Если погода останется такой же, нам придётся туго. У меня есть пять собачьих упряжек, готовых для нашей поездки в Хас-Хата, но, кроме рыбы для собак, я могу взять с собой только пятьдесят штук для нас самих. Ветер постепенно стихает, и туземцы собираются покормить своих собак, чтобы утром отправиться в Кумах-Сурт. Это главная причина наших задержек: туземцы не кормят собак до тех пор, пока не прояснится погода, а после кормёжки могут отправиться в путь только через двенадцать часов, при условии, опять же, что погода не ухудшилась. В противном случае оказывается, что пока собаки переваривали свою пищу, эти двенадцать часов теряются зря, запасы рыбы истощаются, собаки сыты, но никто никуда не поехал.
6 марта. – Сегодня утром лёгкий восточный ветер со снегом. Погонщики предложили ехать до балагана Спиридона в Ары, в десяти верстах к северу; и, наконец, когда мы тронулись в путь в 11.20 утра, было уже светло, но довольно холодно.
Ямщики настаивают на том, чтобы остаться здесь на ночь, чтобы покормить собак, а завтра рано утром отправиться в Чолбогой, что в семидесяти верстах, куда они надеются добраться до рассвета. Там есть несколько туземцев из Северного Булуна, которые приехали по вызову исправника, чтобы помочь мне в перевозке рыбы и груза. Они сообщают о голоде в Северном Булуне, а их обморожения свидетельствуют об ужасной непогоде, которая настигла их в пути, к несчастью – вдали от каких-нибудь убежищ.
Мы остановились в хижине старого Спиридона, а в деревне я встретил жену и внуков Василия Кулгаха и дал им немного чая. Здесь было большое количество рыбы, но вся она была уже продана тем купцам. Сегодня в пути нам пришлось пробежать около часа, и у меня сильно заболели ноги из-за влажных носков из оленьей кожи – я несколько часов ходил в них дома, и, как следствие, они так замёрзли в дороге, что, когда мы прибыли сюда, мои ноги были покрыты волдырями.
7 марта. – Наш отряд, состоящий из Ипатьева, капитана Грёнбека, Ефима, меня и пяти погонщиков, выехал из Ары сегодня утром около семи часов. Взяв курс на северо-запад, мы достигли Чолбогоя, состоящего из трёх полуразрушенных хижин, примерно в два часа дня.
На четвёртом-пятом часу пути я спросил Василия, чтобы запомнить направление, а затем отметить его на карте, как далеко и в каком направлении находится Баркин. Расстояние, по его словам, составляло сорок вёрст[108]; а, чтобы указать направление, он положил на снег свой остол, чтобы я мог проверить курс по компасу. Туземцы обладают прекрасным чувством местности и способны одинаково хорошо им пользоваться как при солнечном, так и при лунном свете или даже самой тёмной ночью. Они сбиваются с пути только в пургу, когда снег кружится вокруг облаками. Я много раз, просто чтобы проверить их способности, просил их показать мне север-запад или какое-либо другое направление, и они всегда точно указывали его, а мой компас неизменно подтверждал их правоту.
Старый Василий с удовольствием демонстрирует эту свою способность. Он выучил слово «компас» и, постукивая себя по голове, со смехом говорит мне: «Компас голова!». И когда я спросил его, в каком направлении Баркин, он указал своим остолом на восток-тень-север и сказал: «байхал» (море). Таким образом, теперь у меня есть основные точки дельты, обозначенные на моей карте как можно точно, и я могу приблизительно обозначить положение всех деревень и хижин, а также маршруты всех моих перемещений. Конечно, есть некоторые неточности; так как, спрашивая разных погонщиков, как далеко до какого-нибудь места, они отвечали, например, «пятьдесят вёрст», если собаки были хорошими, а если плохими, то «семьдесят» или даже «девяносто вёрст». Тем не менее я научился определять расстояния по движению и другим признакам и отмечал их на карте соответственно.
8 марта. – В девять утра, когда мы снова тронулись в путь, было ясно и холодно.
