Евгений Луковцев
Зеленый прилив
32. Перекресток
К перекрёстку мы вышли под утро.
Это место нужно, наверное, назвать с большой буквы – Перекрёсток. Видок у него был очень внушительный. Никто нам не говорил, что это именно Перекрёсток, все сами сразу поняли, что называется именно так, ведь именно это он из себя представляет.
Выглядел Перекрёсток как площадь, вырубленная прямо на поверхности утеса. Представить страшно, сколько камня для этого пришлось стесать. Площадь таких размеров делала бы честь центру любой мировой столицы: ровная, почти гладкая «столешница», вся-вся-вся украшенная мелкой фигурной резьбой. Там переплетались круглые, треугольные и ромбовидные символы, по которым рассыпались знаки поменьше, а между ними филигранно прорезаны другие, совсем маленькие. Составляли эти символы алфавит чужого языка или просто орнамент – понять я не сумел.
Другого конца Перекрестка с нашего угла даже видно не было. Хотя у нас и место для обзора оказалось так себе. Эхор не позволил выйти из-за скалы и насладиться зрелищем, заявив, что впереди находится одна из ключевых целей нашего похода, кишащая орками, мимо которых лучше прокрасться, чем прорываться. Поэтому мы для начала устроились у изгиба скалы и осматривали местность, стараясь не высовываться.
Вдоль края площади, по всей длине, примерно на расстоянии метра от обрыва, были установлены резные колонны толщиной в два человеческих обхвата, не меньше. Они казались цельными с основой, без единого шва. Потому-то я и решил, что Перекрёсток именно вырезали в скале, а не просто срубили вершину. Высоту колонн сказать затрудняюсь, я бы предположил, что не меньше ста метров. От ближайшего к нам столба второй отстоял шагов на 30 или 40. Следующий – еще на столько же.
Над плато постоянно держалось легкое марево. Оно ограничивало обзор примерно сотней метров, дальше приобретая форму тумана или дыма. Светло-серой, иногда зеленоватой мглы. По виду, чем выше от земли, тем это марево становилось плотнее. Объяснимо ли это с точки зрения физики, я не представлял. Возможно, высоко в горах, когда туча наползает на вершину… Хотя в этом мире я вообще не видел туч, а равномерный светящийся туман в небе висел постоянно.
По-моему, тумана в таком месте вообще не должно было быть. Я даже потрогал камень под ногами – на ощупь он оставался чуть прохладным и сухим. Жаркого солнца в этом мире не наблюдалось, а значит, не было причины и для марева, чтобы воздух так колыхался, искажал видимые окрестности.
Я посмотрел на стесанную скалу справа от себя, пытаясь посчитать в уме примерный объем срубленного камня, но тут же запутался в нулях. Какие жи силы пришлось затратить на такую постройку? Ахеи уверяют, что те, древние ящеры вообще не применяли физический труд. Тогда как? С помощью рабов, покоренных рас иных миров? Или же, действительно, силой разума? Но насколько же мощной, ужасающе мощной должна быть такая сила!
Тут я вспомнил, что самим ахеям, считавшим себя менее искусными колдунами, хватило сил уничтожить целую планету, столкнув ее с орбиты. Долбить скалу, пожалуй, занятие попроще. За время нашей экспедиции такие же громадины, сопоставимые размерами с Перекрестком, встречались неоднократно. Отдалённо напоминающие античные каменные храмы, но многоярусные, с густой сетью коридоров, окон и тоннелей.
Внутрь мы не заходили: большинство архитектурных комплексов, свидетельствовавших о былом величии расы цептан, находились слишком далеко от дороги. Времени и сил на экскурсию у нас не хватало, максимум могли позволить себе пару минут пялиться в оптические прицелы на обветшалые сооружения и полуразрушенные статуи, впечатляющие даже на таком расстоянии.
Только один раз наш отряд проходил по краю расселины, на другой стороне которой, в толще скалы, достаточно близко оказалось нечто подобное. Но то сооружение пребывало в полнейшем запустении, наполовину было засыпано валунами – много лет назад в горах произошел обвал, которого не сдержала исполинская конструкция.
