Игорь Бордов
Поселок Просцово. Одна измена, две любви
Глава 6. Провозвестник.
«Всё должно проходить благопристойно и с соблюдением порядка» (1-е послание Коринфянам 14:40, Открытый перевод).
– Ты же проповедуешь во всю, тебе надо становиться провозвестником, – сказала мама. Это было где-то в начале мая.
– Ну, надо-так надо, – я был готов. – Что-то типа экзамена, что ли?
– Не знаю точно, как в твоём случае это будет. Ты же даже не изучал. Короче, приезжай в эту пятницу, сходишь на собрание, там подойдём к служителю.
Я приехал. С тех пор, как мы с Поли побывали на встрече собрания bf года 4 назад, много воды утекло. По К…-М… вместо двух было уже 7 или 8 собраний. Мама и папа посещали Южное-Восточное, территориально. Они собирались в актовом зале в 14-м училище по понедельникам и пятницам. Мы с папой сели в заднем ряду. Ко мне подошёл худой паренёк лет 20 и подал мне руку. «Николай». Смотрит уверенно, проницательно и спокойно. С мамой заговорил на «ты» – было непривычно.
Папа объяснял неторопливо и как бы смущённо, что если будет желание, можно поднять руку и сказать комментарий. Я наблюдал, как входят и рассаживаются люди, здороваются, улыбаются и смеются. Обратил внимание на Свету Веслову: красивая уверенная женщина, – в лице что-то суровое и в то же время всегда готовое к искренней улыбке. Молодёжи было немного, – несколько красиво, но скромно одетых девушек. Были, зато, родители с детьми разных возрастов. Дети послушно сидели рядышком. Общий дух был радостный и доброжелательный. К нам, чтобы познакомиться со мной, подошли две или три женщины с радушными улыбками. Мама всем объясняла, что я за фрукт, мол, самоучка из деревни, но при этом как бы и её собственный сын. Некоторые меня уже знали и тоже подходили, чтобы поздороваться. К началу народу набралось человек 80. Песчанов (служитель) был с головой занят организацией встречи и не мог отвлечься на мамин вопрос. Программу я помню плохо. Папа однажды поднял руку и сказал что-то довольно коротко. Пели песни по номерам из песенника под ровный фортепианный аккомпанемент в записи. Было несколько хорошо поставленных, красивых голосов. Общая молитва, обсуждение Библии по темам, имитация проповеди с целью обучения. Всё спокойно, организованно. Я чувствовал себя вполне на месте. Хотя и волновался.
Сразу по окончании встречи подошёл Андрей Песчанов, мужчина лет 35, густо-усатый, с улыбкой во все усы, южный (они с женой прибыли сюда помогать откуда-то с южного побережья). Поздоровался со мной. Мама объяснила, что я живу в деревне, самостоятельно Библию изучил, и как бы мне провозвестником стать, а не не-пойми-кем.
– Ну, молодец, что́ тут скажешь, – окинул меня усато-улыбчивым взглядом, – а что за деревня?.. Т-й район? А, ну это надо к Светлову, Т… – это их район. – И в заключение, с весёлым смехом, блеснув белыми зубами: – Вот такой я бюрократ!
– Вот уж точно, бюрократище, – проворчала мама.
– Да не беда. У них же завтра как раз большое собрание в клубе Михайлова. Вот сходите, да заодно и поговорите с ним.
За ужином мама спросила:
– Ну, как тебе собрание?
Я задумался.
– Красивые люди.
Мама удивилась тому, как я выразил своё впечатление. Мне самому было не очень понятно, почему я так сказал. Возможно, где-то в подсознании мелькнули образы красивой, уверенной женщины Светы Весловой и молодых людей в костюмах и галстуках, хлопочущих не о том, где бы взять пузырь самогону на этот вечер, а о чём-то поистине высоком и достойном.
– Но Светлов – парень серьёзный, так что ты, на всякий случай, подзубри вопросы на крещение, – сказала мама и дала мне книгу с вопросами. Я подзубрил.
