Джордж Мельвилль
В дельте Лены
В Бурулахе не было собак, и мы отправились в Зимовьелах на оленях, сначала по руслу реки, а к востоку от Кумах-Сурта – по сухому руслу горного ручья. До поварни в горах было сто тридцать вёрст, от неё до Тумуса – ещё сто семьдесят. Хотя я поднялся в три часа утра и был готов отправиться в путь уже в четыре, нам всё же не удалось выехать до шести, что, в конце концов, было довольно ранним часом для этих мест. Метель бушевала самым ужасным образом, так что у ямщиков не было никакого желания ехать. По дороге нет свежих оленей, и, если непогода нас задержит, мы не только сами пострадаем от недостатка пищи, но я также задержусь с отправкой помощи Бартлетту, которому приказано действовать быстро. В ту ночь после перехода через горы нам предстоял переход по тундре протяжённостью в сто тридцать вёрст, и, посовещавшись, туземцы решили отказаться от своего намерения остановиться в поварне и вместо этого продолжили путь через тундру. В наступившей темноте с яростной снежной метелью проводники, как водится, заблудились. Пришлось ночевать на нартах, пока олени, привязанные, отдыхали и паслись, а ямщики, завернувшись в свои оленьи шубы, сидели спиной к ветру и спали.
Заблудились мы, впрочем, не так сильно и при свете дня снова нашли дорогу. К следующей ночи мы пересекли тундру и достигли бухты Быковской, но туземцы не решились её пересечь, поэтому мы её обогнули и, наконец, в десять часов, после многих неверных поворотов и возвращений, мы прибыли, все засыпанные снегом и замёрзшие до полусмерти, в хижину в Тумусе, проехав в тот день сто девяносто вёрст, без еды и воды с самого завтрака в три часа ночи в Бурулахе. Было некоторое удовлетворение в том, что нам удалось поддерживать активность наших людей, независимо от того, хотели они двигаться или нет, хотя мы и видели, как они потихоньку отрезали кусочки от замороженного мяса, перевозимого в наших санях.
В Тумусе я снова повстречал друзей-ссыльных и обнаружил, что русские и якутские купцы так же хорошо знакомы с приёмами спекулятивной скупки рыбы, так же, как наши чикагские торговцы – со скупками зерна. Кузьма сообщил мне, что они скупили всю рыбу в Тумусе. Было, правда, и утешительное известие – о том, что отсюда я могу добраться до Усть-Янска, проехав триста пятьдесят вёрст прямо через залив. Мы провели ночь в Тумусе, а рано утром отправились в Зимовьелах. Сразу же по прибытии туда я договорился с местными отправить две собачьи упряжки в Кумах-Сурт для перевозки Бартлетта и его людей в Хас-Хата. Мы загрузили их ста пятьюдесятью рыбами, а туземцы взяли ещё дополнительный запас для себя и собак. Бартлетту я послал приказ держать при себе туземцев и упряжки, пока они не довезут его до Хас-Хата. В записке я также сообщил ему, что в Матвее он найдёт запас рыбы, ибо, как только я отправил четыре упряжки в Кумах-Сурт, я собрал ещё четыре и отправил их в Матвей с указаниями сделать запас рыбы в этом месте, а затем поспешить в Кумах-Сурт и помочь в перевозке отряда Бартлетта. В шторме наступило некоторое затишье, и в это время мне удалось отправить в путь туземцев, которым на самом деле очень не хотелось ехать. Они долго дурачились перед своими иконами и прощались с друзьями, так что едва они двинулись в путь, как снова поднялся ветер, и мне было жаль бедняг. Но таков был наш уговор, тем более, что Бартлетт зависел от этих поставок рыбы, особенно если он не сможет взять с собой оленя, что было весьма сомнительно.
Но туземцы вскоре вернулись и объявили, что ветер слишком силен и противостоять ему невозможно, что на самом деле было похоже на правду. Это подтверждало рассказ Баишева и других булунцев, что ни одна упряжка не отваживалась пересечь горы в эти три месяца года. Но они пообещали поехать снова, как только позволит погода.