К югу от Чолбогоя проходит небольшой гряда отдельно стоящих холмов, по виду мало чем отличающихся от предгорий южного горного хребта. Они находятся на расстоянии от пяти до десяти миль от большого залива, так называемой «губы», и, хотя погода была ясной, они скрывались в густой дымке, которую сибиряки называют «ледяным туманом».
Мы провели ужасную ночь в поварне – холодную и дымную. Спать в дырявой хижине ещё хуже, чем в сугробе или на санях, потому что холодный ветер дует изо всех щелей, как из кузнечных мехов. Мы всё утро ехали на запад и к двум часам дня достигли Турканаха, где рассчитывали провести ночь. Когда мы подъезжали к деревне, я с удивлением (мы знали, что тут никого не должно быть) увидел, что из одной из трёх хижин поднимается дым. Наши собаки, как обычно, бросились вперёд с оглушительным лаем, но никто не вышел из хижины, чтобы поприветствовать нас. Тогда Капитон, один из наших ямщиков, заполз на четвереньках внутрь, но тут же выскочил назад, ужасно испуганный, повторяя что-то вроде «помри» и «пропали», из чего я сделал вывод, что внутри были мёртвые или умирающие люди. Пока он объяснял Ипатьеву, я увидел, как из хижины появилось хромое и согнутое в три погибели жалкое существо, кое-как прикрытое оленьей шкурой. Оно жалобно стонало, обмороженное лицо и руки его распухли, и с минуту я не мог определить, мужчина это или женщина. Опираясь на длинный посох, кланяясь, крестясь и ударяя себя в грудь, существо, наконец, проговорило: «Драсти, драсти!»
Мы обнаружили, что это был мужчина, и исправник, успокоив его, поинтересовался что произошло. Он позвал нас в хижину, заверив, что внутри нет мёртвых, потому что у туземцев никому не разрешается входить в хижины умерших, кроме родственников покойного, и даже они после этого на тридцать дней бывают изолированы от остальной общины. Забравшись в хижину, мы обнаружили, что в ней живут шестеро – старик со старухой, их сын с женой и двое детей: девочка лет четырнадцати-пятнадцати и ребёнок нескольких лет. Их стоны были душераздирающими, все они были искалечены от обморожения. Полуслепой дедушка сидел в углу, раскачиваясь взад-вперёд, его пожилая супруга, едва способная поднять голову, держала у огня ребёнка и растирала его почти безжизненное тело. Мать, голова которой была покрыта оленьей шкурой, сидела на одной из коек и выла от боли; а девушка судорожно плакала, обхватив руками шею матери.
Вскоре мы выслушали печальную историю из уст несчастного отца семейства, он рассказал нам, что в западной части Дельты свирепствует голод, что до него дошли слухи, что на Быковом Мысу много рыбы, и тогда он сам, отец и мать, его жена и их пятеро детей попытались пройти пешком от острова Длинный, в устье Оленёкской протоки, до Быково с небольшой упряжкой из пяти собак, несущей их скарб. Восемь суток они шли через жестокий шторм, неоднократно сбиваясь с пути; трое их детей умерли от холода и голода и были похоронены в снегу; после чего им наконец удалось добраться до этой хижины, где они живут уже более недели на сыромятной коже от своей одежды и снаряжения. Они слишком слабы, чтобы охотиться и собирать дрова, поэтому сожгли всё, что могли, из внутренней обстановки хижины. Тут Капитон сорвался с места, в мгновение ока сбросил груз со своих саней и вскоре приехал с охапкой дров. Тем временем вскипел для них наш чайник и, оставив себе рыбы только чтобы нам дойти до Хас-Хата, я отдал остальное несчастной семье, закопав рыбу в снегу возле хижины. Я также дал им чаю и велел оставаться на месте и ждать, пока наши упряжки, возвращающиеся в Быково за рыбой, не заберут их в Ары, куда они и направлялись. Конечно, они были очень рады такому исходу их несчастий. Я думаю, что вся жизнь таких бедняков – это непрерывная череда бедствий и избавлений от них, они кочуют с места на место в поисках самого необходимого для своего выживания, но не всегда находят его.