– Здорово, что ты будешь на большом собрании. Место, где много святого духа.
На другой день мы пришли на Михайлова. Народу было – тьма. Но при этом, опять же, не давка, не дым сигаретный и не матюкание. Все нарядно-парадные и при этом весело, с улыбками общающиеся друг с другом. Иные обнимались, видимо, встретившись после разлуки. Хотя, как и при любом скоплении народа, ощущалась некоторая кутерьма, но этот дух радостного (без экстаза), дружеского общения, локализуясь над отдельными группками, как бы при этом витал и над всеми. Мама указала мне на седую, но с энергичным, бодро-целеустремлённым лицом женщину, которая готовилась присесть на два-три ряда впереди нас. «Вот это Мария Воронова – настоящая пионерка», – «пионерами» у bf назывались те, кто брали обязательство ежегодно проводить определённый изрядный объём времени в проповедническом служении. К маме подошла Катя Светлова, жена Андрея. Она рассказала в общих чертах о том, как они с мужем прошлым летом побывали на международном большом собрании в Польше. «Там на стадионе тысяч сорок было. Представляешь, такая толпа как встанет песню петь. Э-э-эх!». Катя тоже была уверенной, спокойной и доброжелательной. Речь её была проста и приятна. Она недолго пообщалась с нами и поспешила к кому-то ещё.
Началась программа. В произносимых речах многое мне было известно и понятно, большинство открываемых и обсуждаемых библейских стихов – знакомо. Демонстрации и сценки, подчёркивающие определённые моменты проповеднического служения и христианской жизни иногда казались не очень реалистично поставленными, но основные мысли и уроки, опять же, – просты и понятны.
В перерыве мы с мамой отыскали Андрея Светлова. Внешне я его знал, – это был тот самый парень, черноволосый красавец, что изучал с моими родителями Библию у нас дома года три назад. Андрей, мне показалось, возмужал и как бы ещё больше ушёл куда-то ввысь. Весь вид его говорил о достоинстве и степенности, во всей его фигуре чувствовалась твёрдость, одновременно и отталкивающая, и притягивающая, подкупающая.
Спокойно выслушав от мамы мою историю, он подошёл ко мне, поздоровался и встал сбоку, глядя вместе со мной в пространство холла, где суетились и жужжали радостные люди, иногда бегали дети (их потихоньку останавливали и уговаривали вести себя поспокойнее).
– Игорь, ты изучал с кем-нибудь книгу «Знание» или брошюру «Что от нас ожидает Бог»? – спросил Андрей.
– Нет. Но я сам их прочитал.
– А собрание ты регулярно посещаешь?
– Нет, я ведь в Просцово живу, там нет собрания.
– Я слышал, ты хочешь быть провозвестником?
– Да.
– Здорово. Это приятно слышать, правда. Но тебе надо что-то придумать, чтобы регулярно быть на встречах собрания. Знаешь, ведь в Т… есть группа. Там каждую неделю встречи проводятся. Ты мог бы постараться присутствовать на них? Это было бы здорово.
– Хорошо, я постараюсь.
– Ну и отлично, молодец.
– А кто там, в Т… из братьев? – спросила мама.
– А туда же каждую неделю кто-то из нашего собрания приезжает. Но там есть и местные. Вон, подойдите к Андрею Субботину, он постоянно там служит, он расскажет вам, как и чего; с ним можешь после собрания и брошюру поизучать. Всё ведь по порядку должно быть. J – Бог порядка, ты же знаешь, сестра Галина, – обратился он напоследок к маме с лёгкой усмешкой.
– Знаю, знаю, – посмеялась мама.
Мы отправились к Андрею Субботину. Он был крупный, лет тридцати, с задумчивым, необычным, выразительным лицом. Черты лица были, пожалуй, излишне грубыми, глаза слегка расходились. В нём тоже чувствовалось нечто основательное, но, в целом, мне показалось, он был как-то и закрыт. Нашу историю он выслушал безэмоционально, но очень серьёзно; ко мне отнёсся без всякого панибратства, нейтрально. Голос его был густой, негромкий, внушительно-деловой, интонации – серьёзные и раздельные. Он просто дал краткую информацию. Воскресенье, гостиница «Уют», 9:30.