Я заплатил за рыбу по обычным расценкам или чуть дороже, а Ипатьев конфисковал всё, что туземцы продали или договорились продать купцам, спекулятивный картель был таким образом разрушен, и их это очень разозлило. Они пригрозили туземцам, что впредь никогда не будут продавать им соль, чай или табак, и злорадно посоветовали им приобретать эти предметы первой необходимости у американцев – «они же такие добрые». К счастью, у меня было много чая, табака и других товаров, которыми я мог расплатиться вместо наличных, и так как я добавил к цене товара стоимость его транспортировки, они получили от меня почти двойную цену против той, что они бы получили от торговцев. И всё же туземцы ничего от этого не выиграли, потому что, как вскоре мне стало известно, в Зимовьелахе была организованная банда мошенников, которые днём и ночью играли с туземцами в азартные игры за их товары и, по сути, вели свой бизнес точно так же, как в любом игорном заведении в мире.
Заметив в деревне несколько таких щеголеватых прощелыг, я сначала спросил Ипатьева, кто они такие. Он засмеялся и сказал: «Купцы» и, раздав на столе воображаемую колоду карт, сделал движение руками, как будто собирал в кучу деньги и засовывал их в карманы. Эти негодяи, взяв с собой чая, табака и немного денег, приезжают сюда и живут среди местных жителей, у которых они покупают всё, что им нужно, платя наличными, которые они тут же отыгрывают обратно, так что в конце зимнего сезона, когда готовы приехать настоящие купцы, они увозят с собой всё, что было у туземцев прошлой осенью, оставляя своих жертв разорёнными и голодными, но, как ни странно, страстно желающими, чтобы их снова обобрали. Я видел, как они продавали свои оленьи шкуры, одежду, медные котлы – всё, что у них было, – игрокам, которые платили деньги, немедленно садились за игру и менее чем за полчаса выигрывали всё обратно. Котелки и другие тяжёлые предметы, которые им было неудобно везти, они продавали туземцам обратно по высокой цене или брали залог в счёт добычи зверя или улова рыбы следующим летом.
И всё же якутам это, похоже, нравилось. Они проигрывали свою рыбу у меня на глазах, а затем стояли со своими жёнами и детьми, показывали мне свои пустые котелки и втягивали животы, демонстрируя какие они пустые, и это в то время, как игрок спокойно сидел тут же рядом со своей добычей. В одном из таких случаев я спросил местного жителя, который только что проиграл сотню рыб, сколько он хочет на ужин, и, когда он ответил: «Десять», я взял это число из нечестно полученной кучи перед игроком и дал их ему. «Хорошо, – сказал купец, – но тогда вы заплатите мне семьдесят копеек за рыбу», то есть на сто тридцать три процента больше их обычной стоимости. Туземец с тревогой ждал, не окажусь ли я настолько глуп, чтобы выкупить для него и семьи ужин, который он так безрассудно проиграл, но я молча вытащил из наших припасов рыбу для своего ужина и стал готовить её на огне, подумав, что для туземца будет полезным, если он отправится спать без ужина. Но я сомневаюсь, что это подействовало, так как игрок дал ему пять рыб, взяв обещание получить десять из следующего улова. И так всё и продолжается: старики и молодёжь обоих полов играют в азартные игры всякий раз, когда представляется такая возможность, и я считаю, что это главная причина большинства страданий и голода, которые преследуют людей в этой части страны.
Когда мы были в Зимовьелахе прошлой осенью, балаганы возвышались над землёй на восемь-десять футов, теперь же они представляли собой лишь небольшие холмики на поверхности снега, и только столб дыма днём и сноп искр ночью указывали на точное местоположение хижин. Сани проезжали прямо по крышам, а собаки останавливались у дымоходов, чтобы понюхать, что там внизу готовят на ужин – так сильно деревня была занесена снегом. Ожидая затишья, я собрал всех людей Быково[100] и расплатился по своим старым счетам за рыбу и гусей. Кузьме я также заплатил обещанное за доставку моего послания в Булун, но так как он не смог тогда предоставить оленьи упряжки и одежду для перевозки моего отряда, я заплатил ему только триста из оговорённых пятисот рублей, а остаток передал Баишеву, чтобы он заплатил при выполнении этой услуги. Кузьма, кроме того, получил бумагу, подготовленную исправником, которая давала ему надлежащее право собственности на вельбот, с сохранением, однако, возможности для меня или любой американской стороны бесплатно использовать её в течение лета для поиска вдоль побережья людей второго куттера.
