полная версия

Д. О. Чураков
Рабочее самоуправление в России. Фабзавкомы и революция. 1917–1918 годы

Полная версия

4. Закон принят, борьба продолжается…

Бурные дискуссии и сшибка крайних позиций для декрета о рабочем контроле не прошли даром. По определению Ленина, он появился на свет в «беспомощном» и «случайном»¹⁶⁴ виде. Было совершенно очевидно, что век его долгим не будет¹⁶⁵. Причина его нежизненности коренилась прежде в том, что принятый документ носил на себе сильный отпечаток сопутствующих его появлению споров. Он напоминал лоскутное одеяло, сшитое из обрывков различных противоборствующих в дискуссии платформ. От ленинского проекта из принципиально важных осталось только два положения – это распространение рабочего контроля на все предприятия, а не только на крупные, и обязательность решений органов рабочего контроля для владельцев. Все остальные положения, составляющие суть ленинского подхода к рабочему самоуправлению, такие, как ведущая роль местных Советов в его координации и возможность непосредственного осуществления рабочими контроля над деятельностью предприятий, минуя организации контроля, как уже было отмечено, либо совсем исчезли, либо были искажены сделанными поправками¹⁶⁶.

Но не добились своего и сторонники жесткого государственного руководства над рабочими организациям. По мнению одного из них В. Ф. Плетнёва, по сравнению с декретами о земле и о мире, Положение о рабочем контроле было шагом назад. Сравнивая законы о земле и о рабочем контроле, он писал о первом как о мероприятии революции социалистической, тогда как «декрет о рабочем контроле, по его словам, – революция буржуазная». «С одной стороны, – пояснял он парадоксальное даже для того времени утверждение, – экспроприация экспроприаторов, упразднение частной собственности на землю и средства производства, с другой -сохранение принципа частной собственности – и лишь благая попытка причесать «в интересах регулирования» растрёпаннейший из всех способ производства». На основании этого он приходил к заключению о «полусоциализме» Октябрьской революции¹⁶⁷.

В окончательном своём виде Положение от 14 ноября прежде всего не давало ответ на вопрос о характере движения за рабочий контроль: понимать ли его в плане развития самоуправления рабочих или только в плане атаки на буржуазные порядки? Если рабочий контроль означал централизованное управление экономикой съездом Советов и его исполнительными органами, то тогда рабочий контроль был не более, чем синонимом национализации и контроля при «рабоче-крестьянском правительстве». Если же рабочий контроль означал самостоятельность фабзавкомов в решении хозяйственных задач на своём предприятии, то это было уже совершенно иное. Так понимаемый рабочий контроль при определённых условиях мог вступить в конфликт не только с предполагаемым государственным планированием, но и с любой вообще практикой государственного регулирования экономики¹⁶⁸. Управленцы-практики расходились и в том, следует ли начинать рабочий контроль снизу, путём развития инициативы самих пролетарских масс, или сверху, через вновь создаваемые государственные органы. Существенные разногласия были в понимании организационных функций рабочего контроля: то ли они должны осуществляться рабочими объединениями через их участие в соответствующих регулирующих госучреждениях, то ли рабочие сами должны были оказаться непосредственными организаторами производства¹⁶⁹.

В этой связи уместно остановиться на распространённом в литературе мнении, согласно которому Положение от 14 ноября давало довольно стройную систему органов рабочего контроля, в центре которой стояли Советы, которым подчинялись высший и местные контрольные органы. На самом деле эта идиллия была очень далека от действительности. Согласно положению о рабочем контроле, регулированием экономики должны были заниматься и фабзавкомы, и вновь создаваемые контрольные комиссии, и профсоюзы, и Советы¹⁷⁰, а если учесть Декрет ВЦИК и СНК об учреждении Высшего совета народного хозяйства от 2 декабря 1917 г., то сюда же добавлялись ещё и местные совнархозы, местные отделы труда и т.п.¹⁷¹. Как результат – дублирование, многоначалие и прочие пороки худших из бюрократических структур.