Мы отправились на вторую часть большого собрания.
Когда собрание закончилось, и мы вышли на улицу, оказалось – вдруг выпал майский снег. Он лежал густым слоем на уже-было позеленевших кустах. Что-то в этом было необычное, чудесное. Воздух дышал свежестью. Я чувствовал себя входящим в новую волнующую, прекрасную жизнь. Мне было счастливо. Папа с мамой, чувствовалось, тоже были счастливы; рады за меня, рады объединиться со мной в истине.
По дороге домой мы зашли в «Колос», маленький магазин в наших дворах и взяли там бутылку «Укромского сувенира» – в то время он был дёшев и вкусен. Я знал, что после конгресса родители обычно приглашали к себе на ужин компанию единоверцев, но в этот день они не пригласили никого. Мы сели за стол втроём. Нам было очень хорошо вместе. Мы смеялись, пили «Сувенир», закусывали каким-то быстрым маминым салатом. Именно в этот момент я вдруг почувствовал, что они стали мне не просто родителями. Теперь они – мои друзья и единоверцы, мои духовные брат и сестра. Не помню, о чём мы говорили. Конечно, и на библейские темы, и на темы христианского собрания, но и о чём-то простом, незатейливом; цитировали любимые фильмы. Я видел, как им хорошо. И видел, что эта радость их не сиюминутна, а основательна, долговечна и нетленна.
Глава 7. Алина.
«И будут двое одна плоть» (Бытие 1:24, Синодальный перевод).
Здесь я подошёл к самому тяжкому моменту моего повествования. Алина. Мне до сих пор трудно самому для себя формулировать всё это. Ибо перед Богом я всегда могу быть честен, и я знаю, что вина моя значительная, но я до сих пор не уверен, насколько далеко она простирается, сделала ли всё возможное Алина, и вовлечены ли в нашу общую вину те, кто вовремя не дали мне внятного совета. В те дни, пребывая в эйфории, я не имел, пожалуй, в голове осязаемого представления, что две мои любви должны неминуемо столкнуться, и что, по сути, единственная значимая и животрепещущая проблема на настоящий момент в том, какой путь (формулу, стратегию, образ действий, настроенность силы и ума, политику) мне избрать, чтобы столкновение это было максимально мягким, и то, что выходило из этого, впоследствии могло выжить, адаптироваться и возродиться.
Как бы то ни было, я был груб, неотёсан и прямолинеен до омерзения. Но и чувствовал, что ничего не могу с этим поделать, видя непреодолимую преграду как в своём, так и в Алинином характерах. Я только отчётливо понимал, что Алина, мягко говоря, не готова к тем радикальным переменам в нашей жизни, предпринять которые я уже однозначно и бесповоротно решил. Меня унесло уже чрезвычайно далеко, а она барахталась где-то на задворках. Конечно же, она не была из тех, кто был до смерти напуган всеми этими замешанными на ксенофобии байками. Например, один из её близких товарищей по институтской тусовке, Паша Зноев, был, напротив, дико разносторонним «интеллектуалом», сующим нос во всё новое и загадочное (от йоги, индуизма и эсперантизма до, в том числе, «нестандартного» христианства навроде bf), однако ни во что из этого целиком не погружающимся, дабы чувствовать себя в любом окружении и любой нестандартной обстановке вполне себе «рассекающим», спокойным и самодостаточным, себе на уме. Такой подход был, с определённой точки зрения, и оправдан, и разумен, и, кажется, Алина вполне-себе тяготела к нему. Во всяком случае, мне навсегда въелась в память та история про её первую встречу с проповедниками (наверняка bf), ещё в институте. Они подошли к ней в подъезде её дома и спросили, верит ли она в Бога. Вопрос Алину возмутил. Какое дело каким-то там посторонним людям до того, что интимно до святой неприкосновенности?!. (Впрочем, я склонен судить, что