Алексей Белькомбэ
Мумия по соседству
Не успела она договорить, как мама замотала головой, явно отмахиваясь от последнего варианта. Мне это не понравилось.
– Хорошо, я вас поняла. Будем стараться. Спасибо большое!
– Да не за что, всего вам самого доброго. И тебе, Игорь! – девушка подмигнула мне.
Перед выходом из кабинета, я помахал доброму доктору на прощание. Она сделала тоже самое. Внутри стало теплее.
Шариковая ручка дёргалась, не останавливаясь.
Глава 2
19.05.2016
– Вы помните, как именно к вам вернулась речь? – звучный голос Ольги Кирилловны выдернул меня из воспоминаний о той девушке. Интересно, где она сейчас, и как сложилась её дальнейшая судьба? Помнит ли она меня вообще? Смогла бы узнать меня? Вспоминала ли она меня потом ещё или же к концу рабочего дня отмахнулась от этой странной семьи? Не знаю почему, но эти вопросы меня всерьёз волновали. Так странно…Что за глупости?
– Я не думаю, что она куда-то уходила…Я, просто…не хотел говорить, что ли. Боялся, что смогу сболтнуть лишнего о том, что творилось у нас дома. Понимаете, после того, как в первый раз я увидел то, что мама сделала с отцом…Меня это всё очень надломило…Я винил себя в том, что произошло с нами…Чёрт подери, в его смерти и наших дальнейших страданиях был виноват только я…Я ведь решился маме рассказать о той женщине в машине! Я! Я! Я! А папа говорил, что мне показалось и никого там не было с ним. Ну, тогда в парке. Я как будто, знаете…перестал понимать, что я – это я. То есть, будто бы это всё не со мной происходило, а кто-то рассказывает мне эту историю. Из фильма, там, не знаю. Или из какой-нибудь книги может…Воспоминания будто бы склеились в один комок, и я не мог их отделить. Что было в самом деле, а что нет, я даже не знаю! – я смолк, чтобы набрать воздуха в лёгкие. – Мне было ужасно страшно возвращаться домой! Страшно жить во всём этом! Но я не мог рассказать кому-либо. Хотя поначалу думал, что кто-то может помочь нам. Но потом понял, что помощь не придёт к нам снаружи. Не ждал её и изнутри. Я боялся, что они заберут у меня и маму, и тогда я бы остался совсем один. И вот – я решил замолчать. Я помню это ощущение хорошо. Для себя я выдумал игру, что у меня во рту вода, которую нужно продержать там как можно дольше. Не знаю, типо, я её несу через пустыню к своей семье. Выплюнуть или проглотить нельзя. Но и вспомнить не могу, когда снова заговорил. Тоже, наверное, спонтанно. Может в какой-то момент почувствовал, что стало спокойнее, безопаснее и можно уже открыть рот. Но…На первом сентября я уже разговаривал. То есть период молчания, назовём его так, длился не очень долго. Пару недель где-то, может месяц.
Сегодня мы занимались не в кабинете Савелия Алексеевича. Он уехал куда-то по делам в университет и поручил своей подопечной продолжить работу со мной. Теперешнее наше пристанище представляло собой небольшую угловую комнату с одним окном. Два стула, два стола и стеллаж с книгами и всяким нужным и не совсем барахлом. Между шкафом и стеной лежал недоделанный стенд, объясняющий как важно правильно мыть руки. Стены недавно выкрашены, потолок побелен.
Ольга Кирилловна была без своих смешных очков и, судя по всему, в линзах. Такой она мне нравилась больше. Хотя бы потому, что она бесконечно не поправляла их на носу, чем раздражала меня.
Белый халат слегка приталенный, но всё ещё достаточно свободный. Желтые серьги-гвоздики, часы на левой руке, серая водолазка, почти полностью закрывающая шею, и в тугую собранные сзади волосы. Я не мог с уверенностью сказать, что именно в ней изменилось.
У неё был немного другой подход к нашему делу. Я бы сказал – новаторский. Или технологичный. Да, она меня слушала, делала пометки – без этого никак, но лежащий экраном вниз телефон последней модели явно записывал наш разговор.
Не помню, чтобы она спрашивала моего согласия на запись. Или спрашивала, но я пропустил этот момент…?