Почему же стороны столь сложно шли на компромисс? Только ли в приверженности своим убеждениям было дело? Последние исследования показывают, что дискуссия по основным принципам законопроекта о рабочем контроле имела ещё одну грань, и связана она с борьбой за власть. Как уже было оговорено, основным оппонентом ленинского подхода в начале дискуссии был Милютин -одна из ключевых фигур правого крыла большевистской партии. На протяжении 1917 г. правые неоднократно подвергали критике предложения Ленина, начиная с его апрельских тезисов и заканчивая курсом на вооружённое восстание. В литературе о послеоктябрьском периоде много говорится о деятельности левых, а вот о правых – почти ничего. Создаётся впечатление, что после ухода со своих руководящих постов, в знак несогласия с позицией большинства ЦК партии на переговорах с Викжелем, правые как течение, как группировка исчезают…

Что это совсем не так, видно из всего хода дискуссии о рабочем контроле и рабочем самоуправлении. Понятно, что для партии, на знамёнах которой были начертаны лозунги пролетарской революции, этот вопрос не был праздным. Наоборот, в какой-то мере он был базисным, определял подходы к многим другим вопросам. В частности, к вопросу о революционной власти. Полемика о рабочем контроле показывает, что правый большевизм после ухода правых из ЦК, Совнаркома и руководства ВЦИК не только не исчезает, но пытается «взять реванш», навязав свои подходы к организации власти. Подтверждением этому служит, что сразу же вслед за принятием положения о рабочем контроле не менее жаркие столкновения произошли в ходе принятия декрета о Высшем совете народного хозяйства. Две эти дискуссии могут и должны рассматриваться как нечто единое не только в силу взаимосвязанности обсуждавшихся проблем, но хотя бы уже потому, что декрет о ВСНХ в какой-то мере можно считать одним из проектов организации рабочего контроля. В его основу легла платформа ЦС ФЗК в период обсуждения Положения о рабочем контроле.

Сюжеты, связанные с подготовкой и проведением декрета о ВСНХ, проанализированы А. Л. Филоненко. Хотя в его работе нет широких политических обобщений, неизбежных в случае анализа хода дискуссии о рабочем контроле в первые месяцы существования Советской власти в целом, но позиции сторон, прозвучавшие при конструировании высшего экономического органа Советской Республики, показаны историком блестяще. Он совершенно верно подметил тот далеко не случайный факт, что в руководстве ВСНХ в короткий срок концентрируется целая плеяда партийных деятелей, которых вполне можно считать наиболее яркими фигурами правого большевизма: Милютин, Ларин, А. М. Рыков, В. П. Ногин и др. Филоненко полагает, что они пытались через Высовнархоз реализовать свои представления об управлении страной. Основное положение их плана, по мнению исследователя, строилось на убеждении, что в Советской Республике экономика должна преобладать над политикой. Отсюда следовал вывод, что ВСНХ должен стать центральным органом власти, органом экономической диктатуры пролетариата, тогда как СНК должен оставаться органом только политической диктатуры. И тот и другой орган должны были формироваться независимо друг от друга парламентом, роль которого выполнял ВЦИК и у руля которого в первые после II съезда Советов дни стоял Каменев. Как показывает Филоненко, хотя Ленину и тут удалось отбить атаку и создать ВСНХ при Совнаркоме, борьба за привилегированное положение ВСНХ среди прочих советских ведомств, попытки подчинить именно ему все экономические наркоматы растянулась на долгие месяцы, что не могло быть простой случайностью¹⁷².

Понимание, что за столкновением мнений по рабочему вопросу после Октября 1917 г. стояли отнюдь не только теоретические разногласия, способно существенно прояснить их упорный и бескомпромиссный характер. Вместе с тем, борьба за власть, за собственность, за привилегии никогда не ограничивается только верхами. Неопределённость по одному из наиболее принципиальных для нового режима вопросов способствовала расширению фронта дискуссий, переходу их в новое состояние. И если первоначально своё видение послереволюционного устройства высказывали преимущественно верхи партии, то со временем дискуссия распространялась на широкие партийные массы, точнее, на среднее звено партийного и нового хозяйственного аппарата. Фактически не затихая, она продолжалась всю зиму 1917-1918 гг. В ходе неё свою позицию обозначили отраслевые и региональные рабочие организации, советские и хозяйственные органы и партийные организации губернского и уездного уровней. Одна сторона в этой дискуссии придерживалась мнения, что контроль, как политика государственная, должен осуществляться Советами, другая склонялось к тому, что органы рабочего самоуправления сами должны осуществлять контроль через свои общероссийские центры независимо от Советов, тем более что ещё на Всероссийской конференции фабзавкомов рабочие комитеты были торжественно провозглашены «естественными органами рабочего контроля внутри предприятий»¹⁷³.