возмущение это скорее не от глубокого убеждения, что вера – это нечто очень личное, а скорее от гордости, маскирующейся тем, что человек не способен сам себе признаться, что веры он, по большому счёту, не имеет, а зачем всяким проходимцам знать о серьёзных дефектах совести моей?) Как бы то ни было, идея изолированности и закрытости в смысле религиозного исповедания была для Алины тем, что вполне её в этих вопросах удовлетворяло. Видя мою эйфорию в период изучения и лицезрея, как я превращаюсь в ревностного проповедника, она, тем не менее, нисколько не перечила мне и даже поддерживала, видя, как что-то вливает в меня жизненные силы, даёт быть «на плаву» и даже приводит к чему-то реально позитивному (к примеру, если принять во внимание мой отказ от курения и несомненно формирующуюся во мне непоколебимость в отношении верности, преданности семье и вообще нравственности). Но стать bf в полном смысле слова, – это, пожалуй, перебор. Ведь тогда это чревато, как минимум, полным изменением, так сказать, стиля существования, а, как максимум, моим очень частым отсутствием в семье и, вследствие этого, неизбежной отстранённостью от неё. Преодолеть это возможно лишь тем, чтобы всецело занять мою сторону, а это значит – ломать мировоззрение, в поте лица преодолевать различного рода сомнения и несостыковки в убеждениях, как по мелочам, так и по-крупному. Выходило, что, с её точки зрения, было максимально адекватно, если бы я остался унифицированным, «безобидным» чудаком, и всё.
Но вышло по-другому.
Я предугадывал Алинину реакцию, ибо осознавал всё это на уровне скрытых, внутренних, полуинстинктивных чувств. Предчувствовал и боялся. Я понимал, что не мог проявить здесь слабость и был уверен, что единственное (неважно, верное или неверное) решение здесь было – идти напролом.
Я вернулся тогда в Просцово и почти с порога объявил, что твёрдо и непререкаемо намерен каждое воскресенье уезжать в Т… на встречу местной группы bf. Алина была в шоке. Мы почти никогда не ругались с ней, разве что из-за всё той же пресловутой сладкой воды, которую она в состоянии «гипо» ни за что не хотела пить ни сама, ни из моих рук. В тот же раз вышло жёстко. Алина не соглашалась и повышала голос. Я сидел на кухне, твёрдый как скала, вперил взор в печку, пережидал волнообразные наплывы её эмоций и не изменял суровость лица.
В конце концов, дошло до того, что был поставлен страшный в своей невозможности и невозможный в своей страшности роковой вопрос:
– Игорь, ты меня вообще любишь?
– Конечно, Алин.
– Но ведь выходит, ты Бога больше, чем меня любишь. Так ведь? Вот ответь мне напрямую: кого ты больше любишь – меня или Бога?
И я ответил.
– Если ты так ставишь вопрос, то да, – я больше люблю Бога, чем тебя.
Алина побледнела и отвернулась.
(«Но так же нельзя ставить вопрос. Это абсурдно! Это вопросы разных порядков. Мы существуем благодаря Богу. И всё вообще существует только благодаря ему. Он хозяин всего, и мы нелепые червячки перед ним. Не было бы ни тебя, ни меня, ни Ромы у нас, если бы не он и его воля. И ты пойми: я ведь больше всего в жизни хочу, чтобы и ты тоже любила Бога сильнее, чем меня. Потому что тогда мы вместе будем любить его изо всех сил и любить друг друга, и наша любовь друг к другу от этого только выиграет! Кто так ставит вопрос? Про Бога – это вопрос веры и вопрос жизни, вечной жизни. Про нас с тобой – это вскопать семьдесят раз огород и душа в душу умереть в один день. Что ты вообще сравниваешь? Додумалась. Ультиматум? Да, ультиматум! Потому, что я принял решение. Ты моя жена, и я не ухожу от тебя к каким-то другим женщинам. Но разве я не вправе принимать решения, касающиеся моей веры?»)
