полная версия

Д. О. Чураков
Рабочее самоуправление в России. Фабзавкомы и революция. 1917–1918 годы

Полная версия

Революционный этатизм: между практикой и доктриной

К самовосприятию революции: выбор элит

1. Формирование идеологии «огосударствления»

В судьбах рабочего движения революционной поры есть вопрос, о котором прежде не любили писать отдельно, но который напрямую выводит на проблему послереволюционного кризиса органов фабрично-заводского представительства рабочих. На судьбы рабочего самоуправления в русской революции 1917 г. важное влияние оказывали не только сами революционные процессы, но и то, как они воспринимались участниками событий. В частности, многое зависело от позиции революционных партий и от того, на каких принципах они готовы были строить свои взаимоотношения с рабочим классом. Особенно возросла роль этого фактора после Октября, ведь большевики были обязаны своей победой именно самостоятельному рабочему движению. Теперь многое зависело от того, как определят победители свои взаимоотношения с рабочими организациями: будут ли они строить их на принципах сотрудничества или посредством чиновничьего вмешательства в прерогативы рабочего самоуправления?

Учитывая, что в последующие годы в нашей стране установился жёсткий, централизованный строй, некоторые исследовали склонны полагать, что большевики изначально взяли курс в этом направлении, следуя своим утопическим постулатам. С подобных позиций уже в те годы выступали такие известные деятели, как К. Каутский¹. В наши же дни эту точку зрения в той или иной степени разделяют такие отечественные авторы, поднимавшие в своих публикациях проблемы революции 1917 г., как М. Капустин, Д. Волкогонов, а также такие зарубежные авторы, как Р. Пайпс².

Многие постулаты большевизма и в самом деле могут как бы служить подтверждением некоторых взглядов этих авторов. Но идеология большевиков в сфере государственного строительства, тем не менее, не была столь прямолинейной.

К. Маркс, а вслед за ним и В. И. Ленин, действительно, считали, что переход к социализму должно обеспечивать государство диктатуры пролетариата. При этом В. И. Ленин придавал государству особенно важную роль, полагая, что в России, которая в социально-экономическом развитии отставала от передовых капиталистических стран, именно государственная власть поможет обеспечить торжество нового строя. Государство должно было «доделать» то, что не успело совершиться естественным ходом развития страны³. Однако, перед самым приходом к власти В. И. Ленин пишет одну из своих ключевых работ «Государство и революция», которая строилась на идеях безгосударственного коммунизма, что свидетельствует о неоднозначности его подходов. Что же касается идей государственного строительства на ближайшую перспективу, то считалось, что новое государство не будет прикрытием господства меньшинства. Наоборот, социалистическое государство мыслилось как власть большинства над меньшинством. Этим насилие оправдывалось, хотя слово «диктатура» в понятии «диктатура пролетариата» не носило эмоциональной нагрузки и в теории означало лишь власть трудящихся над своими прежними угнетателями⁴.

Как представляется, здесь следует учитывать и то обстоятельство, что на такой консервативный социальный институт, как государство, не могут оказать решающего воздействия такие преходящие факторы, как колебание идеологических настроений; на развитие взаимоотношений государства и общества могут влиять лишь более фундаментальные общественные процессы в экономике и на уровне доктринальных систем, вне зависимости от их идеологических и политических мундиров⁵.

В этом смысле, как представляется, более оправданным с научной точки зрения, чем подход Р. Пайпса, Д. Волкогонова и др., является подход, учитывающий два принципиально важных обстоятельства совершенно иного рода. Во-первых, ряд авторов отмечают тот факт, что начало XX века вообще ознаменовано поворотом к усилению государства и соответствующих государственнических идеологий. Применительно к тому периоду мировой истории идею регулируемого государством народного хозяйства можно без преувеличения считать центральной, определяющей основные направления политической и экономической мысли⁶. Затем важно учитывать то влияние, которое на формирование государственных институтов и настроений в обществе, в том числе на большевистскую идеологию, оказала Первая мировая война⁷.

