заметил, но это не польстило ничуть. Выходит, ему вполне достаточно для успеха команды перестать бороться за лидерство и отпустить этого приморского грека Мантуло дальше вперед. Кто знает, в каком состоянии Василий доберется до Краснодара и сможет ли там реализовать мастерские амбиции? Старые травмы проснулись и начинают давать о себе знать. Левая нога ноет не только на погоду, но и от предельных нагрузок. Выдержит ли она завтра? Конечно, советский спортсмен воспитан в духе коллективизма, общее обязан ставить выше личного – это аксиома. И все же, все же, все же… Василий поднял голову от «гроссбуха» и в упор посмотрел в голубые глаза Хворова. «Ладно, Михалыч, уговорил. Не уверен насчет твоей родной Кубани, но теперь уж точно во Владике мне мастерский значок не заработать – ясно как божий день. Однако с Мантуло мы еще поборемся!»
Радостно улыбаясь, Хворов покинул комнату, пожелав напоследок супругам спокойной ночи. Татьяна не стала тревожить мужа вопросами, она и так прекрасно понимала, какая гора легла на плечи Василия. Заставив его чуть не силком проглотить крабовое мясо и пораньше улечься на кровать, она принялась готовить спортивную форму мужа к завтрашнему дню. Василий долго ворочался с боку на бок, пока Татьяна наконец не закончила свои хлопоты, задернула шторы и щелкнула выключателем. Уличные неоновые отблески впрыгнули, словно на шесте, в гостиничный номер, смешались с сумеречными тенями предметов. Усталые глаза закрылись, чтобы и во сне видеть непрекращающийся стадионный калейдоскоп. Подобный Геркулесу мужик с громадными мышцами, бородатый, кольцевато курчавый и по-античному совершенно нагой, швырял в покрытое зеленым клевером поле большущие каменные диски, лежащие перед ним стопой. Василий попробовал поднять один из таких снарядов, но руки не слушались, и диск упал ему на ногу. На левую… Геркулес захохотал, превратился в Мантуло и побежал по бесконечным ступеням античного храма прямо в небо, на облака, из которых под его ногами извергались потоки дождевой воды…
Василий Степанович проснулся и долго лежал с закрытыми глазами, пытаясь понять, где сон, а где явь. Запахи физраствора и карболки делали его пожилым и больным мужчиной. Неужели прошлое и настоящее так переплелись, что он вновь увидел старый сон с Геркулесом и каменными дисками? Он точно помнил, что тогда, во Владивостоке, проснувшись, рассказал Татьяне о химерическом видении. Это закрепило в памяти детали сна, положило их под спуд. И вот на тебе – дубль-два! Впрочем, чего же ожидать иного? Навспоминался вплоть до такого повторения калейдоскопичности, из которой и состоят сновидения.
Он глянул на часы, которые по укоренившейся командировочной журналистской привычке не снимал с руки даже на ночь. Половина третьего. За окном дрожали звезды июля. Дневная духота схлынула, дышалось легко. Теперь уж до утренней побудки вряд ли закемаришь – навалялся до одури на госпитальной койке, все бока отдавил. Иванов пошел умылся из-под холодного крана тепловатой водичкой, почистил зубы. Налил в металлическую эмалированную кружку еще горячего чайку из термоса. Настой шиповника и мяты слегка горчил от добавленного туда зеленого китайского чая. Пожевал маленькую, посыпанную маком бараночку. Пресный вкус. И вообще в последнее время многое ему казалось пресным и невыразительным в его действительности. Страна не следила за ходом его болезни. Врачи не устраивали заговор с целью лишить Иванова драгоценной для народа жизни. Бюллетени о состоянии здоровья Василия Степановича Иванова не вывешивались в людных местах, дикторы голосом Левитана и не думали читать их по радио. Однако единичность существования индивида, с которой он давно уже смирился, не давила на психику, ладно хоть жена и дети пекутся о нем в урочный час визитов. Носиться с самим собой уже смешно. Все идет так, как и должно идти по чьей-то высшей воле. Но это не воля человека и не скучный физико-химический закон. Это что-то иное, до чего еще не додумался ни один Сократ, на что не указал из ледяной ямы корявый перст опального протопопа Аввакума. Метафора в образе Бога – это только попытка обозначить непознанное. Так легче и понятнее.