Что-то такое из этого я нёс. И это было правильно, но выходило коряво, а главное – я не понимал, что ранят её не мои решения, а моя жёсткость, моя как раз эта безапелляционная ультимативность, уничтожающая доверие к ней, и эти мои чёрствые слова про нелюбовь.
Что ж, я был глуп. Я и сейчас не сумел бы подобрать необходимых и единственно верных слов и интонаций в тот решающий момент. А ведь тогда, пожалуй, и погибла навсегда огромная часть её любви ко мне и моей любви к ней. Это правда. Но что же тут поделаешь? На самом деле, никто из нас не был в большой мере виноват. Мы говорили и действовали, как могли. Мы недостаточно сильно любили друг друга изначально, чтобы проникнуться друг другом, понять друг друга и жить друг другом, то есть быть «одной плотью», как когда-то заповедал жене и мужу Бог.
Глава 8. Т…
«Я объявлю имя Твоё братьям и сёстрам Моим и вознесу хвалу тебе перед собравшимися» (Послание Евреям 2:12, перевод Библейской Лиги).
Папа объяснил мне, как проходит изучение статьи из «tw» на христианских встречах. Одну и ту же статью проходят одновременно по всему миру, обычно в выходные. В течение часа последовательно зачитываются и обсуждаются посредством приведённых вопросов все абзацы статьи. Делаются акценты на приведённых библейских стихах. Учитывая наличие определённого багажа библейских знаний, а также семилетнего опыта изучения медицины посредством всяческих тестов, семинаров и зубрёжек, всё это было мне более чем «по зубам». Я взял журнал со статьёй на эту неделю на работу, в свободные полчаса пролетел статью и подготовил без особого труда четыре или пять комментариев.
В воскресенье я надел костюм-тройку (кажется, ещё со школьного выпускного) и отправился на остановку автобуса в Совхоз. Ощущение было странным. Костюм делал меня окончательно худым и каким-то нелепо-романтичным. Наверное, сам Станислав Николаевич Варфоломеев, мэр, при посещении вышестоящего районного или областного начальства не выглядел так эффектно, как я, на фоне просцовского пейзажа. Впрочем, я продолжал пребывать в невиданной эйфории и не обращал особого внимания на все эти ощущательские отвлечения. Меня гораздо больше волновало то, что автобус отходил в 9, а встреча начиналась в 9:30. Таким образом, времени на поиски чудесной гостиницы «Уют», местонахождение которой я представлял себе более чем смутно, у меня было от силы 10 минут. А опаздывать совсем не хотелось.
Мамы и папы на сей раз рядом не было. Я был предоставлен сам себе: только я, моя вера и крылья моей любви к Богу и его истине. Небольшое собрание людей, к которому я сейчас так стремился, было для меня вожделенным без всяких условий и оговорок. Я, не видя и не зная их, уже любил всех и каждого тепло и открыто, просто за то, что они верили и любили, как я, видели мир так же, как я, и были в самом главном единодушны со мной, – а это было драгоценно.
Стояло дивное тихое, тёплое летнее утро: без ветра, без жары и насекомых. Как будто сам J приглашал меня к себе в рай.
На автостанции я спросил кого-то, где гостиница «Уют» и меня направили в другое место. Тоже в гостиницу, но как бы безымянную. Более или менее выяснив точное направление, я пустил очень быстрым шагом, иногда переходя на бег, понимая, что минут, как минимум, на 5 я всё-таки опоздал. Тут я заметил, что параллельно со мной спешит девушка лет 22-х, одетая так же, как девушки на собрании, аккуратно, красиво и длинноюбочно. Определив издалека друг друга, мы сблизили наши траектории. Девушка, бойкая, но немного как бы чем-то и обеспокоенная, спросила:
– Вы на встречу bf?
– Да, а вы?
– Я тоже.
– Я, правда, в первый раз, поэтому не знаю точно, где это.