На наш взгляд, именно война, в силу своей паразитической функции в сфере экономики⁸, явилась мощнейшим фактором ограничения в России демократических свобод и настроений. Достаточно сказать, что милитаризация труда (не единственный, но существенный элемент огосударствления), как панацея от хозяйственной разрухи выдвигается ещё в 1915 г. Впервые «ходатайствовать… о милитаризации рабочих» было решено Петроградским обществом заводчиков и фабрикантов уже 26 июня 1915 г., а всего через несколько дней, 9 июля 1915 г., принимается решение добиваться «всеобщей милитаризации» работающих на войну предприятий через государственные учреждения. Аналогичные требования, по настоянию П. Рябушинского, принимаются 6 июля 1915 г. и Московским областным ВПК⁹.

Планы милитаризации общества явились как бы составным пунктом более широкого замысла, по крайней мере тенденции, формирования в России буржуазного государства западного типа. Один из сторонников этих планов, приват-доцент Сторожев, историк, отмечал, что ныне, особенно в условиях «великой европейской войны», торгово-промышленный класс становится ведущей силой, перед которой «должны склониться… демократические задачи нового времени»¹⁰. Об этих далеко идущих проектах милитаризации труда довольно точно писал А. Шляпников, сохранивший стойкий иммунитет против подобных «экономических методов» и позже, когда уже сам оказался в кресле министра: «Организация заводов по казарменному типу, награждение ставленников капитала офицерскими полномочиями над рабочими, с арсеналом наказаний и наград в руках дирекции – вот идеал космополитического капитала»¹¹.

Одновременно государство форсирует усиление собственного контроля над экономикой. Первым шагом, по мнению современников, сделанным в этом направлении, стал указ от 17 февраля 1915 г., наделявший провинциальную администрацию правами устанавливать предельные цены на хлеб и фураж, а также запрещать вывоз продукции за пределы своей губернии¹². В случае необходимости, к особо упорствующим против поставок фронту могли применяться реквизиции. Принятию этого указа предшествовало мощное движение в общественных и управленческих кругах, отразившее тенденцию к централизации. Поэтому вскоре последовали и другие шаги в этом направлении¹³. Важнейшим из них стало подписанное 29 ноября 1916 г. управляющим Министерством земледелия А. А. Риттихом распоряжение о хлебной развёрстке.

Усиление экономической роли государства не встречало сопротивления общественности. Наоборот, создание Военно-промышленных комитетов и других экономических союзов также шло в русле укоренения в стране государственно-монополистического уклада. Неслучаен в этом смысле и последний шаг царизма по усилению административного регулирования экономики. Уже в ранге министра, на последнем заседании Думы, 25 февраля 1917 г. Риттих объявил о передаче продовольственного дела городскому самоуправлению. Это мероприятие отнюдь не означало отказа от централизации продовольственного снабжения. Наоборот, посредством общественности правительство предполагало ещё шире охватить своим контролем хлебный рынок. Процесс укоренения государственно-монополистических структур, тем самым, подстегивался и сверху, и снизу – со стороны предпринимателей, пытавшихся таким образом «врасти» в государство¹⁴.

Растущее вмешательство государства в народнохозяйственную жизнь и соответствующие реформы органов управления находили своих сторонников, адвокатов и пропагандистов¹⁵. Открыто или косвенно приветствовали «прямое огосударствление предприятий», как это тогда называлось, экономисты Б. Авилов, Н. Астров, Л. Кофенгауз, Г. Полонский, А. Соколов. Твёрдыми сторонниками государственного регулирования выступали такие представители торгово-промышленных кругов, как В. А. Степанов, А. И. Коновалов и многие другие¹⁶. Немалое количество людей, разделявших подобные позиции, встречалось и в органах власти. Среди наиболее ярких фигур здесь можно назвать начальника Главного артиллерийского управления А. Маниковского. Он прославился тем, что 2 ноября 1916 г. направил военному министру доклад за номером 165 392. Доклад этот был не чем иным, как развёрнутой программой государственно-монополистического переустройства России¹⁷.