Ипатьев уведомил всех местных жителей, чтобы они предоставили свои иски по моим долгам, и некоторые ловкачи пытались удвоить количество провизии, которую они нам предоставили, но у меня был подробный список наших долгов, который вёл Даненхауэр – уезжая из Зимовьелаха, я попросил его тщательно вести учёт всех полученных нами запасов. Это он сделал и передал мне список в Якутске.
Следует сказать, что Николай Чагра, староста, поступил нечестно, дав нам самую мелкую рыбу, которая у него была, в то время как другие местные жители, особенно некий Андрюшка, всегда были щедры. Я решил наказать Николая, если представится возможность, и это произошло. Платежи производились в его хижине, где мы жили, и староста представил свои подсчёты, которые соответствовали моим записям. Но когда я спросил его, была ли его рыба большой или маленькой, он слегка скривился и сказал: «Средней». Тогда я попросил его, чтобы он показал образец исправнику, чтобы он мог посмотреть и оценить, и Николай принёс среднего размера муксуна, который был довольно большим представителем этого вида, и я тогда сам выбрал рыбу такого размера, который, по моему мнению, он нам дал. Он выглядел очень смущённым и расстроенным перед собравшимися соплеменниками, а Ипатьев упрекнул его, сказав, что он не заслуживает никакой платы, и, если я захочу, могу вообще не платить. Он пригрозил ему всякими карами, такими, как штраф, тюрьму или кнут, если он снова будет так плохо обращаться с иностранцами, и, если я захочу, он будет наказан. Николаю нечего было возразить, кроме того, что рыбы было мало, а нас было много и тому подобное. Но я не стал требовать наказания и заплатил всё, что ему причиталось, после чего он удалился под насмешки и укоры своих соседей.
Затем вперёд вышла жена Николая, и ей вручили иголки, нитки и ситец для нового платья. Её также заверили, что она была хорошей женщиной и хорошо относилась к чужестранцам. Андрюшка предъявил свой счёт, который в точности совпадал с моим, и так как он регулярно снабжал нас хорошей крупной рыбой и обычно добавлял ещё несколько сверху, то все жители с нетерпением ждали, как я с ним поступлю. Под одобрительные возгласы присутствующих я заплатил ему вдвое больше. Так я поступал и со всеми остальными – везде, где я обнаруживал попытку обмана, я сообщал об этом виновнику, а в одном крайнем случае, когда некий мужчина предъявил счёт за бо́льшее количество рыбы, чем он поставил, я вычел переплату из правильной суммы и выплатил ему остаток. Старому пирату Спиридону, которому доверился мистер Даненхауэр, пришлось очень плохо. Его счёт был полностью отклонён Ипатьевым, который ещё пригрозил ему различными наказаниями за дурное обращение с нами. Он выглядел очень раскаивающимся, но я всё же уверен, что в душе он оставался негодяем, и когда некоторые из туземцев насмехались над ним, было видно, что он никогда им этого не забудет и не простит. В довершение всего Ипатьев отстранил его от должности старосты деревни и назначил на этот пост Василия Кулгаха.
Несколько женщин из Зимовьелаха, которые чинили наш камин, оштукатурили дымоход и оказали нам ряд других услуг, таких как починка обуви, рукавиц, одежды и т.п., тоже получили подарки. Жене Андрюшки я подарил ситец для платья, а также напёрсток, иголки и нитки; не забыл я и возлюбленную Инигуина, ту, которую он называл своей «маленькой доброй старушкой», я дал ей несколько вещиц, сказав через Ипатьева, что эти сувениры прислал ей её американский тунгус – это привело её в полный восторг! Таким вот образом мы распределили справедливые наказания и заслуженные награды среди жителей деревни.