Когда мы таким образом несколько облегчили их страдания, мы отправились в следующую поварню, которых в этой местности очень много, и летом она густо населена. Сегодня, когда мы ехали, старый Василий указал на восток и сказал: «Буор-Хая!» – имея в виду не большой мыс, носящий это название, а Малый Буор-Хая, точку, где мы встретил трёх туземцев на лодках. Василий рассказал исправнику всё о нашей встрече и о том, как он отвёз нас в Зимовьелах. И вот я еду по тому же пути, по которому меня отговаривали следовать прошлой осенью. А если бы я смог тогда выбраться – возможно, встретил бы своих товарищей по первому куттеру – кто знает?
Мы прибыли в Ордоно[109] в три часа дня и остановимся здесь на ночь. Василий говорит, что Матвей находится в пятидесяти верстах к юго-западу или западу-юго-западу, а Кувина – в пятидесяти верстах к северо-западу; поэтому мы пойдём к последней, так как она находится недалеко от Хас-Хара. Теперь возникает вопрос: где Бартлетт и сани с провизией? Туземцы сказали мне сегодня, что две упряжки, которые я отправил в Матвей с рыбой, из-за непогоды постоянно останавливались и съели половину рыбы Бартлетта, прежде чем достигли Матвея, а затем были вынуждены взять другую половину с собой в дорогу до Кумах-Сурта. Это действительно неприятная новость, потому что, если Бартлетт задержится с перевозкой провизии, моему отряду не хватит продовольствия. У нас нет ничего съестного, кроме чая и рыбы, и этих припасов только на пару дней.
9 марта. – Хороший ночной отдых в поварне Ордоно. Хотя бы потому, что ночью нам было всего лишь холодно, а позапрошлой ночью мы просто замерзали. Рано отправившись в путь, мы взяли курс на северо-запад. Когда мы отъехали примерно две мили от Ордоно, то миновали высокий остров, который иногда ошибочно принимают за остров Столб[110]. Наш курс лежал далеко к северу, так что мы не видели самого о. Столб, и к тому же сильная позёмка совершенно скрывала из виду горный хребет на юге. Мы миновали Кувину, пройдя примерно в четырёх верстах к северу от неё; она даже была видна, но туземцы хотели непременно добраться до Хас-Хата, а у меня не было желания сдерживать их похвальное честолюбие. Здесь мы расквартировались в двух жалких поварнях и двух чумах, которые бы лучше подошли для хранения рыбы или чего подобного.
День был ясный и морозный, с лёгким ветерком с юго-востока.
10 марта. – В Хас-Хата. Наша юрта – просто «дворец» какой-то, особенно по размерам – десять на десять футов и четыре фута в высоту! В ней нет ни камина, ни двери. Дыру для дыма мы накроем оленьей шкурой, а дверь сделаем завтра. Дым от костра в центре нашего жилища ест глаза, лицам жарко, а ноги мёрзнут. Всё ужасно, поверьте…
Вот полная опись наших припасов: десять рыб, ни чая, ни сахара, ни соли, ни хлеба. Я отправил одну собачью упряжку в Северный Булун за Иннокентием Шумиловым и всеми собаками в этой деревне, а Ипатьев издал приказ местным жителям по всей Дельте отправить сюда всех своих собак. Я ожидаю двести рыб завтра, если упряжки выполнят моё распоряжение; и, если мы хотим остаться в этой хижине, я должен придумать какой-нибудь дымоход, иначе задохнусь до смерти.
11 марта. – У нас закончилась рыба – закончилась вообще вся еда, и нам абсолютно нечего есть. Если наша провизия не прибудет вовремя, я пошлю «Рыжего Чёрта» Ефима в Хойгуолах или Северный Булун за помощью. У нас не осталось пригодных собак, так что ему придётся идти пешком – не очень большое расстояние, при условии, что он не заблудится.
