bannerbannerbanner
Жизнь и приключения Николаса Никльби

Чарльз Диккенс
Жизнь и приключения Николаса Никльби

Полная версия

– Боюсь, что первую неделю нам придется жить широко, – со стоном отозвался Артур, – но потом мы это возместим. Я буду есть в самую меру, и я знаю, вы слишком любите вашего старого хозяина, чтобы есть не в меру, не правда ли, Пэг?

– Что – не правда ли? – спросила Пэг.

– Слишком любите вашего старого хозяина…

– Нет, не слишком, – сказала Пэг.

– О господи, хоть бы черт побрал эту женщину! – воскликнул Артур. – Слишком его любите, чтобы есть не в меру на его счет.

– На его что? – сказала Пэг.

– О боже! Никогда она не может расслышать самое важное слово, а все остальное слышит! – захныкал Грайд. – На его счет, старая вы карга!

Так как эта хвала очарованию миссис Слайдерскью была произнесена шепотом, леди выразила согласие по основному вопросу глухим ворчаньем, которому сопутствовал звонок у входной двери.

– Звонят, – сказал Артур.

– Да, да, я знаю, – отозвалась Пэг.

– Так почему же вы не идете? – заорал Артур.

– Куда мне идти? – возразила Пэг. – Я тут ничего плохого не делаю, верно?

Артур Грайд в ответ повторил слово «звонят», гаркнув во всю мочь, и так как притупленному слуху миссис Слайдерскью смысл этого слова стал еще более понятен благодаря пантомиме, изображающей, как звонят у двери, Пэг заковыляла из комнаты, резко спросив сначала, почему он сразу не сказал, что звонят, вместо того чтобы толковать о всякой всячине, которая никакого отношения к этому не имеет, в то время как ее ждет полпинты пива на ступеньках лестницы.

– С вами произошла перемена, миссис Пэг, – сказал Артур, провожая ее глазами. – Что она означает, я хорошенько не знаю, но если так будет продолжаться, я вижу, мы недолго проживем в согласии. Мне кажется, вы вот-вот рехнетесь. Если это так, придется вам убираться, миссис Пэг, или вас уберут. Мне все равно.

Бормоча и перелистывая страницы своей книги, оп вскоре напал на какую-то запись, остановившую его внимание, и позабыл о Пэг Слайдерскью и обо всем на свете, поглощенный интересными страницами.

Комнату освещала только тусклая и грязная лампа; тощий фитиль, заслоненный темным абажуром, отбрасывал бледные лучи на очень ограниченное пространство, а все за пределами его оставлял в густой тени. Эту лампу ростовщик придвинул к себе так близко, что между нею и ним оставалось место только для книги, над которой оп склонился. Он сидел, облокотившись на стол и подперев руками острые скулы, и лампа рельефно освещала его уродливые черты над маленьким столом, а остальная комната была погружена во мрак. Делая в уме какие-то вычисления и подняв глаза, Артур Грайд рассеянно посмотрел в этот мрак и внезапно встретил пристальный взгляд человека.

– Воры! Воры! – завизжал ростовщик, вскакивая и прижимая к груди книгу. – Грабят! Убивают!

– Что случилось? – спросила фигура, приближаясь.

– Не подходите! – дрожа, закричал негодяй. – Человек это или… или…

– За кого вы меня принимаете, если не за человека? – последовал вопрос.

– Да, да, – крикнул Артур Грайд, заслоняя глаза рукой, – это человек, а не привидение. Это человек! Грабят! Грабят!

– Зачем так кричать? Разве вы меня знаете и подумали что-нибудь дурное? – спросил незнакомец, близко подойдя к нему. – Я не вор.

– А тогда зачем и как вы сюда попали? – воскликнул Грайд, немного успокоившись, но все еще пятясь от посетителя. – Как вас зовут и что вам нужно?

– Имя мое вам незачем знать, – был ответ. – Я вошел сюда, потому что мне показала дорогу ваша служанка. Я окликал вас раза два или три, но вы были так поглощены вашей книгой, что не слышали меня, и я молча ждал, когда вы от нее оторветесь. Что мне нужно, я вам скажу, когда вы оправитесь настолько, чтобы слушать меня и понимать.