После февраля 1917 г. ситуация усугубляется. Временное правительство склонно было использовать всё, чтобы удержаться у власти, в том числе планируя усилить госконтроль в экономике, другое дело, насколько соответствующие планы были эффективны и суждено ли им было сбыться¹⁸. Идеолог прогрессизма А. И. Коновалов объяснял необходимость огосударствления очень примечательным образом, – оно для него являлось ответом на прежнюю непоследовательность в этом вопросе царизма, которая привела к обострению недоверия между классами. Теперь же, следовало из его выступлений, только государственное вмешательство (арбитраж, регулирование, планирование, распределение) сможет предотвратить социальный конфликт¹⁹. Радикальную позицию в вопросах экономического регулирования занимал и министр труда Скобелев, высказывания которого победно цитировали большевики: «Мы должны, – утверждал он, – ввести трудовую повинность для гг. акционеров, банкиров и заводчиков, у которых настроение вялое, вследствие того что нет стимулов, которые раньше побуждали их работать. Мы должны заставить господ акционеров подчиняться государству, и для них должна быть повинность, трудовая повинность»²⁰.

В общем русле проводимой политики огосударствления уже 25 марта министр земледелия Временного правительства А. И. Шингарёв, подталкиваемый экономистами Петросовета, подписывает закон о регулировании в области ценообразования и заготовок сельхозпродукции²¹. Отныне владельцы обязывались предоставлять всё количество хлеба, за вычетом необходимого для собственного потребления и хозяйственных нужд, в распоряжение государства. Инструкция же Министерства земледелия от 20 августа предписывала применять к утаивающим хлеб вооружённую силу. Несмотря на последующие изменения, этот закон стал одним из решающих на пути к будущему всеобщему огосударствлению рынка хлебов и введению государственной хлебной монополии²².

Другим актом Временного правительства становится учреждение Совещания по развитию производительных сил. Его создание было не чем иным, как данью господствовавшим тогда этатистским веяниям в идеологии²³. Когда в июне 1917 г. на смену ему были созданы Экономический совет и Главный экономический комитет, в их функциях было определено: «Выработка общего плана организации народного хозяйства и труда», а также «разработка законопроектов и общих мер по регулированию хозяйственной жизни»²⁴. Более того, в одном из своих заявлений правительство идёт на обещание «осуществлять систематический контроль над производством, транспортной системой, валютой, распределением товаров, а в случае необходимости… контролировать и организацию производства»²⁵. Не останавливаясь на этом, правительство принимает декрет от 12 июня 1917 г. о налоговой реформе, ставший в глазах современников «величайшей победой демократии». Согласно ему, предусматривалось равномерное распределение «национального финансового бремени» и усиленное налоговое обложение прежде всего крупной цензовой буржуазии. И хотя из-за резкого неприятия этого декрета промышленными кругами осенью 1917 г. правительству пришлось пойти на попятную, общая тенденция к государственному регулированию экономической жизни усиливалась²⁶.

Делая ставку на государственное вмешательство в экономику, буржуазия, в частности кадеты, готова была даже допустить к государственному контролю рабочих, лишь бы основные рычаги власти оставались в руках цензовых элементов²⁷. Но с тем большим упорством, как мы видели раньше, предпринимательские круги боролись против рабочего контроля. Эта позиция, казалось бы, должна была поменяться после прихода к власти большевиков, когда буржуазия должна была быть заинтересована в ослаблении нового государства любыми средствами, даже путём разжигания сепаратизма рабочих коллективов. Примечательно, что, кроме тех случаев, когда конкретные владельцы использовали органы рабочего самоуправления на своих предприятиях в своих целях, этого не происходит. О позиции же имущих классов в целом можно судить по статье в одной из наиболее авторитетных в их кругах «Торогово-промышленной газеты», которая вскоре после большевистского переворота писала: «… насколько полезен и необходим государственный контроль промышленности через посредство незаинтересованных (!) и беспристрастных органов, настолько же вреден контроль промышленности через рабочие организации, ослеплённые классовой враждой и потому способные лишь саботировать работу промышленности»²⁸. Другая не менее солидная буржуазная газета «Промышленность и торговля» так передавала своё понимание рабочего контроля: «Что сказали бы о людях, которые установили бы контроль над действиями врача в тот момент, когда он останавливает кровь при пересадке сосудов, делает искусственное дыхание находящемуся в обмороке и т.п. Что сказали бы о власти, которая поставила бы контролёра для наблюдения за действиями человека, спасающего утопающего, или действиями капитана корабля во время шторма?»²⁹.