Глава XXII. Непогода
Арктическая погода – Как заблудиться в деревне – Перерыв в непогоде – Продолжение шторма – Якутская финансовая арифметика – Отправляемся в Ары – Чолбогой. – Компас в голове – Турканах – Несчастная семья – Ордоно – Кувина – В Хас-Хата – Наши «роскошные» покои – В бедственном положении – Своевременная помощь – Наконец-то вместе – Искусство жарить стейки – Воспоминание – Двадцатифунтовый напиток – Странные привычки якутов и чукчей.
Для экономии места далее следуют выдержки из моего дневника.
20 февраля. – Дует сильнее, чем когда-либо, и я не знаю, удастся ли поехать в такую погоду. Туземцы не могут этого сделать и даже не хотят попытаться, так что с моей стороны глупо рисковать, по крайней мере, сейчас.
Василий Кулгах и Николай Чагра вернулись сегодня после неудачной попытки добраться до Кумах-Сурта. Они ужасно обморозили лица, руки и ноги. Также прибыл из Ары молодой якут, скорее мёртвый, чем живой, после того, как пережил два дня сильнейшей метели. Он сидит в углу хижины в каком-то полубессознательном состоянии, плачет и раскачивается взад-вперёд, не имея ни сил, ни желания рассказать, что с ним случилось. Какой-то ямщик пришёл в деревню за помощью для молодого русского купца; они заблудились в заливе Буор-Хая к востоку от Зимовьелаха, и купец сейчас находится в поварне к юго-востоку от нас. Он и его ямщик съели всю свою провизию, а потом и собак. Затем он зарыл свои товары в снегу залива и, добравшись до поварни, отправил ямщика пешком в деревню за помощью. Последний не может передвигаться, но знает название хижины (Хараулах[101]), где находится его хозяин; и огромный, высокий, дикого вида тунгус, которого я потом нанял в качестве погонщика собак во время поисков на востоке залива Буор-Хая и в устье реки Яны, отправился к купцу на помощь, больше никто не хотел идти. Купцы в этом районе перевозят очень мало продовольствия, небольшими обозами, и поэтому зависят от погоды и часто теряются.
Я купил тысячу рыб у Кузьмы, а около девяти часов вечера так прояснилось, что уже через час мне удалось отправить собачьи упряжки со ста пятьюдесятью рыбами в Кумах-Сурт для Бартлетта.
27 февраля. – Трудно поверить, но шторм бушует ещё яростнее, чем вчера. Я надеюсь, что упряжкам, отправившимся прошлой ночью, удалось пересечь горный хребет, но, судя по нынешним обстоятельствам, я сомневаюсь, сможем ли мы начать поиски в течение месяца.
Я нанял в Быково три упряжки, включая упряжь и сани, по пятнадцать собак в каждой, за которые я плачу пятнадцать рублей в месяц и кормлю за свой счёт собак. Каждый ямщик получает двадцать рублей в месяц и пропитанье, которое включает рыбу, чай и табак. Упряжки и погонщики должны ехать туда, куда я им прикажу, и, когда не заняты другими делами, перевозить нашу провизию. Но большую часть рыбы мне придётся перевозить по дорожным расценкам – и три копейки за версту за сто штук. Сегодня я завершил покупки рыбы, поторговавшись и заплатив по здешним ценам за 5150 штук для нашей центральной станции в Матвее. Отсюда я буду забирать рыбу по мере необходимости, а 3000 оставлю в Зимовьелахе для использования в этом районе поисков.
Мне рассказали, что многие местные жители покидают Быково на период наводнений, хотя многие из них живут здесь круглый год.