Решив взглянуть на посетителя повнимательнее и увидев, что это молодой человек с приятным лицом и осанкой, Артур Грайд вернулся на свое место и, пробормотав, что вокруг бродят дурные люди, а покушения на его дом, имевшие раньше место, сделали его пугливым, предложил посетителю сесть. Однако тот отказался.

– О боже! Я остался стоять не для того, чтобы иметь преимущество перед вами, – сказал Николас (ибо это был Николас), заметив испуганный жест Грайда. – Выслушайте меня. Завтра утром ваша свадьба.

– Н-н-нет, – пробормотал Грайд. – Кто сказал, что завтра моя свадьба? Откуда вы знаете?

– Неважно, откуда, – ответил Николас. – Я это знаю. Молодая леди, которая отдает вам свою руку, ненавидит и презирает вас. У нее кровь холодеет при одном упоминании вашего имени. Ястреб и ягненок, крыса и голубь больше были бы под пару, чем вы и она. Как видите, я ее знаю.

Грайд смотрел на него, остолбенев от изумления, но не произнес ни слова – быть может, был не в силах.

– Вы и еще один человек, по имени Ральф Никльби, вдвоем составили этот заговор, – продолжал Николас. – Вы платите ему за его участие в том, чтобы совершилась эта продажа Маделайн Брэй. Вы ему платите. Вижу – лживые слова готовы сорваться с ваших губ!

Он остановился, но, так как Артур не дал никакого ответа, снова заговорил:

– Вы платите самому себе, грабя ее! Каким образом и с помощью каких средств – я не хочу осквернять защиту ее деда ложью и обманом, – мне неизвестно. В настоящее время мне неизвестно, но я действую не один, у меня есть помощники. Если человеческой энергии хватит на то, чтобы разоблачить ваше мошенничество и вероломство до вашей смерти, если деньги, месть и праведная ненависть могут выследить вас на ваших извилистых путях, вам еще предстоит дорого заплатить за все. Мы уже напали на след. Вам, знающему то, чего не знаем мы, вам лучше судить о том, когда мы вас разоблачим.

Снова он приостановился, и по-прежнему Артур Грайд молча смотрел на него.

– Если бы вы были человеком, к которому я бы мог обратиться в надежде пробудить его сострадание или человеколюбие, – продолжал Николас, – я бы просил вас вспомнить о беспомощности, невинности, молодости этой леди, о ее достоинствах и красоте, о ее дочерней преданности и, наконец – и это особенно важно, ибо ближе всего касается вас, – о том, как она взывала к вашему милосердию и человеческому чувству. Но я избираю тот путь, какой только и можно избрать с людьми, подобными вам, и спрашиваю, сколько вам нужно заплатить, чтобы возместить ваши убытки. Не забывайте, какой опасности вы подвергаетесь! Вы видите, я знаю столько, что без особого труда могу узнать гораздо больше. Согласитесь на меньшую прибыль, чтобы не рисковать, и назовите вашу цену!

Старый Артур Грайд зашевелил губами, но они только сложились в отвратительную улыбку и снова застыли.

– Вы думаете, что деньги не будут уплачены? – продолжал Николас. – Но у мисс Брэй есть богатые друзья, которые отдали бы на чеканку монеты свои сердца, чтобы спасти ее от такой беды. Назовите вашу цену, отложите свадьбу всего на несколько дней, и вы увидите, уклонятся ли от уплаты те, о ком я говорю. Вы меня слышите?

Когда Николас начал говорить, Артур Грайд подумал, что Ральф Никльби его предал; но, по мере того как он продолжал, Грайд убедился, что, каким бы путем Николас ни получил эти сведения, он действует совершенно открыто и с Ральфом дела не имеет. По-видимому, незнакомец достоверно знал только то, что он, Грайд, уплатит долг Ральфу, но этот факт должен был быть превосходно известен всем, кто знал обстоятельства, сопутствовавшие задержанию Брэя, – по словам Ральфа, даже самому Брэю. Что же касается мошенничества, жертвой которого была сама Маделайн, то посетитель знал о характере его так мало, что это могло быть счастливой догадкой или случайным обвинением. Так или иначе, но у него не было ключа к тайне, и он не мог повредить тому, кто хранил ее в своем сердце. Упоминание о друзьях и предложение денег Грайд считал пустой похвальбой, чтобы протянуть время. «А если бы даже деньги и можно было получить, – подумал Артур Грайд, бросив взгляд на Николаса и задрожав от бешенства, вызванного его мужеством и дерзостью, – зато этот лакомый кусочек будет моей женой, и тебя, молокосос, я проведу за нос!»