Стоя на краю Перекрестка и задирая голову, я поинтересовался, не светит ли нам, помимо всех уже свалившихся на отряд бед, ещё и угроза быть расплющенными ветхой каменной крышей древнего храма. Эхор тут же развеял мои опасения, заявив: это не храм, а транспортный узел, а крыши у него вовсе нет. Что не отменяет опасности сверху. Стоит выйти из-за камней на открытое пространство, как мы окажемся на виду у сторожевых птиц. Их зрение тепловизионное, позволяет сквозь мглу разглядеть людей. А расстояние между колоннами достаточно широко, чтобы крылатые хищники могли эффективно атаковать неожиданным пике.
Охрана у такого важнейшего объекта – одного из ключевых мест во всей транспортной системе нынешней цивилизации ящеров – была мощнейшая. Перекрёсток состоит из четырех крупных порталов с высоким уровнем доступа. Конечно, он не сможет доставить нас прямо в башню, обычно его линзы используются только для связи Колыбели с внешними, уже покорёнными мирами. Но сейчас, в военное время, через Перёкресток должна открываться дорога как минимум к подножию центральной башни, минуя ряды пирамид и непроходимые промежуточные блок-посты в долине.
По этой причине каждый из восьмидесяти путей, сходившихся к Перекрёстку, охранялся очень тщательно. Проходил мимо вереницы пеших постов, между которыми еще и курсировали круглосуточные патрули. Затем каждая из восьми дорог, в которые сливались пути, охранялась отдельным отрядом опытных орков – со своим лагерем, гарнизоном, резервом и загоном наездников.
Каждый из четырех трактов, в которые сливаются дороги, оберегает по два тролля, сменяющих друг друга поочередно. И над всем этим непрестанно кружат птицы, обычно четыре, а в дни войны, как сейчас, – по восемь.
– Птицы опасны тем, что могут вообще не нападать, даже если определят в нас противников. Им достаточно поднять тревогу, и Перекресток заполонят зеленокожие. Все порталы отключат от нужных нам направлений, переведя в казармы и вольеры.
– Как же быть?
– Птицы у ящеров – существа глупые, хоть и прирученные. Если на дежурстве они находятся достаточно дого и успели проголодаться, то скорее всего, заметив чужака, спикируют ему на голову. Надо подгадать время и следить за небом.
Из-за такой не радужной перспективы мы не ломанулись на перекресток сразу бодрым аллюром, а решили, по очень настойчивой просьбе Эхора, действовать крайне осторожно.
Сначала, прикрываясь валунами, забрались на скалу повыше тропы. Там нашли, во-первых, небольшую пещеру для укрытия всей группы. Во-вторых, получили более широкий обзор нашего угла Перекрестка. Ну и в-третьих, сняли угрозу оказаться в западне на узком месте, если орки сунутся в наше сторону. Это было не лишним, потому что место оказалось оживлённым. Чем больше светало, тем чаще по дороге туда и сюда пробегали отряды зелёных.
Дальше на плато прошмыгнули наши верные разведчики – сиды. Их магические способности позволяли укрыться от чужого взгляда даже на ровном месте. И для птиц коротышки даже в ясную погоду оставались почти невидимы. Действует ли еще тепловая защита в наших суперкостюмах – предсказать никто бы не взялся. Так что в последующие два часа нам оставалось только вглядываться в туман и ждать.
Вернувшиеся разведчики сообщили, что сейчас пробиваться к центру площади равносильно самоубийству. Местность гудела и напоминала улей, полный взволнованных зеленых пчёл. Даже в своей новой берлоге отряд не мог чувствовать себя в полной безопасности.
Подтверждением тому стали два гоблина, отделившиеся от своего отряда. Зачем им понадобилось карабкаться наверх, мы выяснить не имели возможности. Андрей и Артём оттащили их трупы подальше за камни, после чего вздрагивали от каждого шороха, ожидая в любой момент появления поисковой партии.