– Я вам покажу. Надо же, а я по костюму решила, что вы приехали из К… речь произносить.
Я усмехнулся:
– Да нет, я даже ещё не изучаю. А вы bf?
– Нет, но со мной изучают.
– И как вам?
– Очень интересно, хотя у меня очень много пока неясностей и вопросов. А ещё у меня муж против. Поэтому я сюда украдкой – просто его сегодня дома нет.
Я посочувствовал. Мы познакомились на бегу.
– Меня зовут Кристина.
– Игорь.
Кристина сбоку смерила меня взглядом.
– Надо же. Вы даже не изучаете… Ну ничего. Мне почему-то кажется, что очень скоро вы тоже будете речи произносить…
Мы, наконец, добежали до гостиницы, прошли по коридору, лишённому не только консьержей, но вообще каких бы то ни было людей, и здесь же, на первом этаже юркнули в одну из боковых дверей. Это был светлый небольшой зал, обставленный как-то провинциально-невзрачно, с несколькими рядами столов. За столами сидело около 15 человек разного возраста. Мы с Кристиной подсели на свободные места. Я достал журнал и включился в обсуждение. Я заметил, что комментарии здесь давали не так живо и естественно, как в к-м собрании, поэтому некоторым приходилось отвечать чаще других. Абзаце на 6-м я поднял руку и выдал свой комментарий-исследование, этакую микроречь минуты на три. Я чувствовал, что изрядно перегибаю палку таким образом, а кроме того значительно увожу от основной темы, но мне самому было приятно, что я так легко взял этот барьер, да ещё и как бы предъявил всем свой духовный кругозор. Иногда я отвлекался от статьи и рассматривал присутствующих, прислушивался к их голосам, интонациям голосов. Да, теперь я видел и слышал их, видел какие-то их изъяны (ведь это были обычные люди), но мои чувства к ним ничуть не изменились по отношению к тем, что сформировались во мне загодя. Я любил их, своих единомышленников, мне было приятно находиться здесь, с ними. В большинстве своём это были очень простые, непретенциозные, добрые люди. Здесь была женщина с определённой формой ДЦП: у неё был деформирован голос и затруднена артикуляция, но она дважды дала простой комментарий. Было два молодых парня, примерно моего возраста. Пожилая чета: они так уютно сидели рядышком и лица их были так безмятежны, что я подумал (припомнив в качестве контраста своих ежедневно собачащихся соседей), что если они и ссорились когда-то, то это давно уже поросло быльём. При этом, я чувствовал, некоторые из них были как бы слишком скромными, если не сказать зажатыми, поэтому и комментарии не лились из них стройной чередой (а моё высокопарное излияние, пожалуй, ещё больше их зажало). Песня малым народом прозвучала тоже не так стройно и красиво, как в К…
Сразу же после заключительной молитвы ко мне подошёл парень проводивший встречу. Он крепко и одновременно как-то тепло и легко пожал мне руку.
– Тебя ведь Игорь зовут?.. Мне Андрей говорил, что ты должен прийти. Меня зовут Олег. Очень приятно. Здо́рово, что пришёл.
Брат Олег Сторицкий был из какой-то деревни близ Краснодара и учился в К… в Сельхозе (кажется, тогда он уже закончил, но остался в К…, чтобы поддержать местные собрания, работая где-то в охране). Это был белобрысый, с правильными и мягкими чертами лица, ещё очень молодой, но при этом уже очевидно зрелый человек. Голос у него лился едва ли не напевно, взгляд был открытый и ровный, с тихой, незлобивой веселинкой на дне. Казалось, он не из тех, кто с ходу делается другом, но если уж делается, то верным и навсегда. Олег поинтересовался, что из литературы bf я сейчас читаю и похвалил за комментарий.
Тут же подошли две молодые сестры из тех, что чаще других давали комментарии на встрече. Лида и Лиза. Лида была из Т… Ей было около 30, полная, очень добрая и открытая. Она с ходу расспросила меня, как я, откуда я и что я.