Разговаривать с ней мне было больше по душе, чем со старым подслеповатым дедом. Хотя, она тоже носит очки. Может слабое зрение это что-то профессиональное?
Её аура располагала к себе. Мелодичный голос девушки действовал на меня успокаивающе. Слово за словом, и она аккуратненько разматывала катушку моих напружиненных нервов, а каждый освобожденный виток развязывал мой язык, подталкивая к голой откровенности. Обошлось ли тут без гипноза?
– Что было в период между тем, как вы перестали говорить и первым сентября? – опять выдернули мою голову, только уже из рассуждений.
– Дайте вспомнить… – я откинулся на стуле и закрыл глаза.
+++
2005
Тот период лета перед первым классом тяжело выдавливается из тюбика моей памяти. Он ассоциируется у меня со скорлупой или черепашьим панцирем. Я сижу в самом центре этой защитной клетки-тюрьмы. Нет, скорее даже лежу, обхватив свои колени руками. Мне страшно, мне холодно, мне одиноко. Я не понимаю, что происходит, но мне кажется, что это всё неправильно и ненормально, что так не должно быть, что я должен предпринять какие-то действия, сделать хоть что-то, чтобы изменить ситуацию. Но что я могу в шестилетнем возрасте?
Я просто не мог в это поверить. Всё это больше походило на какой-то кошмарнейший сон, чем на реальность. Моё сознание никак не могло принять произошедшее, упорно продолжая отмахиваться от этого бреда наяву. Это было слишком чудовищно, чтобы случиться на самом деле и оказаться настоящим. В какой-то момент я даже начал думать о том, что это обычная кукла, которую мама сделала, чтобы забить брешь одиночества после ухода отца. На какой-то период я взаправду поверил в эту мысль, но настоящее своими тонкими жгутиками нащупало незапертые двери в моём сознании и, проникнув внутрь, настроило фокус на реальную картину. И тут я уже никак не мог отвертеться или переизобрести видимое мною. Да, это есть в моей семье и лежит в нашем доме. Дальше отрицать это бесполезно.
Так я оказался беспомощным заложником ситуации, безумной любви, и не менее безумной матери, а может и более…
Назвать события в хронологическом порядке я не смогу. Даже при всем желании. Не давите на меня и не требуйте этого! Лучше начать рисовать картину в общих красках, постепенно набрасывая тона и полутона.
Несмотря на рекомендации врача по созданию и поддержанию языковой среды, я почти всё время просидел в своей комнате, крайне редко выходя из неё. На улице так вообще не бывал. Мама делала вид, что всё в порядке. Ходила на работу, готовила, убиралась в квартире. Изредка пыталась меня разговорить и как-то втянуть в деятельность. А папа… вернее то, чем он стал… Я пытался не смотреть на него, даже в его сторону. Воображал, что этого нет.
Пару раз, когда мама была на сутках, а живот завязывался в трубочку, вынуждая меня пробираться на кухню за пропитанием, я обращал внимание, что его тела не было в квартире. В первый раз капитально я не выяснял, а сразу же после кухни прошмыгнул в свою комнату-крепость, отмечая про себя, что в зале и на кухне его нет. На следующий раз я быстро заглянул в ванную комнату. Я сделал это быстро, резким и рваным движением, держа бутерброд в левой руке, и на сколько я мог разобрать – комната тоже была пуста. Ещё через некоторое время я осмелел настолько, что смог обследовать всю квартиру. Был только я один. Никаких следов присутствия тела папы я не нашёл. Даже комплект его ключей отсутствовал.
Не понимая, что к чему, я полностью просмотрел все шкафы, шкафчики, углы и ёмкости. Даже заглянул под все кровати и посмотрел на балконе. Его не было….
В одну ночь я проснулся от резей в животе, попытался перетерпеть, но не смог. Пришлось идти до туалета. Луна белым холодом освещала зал. Свет проникал через не зашторенное окно, падал на пол, а затем взбирался по краю дивана и растекался по всей его поверхности, как белок куриного яйца по слабо раскалённой сковороде. Хоть я и торопился, но мне было хорошо видно, что мама лежит в обнимку с телом отца. Голова её отдыхает на его сухом буром плече, нога закинута на тонкие бёдра мумии, а кисть расположилась на впалой груди.