Долгая привычка отмечать все, что говорят клиенты, мысленно взвешивать все шансы за и против и подсчитывать их на глазах у клиентов, ничем не выдавая своих мыслей, научила Грайда быстро принимать решение и делать хитроумнейшие выводы из туманных, запутанных и часто противоречивых посылок. Вот почему сейчас, пока говорил Николас, Грайд строил параллельно свои умозаключения и, когда тот замолчал, был готов к ответу, как будто размышлял две недели.

– Я вас слышу! – крикнул он, вскочив с места, и, отодвинув задвижки ставня, поднял оконную раму. – На помощь! На помощь!

– Что вы делаете?! – воскликнул Николас, схватив его за руку.

– Я буду кричать, что здесь грабят, воруют, убивают! Подниму на ноги всех соседей, буду бороться с вами, сделаю себе маленькое кровопускание и покажу под присягой, что вы пришли меня ограбить, – если вы не уйдете из моего дома. – ответил Грайд, с гнусной усмешкой отвернувшись от окна. – Вот что я сделаю!

– Негодяй! – вскричал Николас.

– Вы приходите сюда с угрозами? – сказал Грайд, который от ревности к Николасу и от сознания собственного торжества превратился в сущего дьявола. – Отвергнутый возлюбленный! О боже! Хи-хи-хи! Но ни вы ее не получите, ни она вас. Она моя жена, моя любящая маленькая женушка. Вы думаете, она будет жалеть о вас? Думаете, будет плакать? Я с удовольствием посмотрю, как она плачет, мне от этого худо не будет. В слезах она еще красивее.

– Мерзавец! – крикнул Николас, задыхаясь от бешенства.

– Еще минута – и я всполошу всю улицу такими воплями, что, если бы их испускал кто-нибудь другой, они разбудили бы меня даже в объятиях хорошенькой Маделайн! – воскликнул Грайд.

– Подлец! – закричал Николас. – Будь вы помоложе…

– О да! – ухмыльнулся Артур Грайд. – Будь я помоложе, было бы еще не так плохо, но ради меня, такого старого и безобразного, – ради меня быть отвергнутым малюткой Маделайн!

– Слушайте меня, – сказал Николас, – и будьте благодарны, что я владею собой и не выбрасываю вас из окна, чему никто не мог бы помешать, если бы я вас схватил за горло. Я не был возлюбленным этой леди. Никогда не было ни соглашения, ни помолвки, не было сказано ни одного любовного слова. Даже имени моего она не знает.

 

– А все-таки я у нее спрошу. Я поцелуями буду вымаливать. И она мне его скажет и ответит поцелуями, и мы вместе посмеемся и будем обниматься и веселиться, думая о бедном юноше, который жаждал получить ее, но не мог, потому что она была обещана мне!

После нового издевательства выражение лица Николаса вызвало у Артура Грайда явные опасения, не является ли оно предвестником того, что посетитель немедленно приведет в исполнение свою угрозу вышвырнуть его на улицу. Артур Грайд высунулся из окна и, крепко держась обеими руками, заорал не на шутку. Не считая нужным дожидаться результатов этих криков, Николас с презрением вышел из комнаты и из дома. Артур Грайд следил, как он перешел через улицу, а затем втянул голову, снова закрыл ставнем окно и сел, чтобы отдышаться.

– Если она окажется сварливой или злой, я не дам ей покоя, напоминая об этом щеголе! – сказал он, когда пришел в себя. – Она и не подозревает, что я о нем знаю, и если я умело поведу дело, я таким путем сломлю ее и заберу в руки. Хорошо, что никто не пришел. Я кричал не слишком громко. Какая дерзость – войти ко мне в дом и так со мной говорить! Но завтра я буду торжествовать, а он будет грызть себе пальцы – может быть, утопится или перережет себе горло! Я бы не удивился. Тогда торжество мое будет полным, о да, полным!