12 марта. – Ясно, с сильным холодным ветром, дующим с юга. Этим утром я собирался отправить Ефима в Северный Булун; поэтому подготовил его: одолжил ему компас и проинструктировал, как им пользоваться. Он бывал в Северном Булуне, но ездил туда с туземцами. Какой-либо «дороги» туда нет, есть просто некий непроторённый путь между двумя точками, и Ефим может распознать ориентиры на этом пути, а может и не распознать. Кажется, ему не очень хотелось идти, но что тогда нам оставалось делать?
Прежде чем он ушёл, мы все поднялись на крышу хижины и внимательно оглядели обширной снежное пространство на юге, надеясь в последний момент увидеть приближающуюся помощь. Ничего там не увидев и не услышав, мы обратили наши взоры на север. Глядя в том направлении, мне показалось, что я увидел во́рона, пролетевшего над снежной грядой и исчезнувшего в низине. Я сказал об этом спутникам, и мы все вместе стали пристально вглядываться и ждать, не появится ли ворон снова. Внезапно нечто тёмное, похожее на извивающуюся змею, показалось в низине и стало приближаться к нам. Это была собачья упряжка – мы хором закричали и вскоре услышали ответный лай собак. Наконец-то! Мы почувствовали облегчение; мы ещё не знали, много ли провизии они нам везли, но это было хоть что-то, хоть какая-то еда… хоть надежда на неё! Мы заползли обратно в хижину погреться и вскоре вышли снова, чтобы посмотреть, насколько близко подъехали упряжки.
И тут, к нашему удивлению и радости, мы услышали лай собак ещё и с востока, и через некоторое время увидели вереницу саней с провизией, то исчезающую, то появляющуюся между снежных холмов.
Упряжки из Северного Булуна прибыли первыми. Их пять, и управляют ими мои старые друзья: Иннокентий Шумилов, Георгий Николаев, Старый Николай, Молодой Кирик и Старый Кирик. У последнего было полтуши оленины, которые я сразу же купил и распорядился приготовить часть её для нас на предстоящий ужин. Примерно через час прибыл продовольственный отряд с Бартлеттом, Ниндеманом, Калинкиным, Бобоковым, четой Портнягиных и пятью погонщиками. Все со следами обморожений и голодные, но тем не менее весёлые. Поскольку оленей нельзя было взять с собой из-за собак, Бартлетт убил их столько, сколько мог увезти; кроме того, приехал Василий Кулгах с сыном, доставив пару упряжек с рыбой, так что теперь у нас было полно еды. Теперь у меня сто двадцать пять скулящих на привязи собак и двадцать человек, которых надо кормить. Я нанял в качестве погонщиков собак Георгия Николаева и Иннокентия Шумилова и три хорошо подобранные упряжки. Одну из них мне придётся отправить с Ефимом и Константином в Кумах-Сурт, чтобы подготовить ещё оленей на будущее. Бартлетт не смог взять с собой хлеб, и я уже отправил за ним упряжки. Рыба, которую я отправлял в Матвей, была съедена в пути погонщиками и собаками, поэтому я пошлю за дополнительной для наших поисковых отрядов и для упряжек, курсирующих отсюда до Булуна. Бартлетт потерял по дороге мешок со сто двадцатью фунтами кускового сахара, но надеется, что он будет найден, так как он сразу же послал погонщиков, с чьих саней он пропал, найти мешок под страхом наказания; ибо это знакомый трюк, который ямщики не стесняются практиковать на излишне доверчивых. Также Калинкин потерял кое-что из своей одежды.
Бартлетт, действуя согласно полученному приказу, выехал вовремя и вопреки протестам туземцев, старосты и казачьего командира. По его словам, когда они отправлялись в путь, был ужасный шторм, а сани были тяжело нагружены, и олени с трудом могли идти по глубокому снегу. Из-за обычных в таких путешествиях задержек Бартлетт вырвался вперёд всех вместо того, чтобы держаться сзади, и тем временем последние в очереди упряжки начали застревать в глубоком снегу и рваться в упряжи, съехали с пути, взбежали на берег и убежали в лес, опрокидывая сани и рассыпая на бегу поклажу. Как только это обнаружили, в погоню за беглецами была послана одна из упряжек, которая нашла беглецов лежащими в снегу, с санями, основательно застрявшими среди деревьев. Затем, собрав, наконец, упряжки вместе, они заночевали в новом жилище Кузьмы, недалеко от Эекита, а на следующий день продолжили путешествие без особых задержек до Кумах-Сурта, где дождались прибытия наших долгожданных собачьих упряжек. Они провели не одну ночь в снегу, и вместе со всеми миссис Портнягина. Она всегда бодра и весела и хорошо справляется с готовкой нашей пищи, тем более, что меню её довольно незатейливое: варёная или жареная рыба, да оленина, тоже варёная или жареная, а жарится она прямо на углях.