Затем…Наверное, это было в конце августа. Хотя, может и начале. В общем, в тот день, вроде как, был какой-то праздник, или просто у матери проснулось творческое настроение. Она решила устроить грандиозный семейный ужин по нашим меркам. С самого утра отец отсутствовал, и я помогал ей с готовкой на кухне. Точно не помню, что именно готовили, но что-то большое и долгое. Скорее всего, несколько блюд.
Под вечер, когда основная работа была закончена, и мы дожидались готовности пирога, я ушёл в свою комнату. Помощь с готовкой меня утомила, и я задремал, только коснувшись подушки.
Разбудила меня мама, а может и аппетитный дух выпечки, стоящий по всей квартире, точно не помню, но я проснулся и на автопилоте побрёл на кухню. Наверное, даже глаза полностью не успел открыть, но увидев тело, безжизненно сидящее на пуфике, с поставленной перед ним тарелкой, я моментально проснулся.
Дальше аппетита у меня совершенно не было. Я просидел всю трапезу уткнувшись в свою тарелку, вяло ковыряясь в ней. Мама же носилась воробьем по кухне. Она весело щебетала, обсуждая последние сплетни с работы. Хотя, она скорее говорила в пустоту. Ей никто не отвечал. Я слушал в пол-уха.
Но когда она перешла на тему приближающегося первого сентября, я напрягся. Она хотела, чтобы мы все вместе пошли на линейку! Я…Я даже не знал, что и думать…Зачем? Разве она не понимает?
Её вопрос так и застыл в застоявшемся кухонном воздухе без ответа.
Я встал из-за стола и собирался поставить тарелку в раковину. Желания мыть её сразу у меня не было. Хотелось лишь разбить её как можно громче и эффектнее. Может это хоть как-то разбудит маму?
До раковины оставалось пару сантиметров, но пальцы сами разжались в вандальском порыве, отпустив белую тарелку с остатками курицы в свободное падение.
Мгновение – кости отрываются от поверхности посуды и стремятся в другую сторону.
Секунда – тарелка накреняется на ребро и собирается упасть на пол в таком состоянии. Скорее всего не разобьётся.
Злюсь.
И действительно – коснувшись со звоном пола, она встала ровно, ещё пару секунд позвякивая и задорно тряся боками. Мама вскрикнула и подбежала ко мне.
– Не поранился?! – она развернула мои руки ладонями вверх и быстро оценила их.
Тарелка прекратила звенеть.
– Фух, всё хорошо! Осторожнее нужно быть, малыш, – мама улыбнулась и чмокнула меня в щёку.
Пришлось униженно собрать обглоданные кости и выбросить их в мусорное ведро. Папа же ожидаемо не выказал никакой реакции.
Я уже почти вышел с кухни, как со спины прощебетал женский голос.
– А поцеловать перед сном? А сказать спасибо за ужин? Я так старалась, а где ваша благодарность?
На моём лице никаких возражений. Проплыв расстояние до мамы, боковым зрением отмечая, что она не долила чай в кружку, которая стоит напротив папы-мумии. Сухие губы вытянул в трубочку и дежурно коснулся её щеки.
– А благодарность где? Вот уйду я от вас… – мама широко раскрыла глаза, изображая обиду.
Я отвернулся и попытался опять уйти. Не получилось и в этот раз. Она снова остановила меня.
– А папу поцеловать?
Я замер в дверном проёме. Затем посмотрел маме в глаза, после чего попытался взглянуть на папу… Но не смог. Не выдержав, я развернулся и побежал в свою комнату.
– Не знаю я что с ним такое происходит. Может переезд так сказ… – услышал я перед тем, как закрыть дверь.
В ночь перед первым сентября я не мог уснуть. Лежал и смотрел на то, как свет от проезжающих машин врывался в мою комнату через окно, сухо облизывал стену в комнате, а затем исчезал, чтобы вежливо уступить фарам следующего автомобиля.