Осознанно или нет тенденцию на усиление вмешательства государства в саморегуляцию общества, на огосударствление экономики в той или иной степени поддерживали в тот период практически все реальные политические силы, вовлечённые в борьбу за власть: от Керенского до Корнилова. Различалась лишь риторика, к которой приходилось прибегать действующим персонажам для обоснования своих планов по усилению государственного вмешательства в экономику³⁰.

На подобных позициях стояли и партии, взявшиеся действовать от имени пролетариата. С ультрарадикальной программой соответствующих реформ выступили экономисты Петроградского Совета – меньшевики П. Гарви, Ф. Череванин, Б. Богданов. Особенно был активен и последователен на ниве социального моделирования В. Громан. Взяв за основу опыт воюющих держав, прежде всего Германии, он настаивал на том, что только всеобщее регулирование способно спасти российскую экономику. Решение этой проблемы, по его расчетам, было не под силу общественным организациям и требовало вмешательства административного аппарата, наделённого всей полнотой государственной власти³¹. В приверженности подобным воззрениям, на наш взгляд, и кроется одна из причин того скептического отношения социалистических партий к рабочему самоуправлению и фабзавкомам, которое они демонстрировали на протяжении всей революционной эпохи³². Так, в работах П. Гарви мысль о «реакционности» деятельности низовых рабочих комитетов является одной из основополагающих в его концепции революционного движения рабочих в период русской революции. По его мнению, сепаратизм фабзавкомов мешал объединению всех сил рабочего класса и был на руку только большевикам³³. Критика рабочего контроля, рассредоточенного

по отдельным предприятиям, содержится в работе меньшевика В. Плетнёва. Он полагал необходимым сосредоточить контрольные функции в едином центре³⁴. Относительно меньшевистской позиции, подменявшей рабочий контроль государственным контролем с участием рабочих, В. И. Ленин писал: «Получается, в сущности, чисто кадетская формула, ибо против участия рабочих в «государственном» контроле кадеты ничего не имеют»³⁵.

Эсеры, хотя их внимание было больше приковано к вопросам земельной реформы, также разделяли общие настроения в поддержку сильной государственной власти. С их точки зрения, вмешательство государства в экономику было необходимым. Активно поддерживали они и планы огосударствления рабочих организаций, превращения их в звено хозяйственных органов государства. Пожалуй, именно эсерам принадлежит первенство в принятии резолюции, содержащей положения в поддержку огосударствления рабочих организаций. Ещё в апреле 1917 г. на I Всесоюзной конференции железнодорожников они ратовали за то, чтобы железнодорожным транспортом управляли рабочие организации, объединяющие в своих рядах рабочих и служащих железных дорог. Для этого железнодорожники должны были быть государственно организованными. Лидер эсеров В. Чернов прямо заявлял, что железнодорожники станут особой корпорацией, «которой будет вверено управление железнодорожной сетью». Ещё определённей на этот счет высказывался эсер Крушницкий, не разделявший организации рабочих и органы управления государством³⁶. Позже, уже будучи в эмиграции, Чернов отстаивал ту точку зрения, что сам по себе рабочий контроль – это не что иное, как путь к анархии. Положительное значение для революции он может иметь лишь как подчинённая часть контроля государственного³⁷. Считали рабочий контроль лишь суррогатом контроля со стороны всего общества и представители левацких течений неонародников³⁸.