Мы везли с собой много смеси сливочного масла и топлёного сала, называемых здесь «верхоянским маслом», на котором мы жарим рыбу и добавляем в жареную оленину, так как мясо это очень постное, сухое и жёсткое. Я посвятил Ипатьева в секрет жареного на углях бифштекса, должным образом посоленного, поперчённого и смазанного жиром, и он поклялся, что, когда вернётся домой, посвятит весь свой досуг приготовлению бифштексов.
Я теперь вспоминаю день в Верхоянске, когда Кочаровский сообщил мне, что на ужин у него будут бифштексы, подаваемые горячими, как любят англичане. Я ожидал, конечно, превосходного угощения; но представьте себе моё удивление, когда в центре стола была установлена чугунная сковорода (та же самая, в которой жарилось мясо) диаметром около фута и глубиной около трёх четвертей дюйма, на специальной деревянной подставке. Она была доверху наполнена брызжущим кипящим жиром содержимым. А стейки, божественные создания высокой кухни! – это были маленькие кубики говядины в три четверти дюйма, подрумяненные, как пончики, и мне едва ли нужно говорить, как я был разочарован и у меня пропал аппетит. К большому удивлению Кочаровского, я положил себе что-то другое, а присутствовавший на ужине Лион объяснил ему разницу между английским и сибирским стейком. Во время ужина я увидел, как Кочаровский и Лион столовыми ложками поглощают расплавленный жир прямо со сковороды, и заметил им, что это невероятно, что они могут делать такое, по крайней мере, без тошноты. Они рассмеялись и сказали, что это хорошо согревает в холодную погоду; а Кочаровский затем рассказал мне, что якуты очень любят горячее масло, утверждая, что один человек может выпить его полпуда, или двадцать русских фунтов (это около восемнадцати английских фунтов и восемь унций). Поскольку я этому не поверил и прямо сказал об этом, он послал своего казака найти какого-нибудь якута и приказал растопить полпуда сливочного масла для нашего эксперимента.
Когда якут пришёл, Кочаровский сообщил ему об открывшейся перед ним прекрасной возможности, а затем, предварительно угостив рюмкой водки, вручил ему глиняный кувшин с маслом. Широкая довольная улыбка осветила лицо туземца, он прильнул к кувшину и стал глотать масло, как будто это было простая вода. Немного передохнул, и, отдышавшись, закончил все полпуда – сосуд был пуст! Кочаровский спросил, не хочет ли он ещё. Нет, масла, по крайней мере, ему уже не хотелось, но он с удовольствием выпил бы ещё рюмочку водки. Получив желаемое, он раскланялся и ушёл.
Я не мог не выразить своего искреннего удивления на что способен этот человек, но тут Кочаровский ошеломил меня ещё больше, рассказав одну вещь, которую подтвердил Лион, и в истинности которой я потом убедился сам. А сказал он вот что: если этот якут хороший и любящий супруг и отец семейства, то он поспешил домой и извергнул содержимое своего желудка в сосуд с водой, который затем выставили на улицу для охлаждения и отделения масла, а из жирной рвоты его жена и дети потом наслаждались сытной едой. Счастливый обладатель полного желудка водки может в благожелательном настроении аналогичным образом распорядиться частью своей выпивки; а далеко на востоке, среди чукчей, семьи часто угощаются естественным выделением жидкости из тел удачливых пьяниц, и даже пьянеют от этого. Среди этого же народа хорошо известен обычай использовать женихом и невестой мочу друг друга в качестве возлияния на свадебной церемонии, а также между друзьями и союзниками клясться таким образом друг другу в вечной дружбе. Это также весьма полезный предмет в их домашнем хозяйстве, который хранится в специальном сосуде и используется в качестве мыла и чистящего средства для тела и одежды, а также для дубления кожи и как лекарство. В защиту туземцев скажу, что это их самая отвратительная традиция, и, если какой-нибудь христианский миссионер ищет для себя новое поприще для приложения сил, я могу заверить его, что ни одно место не нуждается в его праведных усилиях больше, чем страна чукчей.