Всё ещё неиствует жестокий шторм. Никто по своей воле не покидает своей хижины, и те несчастные, которые вынуждены выйти наружу, должны либо держаться за что-нибудь, либо присесть и передвигаться на четвереньках. Здесь нет компромисса. Один старый туземец вышел из нашей хижины, чтобы добраться до другой, расположенной не более чем в ста ярдах. Снег яростно бил в лицо, а свирепым ветер сбил с ног и закружил так, что он потерял всякую ориентировку. Я не знаю, кто поднял тревогу, но через несколько секунд все мужчины уже одевались в свои меха, а женщины помогали им и уговаривали поторопиться. Со старым Николаем во главе они отправились на поиски, а я последовал за ними, чтобы понаблюдать за их действиями. Отметив направление ветра и их нынешнее местоположение, все сели прямо на снег, а затем поползли по ветру, крича изо всех сил – и нашли его, громко взывающего о помощи, на небольшом расстоянии с подветренной стороны амбара.
Я никогда не видел такой кошмарной погоды, как эта – ни в Арктике, ни где-либо ещё. Мне не терпится дождаться, как она наконец выдохнется и даст мне шанс приступить к работе. Ветра дуют всю зиму, в основном с юга до юго-запада, и все сильные штормы исходят с этой стороны, но иногда ветер переменный и дует с любой стороны света.
А как было тихо к югу от горного хребта! Когда там сани задевали ствол дерева, на нас сваливалась куча снега, а здесь же тундра и плоскогорья начисто оголены ветрами от снежного покрова, а долины и ущелья им завалены. Эта задержка невыносима, мне не терпится исследовать район, где находятся мои товарищи.
28 февраля. – Вчера вечером один ссыльный отважился прийти к нам и заблудился. Ему удалось добраться до наветренной стороны хижины Николая. Кто-то услышали его крики и после получасовых поисков нашли его – он вырыл в снегу яму и заполз в неё, его быстро занесло снегом и в сугробе он согрелся. Спасло его и то, что на нём была длинная парка из оленьей шкуры, в которой он, несомненно, мог бы пережить всю ночь. Это был старый Семён Алексеев, русский ссыльный, это его приключение сильно его напугало.
Ближе к утру шторм утих, и туземцы убирали снег вокруг жилищ и таскали дрова и лёд, готовясь к очередной снежной осаде. Я воспользовался затишьем, чтобы отправить две собачьи упряжки с двумястами рыбами в Матвей или, если получится, в Хас-Хата, а оттуда на помощь Бартлетту в Кумах-Сурт. Сегодня сюда прибыл один ссыльный из Северного Булуна. Он был в пути пять дней, и всю дорогу ветер дул ему в спину. Он говорит, что Иннокентий Шумилов отправился в Кумах-Сурт и может помочь там Бартлетту или приехать к нам в Быково в распоряжение Ипатьева.
Погода сегодня до самого вечер – лучшая, что были у нас за последние недели. Туземцы потеряли почти месяц рыбной ловли и испытывают трудности с дровами и водой, так как они не любят использовать для питья снег. Хотя сейчас у них много рыбы, всё же значительную часть её им нужно продать за наличные, чтобы купить чай, соль и табак, а также заплатить налоги. Я обнаружил, что стоимость перевозки рыбы здесь выше, чем её цена. Я тщетно пытался купить их с доставкой в Матвей, но для туземца это был слишком сложный расчёт, они всегда продавали свою рыбу в Быково и отдельно нанимались перевозить её по три копейки за версту – так они привыкли и так всегда будут делать. Сегодня я услышал, что в Усть-Янске и на Омолое[102] голод, и большая нехватка продовольствия в Северном Булуне. Ипатьев советует мне покупать сейчас всё, что мне может понадобиться, так как он думает, что после 1 апреля я не смогу купить вообще ничего. Если бы я был уверен в соли и вяленой говядине из Верхоянска, я мог бы обойтись меньшим количеством рыбы, но я не уверен и не могу полагаться на такую неопределённость, когда мне нужно накормить более двенадцати человек, и кроме того три собачьих упряжки для поиска и, вероятно, ещё пять для перевозки рыбы и грузов. Эти якуты перевозят всё так медленно, что мне впору заняться этим самому. Туземец не может заставить себя ни спешить, ни всё время идти – все они путешествуют, как им заблагорассудится, останавливаясь в хижинах, поварнях и деревнях, когда захотят. Но если мне удастся держать их подальше от их хижин и женщин, они будут в моих руках!