Ну да ладно философствовать. Наедине с самим собой, в больничных стенах – не мудро! Вон по коридору донесся утробный замученный стон мужика из пятой палаты, которого привезли вечером после автомобильной аварии. О таких врачи говорят каким-то уклончивым сленгом, что его травма совместима с жизнью. У его кровати дежурит медсестра с промедольным шприцем, время от времени снимает болевой шок. Тут видна четкая грань между бытием и небытием. Полшажка – и ты уже за роковой чертой. Иванов пока довольно прочно стоит по сию сторону. А посему, как говорили в старину, захотелось додумать вчерашнюю думу о левой ноге и о многом другом.
Итак, он двадцатипятилетний атлет. Он заснул в гостинице «Золотой Рог». Геркулес метает тяжеленные диски, высеченные из каррарского мрамора. Есть возможность вторгнуться в навязчивый сон и кое-что исправить. Допустим, метнуть диск в клеверное поле еще дальше античного героя-полубога. Или вообще выйти из игры и заняться другим делом. Что это изменит в его дальнейшей жизни?..
Тучи начали превращаться в облака. Небо над городом слегка приподнялось, словно пролитая накануне влага облегчила атмосферную чашу. Пасмурность не была мрачной, где-то на востоке за сопками намеревалось вставать солнце, край окоема за бухтой Диомид подогревался снизу желанным светилом. В порту тенорками, баритонами и солидными басами переговаривались буксиришки, паромы, океанские лайнеры. Чем гуще голос, тем внушительнее их размеры. Там, внизу, еще хранился ночной мрак, просверливаемый судовыми огнями. Погромыхивали краны, вздымая ввысь и опуская на «пластилиновые» железнодорожные составы разноцветные международные контейнеры. С бухты тянуло свежаком, настоянным на запахе гниющих водорослей. Гомонили сварливо чайки.
Василий стоял на балконе гостиницы, вслушивался и всматривался в нарождавшуюся суету приморского утра. Сейчас пять часов, он успел выспаться, несмотря на ночной поединок с Геркулесом, отдохнул и восстановил силы. Скоро и его энергия вольется в концентрированный мегаполисный потенциал. Обычно он на соревнованиях не сочинял стихов, но сейчас в голову лезли всякие словосочетания, позванивали рифмы, словно присоединяясь к портовому разноречью. «Туман, как белая медуза, на сопках продырявил пузо…» Нет, не то!.. Ритм телеграфно выстучал строфу: «Такая скверная погода / Не для прогулок – для стихов. / Мычат у пирса теплоходы, / Но я не знаю этих слов…» Немного литературно, но терпимо. Годится как задел для будущего стихотворения. Бывало, неделями и месяцами носил в памяти рожденные вот в такие минуты строчки. Потом наступал момент, он садился к столу и записывал дальнейшие слова. Получалось насыщенное временем стихотворение. Детали давнего поэтического события дополнялись свежими красками и размышлениями. «В стихах вся жизнь, а в прозе лишь фрагменты…» Когда-нибудь пригодится и этот парадокс. Запомним.
Начал здесь же, на балконном пятачке, легкую гимнастическую разминку. Мышцы постанывали от остатков молочной кислоты. Вечерний массаж, который они сделали друг другу с Григорием, помог удалить продукты распада бионосителей человеческой энергии, но все-таки появились обычные для десятиборья микротравмочки на передних и задних поверхностях бедер. В коленных суставах набухли желваки сухожилий, выдержавшие нерядовые перегрузки. А сегодня ожидается еще большая работа. Не устоял перед вечерним напором Хворова, теперь изволь вместо пяти видов второго дня мытариться еще два раза в барьерах. Какой он, к лешему, десятиборец, он постоянный двенадцатиборец! Так будет вернее. Никогда не угадаешь, что тебя ждет за следующим поворотом стези.
Заспанная Татьяна выглянула на балкон, поругала за ранний подъем: «Не спится, так полежал бы просто. Весь день на ногах предстоит провести. Набегаешься еще…»
Хорошо с женой, спокойно, по-домашнему уютно. Простирала его форму, высушила и выгладила, пока он смотрел первые ночные сны. Чего-то бормотал про диск, Геркулеса поминал. Это у него сегодня метание диска, так он загодя переживает. Надо заварить новую порцию чая для энергетического коктейля, вчера парни совершенно опустошили термос. Татьяна припасла для этого случая пару крупных вьетнамских лимонов с пахучей ноздреватой кожицей зеленовато-желтого цвета. На столе банка с вареньем из домашней смородины. В полотняных мешочках суховато похрустывали шиповник, боярышник и лимонник прошлогоднего сбора. Чай она купила самый дорогой и трех сортов. Индийский байховый «Мадурай» для вкуса, цейлонский «Канди» и китайский цветочный «Бэйхай» для аромата. Не знала только, как будут сочетаться два первых сорта черного чая с китайским зеленым. Во всяком случае, «букет» должен получиться неплохим. Не кофе же заваривать, Василий его не любит, даром что растворимый появился в свободной продаже. Но это ширпотреб, а возиться в гостиничном номере с жаркой зерен «Мокко», молоть их и варить в «турке» – целая эпопея. Кофе она любит сама, но сейчас на первом плане муж. Его вкусы за пять лет совместной жизни Татьяна успела неплохо изучить и теперь следовала им неукоснительно. Дома, конечно, можно и «права качать», но только не здесь.