Я ненавидел свою жизнь и ситуацию, в которой оказался. И на которую никак не мог повлиять глобально. Мысли были направлены на то, как мне завтра не идти на линейку. Я думал над этим уже довольно долго, но никаких конкретных идей, кроме откровенно членовредительских не было. Бессилие топило меня в болоте катастрофизма с головой. Все попытки вынырнуть и хватануть воздуха заканчивались новой волной отчаяния, которая сковывала меня. И в ту ночь я поступил так, как делает каждый слабохарактерный утопающий – перестал барахтаться, начал молиться и отдал себя на волю случая.
Я просил только одного – чтобы отец не был с нами завтра. Произойти может что угодно, но мать должна оставить это мёртвое тело дома!
Глава 3
19.05.2016
В коридоре было по ночному спокойно, если не считать шаркающих ног пациентов. В палату я вернулся немного после ужина, задержавшись на стойке дежурной медсестры с просьбой дать мне телефон или самой набрать номер матери. Средних лет женщина с красивыми золотыми серьгами-кольцами и вульгарной фиолетовой подводкой для глаз, вежливо отказала мне в просьбе, сославшись на какой-то регламент. А после того, как тревожно зазвонил стационарный телефон, она взяла трубку, и в нашем разговоре была поставлена точка.
– Здравия желаю, боец! – отсалютовал Алексей Иванович, находясь возле окна.
Моим ответом было молчание с поджатыми губами и закатанными вверх глазами. Слишком много всего на меня навалилось в последнее время. Я искал лишь тишины и покоя. И ещё немного информации о том, когда меня отпустят домой. А также – что там с мамой? Не предъявили ли ей обвинения…
– Чего такой грустный, солдат?
– Устал немного. Спать сильно хочу, – ответил я, плюхаясь на кровать и закидывая рюкзак Полины под неё.
Сосед посмотрел на меня пару секунд. Трудно было даже предположить, что происходило у него в голове. Видимо он принимал какое-то сложное для себя решение. Алексей Иванович так сильно закусил губу, что она сначала покраснела, а затем залилась синевой.
– А ты умеешь секреты хранить? – неожиданно для меня, выдал он.
– Ну да, – я лениво дёрнул плечами.
– Я тоже умею! Только… – он по-детски опустил голову на грудь и сделал правой ногой так, будто вытирает пролитый чай.
Я не стал его торопить. Лёг на шконку и закинул ноги на железную дужку. Он продолжал молчать.
– Только что? – не выдержал я.
– Только я не знаю никаких секретов…
Я фыркнул и, не зная, как продолжить диалог, кинул ему в ответ дежурное «понятно». Глаза слипались. Болезненный золотистый свет из тусклой старой лампочки только добавлял желания побыстрее провалиться в беспамятство, чтобы не мучить себя этой страдальческой реальностью.
Алексей Иванович сделал пару шагов в мою сторону. После того, как социальная дистанция была им бесцеремонно нарушена, он ещё и бестактно склонился надо мной. Я прекрасно видел его покрасневшие белки глаз, морщины на лице и торчащие из носа волосы серебристого цвета.
– Но у меня есть один секрет! – сказал он тихо и так близко к моему лицу, что я ощутил запах чего кислого из его рта.
Выругавшись про себя и немного смирившись с тем, что сосед так просто от меня не отстанет, пока не получит свою порцию внимания, я скрестил руки на груди и спросил:
– Ну и какой же у тебя секрет?
– Нет! – он отлетел от меня, будто я окатил его холодной водой. – Так не честно! Я – тебе, а ты – мне!
Выдохнув полные лёгкие, я приподнялся на локтях.
– У меня нет секретов от тебя. Да и вообще никаких нет.
– Нет, есть! – как ребенок упирался он.
– Ну и какой же? – решил на прямую спросить я.
– А вон!
Маленький толстый и скрюченный с длинным ногтем на конце, похожий на сардельку, указательный палец моего вынужденного соседа целился под мою шконку. Я не сразу понял, что там. Но когда я перевесился через край кровати и заглянул вниз, черный рюкзак своим безмолвием сразу же всё объяснил.
– Да это не секрет. Обычный рюкзак, – бросил я, возвращаясь в прежнее уютное состояние на шконке.
– М-м-м, секрет внутри! – не унимался собеседник.