Эти воспоминания о Верхоянске несколько отвлекли меня от нашей ныне густонаселённой деревни Хас-Хата. Поэтому я вернусь к своему дневнику, перепишу и перефразирую его записи по ходу дела.
Привожу дела в порядок – Моя карта Дельты – В поисках хижины Эриксена – Поиски и открытия – Борьба со стихией – Якутский способ разжигать костры – Ужасная ночь – Который мыс? – Разгадка – Кострище – Находка – Ледяной дневник Делонга и его печальные записи – Положение тел – Пистолет Делонга – Выдумка прессы – Доктор Эмблер – «Два помре!».
14 марта. – Отправил Рыжего Чёрта и Константина в Кумах-Сурт за нашими оленями. Сегодня же нанял хорошую упряжку собак за пятнадцать рублей в месяц и корм для них, а также погонщика на тех же условиях. Как только я смогу раздобыть ещё две упряжки такого же уровня и снабдить их рыбой, я отправлюсь в Уэс-Тёрдюн в сопровождении Ниндеманна и начну поиски. Когда на днях Ниндеманн добрался до Хас-Хата, он сразу сказал, что я отклонился слишком далеко на запад, потому что, хотя я был на реке, вдоль которой шли Делонг и его отряд, всё же место, где он и Норос попрощались со своими товарищами, находится гораздо дальше на восток. Для меня это не поддающаяся объяснению загадка.
15 марта. – Сегодня я получил четырёх хороших собак из Северного Булуна и буду кормить их до тех пор, пока не смогу укомплектовать полную упряжку. Сегодня днём прибыли из Быково три упряжки с тремя сотнями рыб, которые были там мною заготовлены, я заплатил им за перевозку. Сейчас у меня установлена связь со всеми районами дельты, но пока нет никаких известий об упряжках с хлебом. Я постоянно получаю свежую информацию от местных жителей об окружающей местности, хижинах, островах и т.п. У меня также есть весьма причудливая карта, совместно нарисованная старым Василием Кулгахом, Иннокентием Шумиловым и Георгием Николаевым. Названия островов и жилищ я записал так, как их произносили туземцы, и также обнаружил, что в центре архипелага есть район, о котором туземцы абсолютно ничего не знают. Вполне вероятно, что кто-нибудь сможет сказать мне, кто построил хижину, в которой умер Эриксен, но я пока не смог найти этого человека. Погода сейчас великолепная, я надеюсь, что она ещё продолжится на какое-то время.
16 марта. – Ясно и холодно. Я подготовил две упряжки из двенадцати и тринадцати собак на шесть дней, чтобы мы с Грёнбеком, Ниндеманном и Калинкиным отправились на поиски. У меня пока недостаточно собак, чтобы отправить Бартлетта с юга на север, как я рассчитывал, чтобы три отряда могли встретиться и снова рассредоточиться; но вместо того, чтобы ждать его, мы с Ниндеманном отправимся в Уэс-Тёрдюн и, перейдя реку там, где это сделал Делонг, пойдём по его следу на юг. У нас есть сто двадцать рыб, не считая прочей провизии, и, следовательно, наши упряжки нагружены тяжело, но русло реки, по которому мы идём, твёрдое и гладкое. Хижины к югу от Уэс-Тёрдюна называются Мача и Большая Мача[111], это названия островов, на которых расположены хижины. У меня есть предположение, что одна из них – это хижина Эриксена.