Пока суд да дело, Василий вытащил шест из чехла, принялся изучать его поверхность. По совету Хворова он еще в Благовещенске снял два слоя пропитанной синтетической смолой спиралевидной обмотки. Шест стало легче гнуть, однако надолго ли хватит ошкуренного грубым образом спортивного снаряда? Надо было хотя бы покрыть «палку» нитроэмалью, но в тот период дома не нашлось голубой краски, заскочить в хозяйственный магазин времени тоже не выдавалось. А белой краской он не захотел. Шест не кухонное окно. Настал час, и «фибра» должна его выручить, на нее он сделал особую ставку. Вчера Мантуло тоже ведь «мантулил» за команду дополнительный вид. Как ни смешно, Савва прыгал именно с шестом и выиграл с посредственным результатом. Сегодня Василий только начнет прыгать с высоты, принесшей лавры Мантуло. То-то будет приличный удар по нервам соперника.
Завтракали в номере. Легкая овсянка, сухарики с крепким чаем. Мясного десятиборцу не полагалось, чтобы не перегружать желудок. Вообще, два дня в основном проходили на подкожном жирке. Питание чисто условное, а вот питье – обильное и основательное. Жажда не должна мучить, а голода в азарте борьбы Василий не чувствовал.
В восемь часов в дверь постучал Гриша. Он уже позавтракал в ресторане и зашел за товарищем. Часа им должно хватить на разминку. В девять грянут выстрелы, и десятиборцы пойдут «ломить» барьеры.
Не многие умеют грамотно бегать по частоколу высоких препятствий, на который со стороны для свежего человека похожа дистанция в сто десять метров. Здесь начинается резкий «водораздел» между десятиборцами-силовиками и технарями. Григорий недолюбливал бегать барьеры, чего не скажешь о Василии. Товарищ рискует довольно значительно отстать. Но это, так сказать, внутренние дела команды. Зато Мантуло – дока в барьерном спринте, ведь у приморцев отличные традиции в этом виде. Достаточно упомянуть мастера спорта международного класса Анатолия Оскарова. Накануне Василий видел его на стадионной трибуне в цивильном «прикиде». Поинтересовался, будет ли тот бежать свою «коронку», на что Оскаров отрицательно помотал головой: «Потянулся я на России…» Первое чувство было вполне естественное – сожаление, что не увидит на дорожке классного гарцующего бега этого рослого, осетинского вида, с легкой горбинкой на носу, широкоплечего, как и все горцы, атлета. Конечно, паспортный «тридцатник» Анатолия явно свидетельствовал, что лучшие годы этого мастера остались за последним, десятым барьером. Но все на Дальнем Востоке привыкли к победам яростного Оскарыча, как уважительно называли его младшие по возрасту и званиям легкоатлеты.
Ну что ж, во всякой ситуации есть вторая сторона медали. Травма Оскарова давала прекрасные шансы амурским барьеристам. Первый номер в этом виде, конечно же, майор из танкового училища Алексей Луценко. В свое время он учился на военном факультете Ленинградского института физкультура имени Франца Лесгафта, постиг там многие премудрости и секреты спринта, в том числе и барьерного. В Амурскую область его направили недавно, служилый человек отдавал все силы пестованию курсантов, его даже на чемпионат Дальнего Востока командование училища отпустило со скрипом: не армейские, дескать, соревнования, а гражданские. Логика военного чиновничества порой не поддается разумению, у них все на субординации построено. Теперь, в отсутствие на дорожке Оскарова, на первый план выдвинулся Луценко. За Алексея можно не волноваться, этот темпераментный украинец, в венах которого бушевала солидная доза турецких, а может быть, цыганских или кавказских кровей, чернобровый, чубатый, своего не упустит. Сражаться с ним на равных вряд ли получится, в «гладком» спринте Алексей превосходил Василия, в технике преодоления барьеров они примерно равны, ведь это дело индивидуальное. К тому же мотивация у него повыше, а за спиной Иванова груз первого дня десятиборья. Словом, долой амбиции, работай на команду, Вася.