Когда Артур Грайд пришел в обычное свое состояние благодаря этим размышлениям о грядущем торжестве, он спрятал книгу и, очень тщательно заперев сундук, спустился в кухню, чтобы послать спать Пэг и выбранить ее за то, что она с такой легкостью впускает незнакомых людей.

Ничего не ведавшая Пэг не могла уразуметь, в чем она провинилась, и он приказал ей посветить ему, пока он совершит осмотр всех запоров и собственноручно закроет парадную дверь.

– Верхняя задвижка, – бормотал Артур, задвигая ее, – нижняя задвижка, цепочка, засов, дважды повернуть ключ и спрятать под подушку. Если придут еще какие-нибудь влюбленные, пусть пролезают в замочную скважину. Теперь пойду спать, а в половине шестого встану, чтобы приготовиться к свадьбе, Пэг!

С этими словами он шутливо потрепал миссис Слайдерскью по подбородку, и была минута, когда он, казалось, не прочь был отпраздновать конец своей холостой жизни поцелуем в сморщенные губы служанки. Но, одумавшись, он снова потрепал ее по подбородку, заменив этим более теплую ласку, и крадучись пошел спать.

Глава LIV,

Решающий момент заговора и его последствия

Мало найдется людей, которые слишком долго лежат в постели или просыпаются слишком поздно в день своей свадьбы. Существует легенда о том, как один человек, славившийся своей рассеянностью, продрал глаза утром того дня, который должен был подарить ему молодую жену, и, совершенно забыв об этом, принялся бранить слуг, приготовивших ему прекрасный костюм, предназначенный для празднества. Существует другая легенда о том, как молодой джентльмен, не страшась канонов церкви, придуманных для такого рода случаев, воспылал страстной любовью к своей бабушке. Оба эти случая странны и своеобразны, и весьма сомнительно, чтобы их можно было рассматривать как прецеденты, которыми будут широко пользоваться грядущие поколения.

Артур Грайд облачился в свои свадебные одеяния бутылочного цвета за добрый час до того момента, как миссис Слайдерскью, стряхнув с себя свой более тяжелый сон, постучала в дверь его спальни. И он уже проковылял вниз и причмокивал, смакуя скудную порцию своего любимого бодрящего напитка, прежде чем этот изящный обломок древности украсил своим присутствием кухню.

– Тьфу! – сказала Пэг, исполняя свои домашние обязанности и ворча над жалкой кучкой золы и заржавленной каминной решеткой. – Тоже еще свадьба! Чудесная свадьба! Ему нужно, чтобы о нем заботился кто-то получше его старой Пэг. А что он мне говорил многомного раз, желая, чтобы я смирилась с скверной пищей, маленьким жалованьем и чуть тлеющим огнем? «Мое завещание, Пэг, мое завещание! – говорил он. – Я холостяк – ни родственников, ни друзей, Пэг». Вранье! А теперь он приводит в дом новую хозяйку, девчонку с детским личиком. Если ему, дураку, нужна была жена, почему он не мог выбрать себе подходящую по возрасту и такую, которая знает его привычки? Он говорит, что мне поперек дороги она не станет. Да, не станет. Но вам и невдомек, почему не станет, дружок Артур!

Пока миссис Слайдерскью под влиянием, быть может, томительных чувств разочарования и обиды, вызванных тем, что старый хозяин предпочел ей другую, предавалась сетованиям под лестницей, Артур Грайд размышлял в гостиной о том, что произошло накануне вечером.

– Понять не могу, где он мог раздобыть эти сведения! – сказал Артур. – Разве что я сам себе повредил – сболтнул что-нибудь у Брэя, и меня подслушали. Это могло случиться. Я бы не удивился, если так оно и было. Мистер Никльби часто сердился, что я начинаю говорить с ним раньше, чем мы вышли за дверь. Лучше я не стану ему рассказывать об этой стороне дела, а то он меня расстроит, и весь день я буду в нервическом состоянии.