После небольшого и тихого, но очень эмоционального спора было решено оставаться на месте до наступления сумерек. Другого выхода не было: такой толпой и с носилками в руках мы привлекли бы внимание задолго до подхода к первой заставе. Приняв такое решение за основу, двух бойцов оставили в дозоре, а остальные убрались с глаз долой поглубже в пещеру, чтобы дать отдых ногам.
Моя смена, ну как специально, выпала первой. Я немножко побухтел, разумеется. Мол, дальше, как стемнеет, мою задницу потащит на себе кто-нибудь из отоспавшихся. В ответ получил совершенно несправедливую реакцию людей, не понявших шутки – что мне крайне повезло и я успею смениться и отоспаться, а вот кому-то придётся топать уставшим.
Непонятый и оттого немного расстроенный, я оглядел доверенный мне сектор, не заметил ничего интересного. Активность орков вроде бы поубавилась, когда в зеленых облаках полностью рассвело и на открытой местности стало душно. От скуки я попробовал было разговорить напарника-гнома, имени которого даже не попытался при знакомстве запомнить. Как обычно, это не удалось, угрюмое существо и не пыталось сделать вид, что понимает мои вопросы. Тогда я самым наглым образом нарушил устав караульной службы: вышел из пещеры, лёг поудобнее на край обрыва и стал рассматривать местность в оптический прицел.
Вещь, которая в дальнейшем спутала все планы отряда и сыграла роковую роль в моей истории, я заметил не сразу. Раза три обследовал дорогу от и до, пока понял, что же не дает мне покоя. Рябое пятно, не соответствовавшее цветом всему окружающему пейзажу.
Нечто было брошено за придорожный камень. Оно выглядывало едва-едва, самым кончиком, так, что с моей позиции даже в оптику было непонятно, что это такое. И всё же, как только я заметил этот предмет, у меня засосало под ложечкой. Что-то очень знакомое было в этом пестром пятне, припорошенном каменной пылью.
– Слышь, коротышка! Понимаешь меня? Смотри в оба, я сейчас вернусь!
Сид скосил на меня глаза, но больше никакой реакции не последовало.
– Не понимаешь, гномья твоя рожа. Да и фиг с тобой.
Чтобы освободить руки, я даже автомат решил оставить. Еще раз жестами показал напарнику, в какую сторону направляюсь, как за мной надо следить в оба глаза и что вернусь очень скоро. Наверное, он решил, что я пытаюсь его заколдовать, потому что в ответ лишь плотнее запахнулся в плащ.
Спуск много времени не занял. И ожидания меня ни капли не обманули. До нужного камня оставалось еще более десятка шагов, когда у меня перехватило дыхание: понял.
Маринка купила эту сумочку месяца два назад, когда мы гуляли вместе по городской ярмарке. Ошибки быть не могло. Согласен, похожих сумочек сотни, но на этой продавец-хиппи прямо при нас сделал рисунок яркой краской. Это был аттракцион: он рисовал руками, пальцами – море, лодку под парусом, закат… Или луну и филина на раскидистом дереве, как в нашем случае. Потом покрывал все это лаком и объявлял аукцион, что позволяло продавать безделушку в пять, а то и десять раз дороже, чем стоила бы такая сумка в магазине.
Я остановился у камня, протянул руку, поднял сумочку и перевернул. Маленький серый дешевый клатч из кожзаменителя, с длинной узкой ручкой – носить через плечо. С ярким рисунком масляными красками, широкими мазками тонких пальцев.
Нет, я все еще не верил. Не хотел верить. Ну, так не бывает. И даже если бывает, то это наверняка какой-нибудь гоблин таскал с собой и потом бросил, когда надоело.
Я провел пальцами по молнии – и на коже осталось темное пятно. Даже объяснять не стоило, что это такое. Уже подсыхающая, но еще, можно сказать, свежая, недавно только пролитая капелька крови.