В течение мая месяца работать в любом месте дельты будет опасно. Здешние жители говорят, что временами, когда река прорывает ледяной затор, поток воды устремляется по реке на многие мили со скоростью лошади, унося с собой всё, что попадается на её пути, пока не исчезнет во множестве проток и не достигнет моря. Это повторяется до тех пор, пока паводковые воды полностью не освободят пойму реки ото льда.
Погода снова изменилась. Сперва тихо падал снег, но к восьми часам вечера снова подул ветер – опять с той же силой.
1 марта 1882 г. – На рассвете снова наступило затишье, но оно было очень коротким, и к одиннадцати часам утра шторм возобновил своё бесчинство. Ветер подхватывает всё, что не закреплено, и уносит куда-то через залив; поэтому я не удивляюсь, как раньше, почему туземцы всегда педантично крепят к земле свои пустые сани.
Сегодня утром, пока погода была ещё хорошей, двое туземцев, приехавших сюда из Булуна порыбачить, отправились вытаскивать свои сети. Вскоре после их отъезда поднялся ветер, и в три часа дня, когда они так и не появились, жители деревни отправились на их поиски. Всем им приходится здесь нелегко: голод, с одной стороны, и опасность замёрзнуть до смерти – с другой. Я здесь всего лишь четыре дня, а за это время только в этой деревне пришлось спасать четверых мужчин. Одного русского купца, Санникова, шторм задержал в Турканахе[103] на тридцать пять дней. У него и двух его погонщиков было достаточно еды, чтобы продержаться, но у собак не было ничего, поэтому они убивали по собаке в день, чтобы другие животные могли поесть, и, наконец, отправили одного погонщика с упряжкой из шести собак в Быково, в семидесяти верстах, где была получена помощь.
Ветер всё ещё дует с такой силой, что ни человек, ни собака не могут противостоять ему. Сегодня я вышел на улицу просто для того, чтобы поэкспериментировать и посмотреть, можно ли там стоять —хотя бы держась за что-нибудь. На самом деле я просто ничего не мог различить в плотном потоке бешено несущегося снега и мелких льдинок. Ничего не оставалось делать, как встать на четвереньки, вернуться к снежным ступенькам и нырнуть обратно в хижину. Туземцы не позволяют никому из нас выходить в одиночку, а настаивают на том, чтобы идти с кем-нибудь из своих. В Японии я был свидетелем тайфуна, когда анемометры на трёх кораблях показывали девяносто девять, сто одну и сто три мили в час соответственно; когда разрушались непрочные здания, суда срывало с якорей, а повозки рикшей швыряло ветром, как ивовые корзины, – и всё же я мог стоять на ногах, а тайфун в его самом худшем проявлении был лишь слабым подобием этого неукротимого Борея. Грозы совершенно неизвестны в Северном Ледовитом океане и в приполярной области северное сияние является единственной формой проявления электричества в атмосфере. Тогда возникает вопрос: почему сияние, а не вспышки молний, сопровождаемые раскатами грома, как на экваторе?