Ральфа в его кругу все почитали некиим гением, а на Артура Грайда его суровый, неуступчивый характер и непревзойденное мастерство производили столь глубокое впечатление, что он не на шутку его побаивался. От природы раболепный и трусливый, Артур Грайд пресмыкался в пыли перед Ральфом Никльби, и даже не будь у них сейчас общих интересов, он предпочел бы лизать ему башмаки и ползать перед ним, чем возражать или изменить свое отношение к нему, самое угодливое и льстивое.

К Ральфу Никльби отправился теперь Артур Грайд, как было условлено; и Ральфу Никльби поведал он о том, как накануне вечером какой-то молодой буян, которого он никогда не видел, ворвался к нему в дом и старался угрозами заставить его отказаться от свадьбы.

– А дальше что? – сказал Ральф.

– О! Больше ничего, – ответил Грайд.

– Он старался вас запугать, и, полагаю, запугал, не так ли? – осведомился Ральф.

– Это я его запугал, закричав: «Грабят, убивают!» – возразил Грайд. – Уверяю вас, я не шутил, потому что дочти готов был показать под присягой, что он мне угрожал и требовал кошелек или жизнь.

– Ого! – сказал Ральф, искоса посматривая на вего. – Он ревнует!

– Ах, боже мой, вы только послушайте! – воскликнул Артур, потирая руки и делая вид, будто смеется.

– Зачем вы корчите эти гримасы, сударь? – сказал Ральф. – Вы ревнуете – и не без оснований, полагаю я.

– Нет, нет, никаких оснований! Вы не думаете, чтобы были… э… основания? – заикаясь, спросил Артур. – Как вы думаете?

– А каковы обстоятельства дела? – возразил Ральф. – Старика навязывают в мужья девушке, и к этому старику приходит красивый молодой человек – вы, кажется, сказали, что он красив?

– Нет! – огрызнулся Артур Грайд.

– О, – сказал Ральф, – мне послышалось, что сказали. Ну-с, красивый или некрасивый, но к этому старику приходит молодой человек, который бросает ему в зубы – в десны, следовало бы мне сказать – всевозможные дерзкие угрозы и открыто заявляет, что его любовница ненавидит старика. Ради чего он это делает? Из человеколюбия?

– Не из любви к леди. Он сказал, что ни одним любовным словом (собственное его выражение) они ни разу не обменялись.

– Он сказал! – презрительно повторил Ральф. – Но одно мне в нем нравится, а именно – он честно предостерег вас: теперь-то вы должны держать вашу… как это… малютку или лакомый кусочек?.. под замком. Будьте осторожны, Грайд, будьте осторожны. А какое торжество – отнять ее у галантного молодого соперника! Великое торжество для старика! Остается только сохранить ее в целости, когда вы ее получите, вот и все.

– Что за человек! – воскликнул Артур Грайд, притворяясь во время этой пытки, будто веселится от всей души. А затем с беспокойством добавил: – Да, сохранить ее, вот и все. И ведь это нетрудно, не правда ли?

– Нетрудно! – насмешливо повторил Ральф. – Всем известно, как легко понять женщину и следить за нею. Но послушайте, приближается час, когда вас осчастливят. Полагаю, вы теперь же уплатите по обязательству, чтобы в дальнейшем избавить нас от хлопот.

– О, что за человек! – проворчал Артур.

– Почему бы нет? – осведомился Ральф. – Полагаю, никто не заплатит вам процентов с этой суммы за время с настоящего момента до двенадцати часов, не так ли?

– Но и вам, знаете ли, никто их не заплатит, – возразил Грайд, подмигнув Ральфу с таким лукавым и хитрым выражением, какое только мог придать своему лицу.

– Кроме того, – сказал Ральф, позволив своим губам скривиться в улыбку, – при вас нет денег и вы не ожидали моей просьбы, иначе вы захватили бы их с собой. И никому вы бы так не хотели оказать услугу, как мне. Понимаю. Доверяем мы друг другу приблизительно одинаково. Вы готовы?

Грайд, который только и делал, что усмехался, кивал и бормотал во время этой последней тирады Ральфа, ответил утвердительно и, вынув из шляпы два больших белых банта, приколол один к груди и с большим трудом заставил Ральфа сделать то же самое. Принарядившись таким образом, они сели в карету, которую заранее нанял Ральф, и поехали к дому прекрасной и несчастнейшей невесты.