Мне окончательно стало ясно, что просто так он не отстанет от меня, и чтобы побыстрее закончить всю эту возню, я выдернул портфель из-под кровати, в полёте расстегивая молнию основного отдела.
– На, смотри, обычные учебники! – перешёл на крик я.
Глаза Алексея Ивановича округлились. Свой указательный палец он поднес к вытянутым губам и громко шикнул.
– Тише! Секреты любят тишину…
Он приблизился на пол шага и внимательно заглянул во внутренний мир рюкзака. Секунда, и его рука с проворством профессионального карманника вытягивает учебник по алгебре за одиннадцатый класс.
– Люблю цифры. Они такие простые и понятные…И нет в них ничего такого лживого. Только вот ненавижу нечетные, а вот четные, наоборот, весьма уважаю! Они, ребята, вообще молодцы! А ноль меня конкретно бесит! Скользкий он какой-то, круглый весь, вертлявый. За ним только успевай смотреть! Сам пустой и ничего из себя не представляет толком, а вот других может менять. Поставишь рядом с однёркой, и бац, уже десять! Во! А уберёшь от стольника нолик, и всё – жалкий червонец. А дырка его эта посередине? Так и тянет заткнуть её чем-нибудь! А? Что скажешь?
– Да-да…Видишь, нет никакого секрета внутри. Всё, я спать, – рюкзак небрежно полетел на пол.
– О, а можно я оставлю себе? – Алексей Иванович встал на колени перед моей шконкой со стороны металлической дужки и сильно уперся в неё лбом.
– Оставляй. Мне пока он не нужен, – проклиная всё на свете, я сомкнул глаза и перевернулся на правый бок.
Ответа не было, но я слышал, как он быстро зашагал по палате. Спустя секунд десять он снова заговорил:
– Благодарю за службу! – затем непродолжительная пауза и опять шепот. – Теперь я должен сказать тебе свой секрет…
– Не стоит. Давай спать, а? – буркнул я по-стариковски.
– Это опозорит честь мундира и достоинство офицера! Я обязан раскрыть тебе свою тайну!
Что именно опозорит: сон или нераскрытая тайна, я не стал уточнять. Смирившись с тем, что покоя в ближайшее время мне точно не получить, я открыл глаза и сел.
– Хорошо, давай только быстро. Показывай свой секрет.
Лицо пожилого мужчины растеклось в улыбке. Он аккуратно положил книгу на край своей тумбочки и направился к выходу из палаты. Постояв пару секунд рядом с дверью, он высунулся из помещения и покрутил головой по сторонам. Убедившись, что никого рядом нет, он вернулся назад, не забыв прикрыть дверь.
– Только быстренько! – он нервно дёрнул шеей. – Сейчас не время для такого…
Я немного оживился и стал с интересом наблюдать за его действиями. А делал он следующее – отодвинул свою тумбочку, затем прикроватную тумбу пустующей шконки, выглянул в окно, вернулся и отодвинул дальше свою тумбочку, упал на колени и заглянул под неё, затем просунул руки, и я услышал, как зашуршал целлофановый пакет.
Повозившись с ним некоторое время, он всё-таки смог развязать его. Сосед по палате развернулся ко мне.
В его руках бережно, словно он держал раненную птичку или тонкой работы дорогую безделушку, лежал прямоугольный радиоприёмник из дешевого черного пластика. Я понял, что это именно радио, по торчащей серебристой антенне и панели, указывающей на выбранную частоту.
– И это твой секрет? Радио, вроде, не запрещено тут, – съязвил я от того, что разочаровался от его секрета.
– Отставить разговоры! – рявкнул он, но сразу же замолчал, прикусив губу. – Это не просто радио. Это связь!
Закатив глаза в левый верхний угол, я пережевывал полученную информацию.
– Ц, – цокнул я. – Хорошо, теперь мы знаем секреты друг друга. Давай спать, а?
– Игорь… – судя по тону, я обидел его своим безразличием. – Это «связь»!
Он слегка потряс прибором.
– С кем?
– О-о-о, – его глаза загорелись. – Связь с «ними»!
Он поднял указательный палец правой руки вверх. Я выдохнул и быстро заморгал. Судя по всему, у моего соседа есть связь с инопланетянами или кого он там имеет ввиду. Просто классно!