Мы отправились в путь около девяти утра и ещё до полудня достигли маленькой старой хижины на западном берегу протоки, на которой я был прошлой осенью и сначала предположил, что это место смерти Эриксена. Теперь мне сказали, что протоку зовут Добойдак[112]. Когда мы приблизились к Маче, Ниндеманн с первого взгляда узнал это место и определил вчера, на милю дальше к северу, точку, в которой они пересекли реку. Мы возвращались по западному берегу, как это сделал Делонг, и примерно в миле к югу от Мачи я понял, что Делонг перешёл на восточную сторону реки, а не пошёл по западному берегу, как было указано в его записке.
Теперь понятно, почему я не смог найти их прошлой осенью. Руководствуясь записью и моими разговорами с Ниндеманном и Норосом, я обыскал западный берег реки вплоть до Матвея и поэтому потерял след. Когда сегодня Ниндеманн указал точку, в которой они переправились на восточный берег, я внимательно осмотрел реку, и мне сразу же стала ясна причина такого шага. Река здесь делает большой изгиб на запад. Делонг хотел отправиться на юг. Его карта, как и моя, показывала ответвление реки, идущее на запад, к югу от Матвея, так что он представлял, что тоже находится южнее Матвея, и вот почему он предположил, что находится на или около острова Тит-Ары или Тас-Ары, что поблизости[113].
Мы обыскали место под обрывистым берегом, но оно был занесено глубоким снегом, чтобы мы могли его раскопать. Однако мы обнаружили кое-какие признаки присутствия отряда, а затем, пройдя вдоль высохшего русла небольшого ручья в тщетных поисках хижины, повернули назад и вернулись на ночь в Мачу.
17 марта. – Идёт снег и дует северо-западный ветер, всё указывает на надвигающуюся метель. К девяти часам утра я пересёк реку в указанном Ниндеманном месте, и обнаружил небольшой ручей, текущий на юг. Пройдя по нему около пяти миль, мы повернули на его ответвление, идущее на юго-восток, проследовали примерно десять миль, и, наконец добравшись до хижины, о которой нам рассказали туземцы. Но это был не то, что мы искали. Затем мы вернулись к главной протоке и, начав всё сначала, последовал по ней на юг до того места, где она делает плавный изгиб на запад. Здесь Ниндеманн узнал место, где отряд разбил лагерь в первую ночь после отъезда из Мачи; и сказал, что, по его мнению, в тот день они прошли около пятнадцати миль. Мы шли по руслу ручья, пока он не иссяк и не затерялся в песчаных косах и тундре. Всё было так, как и рассказывал Ниндеманн.
Продолжая затем наш курс на юго-восток через низменную тундру, мы ожидали встретить большую реку, текущую на юг, с высоким западным берегом; но, достигнув её примерно в двенадцати верстах от нашей отправной точки, мы были удивлены, обнаружив, что восточный берег очень высокий, а западный низкий – прямо противоположно тому, что мы искали. Местные жители называют эту протоку Мача-Уэся.
К этому времени ветер задул так яростно, что собаки не хотели идти против ветра, и так как приближалась ночь, надо было думать об укрытии. Всё вокруг изменилось, и Ниндеманн ничего не может узнать, поэтому я должен полностью полагаться на наших туземцев, которые проведут нас по всем хижинам поблизости, пока я, наконец, не найду ту, в которой умер Эриксен, и тогда мы сможем следовать на юг по западному берегу реки и искать потерянный отряд.
Мы отправились в Сыстыганнах, находившийся в тридцати верстах от нас. Ветер превратился в сильную метель, мы не могли видеть впереди себя на десять ярдов. По дороге мы остановились в хижине под названием Чаргын[114], которую я посетил прошлой осенью, и в которой у меня теперь было большое искушение разбить лагерь, но так как я намеревался оставить часть наших припасов в Сыстыганнахе, чтобы облегчить сани, мы продолжали наш путь, при этом заблудившись и блуждая в снежных вихрях больше часа. Наконец мы наткнулись на несколько лисьих ловушек, принадлежащих Иннокентию Шумилову, он сразу же сориентировался и через некоторое время благополучно доставил нас в Сыстыганнах.