Грайд, которому бодрость и мужество постепенно изменяли, по мере того как они все ближе и ближе подъезжали к дому, был совершенно удручен и запуган мрачным молчанием, окутывавшим этот дом. Заплаканное лицо бедной девушки-служанки, единственного живого существа, которое они увидели, носило следы бессонницы. Не было никого, кто бы их встретил и приветствовал, и они прокрались наверх в гостиную скорее как два грабителя, чем как жених и его друг.

– Можно подумать, – сказал Ральф, невольно говоря тихим и приглушенным голосом, – что здесь похороны, а не свадьба.

– Хи-хи! – хихикнул его приятель. – Какой вы шутник!

– Приходится шутить, – сухо заметил Ральф, – потому что здесь довольно тоскливо и холодно. Приободритесь, сударь, и не будьте похожи на висельника!

– Да, да, я постараюсь, – сказал Грайд. – Но… но… разве вы не думаете, что она сейчас выйдет?

– Полагаю, что она не выйдет, пока не будет принуждена выйти, – ответил Ральф, посмотрев на часы,а у нее есть еще добрых полчаса. Укротите ваше нетерпение.

– Я… я… постараюсь быть терпеливым, – запинаясь, выговорил Артур.Ни за что на свете не хотел бы я быть резким с ней. Боже мой, ни за что! Пусть она приходит, когда хочет, когда ей угодно. Мы ее торопить не будем.

Когда Ральф устремил на своего трепещущего друга острый взгляд, показывавший, что он прекрасно понимает причину этой чрезвычайной предупредительности и внимания, на лестнице послышались шаги и в комнату вошел сам Брэй, на цыпочках и предостерегающе подняв руку, словно где-то поблизости лежал больной, которого нельзя беспокоить.

– Тише! – прошептал он. – Вечером ей было очень плохо. Я думал, что сердце ее разобьется; сейчас она одета и горько плачет у себя в комнате; но ей лучше, и она совсем спокойна. Это главное!

– Она готова, не так ли? – спросил Ральф.

– Совсем готова, – ответил отец.

– И нас не задержит слабость, свойственная молодым леди, – обморок или что-нибудь в этом роде? – продолжал Ральф.

– Теперь на нее можно вполне положиться, – заявил Брэй. – Послушайте, пойдемте-ка сюда.

Он увлек Ральфа в дальний конец комнаты и указал на Грайда, который сидел, съежившись в углу, нервно теребя пуговицы фрака и выставляя напоказ лицо, в котором беспокойство заострило и подчеркнуло все, что было в нем гнусного и подлого.

– Посмотрите на этого человека! – выразительно прошептал Брэй. – В конце концов это кажется жестоким.

– Что кажется вам жестоким? – осведомился Ральф с таким тупым видом, как будто и в самом деле его не понял.

– Эта свадьба! – ответил Брэй. – Не спрашивайте – что. Вы знаете не хуже меня.

Ральф пожал плечами, выражая немое порицание раздражению Брэя, поднял брови и сжал губы, как это делают люди, когда у них готов исчерпывающий ответ на какое-нибудь замечание, но они ждут более благоприятного случая, чтобы дать его, или же не считают нужным отвечать тому, кто им возражает.

– Взгляните на него! Разве это не жестоко? – сказал Брэй.

– Нет! – смело ответил Ральф.

– А я говорю, что жестоко! – с чрезвычайным раздражением возразил Брэй. – Это жестоко, клянусь всем, что есть подлого и предательского!

Когда люди готовы совершить какое-нибудь неправедное дело или дать на него свое согласие, им свойственно выражать жалость к жертве и в то же время сознавать, что сами они высокодобродетельны, нравственны и стоят бесконечно выше тех, кто этой жалости не выражает. Таково своеобразное утверждение превосходства веры над делами; и оно весьма утешительно. Нужно отдать справедливость Ральфу: он редко прибегал к такого рода лицемерию, но понимал тех, кто это делал, а потому позволил Брэю несколько раз повторить весьма энергически, что они сообща совершают очень жестокое дело, после чего снова решил вставить словечко.