Тон дискуссии задавали металлисты. Уже 16 ноября 1917 г. обсуждение этого вопроса провёл Московский областной комитет рабочих-металлистов, на котором его руководители Б. Козелев, Косиор и Козин добивались передачи в ведение профсоюзов экономических отделов при местных Советах. Представитель же центра М. Томский, не возражая в принципе, чтобы рабочий контроль исходил от самих рабочих организаций, категорически возражал против того, чтобы профсоюзы брали на себя ответственность за управление производством, чтобы не оказаться в положении рабочего и одновременно хозяина¹⁷⁴. Затем тот же вопрос поднимался 23 ноября 1917 г. на Первой конференции фабзавкомов металлообрабатывающей промышленности¹⁷⁵ и 1 декабря 1917 г. на заседании Центрального бюро профессиональных союзов Москвы¹⁷⁶.

Ситуация накалялась. Трения попытались сгладить на совместном заседании представителей отделов труда райсоветов, Московского совета профсоюзов, экономического отдела Моссовета и Комиссариата труда, состоявшемся 4 декабря 1917 г. На этот раз было принято, как казалось, компромиссное решение. Планировалось создать в Москве представительной орган рабочего контроля, в который бы вошли 12 представителей от крупных профсоюзов и 6 представителей от Моссовета. Но и это решение удовлетворило профсоюз металлистов не до конца. Уже на следующий день его руководство пошло на создание своего собственного экономического совета по организации рабочего контроля в своей отрасли¹⁷⁷.

Идущие с мест предложения и требования аккумулировались в ЦК союза металлистов. Из сохранившихся в его архиве материалов видно, насколько вопрос о самостоятельной роли рабочего класса живо интересовал низовые организации союза, причём не только в Москве, но и в других регионах России, в частности на Урале, где он также выступал значимой общественной силой¹⁷⁸. Близкие проблемы волновали руководителей региональных отделений и другого мощного профсоюза – текстильщиков. Так, с позиций, аналогичных позиции металлистов, при принятии решений о структуре органов рабочего контроля выступил в те дни и профсоюз текстильщиков Иваново-Вознесенска, принявший специальную инструкцию о центральной комиссии рабочего контроля, в которую должны были входить представители от низовых контрольных комиссий, местных советов и профсоюзов¹⁷⁹.

Разногласия относительно того, кому должно принадлежать руководство рабочим контролем, имели под собой вполне определённую подоплёку. Они свидетельствовал, во-первых, о стремлении рабочего самоуправления стать самостоятельным, если не центральным, звеном нового строя и, во-вторых, показывал зарождение соперничества между Советами, как государственными органами, и рабочим самоуправлением¹⁸⁰. В условиях, когда старая система управления оказалась дезорганизована, а сложившиеся производственные связи нарушены, фабзавкомы стали главной силой, сдерживавшей тяжёлый кризис. Но большевики не готовы были согласиться с этим, поскольку объективно эффективность идущих снизу координирующих связей была в общегосударственных масштабах не так уж и действенна, а положительный результат хотелось иметь немедленно. Всё это в дальнейшем не могло не вести к пересмотру ключевых положений Закона о рабочем контроле от 14 ноября 1917 г. вовсе не в пользу самостоятельности рабочих организаций.