Юрта тут настолько дырявая, что костёр нас почти не греет, но его хватило, однако, чтобы сварить рыбу и вскипятить достаточно воды для чая.
18 марта. – Сегодня утром штормило слишком сильно, чтобы куда-нибудь ехать, и, поскольку до Хас-Хата меньше десяти миль, я решил вернуться туда за дополнительным запасом рыбы, оставив пятьдесят в Сыстыганнахе на всякий непредвиденный случай. Поскольку я имею теперь всю информацию, которую мог получить от местных жителей, я облегчу наши сани, оставив двух наших переводчиков в Хас-Хата, а как только позволит погода, вернусь на Мачу-Уэся и последую по ней до Матвея или пока не найду хижину Эриксена.
Мы добрались до Хас-Хата в три часа дня и обнаружили, что в лагере все сыты и довольны, так как 16-го прибыли сани с продуктами: девять мешков хлеба и один мешок муки. Сани с рыбой ещё не вернулись, так как последние прибывшие, которые привезли двести рыб для Матвея и съели девяносто по дороге, должны были прибыть через шестнадцать дней, и, вероятно, потребуется ещё четыре дня на дорогу до Быково. Свежих собак пока нет. Бартлетту не терпится снова отправиться на поиски, но я не могу отправить его без собак, хотя, как только это станет практически возможным, я отправлю его на север от Матвея, чтобы встретиться с Ниндеманном и мной для поисков к югу от Уэс-Тёрдюна.
19 марта. – Погода всё ещё неспокойная, но улучшается. Дует юго-юго-западный ветер, и солнце временами пробивается сквозь снежные вихри. Я навожу порядок в своей палатке и готовлюсь к следующему этапу поисков, на этот раз на востоке. Сначала я должен найти хижину Эриксена и таким образом сократить район поисков и оправдать мои усилия. Когда Бартлетт присоединится к нам, мы сможем разделиться и рассредоточиться по местности в поисках хижины, которая является определённым ключом к решению нашей задачи. Ниндеманн не знает, по какой из многочисленных проток они попали в залив[115], но помнит, что остров Столбовой всё время находился примерно к югу от них. Если мне не удастся обнаружить хижину со стороны Уэс-Тёрдюна, у Бартлетта будет шанс найти её с юга, а после того, как я обыщу всё на юг до самого Матвея, я затем исследую каждую протоку, текущую из залива на север.
Ближе к вечеру вернулась из Кумах-Сурта собачья упряжка, на которой уехали туда Константин и Ефим. Возница сообщил, что Ипатьев ждёт погоды в Матвее, где он находится уже три дня, ожидая возможности добраться до Булкура, ибо в этом месте из ущелья реки вырывается ураганный ветер, сметающий всё на своём пути. Он возвращается в Верхоянск, взяв с местных жителей честное слово, что они будут добросовестно помогать мне. Константин и Ефим выехали из Кумах-Сурта на нашем олене на следующий день после собачьей упряжки и должен быть здесь сегодня.
Из Быково прибыли четыре упряжки с четырьмя сотнями рыб; так что у нас теперь достаточно и собак, и провизии, чтобы снарядить три поисковые группы.
20 марта. – Ясный день, с приятным юго-юго-западным ветерком.
Выехали рано. Бартлетт направился в Матвей с инструкциями следовать по главной протоке или одному из её больших рукавов к северу от острова Столб. У него упряжка из шестнадцати собак, палатка, провизия на шесть дней и Георгий Николаев в качестве каюра. Мы с Ниндеманном, экипированные аналогичным образом, с Иннокентием Шумиловым и молодым Кириком, отправились напрямую в Большую Мачу. Прибыв туда, Ниндеманн подтвердил, что знаком с этой местностью, но был совершенно сбит с толку и не знал, каким путём отряда проследовал на юг от этой точки. Поэтому мы поехали на юго-восток, пока он не решил, что мы слишком сильно отклоняемся на восток, тогда мы повернули на юго-запад… но он уже смутно припоминал местность. Потом мы долго ехали по большому ручью на юг, пока собаки не начали ослабевать, тогда мы остановились и установили палатку под прикрытием холма.