33. Укрытие
Войдя в пещеру, я увидел Эхора, читавшего лекцию всем, кто не завалился спать и не нёс дежурство. Меня только что сменил Артём, я мог быть свободен и присоединиться либо к слушателям, либо к дрыхнущим у дальней стены. Про находку я не сказал никому. Даже Эхору, хотя была некоторая вероятность, что гном расскажет ему о моей отлучке сразу же после смены.
– Дисков на Перекрёстке не четыре, а пять. – рассказывал Эхор. – Пятый камень управляет остальными. Он выбит прямо в поверхности скалы, лежит горизонтально, как общая срединная плита для всех четырех дорог, место их пересечения.
– Ну, получается, что там всё устроено так же, как на пирамидах. Только камни не на внешних краях площади, а сдвинуты в центр. – Андрей, как понял, упростил объяснение. – И ими можно управлять с одной панели.
– Не совсем так же. Эта, как ты её назвал, панель, этот управляющий камень, является ключевым. Или другое слово? Настроечным, да! Это одна из редких и важнейших точек всей транспортной системой ящеров.
Эхор палочкой тыкал в пыль у своих ног. В отсветах еле теплящегося почти бездымного костра можно было различить на земле сложную схему со стрелочками.
– Диски, управляемые с этого камня непосредственно здесь, на Перекрёстке, намного больше тех, что вы видели на пирамидах. Они предназначены для прохода не отдельных воинов, а сразу больших отрядов. И разрешенные зоны высадки у них совершенно иные.
– Подожди. Так они не… как бы сказать… Не общедоступные? В смысле, я думал, что с любого портала можно попасть в любое место. Были бы введены нужные координаты.
– Нет. Цептане не хотели, чтобы их порталами свободно пользовался кто угодно. Поэтому у каждого диска свои цели и свои ограничения. Те, что на пирамидах, – рабочие, полевые. Для текущего перемещения обычных войск. Они легки в управлении, но очень грубо сотворены, поэтому нестабильны, малы размерами, и практически не поддаются перенастройке. А после войны их возможности дополнительно урезали, теперь они все работают по сигналу от центральной башни. Цитадели, к которой мы направляемся.
– Значит, оттуда можно полностью вырубить всю сеть?
– Именно. В башне находится сильный маг-оператор, он подаёт энергию на артефакты управления и определяет всем дискам с пирамид нужные координаты. В общем, чтобы внизу магам низшего ранга надо было только включить или выключить портал, а не определять место выхода.
– А те диски, что мы видели в городе? – спросил я. – В смысле, в городе нашего мира? Они были переносными.
– Да, есть и такие. Еще более низкого приоритета. Они находятся как бы в подчинении у камней с пирамид и могут открывать пути только в непосредственной близости от своего «руководящего» портала. Их предназначение – военное. Тактическая корректировка места высадки десанта, вызов подкрепления в труднодоступный район и тому подобное. Отнеси такой камень на достаточно большое расстояние от пирамиды – и связь прервётся, портал не откроется.
Я только головой покачал на такой ответ. Эхор уже так наловчился говорить по-человечески, что мне снова порой было трудно его понять. Раньше было трудно из-за гортанного акцента и исковерканных слов. Теперь – из-за массы заумных терминов, которыми чужак щедро пересыпал свой рассказ.
– Так вот, что касается порталов с Перекрёстка. Это тактические ворота для полноценной межпланетной связи, пересылки крупных соединений или важных членов цивилизации ящеров с эскортом. Такие порталы работают постоянно, круглосуточно. Могут переключаться непосредственно на месте с одного мира на другой. Если мы захватим управление, сократим путь к башне раз в десять.
У Артёма загорелись глаза:
– Так мы же можем настроить его прямо в башню?
– Нет. Это не выйдет, – с сожалением развел руками Эхор. – Цитадель слишком важный объект, защищена собственным блокирующим барьером. Он не позволяет никому открывать проходы внутрь. За исключением всего нескольких дисков высшего приоритета. У нас в Содружестве никто не знает, как выглядят такие диски, настолько секретными и редкими они являлись ещё тогда, в эпоху древних ящеров.