И здесь становится очевидным ещё одно противоречие, заложенное Положением о рабочим контроле, 14 ноября 1917 г. Согласно декрету, оставаясь и по составу, и по задачам деятельности, и по способу образования организациями общественными, органы рабочего самоуправления наделялись государственными функциями. По словам Ленина, «на днях рабочие получили закон о контроле над производством. Согласно этому закону, фабрично-заводские комитеты составляют государственные учреждения»¹⁸¹. В то же время, как мы видели выше, органы рабочего самоуправления эволюционировали в сторону хозяйственных органов, поэтому наделение их государственно-административными функциями было шагом непродуманным, направляющим деятельность органов рабочего самоуправления в совершенно не свойственное им прежде русло. В этом смысле следует признать, что хотя Ленин никогда и не скрывал, что все декреты Советской власти носят не юридический, а сугубо пропагандистский характер, но даже с этой точки зрения Положение ВЦИК и СНК от 14 ноября было одним из самых противоречивых документов эпохи, и практически сразу же начинается процесс его ревизии¹⁸².

В какую же сторону могли идти эти изменения? Казалось бы, сам закон о рабочем контроле однозначно давал ответ на этот вопрос. В нём, в частности, в заключительном 14 параграфе говорилось, «что все законы и циркуляры, стесняющие деятельность фабричных, заводских и других комитетов и советов рабочих и служащих, отменяются»¹⁸³. Следовательно, это подразумевало, что все последующие узаконения пролетарской революции не должны стеснять деятельность фабзавкомов, а наоборот – будут расширять их права и возможности. Именно в таком духе и была выдержана хорошо известная по литературе инструкция Центрального совета фабзавкомов. Её авторы полагали, что «рабочий контроль над промышленностью… надо понимать не в узком смысле простой ревизии, а напротив, в широком смысле вмешательства» во все производственные процессы¹⁸⁴.

Но инструкция ЦС ФЗК была скорее исключением, чем правилом¹⁸⁵. Реально в становлении правительственного курса в сфере рабочего вопроса значительную роль сыграл не§ 14, а§8и§9 декрета о рабочем контроле. Первым из них предусматривалось, что решения низовых органов самоуправления всегда могут быть отменены «постановлением высших органов рабочего контроля». Согласно же другому, не только владельцы, но и «представители рабочих и служащих, выбранные для осуществления рабочего контроля», объявлялись «ответственными перед государством за строжайший порядок, дисциплину и охрану имущества» – то есть не перед рабочими, выбиравшими их, а перед назначенными сверху чиновниками¹⁸⁶. Эти положения открывали широкий простор для ревизии первоначальной концепции декрета перед теми, кто считал самостоятельность рабочих организаций пройденным этапов в развитии революции¹⁸⁷. Ярчайшим примером этой тенденции может служить не менее широко известная инструкция Всероссийского совета рабочего контроля, трактовавшая рабочий контроль как сугубо пассивный, надзирательный и запрещавшая фабзавкомам вмешиваться в деятельность заводоуправлений¹⁸⁸.

Этот подготовленный ВСРК проект выглядел столь вызывающим, что, например, советский историк В. А. Виноградов приписывает её авторство эсерам и меньшевикам, что совершенно несправедливо. Более того, авторство инструкции не вполне правомерно приписывать даже самому ВСРК, поскольку её проект был подготовлен не самим этим органом, а специально для этого выделенной комиссией¹⁸⁹. Вопрос о её создании обсуждался на I заседании ВСРК. Выступавший в ходе прений Лозовский подчеркнул, что на местах рабочие не знают, что и как контролировать и что дело контроля – это прерогатива централизованной государственной политики. «В инструкции необходимо сказать, – развивал он своё понимания вопроса, – что рабочий контроль – это не значит переход предприятия в руки рабочих этого предприятия, ибо сепаратные действия только ухудшат и запутают положение дела». С аналогичными претензиями к фабзавкомам выступил и Ю. Ларин. Попытки председателя ЦС ФЗК М.Н. Животова перевести ход дискуссии в более конструктивное русло не увенчались успехом.

Как отмечается в газетном отчёте о заседании, «выступавшие … товарищи присоединились к точке зрения тов. Ларина, указывая на недопустимость существования «фабрично-заводского патриотизма» и на совершенно неотложную необходимость объединённой работы»¹⁹⁰. По итогам состоявшегося обмена мнениями в состав редакционной комиссии были делегированы представители от ВЦИК, ВЦСПС, ЦС ФЗК, экономического отдела Моссовета и Союза металлистов. В комиссии преобладали сторонники ларинской линии¹⁹¹, тем самым работа над инструкцией оказалась всецело в под его влиянием, и когда документ был готов, Ларин настоял на том, чтобы его текст опубликовали без предварительных прений под предлогом необходимости предоставить возможность высказаться по сути изложенных в нём вопросов не только членам ВСРК, но и местным организациям, а также чтобы «отчуждение её (так в тексте! – Д. Ч.) не затянулось слишком долго»¹⁹².