– Покажешь? – рискнул я.
– Нет! – отрезал Алексей Иванович, пряча радиоприёмник за спину.
– Хорошо, тогда я на боковую.
– Только никому не говори об этом…Это секрет… – снова завёлся сосед.
Выругавшись про себя, я, со всей своей убедительностью, кивнул. Сосед ответил неуверенным кивком. Затем он запитал прибор от свободной розетки и положил его на свою кровать, а сам встал на колени перед ним, слегка приподнял антенну, целясь в соседнее здание и включил устройство. Шум помех затрещал из динамика.
– Ну? И как это работает? – спросил я, приподнимаясь на матраце, стараясь увидеть хоть что-то за его спиной.
– Тут «связь» … «Они» иногда говорят со мной…Советы дают, ответы…Направляют, – из-за работы приёмника, его, и без того, тихие слова, с трудом долетали до моего уха.
Ничего, кроме глупого шума я не слышал. Алексей Иванович поубавил громкость.
– Хочешь поговорить с «ними»? – предложил он.
Не успел я ответить, как он снова заговорил:
– Нет! Тебе – нельзя! Никому нельзя! Только мне. Я буду говорить. Спрашивай.
Треск помех не на ноту не изменился.
– Э, я не знаю, что спросить.
– Ты же не веришь! Никто не верит! И жена с дочерью не верили. Всё смеялись и пальцем у виска крутили…А потом, вот, загорелась всё-таки квартирка-то. Зря не ушли тогда со мной. Сейчас бы ещё может…
Меня напрягало изменение в его поведении. Я задумался о том, чтобы позвать врачей, но не решился.
– Ладно, я тебе верю. Э-э, а что спросить-то можно?
Сосед по палате повернулся ко мне. Его глаза были влажными и блестели.
– Правда? – его голос дрожал и бегал интонациями.
– Ну, конечно, правда! Так что могу спросить?
– Что хочешь?
Так ничего и не придумав, да и особо не веря в успех мероприятия, я взял назад учебник по алгебре и открыл на случайной странице. Глазами нашел заковыристый на вид пример, больше похожий на неразгаданную письменность давно исчезнувшей цивилизации, и довольно улыбнулся.
– Какой ответ у сто двенадцатого задания на двадцать пятой странице в этом учебнике? Учебник алгебры за один…
– Замолчи! Не нужно много слов. «Они» всё знают!
Неразборчивые шептания связиста вперемешку с шумом помех тонкими струйками развеивались по палате. Пока он шептал, я всё же открыл страницу с ответами, к удивлению для самого себя. Я в самом деле собираюсь проверять «их» ответ? Я улыбнулся. Почему бы и нет? Сосед перестал шептать.
Прошла секунда, пять, десять… Звук, издаваемый устройством, никак не изменился. Я закрыл учебник.
– Минус двенадцать целых семьдесят шесть сотых, – четко произнес мужчина.
Ухмыльнувшись, я открыл раздел с ответами. Глазами добежал до заданного примера и замер.
Ответ совпал.
Я думал с секунду, не зная, как реагировать, но в голову пришёл, как мне показалось, хитрый план.
– Неправильно. Ответ – десять, – соврал я.
– Эх, – как-то покровительственно и со смирением произнес он. – Не ври, Игорь. По жизни тебе с правдой будет легче идти. Мы оба знаем правильный ответ. И «они» знаю.
Просто угадал. Совершенно случайно попал в самое яблочко.
Настолько точно?
Я вернул книгу на тумбочку Алексея Ивановича и сел на кровать, мрачно уставившись ему в спину.
– Давай ещё.
– Нет-нет! Сейчас нельзя! – засуетился мужчина, быстрыми, но аккуратными движениями убирая своё сокровище назад в пакет.
Затем он сел на свою шконку и произнес:
– Теперь мы с тобой знаем секреты друг друга!
Моей радости не было предела.