Эхор в волнении неловким жестом сломал свою палочку и теперь водил пальцем по нарисованной в пыли схеме. Рисовал и стирал различные символы, иногда знакомые, иногда совсем чудные. Я смотрел во все глаза, понимая, что альбинос показывает нам, как именно управлять настройкой камней.
– Вот! – Воскликнул он, закончив цепочку из пяти символов. – Вот так все должно быть настроено. Вот с такой командой портал выведет нас за пирамиды, причём – сразу за внутренний круг! А если поменять местами первый и последний символ – то обратно, на Перекрёсток.
– Как ты это узнал? – не удержался я.
Эхор глянул на меня с удивлением.
– Ну, здесь же всё написано. Просто нужно знать язык. Вот эти две косых черты, волна, вот адрес назначения… Эти буквы в вашем языке ни на что не похожи, как я тебе объясню, если ты не знаешь?
– А какая должна быть надпись, чтобы сразу в башню попасть?
– Я ведь только что говорил? В башню нет прямых переходов с внешнего периметра. Ящеры далеко не глупы, не забывай об этом.
– Да, я это понял. Но ты говорил про особые, самые крутые порталы, с которых можно в башню.
Эхор пожал плечами.
– Зачем тебе это? Такими пользовались лишь самые сильные из ящеров. С момента трансмутации никто не встречал ни одного такого диска.
– Просто так, для общего развития. Тебе тяжело показать, что ли?
– Совсем не тяжело. Там управление очень упрощено, старшие цептане предпочитали перемещаться от Перекрестка до Перекрестка – либо от башни к башне, без промежуточных остановок. Поэтому настроек у камня минимум.
Эхор быстро начертил на песке три новых символа.
– Вот. Коготь, молния и вот такие вилы.
Эхор так комично изображал символы, так натурально скрутил из пальцев «вилы», что я невольно прыснул.
– Совсем не похоже. Ни на коготь, ни на молнию.
– Это названия букв. Ваши буквы, между прочим, вообще ни на что не похожи, я же не придираюсь?
Он счел разговор со мной законченным и снова вернулся к своим объяснениям.
– Итак, отсюда можно попасть за второй ряд пирамид. Оттуда возможен ещё переход, но не дальше, чем к основанию башни. Символы вот такие, я нарисую, запоминайте: сначала две косых черты, затем этот вроде куба, затем вот такой… осьминог. И потом вот этот ряд. Я даже не буду язык ломать, просто запомните. На случай, если меня не будет и придется запускать порталы самим. Затем нужно подняться в Высокий зал…
Я встал и тихонько вышел из пещеры.
34. Скала
Хайда сидела на краю обрыва, хорошо просматриваемого со всех сторон. Ей, кажется, было наплевать. На неё после подъема к пещере навалилась какая-то отрешённость, словно мысленно она была вовсе не здесь.
Я опустился рядом и некоторое время сидел, болтая ногами над пропастью. Внизу расстилалось плато перекрестка с отсветом порталов очень далеко в центре. Я смотрел на него и насвистывал песенку из старого сериала: «Будет удача, Жека, ты знаешь…»
Девушка поначалу сидела, подобравшись, поджав ноги. Потом тоже спустила их вниз. Через пару минут мы болтали ногами вместе, только поскрипывали металлом её латы.
Заразное это занятие, на краю обрыва ногами болтать. И романтичное. Почти как на ночном свидании, когда сидишь на берегу под звёздами… только звезд в Колыбели не было.
– Хайда, почему это место назвали Колыбелью?
– Это просто. Родной мир ящеров. Их святилище и убежище во все времена.
– Трансмутация происходила здесь?
– Да. Они все-все-все собрались там, на плато. А еще внутри, в огромных залах под пирамидами. И на скалах, и за скалами. Места всем не хватало, было очень тесно, потому что они пришли сюда из всех своих миров. Их было меньше, чем сейчас, но всё равно много. И они сообща применили силу, запустили свой ритуал, направили энергию нужным образом.