– Как здо́рово! – говорила она радостно, чувствовалось, от сердца, – нам здесь так не хватает молодых братьев.
Я сказал, что надеялся встретить здесь Андрея Субботина, потому что мне не терпится с кем-то уже, наконец, начать изучать Библию.
– Ну-у, судя по твоему комментарию, – весело подсмехнула Лида, – ты её уже довольно хорошо знаешь. А Андрей, да, его сегодня нет, но в следующее воскресенье он обязательно будет, я знаю. Так что обязательно приходи!
– Приду, – заверил я.
Лиза была более сдержанной, с более тонким, чем у Лиды, и тихим голосом, но при этом с бесконечной задумчиво-жизнерадостной улыбкой, из-за которой очки были перманентно врезаны в щёки. Она была скорее худая, но с толстющей косой. Лицо у неё было круглое, но глазки за круглыми очками маленькие; всё это напоминало чем-то кролика из мультика про Винни-Пуха. Родом Лиза Травняк была из Укромска, а здесь, в Т…, «пионерила», снимая тут квартиру. По-видимому, вся эта Т-я группа была образована во многом именно её усилиями, как проповедника. Лиза тоже сдержанно похвалила меня за комментарий и выразила надежду, что впредь я неизменно буду бывать здесь, у них.
Подошла и пожилая чета, Нина и Николай. Тепло и тихо улыбаясь, они просто познакомились со мной и отошли.
Мы вышли из гостиницы «Уют» с Кристиной. Ей было надо куда-то в сторону автостанции, и некоторое время мы шли вместе. Разговорились почему-то о «Мастере и Маргарите». Я, однако, сразу почувствовал, что эта тема уводит нас в сторону от Библии, а я жаждал говорить именно о Библии. Тогда я спросил Кристину, что в учениях bf вызывает у неё сомнения. Она завела тему о днях рождения. Я внимательно выслушал. Мы остановились на аллее Социалистической улицы. Внутри меня горело. Я высказал наиболее льстящую мне идею неизбежного самопочитания на таких мероприятиях, в то время как Жизнедатель, достойный всей славы, пребывает в тени. Я поймал себя на мысли, что проповедую Кристине, хотя и стараюсь при этом не надмеваться. Скоро Кристина сказала, что ей пора, и мы расстались.
Мне было рано на автобус, и я направился в сторону улицы Возрождения. Т…, всегда казавшийся мне угрюмым, чёрствым и некрасивым, в эти минуты сделался для меня приветливым и пригожим. Во дворах Социалистической улицы я вдруг наткнулся на Лизу. Она стояла, задрав лицо в сторону солнца, и с тихой улыбкой рассматривала нежную майскую листву.
– Не застала интересующуюся женщину. Вот, решила постоять и природой полюбоваться.
– Да, замечательный день… А меня всё гложет чувство неудовлетворения, что со мной так никто сегодня и не поизучал. Может, ты со мной поизучаешь чуть-чуть? А то я даже толком не знаю, как это выглядит.
Лиза, мне показалось, немного смутилась, но, видимо, чувствуя силу моего праведного напора, пригласила меня расположиться на лавочке.
Мы достали из сумок каждый свой экземпляр книги «Знание».
– В общем, это ничем не отличается от изучения «tw». Читаем абзац, отвечаем на вопрос. Можешь прочитать первый.
Началось изучение. Отвечая на вопросы, я чувствовал, как меня относит в сторону бесконечных излияний моего собственного нынешнего восприятия духовных истин; я только цеплялся за основную мысль из проходимого нами абзаца, чтобы выговорить всё то, что накипело у меня внутри за всё это время самостоятельного исследования Библии. Лиза меня внимательно слушала. Иногда она, соглашаясь, что-то добавляла к тому, что говорил я, но преимущественно молчала. Минут через 20 она сказала, что ей пора. Я просидел на скамейке в одиночестве ещё что-то около часа, а потом медленно зашагал в сторону автостанции.