Что-то тут не так, но что? Кто больше везет, на того больше и валят. С каким бы удовольствием отпрыгал, допустим, Василий в длину и сидел бы на трибуне, болел за товарищей, следя за ходом борьбы, наслаждался понятными только ему нюансами тех или иных спортивных «мизансцен». В этом деле он понимает толк. Но ведь никто так не сработает в десятиборье, как Василий Иванов. Так что рано отдыхать и «болеть», Василий Степанович, извольте попотеть еще денек с утра до вечера. Потом дух переведете, опосля…
Ветер Амурского залива с громким щелканьем трепал спортивные флаги, словно бы они наслушались выстрелов стартового пистолета и теперь, подобно сказочным птицам-имитаторам, пародируют, а может быть, и «парадируют» звуки, отправляющие людей гоняться друг за другом. Хорошо, что вначале сто десять метров с барьерами по программе побегут десятиборцы. Можно показать максимум именно для своего главного дела. Потом, чтобы не заставлять рабочих стадиона снимать барьеры с дорожки, на старт выйдут так называемые «чистые» барьеристы. В их числе вновь появится и Василий. Вряд ли он восстановится как следует, но для команды сработает на запасе надежности. Пусть результат окажется на несколько десятых секунды похуже, все равно очки он принесет солидные. Хворов останется доволен, и коллектив Иванов не подведет.
Усадив Татьяну приглядывать за принесенным шестом, Василий с Григорием отправились готовиться к шестому виду. Заметно потощавшие за сутки «рыцари десяти качеств», как выспренне назвал кто-то из журналистов в старину многоборцев, собрались на построение у центральной трибуны. Распаренные разминкой, они дружной гурьбой, почти по-семейному, отправились к месту старта. Григорий по привычке подошел к первому барьеру и прислонился животом к верхней перекладине. «Все точно, – констатировал он удовлетворенно, – как раз на линии пупа. Он у меня ровно на метр шесть от земли. Стандарт ойл…» Парни засмеялись способу измерять высоту барьера, хотя все понимали, что Якунин не ради шутки проделал контрольный замер. Не раз бывало, когда нерадивые рабочие стадиона не только ошибались в установке высоты барьеров, но и смещали их на дорожке. Если в первом случае препятствие можно худо-бедно преодолеть, то изменение расстояния резко нарушает ритм бега. Попробуйте вместо убыстренного вальса «раз-два-три», который нужно «протанцевать» прямолинейно на стопе между барьерами, вместить сюда и «четыре». Лишний шаг столкнет вас лоб в лоб с деревянным сооружением, и барьер в лучшем случае опрокинется, погасив скорость. В худшем вы загремите кубарем по дорожке. И тогда псу под хвост ваши труды, вычитайте из планируемой суммы драгоценные очки. Если вы даже сумеете подняться после падения и добежать до финиша, то там вас ждут мышкины слезки, а не солидные дивиденды. Но думать об этом заранее – значит лишать себя уверенности. Для проверки лучше пробежать пару раз три-четыре барьера, прочувствовать, все ли в порядке на дистанции и в себе самом.
Подготовительные ритуалы позади. Лидеры вновь стартуют все вместе, таковы правила, позволяющие вести очную борьбу на завершающем этапе. Подсохшие за ночь «адидасы» слегка скукожились, с трудом залезли на любимые Василием белые носки и жмут стопы. Соперники вытащили из кепочки стартера Макарыча записки с номерами дорожек. Вначале тянул лидер Мантуло, ему досталась третья дорожка, Василия судьба поставила на вторую, остальные четыре достались преследователям. Валерка Твердов взъерошил решительным жестом русый «бобрик» на голове и сказал, не обращаясь ни к кому в отдельности: «Если повторится вчерашняя комедия на «сотке», я напишу жалобу в ООН». Никто ему не ответил. Чего мутить воду, когда скоро солнышко проглянет. Действительно, небо еще выше приподнялось под напором ветра, стали видны голубые прожилки тропосферы. Это добрый знак, и каждый воспринял его на свой счет. «Фальстарты отменяются», – решил внутренне каждый.
Стартовый отрезок до первого барьера Василий проскочил, пользуясь большим ростом и длинными ногами, за семь шагов. Остальным на это понадобилось восемь. Отсюда его постоянная фора даже в забегах с участием Оскарова, не говоря уже об увальнях-десятиборцах. Азартно атаковал препятствие, а дальше все пошло в привычном ритме «раз-два-три», чередуемом преодолением очередного барьера. В лицо посвистывал ветер, подсохшая дорожка упруго отзывалась на касания шиповок, скорость росла от барьера к барьеру, пока не окончилась череда препятствий. Четырнадцать заключительных метров от десятого барьера до финишных клеток преодолел в растущем с каждым шагом наклоне, грозящем прижать к клинкеру. Успел проскочить створ, и только потом позволил себе оглянуться назад. Мантуло отстал метра на два, Твердов лишь вбегал на решетку финишных квадратов, остальные отстали и того больше. Неплохо получилось, ведь три десятых секунды превосходства над Саввой «съели» почти половину очковой разницы между ними. Их дуэт еще более оторвался от основной массы соперников.