– И это изменило их?
– Да. А мы в то время даже не были уверены, что этот мир – не легенда, что он действительно существует.
– Даже так?
– Да. Маги-наблюдатели проникли сюда с трудом, многие погибли в пути. О связи с Содружеством речи не шло, это был бы приговор. Действовали на свой страх и риск.
Она вкратце рассказала. Колыбель находится внутри планеты. Снаружи все почти безжизненно, как на астероиде – безводная каменная пустошь. А внутри есть две или три больших долины, между которыми – полоса скал с бесчисленными пещерами.
Здесь когда-то давно зародилась цивилизация ящеров, здесь они построили когда-то свой великолепный, неописуемой красоты и сложности город. Проложили ажурные мосты прямо через небо и построили дома – дворцы, парящие в воздухе. Здесь же они поняли, что Колыбель слишком мала для них, нужно искать способ проникнуть в иные миры. И цептане нашли его.
Позже, после страшной войны, ящеры укрывались в Колыбели от опасности. Здесь они могут и теперь жить, столетиями никому не попадаясь на глаза. Конечно, основанные на магии, все их города пали, чудесные мосты обрушились. Почти всё, что заставило бы восхищаться гостя из другого мира, получи он невероятную возможность попасть в эту некогда запретную землю, – всё исчезло. Остались только самые прочные руины и самые надежные из изобретений.
– Это очень похоже на рассказы из нашего мира. Книги. У вас наверняка есть какой-нибудь аналог, способ записи и сохранения знаний или мыслей.
– Да, естественно – сказала она, однако продолжать эту тему, к моему сожалению, не стала.
– Ну так вот, – продолжил я, не дождавшись. – Некоторые люди записывают свои фантазии. И у нас есть много выдуманных историй про такие миры. Авторы просто придумали их, но некоторые описаны очень похожими на этот.
– Я знаю. Эхор показал мне. Жюль Верн, Конан Дойль, Толкиен, Обручев… Денис очень много читал таких книг, и он их многие хорошо помнит, поэтому я смогла посмотреть.
– Ты только ему об этом не говори. Он и так сам не свой от возни в его голове.
Хайда пристально поглядела на меня, на ее лице проскальзывали какие-то эмоции. Но понимать их мимику было сложно. Лицо почти человеческое, даже симпатичное, можно сказать. Но морщинки на нем могли означать и раздражение, и удивление.
– Почему вы такие? – в конце концов выдала она.
– Какие – такие?
– Странные. Вы пользуетесь грубой механикой, но создаете нежнейшие фантазии в своих книгах. Вы не используете свой разум даже на десятую долю его потенциала, но ваши эмоции и ваши поступки несут колоссальную энергетику. Мы чувствуем это, даже не имея доступа к вашему сознанию, просто на расстоянии.
Она пожала плечами – очень по-человечески.
– Вот Денис, он добровольно и с интересом открыл разум Эхору, а теперь готов убить его за то, что тот поделился знанием со мной – словно это унижает его. А Вадим…
Она осеклась на полуслове.
– А что Вадим?
– Он ещё более странный. Я не могу читать его, но я ощущаю его чувства. Он груб, совершенно не ценит никого из живых существ, даже себя. Но у него очень яркие мысли о каждом из вас. И даже об Эхоре, и о сидах. И обо мне тоже.
– А что здесь такого? Вадим хороший. Он профессиональный воин, но он ценит друзей.
– Он ценит их настолько же ярко, насколько безразличен к другим. Меня он спас в тот момент, когда это означало потерять взамен свою жизнь. У нас так не принято. У нас Эхор никогда бы так не сделал. Разве что, если бы добиться успеха нашего путешествия могла бы только я и не мог бы он. Вы про такие оценки даже не задумываетесь и… Мне странно.