Куда спешил Ларин – понятно. По сути его инструкция отбрасывала фабзавкомы к временам закона Временного правительства от 23 апреля 1917 г., по которому они сводились к сугубо формальным организациям. Поэтому в рабочих массах ничего, кроме именно отчуждения, она вызвать была не способна, и её обсуждение грозило вылиться в серьёзную битву. И действительно, на VI конференции фабзавкомов Петрограда, проходившей в конце января 1918 г., в адрес ларинской инструкции прозвучала лавина яростной критики¹⁹³. Особенно подробно остановился на инструкции Высшего совета рабочего контроля А. М. Кактынь в своём докладе по вопросу о формах рабочего контроля и путях реализации Положения от 14 ноября 1917 г. Переходя от вступительной части своего доклада к анализу предложений Ларина, он сразу же, без каких-либо дипломатических ухищрений, назвал их «некоторыми извращениями», «которые нам стараются навязать наши товарищи справа». Особое негодование у докладчика вызвало стремление Ларина все распорядительные и финансовые права на предприятиях оставить в руках капиталистов, а верховные контрольные функции передать центральным государственным органам: «Мы получим не что иное, – разъяснил свою позицию Кактынь, – как простой бюрократический рабочий контроль, такой же самый рабочий контроль, какой имеется в Германии, в Англии, в Америке и целом ряде других стран, более развитых капиталистически, где капитализм проходит через высшую ступень – империализм… Но этот контроль совсем не то».

Критикуя предложенную Лариным схему, с трибуны конференции Кактынь заявлял о глубокой разнице между буржуазным, бюрократическим контролем, который, опираясь на пример Германии, навязывал русскому рабочему движению Ларин, и контролем демократическим, пролетарским. Если пролетарский контроль действовал «в целях удовлетворения интересов самых широких масс населения, всего трудового народа, то предлагавшийся Лариным контроль неизбежно должен был скатиться к защите узкого слоя олигархов: «Контроль… бюрократический, буржуазный вводится специальным аппаратом, бюрократией, особой чиновничьей средой, которая для этого дела назначается сверху и которая делает всё в интересах той клики, которая стоит у государственного руля», – настаивал докладчик. Завершая обзор ларинского документа, он выносил ему не подлежащий обжалованию «смертный приговор»: «В нём не хватает самого главного, – подчеркивал Кактынь, – не хватает доверия к … рабочему классу. Во всём сквозит недоверие, нежелание с ним считаться, как с взрослым, возмужалым, сознательным классом, и желание трактовать его как анархические массы, дикие в своих выступлениях, которые не способны тонко вещи производить в жизнь и только в состоянии разрушать всё, до чего дотронутся»¹⁹⁴.