Анархисты, выступая за отмену государства, его разрушение, как такового, вроде бы должны были быть последовательными противниками государственного контроля и сторонниками контроля рабочего. Известный анархист Г. Максимов уже после революции настаивал, что только анархисты правильно оценивали роль и значение рабочего самоуправления³⁹. На деле ситуация и в рядах анархистов складывалась не так однозначно⁴⁰. Во-первых, некоторые из них отстаивали идею общественного контроля, которая на практике не могла реально отличаться от контроля государственного. Во-вторых, отдельные группы анархистов полагали необходимым сохранить рыночные механизмы, в том числе через развитие кооперации. Но существование рынка уже само по себе подразумевает существование неравенства, а вслед за тем неизбежно и государства. Утопические надежды отдельных течений в анархизме избежать при помощи кооперации наёмного труда подвергались сомнению в самой же анархистской среде. Наконец, последовательные анархисты, настаивающие на тотальной ликвидации государства, выступали за создание таких условий, в которых бы рабочий контроль не смог продержаться сколько-нибудь длительное время⁴¹.

2. Большевики перед выбором: государственный или рабочий контроль?

В свете отмеченных тенденций в социально-экономической и идеологической областях, не удивительно, что большевики также стояли на позициях государственного регулирования, если их взгляды и отличались в этом вопросе от взглядов кадетов и меньшевиков, то только меньшей экономической проработкой, но зато значительно большей политической определённостью.

Значительное место в развитии большевистской идеологии в области абсолютизации государственной власти принадлежит Н. И. Бухарину, которого считали в партии крупным специалистом в сфере политэкономии и чьи взгляды на государство долгое время считались в большевистской среде хрестоматийными⁴². Позиция Бухарина в этом вопросе в годы войны всё более и более радикализовалась. Он становится решительным сторонником насильственных методов в политике⁴³, в том числе в отношениях между государством и торгово-промышленными кругами⁴⁴, которые, по его мнению, и были повинны в войне, а теперь паразитировали на бедствиях народа⁴⁵.

Первые наброски своей концепции роли государства победившего пролетариата, подготовленные для обнародования, Бухарин делает сразу же по поступлению к нему в эмиграцию сведений о революции в России. В первой своей статье на эту тему, появившейся ещё в Северо-Американских Соединённых Штатах, он доказывал неспособность буржуазного правительства имеющимися в его распоряжении средствами предотвратить экономическую катастрофу Бухарин отмечал: «Возьмём хотя бы финансовую сторону дела. Облегчить гнёт можно было бы лишь путём самых радикальных мероприятий». Под радикальными мерами в этом случае он подразумевал государственное банкротство. «Этой гири, – резюмировал он, – не в состоянии снять гучковско-милюковское временное правительство»⁴⁶. А могло ли Временное правительство, по мнению Бухарина, бороться с дороговизной? Какие меры нужны были для предотвращения голода? «Выход, – писал Бухарин, -нужно искать в двух направлениях: в полной перестройке всех государственных финансов и решительной политике конфискаций пищевых и иных продуктов. Перестройка бюджета требует: отказа от долгов … максимального обложения капиталистической прибыли, доходов банков и поземельной ренты (т.е. помещиков) с одновременным установлением минимума заработной платы и ограничением рабочего дня. Последние два условия необходимы, чтобы господствующие классы не перелагали своего обложения на плечи рабочего класса. Другими словами, перестройка бюджета может при теперешних условиях быть осуществлена при конфискации значительной доли прибыли капиталистов и дохода помещиков»⁴⁷.

Развивая свои взгляды, Бухарин шёл ещё дальше: «Организация продовольственного дела не возможна без уничтожения экономической власти монополистических торгово-промышленных организаций: их господство может быть сломлено лишь путём конфискации (огосударствления) их товара и контроля над производством». «На эти меры, – делал вывод Бухарин, – не может согласиться новое правительство, ибо они противоречат его классовым интересам настолько, что их проведение означало бы отказ октябристов и кадетов от их классовой сущности. А чудес на свете не бывает»⁴⁸.