Я несколько раз открывал рот, чтобы ответить что-нибудь философски-пафосное, и каждый раз осекался на полуслове, понимая, что прозвучит чушь. Я вспомнил, как она крутилась около Вадима, когда он пришел в себя и застонал в пещере. Немедленно вскочила и подбежала к нему.
– Ты лежи, лежи! – слышалось из темноты. – Тебе совсем шевелиться нельзя!
Ещё меня подмывало что-нибудь съязвить на тему «низшей расы», но я опять вынудил себя попридержать язык. В конце концов, Хайда очень сильно изменила своё отношение к Вадиму после того происшествия. Думаю, родная мать не смогла бы проявить к раненому бойцу больше заботы и внимания.
Что тут было говорить? Эхор во время последней перевязки откровенно заявил, что Вадим без экстренной помощи протянет двое-трое суток, а если сепсис будет прогрессировать – вообще часов восемь. У Хайды в глазах стояли слезы.
Мы просто сидели и смотрели в бездну.
– Хайда, расскажи про ваше колдовство. Как это действует? Просто подумала, что нужно, – и всё?
– Разумеется, нет. Разум не может напрямую управлять материей, но может воздействовать на энергию, которая ее насыщает. Жители наших миров с малого возраста учатся видеть, ощущать эту энергию и пользоваться ей.
Кажется, зацепившись за воспоминания, она смогла расслабиться. Вроде бы даже улыбнулась.
– Энергия есть везде. Ну, почти везде. И чтобы ее задействовать, магу нужно приложить к ней другую энергию. Свою энергию разума. Если ты умеешь это, можешь изменить поток ветра, загнать в своё окно и заставить его охладить твой дом в жаркую погоду. Или наоборот, притянуть жар от подземного источника в недрах земли и обогреть комнату… Зависит от склонности и умений самого мага.
– А у тебя к чему склонность?
– У меня хорошо получается работать с растениями. Формально мой профиль – контакты разумов. Я лингвист, переводчик, специалист по переговорам и допросам. Но больше всего я люблю именно растения. Они меня слушают и хорошо отзываются. Даже мертвое сухое дерево я могу наполнить силой, а потом использовать там, где мне нужно.
– Интересно! А Эхор, наверное, работает с железом!
– С железом никто не работает – категорично заявила она. – С металлами вообще очень тяжело работать, особенно с чистыми. Они поглощают энергию мага, рассеивают ее в себе, металл почти невозможно подчинить своей воле. Любая магия, касаясь чистого металла, теряет свою силу и быстро разрушается.
– О, так значит, не врут сказки насчет холодного железа!
Она посмотрела и смешно наморщила нос – не поняла.
– Ну есть у нас сказки, такие выдуманные народом истории, в которых волшебное существо можно победить только холодным железом.
– Очень интересно. В целом, мага вполне можно победить любым оружием. Но многие искусственные создания уязвимы именно к железу. И к некоторым тяжелым металлам. Поражённые им, големы быстро теряют связь с магом-хозяином и разрушаются, как обычная неживая материя.
– Из-за того, что энергия разума рассеивается?
– Да. Я нашла в разуме Дениса слово, которым вы описываете похожий процесс в своей технологии. Заземление. Металл заземляет магию, пробиться за него очень тяжело.
Я кое-что вспомнил.
– А с этим может как-то быть связан факт, что наша техника отказывает вблизи магических объектов?
– Правда? – Хайда искренне удивилась. – Мне не приходилось бывать в мирах… неспособных рас. Не сталкивалась с техникой, так что это новость для меня. Такой эффект от орочьей магии?
– Да, мне так показалось. Чем сложнее устройство – тем быстрее оно выходит из строя.
– Металлические устройства?
– Чаще всего, но не обязательно. Иногда пластик, иногда химия, вот в аптечке испортились растительные вещества…
– Не все слова я поняла, но возможно, всё так и есть. Магическое воздействие вызывает определенную напряженность в законах природы, влияет на них. Опытный маг проводит воздействие тонко, затрагивая только самые необходимые энергии. И ограничивает лишние воздействия, чтобы не тратить свои силы попусту. Поэтому услышать эхо опытного мага в посторонних материях очень трудно. А орка услышать легко.