 

– Посмотрите, какой это высохший, сморщенный, бессильный старик,сказал Ральф, когда Брэй, наконец, замолчал. – Будь он помоложе, это было бы жестоко, но в данном случае… Слушайте, мистер Брэй, он скоро умрет и оставит ее богатой молодой вдовой! На этот раз мисс Мадедайн считается с вашим выбором, в следующий раз пусть она сама сделает выбор.

– Правда, правда, – отозвался Брэй, грызя ногти и явно чувствуя себя неважно. – Ничего лучшего я не мог для нее сделать, чем посоветовать ей принять это предложение, не правда ли? Я спрашиваю вас, Никльби, как человека, знающего свет, так ли это?

– Конечно, – ответил Ральф. – Вот что я вам скажу, сэр: в округе на пять миль от этого места найдется сотня отцов – зажиточных, добрых, богатых, надежных людей, – которые рады были бы отдать своих дочерей и собственные уши в придачу вот этому самому человеку, хоть он и похож на обезьяну и мумию.

– Это верно! – воскликнул Брэй, жадно хватаясь за все, в чем видел оправдание себе. – Я это ей говорил и вчера вечером и сегодня.

– Вы ей говорили правду, – сказал Ральф, – и хорошо сделали, что так поступили, хотя в то же время должен вам сказать, что, если бы у меня была дочь и если бы моя свобода, развлечения и, больше того, здоровье мое и жизнь зависели от того, возьмет ли она мужа, мною выбранного, я бы надеялся, что не представится необходимости приводить еще какие-нибудь доводы, чтобы заставить ее подчиниться моим желаниям.

Брэй взглянул на Ральфа, как бы проверяя, серьезно ли тот говорит, и, выразив двумя-тремя кивками безоговорочное согласие с его словами, сказал:

– На несколько минут я должен пойти наверх закончить свой туалет. Когда я вернусь, я приведу с собой Маделайн. Знаете, какой странный сон приснился мне сегодня ночью? Я только что его вспомнил. Мне снилось, что утро уже настало и мы с вами беседуем, как беседовали сию минуту, что я собираюсь идти наверх, как собираюсь пойти сейчас, и что, когда я протянул руку, чтобы взять за руку Маделайи и повести ее вниз, пол провалился подо мной, и, упав с такой невероятной, потрясающей высоты, какую можно увидеть только во сне, я опустился в могилу.

– И вы проснулись и обнаружили, что лежите на спине, или голова свесилась с кровати, или у вас боли от несварения желудка? – осведомился Ральф. – Вздор, мистер Брэй! Берите пример с меня (теперь, когда вам представляется возможность предаваться удовольствиям и развлечениям): найдите себе днем занятие, и у вас не останется времени думать о том, что вам снилось ночью.

Пристальным взглядом Ральф проводил его до двери; когда они снова остались одни, он сказал, повернувшись к жениху:

– Запомните мои слова, Грайд: ему вам недолго придется платить пенсию. Вам всегда чертовски везет при сделках. Если ему не предстоит отправиться в далекое путешествие в течение ближайших месяцев, я готов носить на плечах апельсин вместо головы.

На это пророчество, столь приятное его слуху, Артур не дал никакого ответа, кроме радостного кудахтанья. Ральф бросился в кресло, оба стали ждать в глубоком молчании. Ральф с усмешкой думал об изменившемся в тот день поведении Брэя и о том, сколь быстро их сообщничество в подлом заговоре сбило с него спесь и установило между ними фамильярные отношения, как вдруг настороженный его слух уловил шорох женского платья на лестнице и шаги мужчины.

– Проснитесь! – сказал он, нетерпеливо топнув ногой. – И немножко расшевелитесь, сударь! Они идут. Перетащите ваши старые сухие кости вот сюда. Двигайтесь, сударь, двигайтесь!

Грайд, волоча ноги, поплелся вперед и остановился, подмигивая и кланяясь, рядом с Ральфом, как вдруг дверь открылась и быстро вошли – не Брэй и его дочь, а Николас и его сестра Кэт.