Глава 4
31.08.2005
Неприятный холодок рождался где-то под кожей, затем каплями сбегал к быстро бьющемуся сердцу, заставляя тело разряжаться в волнах дрожи. Я не мог уснуть, раз за разом прокручивая в голове картину того, как завтра с родителями приду на первосентябрьскую линейку, и все увидят то, какой у меня отец… Как женщина, которая должна была стать моей первой учительницей, пронзительно закричит, роняя подаренный мною букет, и закрывает рот ладонью. После чего кто-нибудь обязательно позвонит в милицию, и нас всех быстренько заберут. Маму в тюрьму, меня к чужим людям, а папу… Хм, а его куда? Не знаю есть ли какие-нибудь специальные места для таких, как он.
Я никак не мог перестать об этом думать. Карусель мыслей постепенно набрала обороты и, раскрутив мои нервы, не давала сну подползти ко мне.
Настенные часы еле слышно щёлкнули, отмерив ещё один пройденный час. Значит, уже ровно два часа ночи. Я сжал подушку своими тонкими руками. Даже в темноте было заметно, как сильно побелели костяшки.
Вскочив с кровати, я швырнул подушку в сторону. Она бесшумно упала на пол, ничего не задев. Я испытал облегчение, а затем спиной упал на кровать и начал кривляться в немыслимых судорогах. Я перекидывался с бока на бок, со спины на живот, сжимал и разжимал кисти рук, трясся всем телом, но напряжение никуда не уходило. Наоборот, я даже ещё больше раскочегарил себя.
Мысль, абсолютно сухая и ясная, поднялась из глубин моего разума, и раскрылась на поверхности уродливым цветком.
Все проблемы из-за папы!
Эта простая истина моментально остановила мой припадок. Пожевав её около минуты, я полностью уверился в правдивости своего откровения. Вот только что делать-то с этим?
Приоткрыв дверь, я выглянул из своей комнаты. В темноте трудно было что-то разобрать, но я хотел убедиться, что мать уже уснула. Понаблюдав за ней какое-то время, я не заметил, чтобы она двигалась в кровати. Я полностью открыл дверь и, мягко наступая на пол, подошёл к постели родителей.
На той части кровати, которая упиралась в стену, спала мама. Она лежала на левом боку в позе эмбриона. Голова, почему-то, была накрыта подушкой. Рядом с ней, на стороне кровати, к которой подошёл я, расположилась мумия отца. Он лежал на спине, руки вдоль туловища, голова аккуратно уложена на подушку. Ничего примечательного, если на секунду забыть о том, что это мумифицированное тело моего родного отца, которое лежит рядом с моей сумасшедшей мамой!
Мне в память врезалась, оставив там отпечаток, ярко желтая футболка, которая была на нём. Зачем она…?
Не знаю, что послужило катализатором. Возможно, эта чертова желтая тряпка, но я не выдержал и, оттянув правую руку максимально далеко, ударил тело отца.
Хлюпающий звук.
Я разворачиваюсь и бегу в свою комнату.
***
01.09.2005
–Игорёша! Игорёша! Вставай-вставай, пора в школу собираться, зайчик мой! – с этими словами мама будет будить меня в школу долгие годы, практически не пропуская ни одного дня, за исключением тех, когда я болел или по каким-то причинам вставал раньше её.
Я с трудом расщепил пересохшие глаза.
– А? – я приподнялся, облокотившись об матрац.
– Что а? Вставай давай! На линейку пора собираться, – мама ураганом носилась по моей комнате. Она уже успела раздвинуть шторы и открыть шкаф.
Ниточки или провода в моей голове с трудом соединились друг с другом, и я начал осознавать, что от меня хотят. Точно, сегодня же первое сентября! Укол где-то в левой стороне груди подкосил мой локоть, и я безвольно упал на спину. Уставившись в давно побеленный потолок, я совсем не моргал. Мама, не услышавшая возни с моей стороны, которая должна была начаться с её появлением, выглянула из шкафа.
– Чё лежим? Кого ждём?
Я не ответил.
– Игорёша, ты чего? – голос её потеплел, она присела на край постели.
Нежная материнская рука некоторое время погуляла у меня в волосах. Эти прикосновения успокаивали и усыпляли. Я моргнул, а она опустила руку ниже, на мою правую щеку. Температура её кожи была намного теплее, чем моей щеки. Это тепло приятно грело и растекалось по всему телу.
Молчать дальше смысла не было. Я набрал побольше воздуха и смелости…
– Я боюсь идти в школу.