Родственную позицию с докладчиком занял один из руководителей ЦС ФЗК М. Н. Животов. По сообщению прессы, касаясь ларинской инструкции, он сообщил, что все его товарищи были буквально возмущены «тем недоверием к рабочему классу, которое вложено в основание инструкции». По словам корреспондента горьковской «Новой жизни», оратор призвал рабочий класс выразить недоверие самому Ларину¹⁹⁵. Не отставали от официальных лиц и рядовые участники конференции. Анархист И. С. Блейхман отметил её пагубность и враждебность рабочим, поскольку «всякая форма организации, которая идёт не снизу вверх, а сверху вниз… не в интересах рабочего класс», а представитель рабочего комитета Ижорского завода Л. Зимин настаивал, что если разбираться с предложениями Ларина, то сразу становится ясно, что они ничего общего с рабочим контролем не имеют и на них «нужно смотреть не как на контроль», понимая под этим губительность для рабочего контроля выдвинутой ВСРК инструкции. В обоснование своей враждебности к ларинским построениям делегаты конференции ссылались не только на высокие политические идеалы: необходимость эмансипации пролетариата, развития революции и т.п. В их речах звучали и вполне жизненные, реалистические соображения. Так, И. П. Жук, делегат от заводского комитета Шлиссельбургского Порохового завода, откровенно признавался: «Правда, что политическая власть находится в руках рабочих, теперь диктатура пролетариата, а всё-таки карман карманом». В этой фразе в концентрированном виде отразилась одна из основных причин, по которой во многих трудовых коллективах при позитивном отношении к рабочему контролю, к государственному контролю, в какой бы форме он ни предлагался, относились настороженно и даже озлобленно: всеохватывающий процесс передела собственности, собственный житейский опыт, приучивший рабочих заботиться о себе самостоятельно и не ждать милости начальства, заставляли их предпочесть синицу скромного достатка в руках журавлю всеобщего планового социалистического хозяйства в небе¹⁹⁶. Даже рабочие национализированных предприятий, получив от государства какие-то выгоды и поддержку, стремились сохранить как можно больше прав для своих организаций, сохранить рабочих контроль хоть в каком-нибудь виде.

Однако позиция низовых рабочих организаций к этому времени уже мало что значила. В советской историографии подготовленный Центральным советом рабочего контроля проект инструкции о статусе и полномочиях фабзавкомов на производстве подвергался справедливой критике. Вместе с тем советская историография стремилась приукрасить складывавшуюся в действительности картину, не переставая утверждать, будто бы ларинская инициатива никоем образом не отражала сущности политики Советского государства в отношении независимых пролетарских организаций. На самом же деле всё обстояло как раз наоборот. Доказательством чему служит факт принятия документов аналогичного содержания и другими органами, регулирующими деятельность органов рабочего контроля¹⁹⁷.

Так, если в резолюции экономического отдела Моссовета за 11 ноября 1917 г. по итогам обсуждения тогда ещё проекта Положения о рабочем контроле признавалось необходимым, не дожидаясь выработки общегосударственного плана борьбы с разрухой, оказывать всемерное содействие московскому пролетариату в «деле развития его рабочей самодеятельности путём передачи всего административно-производственного аппарата в руки фабрично-заводских комитетов», то уже 17 ноября 1917 г. экономический отдел Моссовета меняет свою позицию. Теперь на организованном им совещании прежнюю резолюцию поддержал в основном лишь большевик А. Шлихтер, тогда как большинство собравшихся поддержало меньшевика С. Вейцмана, предлагавшего «узаконение» рабочего контроля «отложить»¹⁹⁸. А 25 ноября 1917 г. экономический отдел принимает инструкцию, мало отличимую от инструкции ВСРК. В ней откровенно провозглашалось, что задачей рабочего контроля «отнюдь не является передача предприятия в ведение и управление рабочих данного предприятия»¹⁹⁹. Задачами же контрольных органов на предприятиях назывались надзор и учёт²⁰⁰. Показательно, что Общество заводчиков и фабрикантов Шуйского промышленного района не только поддержало это решение, но и постановило «обратиться в Совет рабочего контроля Центрального промышленного района с просьбой распространить на Ивановский край действие Московской инструкции по рабочему контролю»²⁰¹.

На уже упоминавшейся I Московской городской конференции фабзавкомов металлообрабатывающей промышленности, организованной по инициативе профсоюза металлистов и собравшей 125 делегатов от 116 заводов, была принята резолюция, где так и говорилось, что «осуществление распорядительной власти в предприятиях принадлежит заводоуправлению», фабзавкомы же, и даже профсоюзы, никакой реальной власти не получали²⁰². Не было в ней и положений об обязательности решений контрольных комиссий для предпринимателей, о всех же их злоупотреблениях полагалось сообщать наверх для принятия решений, «не принимая самим никаких репрессивных мер»²⁰³. 1 1 января 1918 г. резолюцию, согласно которой органы рабочего самоуправления «на фабриках не имеют права вмешиваться в хозяйственные дела предприятия»²⁰⁴, принимает Московский совет рабочего контроля. По срокам это совпадало с обсуждением тех же проблем в Петрограде, но уже на всероссийском уровне – на I Всероссийском съезде профессиональных союзов.