По возвращении в Россию Н. Бухарин разовьёт свои взгляды. Их стержневая мысль – нежелание и неспособность инфантильной русской буржуазии наладить государственное регулирование. В статье «Государственный контроль над производством и русская буржуазия» он пишет: «…буржуазия во всех воюющих странах переходит теперь к государственному контролю над производством… без этого контроля капиталистическое общество не выдержало бы войны…» Бухарин задаётся вопросом, почему же и после свержения самодержавия российская буржуазия не спешит организовать госконтроль? И отвечает – из боязни, что вся власть, а с ней и контроль перейдут к пролетариату⁴⁹. В своей же знаменитой брошюре по истории революции он доводит критику бездействия русской буржуазии до обвинений её в сознательном саботаже экономического развития страны⁵⁰. Основной вывод -Временное правительство на государственное регулирование не пойдёт, так как боится социализма.

В чём же видел Бухарин выход? Опять-таки ещё в американских статьях он говорит о необходимости прихода к власти пролетарского правительства с самой радикальной программой: «Пролетарское правительство, – подчёркивал он, – должно конфисковать пищевые продукты, оно должно конфисковать значительную часть прибылей капиталистического класса, оно должно взять под свой контроль и целый ряд производственных областей»⁵¹.

Эти взгляды Бухариным излагались и в других его статьях: «Экономический развал и война»⁵², «Российская революция и её судьбы»⁵³, «Государственный капитализм и социалистическая революция»⁵⁴, «Промышленники о государственном регулировании производства»⁵⁵ и пр., позже изданных отдельным сборником⁵⁶.

Необходимость радикального вмешательства государства в экономику отстаивал и лидер большевиков В. И. Ленин. Впрочем, в его работах революционной риторики было меньше, чем у Бухарина, и свою аргументацию Ленин строил на прагматичных рассуждениях о необходимости в условиях войны и разрухи поддерживать экономику страны коллективными усилиями.

Уже в своих первых набросках будущего хозяйственного устройства пролетарского государства, сделанных им в сентябре -октябре 1917 г., Ленин писал о необходимости бороться с надвигающейся катастрофой самыми жёсткими и далеко идущими методами. Эти меры, по мысли Ленина, предусматривали «контроль, надзор, учёт, регулирование со стороны государства, установление правильного распределения рабочих сил, устранения всякой лишней траты сил, экономия их». Кроме этих общих фраз, в ленинских работах содержатся и вполне конкретные предложения, – национализация банков, что, по его мнению, можно было совершить одним росчерком пера, а также национализация сахарного, угольного, нефтяного, железного и других синдикатов и установление государственной монополии, что тоже, как считал Ленин, могло быть организовано достаточно просто, поскольку война и капитализм вели именно к таким сверхмонополиям. Среди прочих мероприятий, называемых Лениным в качестве первоочередных, -отмена коммерческой тайны, принудительное синдицирование, регулирование потребления и пр. При этом Ленин не забывал постоянно подчёркивать свою ключевую политическую установку, что правительство меньшевиков, эсеров и кадетов не способно на такие радикальные меры, объясняя это, как и Бухарин, классовой сущностью буржуазных и соглашательских партий⁵⁷.

Развивая свою мысль о необходимости и возможности при диктатуре пролетариата всеобъемлющего вмешательства государства в экономическую жизнь общества, он писал: «Кроме преимущественно «угнетательского» аппарата постоянной армии, полиции, чиновничества есть в современном государстве аппарат, связанный особенно тесно с банками и синдикатами, аппарат, который выполняет массу работы учётно-регистрационной, если позволительно так выразиться. Этого аппарата разбивать нельзя и не надо. Его надо вырвать из подчинения капиталистам… его надо подчинить пролетарским Советам, его надо сделать более широким, более всеобъемлющим, более всенародным. И это можно сделать, опираясь на завоевания, уже осуществлённые крупным капитализмом… «Огосударствление» массы служащих банковых, синдикатских, торговых и пр. и пр. – вещь вполне осуществимая и технически (благодаря предварительной работе, выполненной для нас капитализмом и финансовым капитализмом) и политически, при условии контроля и надзора Советов»⁵⁸, то есть государства.