Если бы какое-нибудь устрашающее видение из мира теней внезапно предстало перед ним, Ральф Никльби не мог быть ошеломлен сильнее, чем был он ошеломлен этим сюрпризом. Руки его беспомощно повисли, он отшатнулся и с открытым ртом и землисто-серым лицом стоял, глядя на них в безмолвной ярости. Глаза чуть не вылезли из орбит, и лицо, искаженное судорогами гнева, бушевавшего в нем, изменилось до такой степени, что трудно было признать в Ральфе того сурового, сдержанного, невозмутимого человека, каким он был минуту назад.

– Это тот самый человек, который приходил ко мне вчера вечером! – прошептал Грайд, теребя его за локоть. – Человек, который приходил ко мне вечером!

– Вижу! – пробормотал Ральф. – Зиаю! Я бы мог догадаться раньше. На моем пути, на каждом повороте, куда бы я ни пошел, что бы я ни делал, – появляется он!

Бледное лицо, раздувшиеся ноздри, дрожащие губы, которые, хотя и были крепко сжаты, продолжали подергиваться, свидетельствовали о том, с какими чувствами боролся Николас. Но он их обуздывал и, мягко прижимая руку Кэт, чтобы ее успокоить, стоял, прямой и бесстрашный, лицом к лицу со своим недостойным родственником.

Когда брат и сестра стояли бок о бок, большое сходство между ними бросалось в глаза, хотя многие, быть может, его бы и не заметили, если бы не видели их вместе. Облик, осанка, даже взгляд и выражение лица брата как бы нашли свое отражение в образе сестры, но благодаря женской хрупкости и привлекательности обрели мягкость и тонкость. Более странным было какое-то неуловимое сходство между ними обоими и Ральфом. Никогда еще они не были столь привлекательны, а он – столь безобразен, никогда еще не держались они столь горделиво, а он – не был так низок, и, однако, никогда сходство не было столь заметно и никогда наихудшие характерные черты лица Ральфа, подчеркнутые недобрыми мыслями, не казались такими грубыми и жестокими.

– Прочь! – было первое слово, какое ему удалось выговорить, так как он буквально скрежетал зубами. – Прочь! Что привело вас сюда? Лгун, негодяй, подлец, вор!

– Я пришел сюда, – сказал Николас тихим, глухим голосом, – чтобы спасти вашу жертву, если это в моих силах. Лгун и негодяй – вы, и вы всюду и везде остаетесь лгуном и негодяем! Воровство – это ваша профессия, и вы должны быть сугубым подлецом, иначе не было бы вас здесь сегодня. Оскорбления меня не тронут, как не тронут и удары. Здесь я стою и буду стоять, пока не исполню своего долга.

– Уйдите, мисс! – сказал Ральф. – С ним мы можем свести счеты, но я бы не хотел трогать вас, если удастся этого избежать. Уйдите, слабая и глупенькая девчонка, и оставьте этого мальчишку, чтобы с ним расправились так, как он того заслуживает!

– Я не уйду! – сказала Кэт, сверкая глазами, и яркий румянец залил ее щеки. – Какой бы вред вы ему ни причинили, он сумеет расквитаться. Расправляйтесь со мной! Я думаю, вы это сделаете, потому что я девушка, и это вам как раз на руку. Но если я слаба по-девичьи, то у меня сердце женщины, и не в таком деле, как это, вы можете заставить мое сердце изменить решение.

– А каково это решение, гордая леди? – спросил Ральф.

– В этот последний момент предложить несчастной жертве вашего предательства приют и кров! – ответил Николас. – Если перспектива иметь такого мужа, какого вы припасли, не испугает ее, я надеюсь, ее растрогают просьбы и мольбы существа ее же пола. Во всяком случае, это средство будет испытано. Я же, признавшись ее отцу, кем я послан и чьим представителем являюсь, докажу ему, что его поступок еще более низок, гнусен и жесток, если он все-таки осмелится настаивать на этой свадьбе. Здесь я буду ждать его с дочерью. Для этого я пришел и привел мою сестру, невзирая даже на ваше присутствие. Мы пришли не для того, чтобы видеть вас или взывать к вам. Поэтому больше мы не будем унижаться до разговора с вами.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  61  62  63 
Рейтинг@Mail.ru