– Чего именно ты боишься? – глубокий и ясный мамин взгляд изучал меня около секунды.
– Ну… – мои глаза забегали по потолку. – Мы недавно приехали, я ещё никого не знаю тут. А они все с садика вместе. Уже успели подружиться. И я тут свалился. И вдруг учительница будет плохая…
Мама опять потрепала мои волосы.
– Не волнуйся, всё будет хорошо! Ещё успеешь подружиться. Вам одиннадцать лет вместе учиться. Учительница не будет плохой. Возможно, строгой, но не плохой. И вообще, – мама легонько ударила меня по груди раскрытой ладонью. – Если будут проблемы, то ты не скрывай. Ладно? Сразу же рассказывай нам с папой. Мы разберёмся.
Она аккуратно встала и подошла к открытому шкафу. Как же это ей удаётся? Все её движения отдают какой-то легкостью, аккуратностью, грацией и изяществом. Как же так могло получиться? В какой момент всё пошло не той дорогой?
– Игорёшь, пора вставать. Иди умывайся, чисти зубки и завтракай.
Сев на кровать, я натянул носки и закинул ноги в тапочки. Стало поуютнее и поспокойнее, словно эти носки и тапки могли защитить меня хоть от чего-то. Я посмотрел на мамину спину и заговорил:
– Кхм, мам, а тебе не кажется, что папа какой-то не такой в последнее время?
Кто-то перерубил канат, который держал здоровенный камень в моей душе. И сейчас эта глыба летела вниз, а я, словно отрастил крылья, взмахнул ввысь. Я физически почувствовал, что мне стало легче. Неприятная склизкая желчь, в которую обернулся мой ужас и непонимание ситуации, вышла из меня. Может сейчас мы наконец-то поговорим о том, что стряслось между нами всеми и о том, как нам жить дальше?
– Какой не такой?
Мне показалось, что мама начала раздуваться, и её рост немного увеличился. Мурашки заплясали на моём теле, своими лапками выталкивая гусиную кожу наружу.
– Ну, не такой, как раньше. Не такой, каким он был когда-то…. – я засунул руки под одеяло. – Как будто он стал другим.
Мама перестала копошиться, но из-за шкафа не спешила выглядывать. Всё это время я разговаривал с её спиной.
– Не понимаю, о чем ты… Такой же, как и всегда. Всё, хватит тут лясы точить! Иди собирайся.
Я всё же был рад даже такому диалогу. Это, конечно, ничего не прояснило. Да и я пока никак не мог её убедить в том, что что-то нехорошее происходит у нас дома. Но, тем не менее, начало положено! Может быть когда-нибудь я всё же смогу открыть её затуманенные глаза.
– Ах, да. Папа с нами не поедет. У него появились срочные дела по работе, – Произнесла мама, когда я уже почти вышел из комнаты и готовился снова увидеть этот труп. – И кстати, бутерброды, которые ты сейчас будешь кушать, приготовил папа. Специально встал пораньше.
– Он нашёл новую работу?
– Надеюсь, что да… – она отвернулась и продолжила вытаскивать вещи из шкафа.
Двор школы представлял собой рой взбудораженных пчёл. Группы школьников, родителей и приглашенных гостей из администрации района и областного министерства образования нервозно ожидали начала линейки. Самые тревожные убежали за школу покурить. Как раз под знаком, запрещающим это самое курение. Живая масса учеников образовывала букву «П» с утолщенной палочкой в центре. Самыми первыми стояли низкорослые малыши, а за их спинами развалились ребята постарше. Все очень нарядные, малость сонные и слегка недовольные. За исключением первоклассников. Мы словно светились от собственной важности и величия момента. От обилия цветов и пёстрых целлофановых обёрток их украшающих, у меня болело в глазах уже через десять минут.
В этому году оказалось целых четыре первых класса. Для небольшой школы на окраине города – это предельная цифра. Старшие классы-то тоже никуда не делись. В воздухе витала тревога по поводу того, что ребятам придется учиться в две, а самые тревожные родители выказывали опасения, что и в три смены. Всё это я подслушал из разговоров взрослых, и чувствовал, будто я получил ценные разведданные. Правда, я не до конца понимал, что такое смена и почему их бывает несколько…