В другом месте Ленин делает ещё более далеко идущие заявления: «Все граждане превращаются здесь, – излагал он своё видение будущего, – в служащих по найму у государства, каковым являются вооружённые рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного «синдиката». Всё дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдали меру работы, и получали поровну. Учёт этого, контроль за этим упрощён капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырёх действий арифметики и выдачи соответствующих расписок»⁵⁹.

Всё это и позволило современному исследователю В. May констатировать не только этатизм большевиков, но и говорить о том, что эта развернутая большевиками политика огосударствления служила лишь прямым продолжением российской политики военных лет – царского и Временного правительств™. Но именно эта политика и несла главную угрозу самостоятельности и дальнейшему развитию независимых органов рабочего самоуправления на производстве, делая их кризис практически неизбежным.

И тем не менее первые месяцы после Октября становятся временем наиболее полного проявления всех форм производственного представительства рабочих и патронирования их со стороны советского государства⁶¹. Государственная поддержка самостоятельных пролетарских организаций на время становится стержнем всей хозяйственной политики. Этот исторический зигзаг никогда бы не произошёл, если бы доктрина большевиков в рабочем вопросе определялась только этатистской парадигмой эпохи. Вторым компонентом их доктрины, приведшим пусть и к временному, но чрезвычайно важному отклонению от господствовавших тогда тенденций общественного развития, был их революционный демократизм, нашедший своё воплощение в ориентации большевиков на «самостоятельное революционное творчество масс». Демократические установки в большевистской идеологии вырастали на почве мощного давления на политический процесс в России 1917 года со стороны рабочего движения. Рождённый рабочими лозунг рабочего контроля над производством, идея рабочего самоуправления на производстве имели колоссальную мобилизующую роль, которую отмечали не только советские, но и зарубежные историки, причём даже критически настроенные к большевикам⁶². Только сделав упор в своей агитации на поддержку рабочего контроля, большевики смогли претендовать на взятие власти. «Мы были вынесены этой громадной волной», – признавался впоследствии Н. Бухарин⁶³, имея в виду стремление рабочих к реализации своих политических прав.

Казалось бы, получив статус правящей партии, большевики и в дальнейшем могли сполна использовать рабочий контроль в своих целях. Действительность же была значительно сложнее. Идея независимых хозяйственных организаций рабочих в социал-демократических кругах устойчиво считалась анархо-синдикалистской. Поэтому и в идеологию большевизма она вживалась сложно, встречая серьёзные возражения многих влиятельных деятелей партии. Их взгляды объединяло одно – последовательное неприятие рабочего контроля и самостоятельности фабрично-заводских комитетов.

Одним из принципиальнейших антагонистов рабочего контроля был Ю. Ларин. Ещё в ноябре 1917 г., по его же словам, он «повёл и провёл борьбу против полной передачи управления предприятиями в руки рабочих». Некоторое время спустя, в мае 1918 г., он ставит себе в заслугу «ограничение прав трудовых коллективов» и «борьбу с самостоятельным установлением рабочего управления на производстве», которые он осуществлял, если пользоваться его же терминологией, насаждая главки и центры⁶⁴.

Другой противник рабочего производственного представительства И. И. Скворцов-Степанов обобщал свою позицию в следующих словах: «Фабрично-заводской комитет во многих отношениях является приемником капиталистического предпринимателя. На все промышленные отношения он смотрит прежде всего глазами данной фабрики или завода… Этим определяются такие методы действия, которые способны не приблизить, а отдалить нас от основной задачи современности, от сознательного и планомерного урегулирования всех экономических отношений»⁶⁵.

Радикализмом в отношении рабочего контроля отличались воззрения В. Осинского (Оболенского). В подготовленном им в 1918 г. проекте организации экономической жизни Советской республики абсолютный приоритет отдавался центральным хозяйственным органам⁶⁶. Начав с того, что рабочие должны заменить буржуазию в сфере организации производства, он заканчивал разработкой мер по введению всеобщей трудовой повинности, которая бы превратила рабочих в индустриальных крепостных⁶⁷.