Но если парни после забегов пошли отдыхать перед диском, то Иванову надо было через четверть часа повторно проделать «раз-два-три». Хорошо хоть успел отдышаться, все-таки ритмичный бег не так забивает легкие. Да и воздух согрелся и стал суше. На удивление, секунды получились те же самые, забег Василий выиграл и попал тем самым в финал. Победил в своем предварительном забеге и Луценко. Алексей подошел к Василию и пожал ему руку: «Ты стартани в финале, проскочи первый барьер, а там и сходи. Чего тебе зря выкладываться? Скажешь, что нога заболела. По правилам, если не выйдешь на старт и не пробежишь хотя бы метр, предварительный результат аннулируют. Понял? Не забывай о команде». Василий шутливо вытянулся в струнку и пристукнул воображаемыми каблуками сапог: «Слушаюсь, товарищ майор! Разрешите идти метать диск?» Конечно же, Луценко не боится конкуренции с Ивановым. И желает ему сохранить силы для десятиборья. Пусть сражается за победу именно в своем виде.
Финал бега на сто десять метров с барьерами наметили во второй половине дня, как раз перед забегом десятиборцев на «полуторке». Ну что ж, тем лучше. Все равно надо будет слегка размяться перед завершающей дистанцией, вот барьеры и послужат своеобразным разогревом. Сил на реальную борьбу с Луценко все равно не останется. «Сделаю все так, как и советовал Алексей: стартану и после первого же барьера сойду. Поохаю на всякий случай, чтобы судьи не придрались. И волки будут сыты, и овцы целы…»
Знал бы тогда Василий, как драматически сложится финал на барьерах… Но это потом, а сейчас – диск, в котором он ночью пробовал безуспешно тягаться с курчавым Гераклом.
Сектор для метания диска огородили высокой конструкцией, обтянутой сетью-пятидесяткой грубого плетения. «Притащили с какого-нибудь рыболовецкого сейнера. Их тут в порту вон сколько болтается», – осмотрел Василий непривычное сооружение. Вообще-то дело стоящее, мало ли куда может вырваться диск из могучих рук десятиборцев. Залетит на трибуны – сладко не покажется. Плохо то, что «ворота», через которые надо было метать диск, чтобы угодить точнехонько в полевые границы сектора, были похожи на слегка приоткрытую дверь. В Благовещенске такого не практиковали, и это смутило Иванова. Дома он, не взятый в подобные «шоры», регулярно швырял двухкилограммовую «тарелку» к центру поля. Получится ли здесь, в этом сетчатом капкане?
Лидеры метали самыми последними. Василий уже не следил ни за кем, сосредоточившись на борьбе с Мантуло. Когда настал его черед, Иванов выбрал из покоящихся на специальной подставке, чем-то отдаленно напоминавшей посудную, приглянувшийся снаряд с деревянной красной вставкой, сталистым ободом и взятой на солидный винт сердцевиной из того же металла. Прибросил его, словно уточняя вес и проверяя, насколько удобно диск улегся в растопыренной ладони. Вроде нормально. Затем вошел в ограждение, вытер подошвы тапочек о джутовый коврик, тоже, очевидно, забредший на стадион вместе с сетью с какого-нибудь мэрээса 3.
Широкий и плавный замах скрутил его тело наподобие пружины, затем, стремительно распрямляясь, вошел в поворот и уперся в левую ногу, вокруг которой Василий выхлестнул диск в финальном усилии. Опа! Но что это? «Тарелка» затрепыхалась справа в сетке, словно пойманная горбуша с красноватыми плавниками. «Ладно, повторим». Он сдвинул стартовую позицию градусов на пятнадцать, в итоге диск с тем же «успехом» был пойман сетью в левой части заграждения. Расписываться в собственном поражении и метать для надежности в заключительной попытке с места? Это значило потерять как минимум метров пять-семь от своего обычного результата, на который он рассчитывал и здесь. Вон и Мантуло смотрит на него с нескрываемым ехидством, поигрывая при окончательно выглянувшем солнце бронзовеющими бицепсами и трицепсами. Он своего не упустит. Значит, надо рисковать.