– Почему?
– Они плохие маги. Очень сильные, но плохие. Оркам плевать, сколько сил они потратят, какие лишние воздействия на какие энергии произведут. Лишь бы выполнить свою задачу. Они… как бы… ну, как если бы они кололи орехи, используя вместо камешка скалу. Или варили суп на вулкане.
– От их колдовства идёт сильное эхо, так?
– Да, примерно. Они грубо возмущают самые разные законы природы, что не может не сказываться на реальности, на ваших сложных устройствах.
– В первую очередь, реагирует металл?
– Да, он ведь старается погасить магическую энергию, рассеивает её, сам при этом насыщается и подвергается деформации. В нашем мире с металлом почти не имеют дела, а бережливость и техника безопасности вбивается в каждого жителя с юных лет. Поэтому взрослые прекрасно колдуют без лишних возмущений.
Я с сомнением постучал по её плечу.
– Но вы же носите железные доспехи?
– Это необходимость. Они защищают нас от дистанционного магического нападения. Это не совсем железо, сложный сплав многих металлов, материалов и энергий. Легче и удобнее, и закрывает наш разум от других магов, от попыток выследить.
– А тебе колдовать при этом не мешает?
– Нет. Ахеи работают с энергией разума в технике жеста. Ну, как объяснить? Моя магия активируется руками. На моих перчатках нет пальцев, если ты заметил. Доспехи не перекрывают движения энергии, поэтому не мешают.
– У Эхора тоже так?
– Да, он тоже жестовик. Здесь другого варианта и быть не могло. Во-первых, он мастер лечения, здесь все держится на контакте руками и на жестовой магии. И вообще, у нас в особом магическом отряде это традиция, абсолютное большинство бойцов – жестовики.
Уже второй раз они упомянули этот отряд. Но спрашивать в лоб я не стал, чтобы не разрушить невзначай эту особую, неожиданно подействовавшую и единственную знакомую мне магию – магию приватной беседы.
– А почему именно так? Это особенность боевого стиля?
– Нет, не обязательно. Чаще всего, обусловлено традициями расы. Хотя, боевые приемы есть во всех школах разума. И заклинатели, и визуалы могут постоять за себя, а тем более у фетишистов много интересных практик в сфере подчинения и разрушения. Но у них это слишком пафосно и ритуально. Возведено в степень боевого и могущественного, но все-таки искусства. Мы пользуемся их наработками в виде запаса артефактов, носимых с собой, но не их приёмами магического боя.
– А какие приёмы у вас?
– Нашу магию отличает скорость и мощь приложения силы. Эстетика ритуала интересует в последнюю очередь.
– Удар молнией, и никаких тебе ахалай-махалай?
Ей снова понадобилось время, чтобы понять смысл фразы.
– Да, заклинания нараспев, громы и молнии – это лишняя трата сил и времени мага, с этим много не навоюешь. В боевых школах ахеев детей учат обходиться простыми приёмами с самых начальных классов. С другой стороны, у этого есть и свои большие минусы. Например, мы куда быстрее других магов расходуем свою личную энергию. То есть, быстрее устаём.
– И что, это опасно для мага?
– Несомненно. В затянувшемся бою жестовик может просто потерять сознание, а при полном истощении может надорваться.
– Как мышца?
– Да, только надрыв разума намного хуже. Психические травмы бывают причудливы и опасны. И фатальны. Хотя, сойти с ума в нашей профессии проще и страшнее.
– Но если не входить в крайность, истощение обратимо?
– В целом – да. Чаще всего, для восстановления сил требуется всё то же, что и после тяжелого физического труда. Отдохнуть, поесть, хорошо выспаться. Нечастая радость для омоновца во время боевой операции. По этой причине мы так часто пользуемся услугами сидов: они не так искусны в магии, зато гениальны в маскировке и выносливы в бою.