Чтобы вызвать обычные атмосферные явления, необходим перенос тепла в атмосфере. Возможно, тогда отсутствие гроз в полярных регионах можно объяснить недостатком тепла, – или может быть так, что толстый изолирующий слой льда и снега препятствует разрядам электрического тока? А если бы атмосфера была теплее, полярное сияние сопровождалось бы яркими молниями?[104]
2 марта. – Буря становится ещё хуже. Снег завалил входную дверь нашей хижины, и целые сутки ни у кого не хватило смелости высунуть наружу хотя бы нос. Я уже отчаялся сделать что-либо, кроме как ждать перемены погоды. Нам повезло в одном – в хижине нет детей. Хотя жена Николая продолжает изливать свою материнскую любовь на своего сына Афанасия, вполне уже взрослого молодого человека, которого она родила своему первому мужу. Она сажает его к себе на колени, обнимает и ласкает, вытирает нос и вообще заботится о нём, как будто ему года четыре. Афанасий – хороший мальчик и помогает своей матери носить дрова, лёд и т.д. На женщину возлагается обязанность дрессировки молодых собак, и каждый день в течение четырёх-пяти часов перед ней выстраивается полдюжины щенков, у каждого из которых вокруг шеи повязан ремешок, привязанный к палке длиной фут с небольшим, которая, в свою очередь, прикреплена к краю низкой скамейки. Результатом этого является то, что собаку постоянно заставляют тянуть только вперёд, ибо, если она пытается пятиться назад, палка вонзается ей в шею и напоминает, что лучше этого не делать. Домашняя собака обычно помогает держать детей в относительной чистоте, вылизывая их. Так или иначе, я предпочёл бы спать в сугробе, чем в хижине, полной маленьких детей.
Иннокентий Шумилов должен был приехать уже несколько дней назад, чтобы доставить нас в Хас-Хата, но он, очевидно, пережидает шторм в Кумах-Сурте или в какой-нибудь поварне по пути. У меня достаточно собак для поездки в Хас-Хата или Матвей, но в деревне нет человека, знакомого с этой дорогой, и потом, нам также может потребоваться перевезти большой запас рыбы, чтобы пережидать затянувшуюся плохую погоду, так что я должен остаться и ждать здесь больше собачьих упряжек и проводников. У нас закончились оленина и хлеб, но есть много рыбы и соли, так что мы живём намного лучше, чем пять месяцев назад здесь же. Туземцы, которые месяцами живут без хлеба, выпрашивали понемногу, а я оказался несколько более щедрым, чем следовало, если бы знал насколько мы здесь задержимся. Вот и Кузьма просил у меня совсем немного на ужин, а я дал ему столько, что хватило бы на дюжину едоков.
«Рыжий чёрт» Ефим Копылов квартирует в хижине Николая, живёт в углу и спит на полу. По нашему прибытию он сразу же стал как бы дворецким Ипатьева, капитана Грёнбека и меня. Он упрашивал меня взять его на службу в качестве разнорабочего, на что в конце концов я согласился, с жалованьем пятнадцать рублей в месяц. Он заботится обо всех наших нуждах, готовит нам рыбу и чай и показал себя действительно очень полезным. (Потом я взял его с собой на северо-запад, затем снова в Быково и, наконец, с разрешения генерала Черняева, в Якутск, где он, потеряв голову, попал в передрягу и, соответственно, в кутузку.) Больше всего я беспокоюсь о Бартлетте и его людях, потому что они находятся на краю совершенно бесплодной местности, хотя примерно в семидесяти верстах к западу от них есть приличного размера деревня[105], где Константин Мухоплёв может раздобыть провизию.
3 марта. – Собачьи упряжки, которые я отправил в Кумах-Сурт, вернулись сегодня, потерпев неудачу в попытке достичь этой точки. Им удалось добраться до первой поварни, расположенной в сорока верстах от Зимовьелаха, но по дороге в Тас-Ары[106] они заблудились и пережили ужасные испытания. Четыре их собаки погибли, некоторые были брошены, а других привезли обратно на санях в беспомощном состоянии. Вожак Спиридона, молодой и хорошо обученный пёс, стоящий семьдесят пять рублей, находился среди погибших, и старик был безутешен. Сами туземцы в плачевном состоянии, у них сильно обморожены лица, руки и ноги. Они сбились с пути сперва по дороге туда, а потом и обратно, и я едва ли смогу убедить их пойти снова, пока не установится погода. Две упряжки ещё не вернулись, но вернувшиеся уверены, что с ними всё хорошо. Из-за этой неудачи Бартлетт и его люди вынуждены оставаться в Кумах-Сурте, а мы оказались втянуты в дополнительные расходы и задержки.
Теперь я беспокоюсь, что отряды, которые я отправил в Матвей, также вернутся ни с чем. Обеспечить здесь любую перевозку – чертовски сложная задача, поскольку недостаточно иметь даже самых лучших собак и оленей, а лучшего средства передвижения в этих диких местах нет. Оленьи упряжки, которые привезли нас в Зимовьелах, сегодня отправились в Кумах-Сурт. Они не могли привезти нам никакой рыбы, но пообещали отдать Бартлетту шестьдесят своих, которые будут возвращены им из тех ста пятидесяти, которые я всё пытаюсь ему доставить. Смею заметить, что некоторые из кабинетных арктических путешественников и критиков, которые не приближались к этим местам ближе трёх тысяч миль, зададутся конечно же вопросом, почему этот дурак сидел там и ничего не делал? – да, если бы только они здесь оказались – я бы посмотрел, как бы они обделались! Сотня рыб – это приличный груз, да ещё надо везти с собой рыбу в качестве еды для собак и погонщиков, хотя эта проблема частично решается запасами, заранее сделанными вдоль дороги.
День был сравнительно погожий, если не считать порывистого ветра.
4 марта. – Неожиданно наступила хорошая погода, но через несколько часов так же неожиданно куда-то исчезла. Ветер снова дует, и, кажется, ещё сильнее. Я легко прошёл триста ярдов по ветру снять показания приборов, но с величайшим трудом вернулся обратно – это торнадо превосходит всё, что я когда-либо видел. Один из возвратившихся туземцев зашёл сегодня ко мне и рассказал незавидную историю своих страданий. Впрочем, лицо и руки бедняги без всяких слов свидетельствуют о жестокости местного климата. Его скулы – две сплошные раны, а опухший нос багровый, как свёкла. Он больше не хочет никуда ездить до весны, и я его понимаю. Одна из собак, брошенная на дороге, прошлой ночью пришла обратно в деревню и умерла. Это всё большие потери для туземцев, и, главное – совершенно напрасные, так как в соответствии с контрактом они должны были получить оплату, только если доставят грузы до места назначения. Теперь у нас остались последние буханки хлеба, и наша ежедневная еда – варёная рыба, очень вкусная, когда нет ничего другого.
Сегодня я был свидетелем как делили деньги, полученные за упряжку из одиннадцати собак, три местных жителя, которым принадлежали соответственно три, пять и шесть собак. К тому же тот, у кого было три собаки, предоставил свои услуги в качестве погонщика, а владелец пяти животных предоставил корм для собак. Таким образом возникла финансовая проблема, представлявшая для туземцев немалую сложность, и вот как они её решили. Они положили на стол столько палочек, сколько было собак (одиннадцать), а тот, который был погонщиком, прибавил к своим ещё три. Затем они разделили между собой деньги в соответствии с количеством палочек у каждого, а потом каждый рассчитался с человеком, предоставивший корм для собак по его цене, в соответствии с долей каждого в упряжке: три, пять и шесть.
5 марта. – Ветер повернул на восток – несомненно, это перемена к лучшему. Приехал из Ары Василий Кулгах и привёз с собой трёх человек с Длинного острова[107], что недалеко от Оленёкской протоки, и проводника на реку Омолой. Первые будут выступать, если мне понадобится, в качестве погонщиков и проводников до Оленька, а другого, тунгуса, я могу найти здесь, когда захочу.
Две упряжки, с которыми я послал рыбу в Матвей, очевидно, добрались до цели, так как не вернулись в Ары, поэтому я могу надеяться, что они находятся сейчас на пути в Кумах-Сурт. Другие упряжки всё ещё здесь, но если ветер будет попутный, то есть с востока, то они предпримут ещё одну попытку. Положение наше здесь незавидное – мой отряд из трёх человек и якуты расквартированы в хижине размером двадцать на двадцать футов. И запахи, и зрелище – не из приятных!.. И всё же мы укрыты от непогоды, что для нас сейчас как благословение Божье! А если учесть, что каждый день мы пьём чай с варёной рыбой, то мы вполне довольны!