Алексей Белькомбэ
Мумия по соседству
– Да! Скажи не было такого? – его голос звучал всё громче, отбивая эхо в моей голове.
Он явно пытался привлечь внимание.
– Сань, вот ты видел его раньше? – обратился Ваня, по всей видимости, к черноволосому.
– Не-а, – расслышал я в ответ.
– Во! Я тожа его тока пару дней назад увидел, а потом бац! – мальчишка хлопнул в ладоши сверху вниз. – И вон чё!
Вынести напора я больше не мог. Зрение почти исчезло. Картинка была черно-белая, размытая, будто нужно настроить фокус и капнуть красками.
Всё это время я стоял с опущенной головой, будто виновато выслушивал разнос от родителей. Неимоверным усилием воли я выпрямил голову. Перед глазами всё плыло. Я стоял почти в упор к Ване, но не мог разглядеть его лица, шеи. Даже рисунка на его футболке не мог разобрать.
– Ну чё ты молчишь, убийца? – выплюнул мне в лицо недавний знакомый.
Услышав это слово, часть взрослых опять обратили на нас внимание. От осознания этого у меня ещё сильнее расплылось зрение, на смену сотням разноцветных мошек прилетели тысячи. Изображение начало дрожать. Не могу сказать точно: дрожала ли вся голова или только глаза.
Потрескавшиеся губы задрожали в предслёзном спазме. Я открывал и закрывал их снова не в силах что-либо ответить. Слова ронялись назад в легкие. Ваня улыбался.
Я не мог ничем ответить, и поэтому молча толкнул его в грудь. Извлёкши урок, он плавным движением поддался в сторону, и другой рукой отбил мою руку. Тело, не найдя ожидаемую опору в виде Ванькиной груди, покорно продолжило движение в заданном направлении. Чудом я не опозорился до конца и устоял на ногах.
Названный «Саньком» юнец издал нечленораздельный горловой звук, то ли от радости, что Ваня не попался на один и тот же приём два раза, то ли от огорчения, что я не упал.
– Что тут происходит? – спросил милиционер с интонацией строго отца, который входит в комнату к своей дочери-подростку.
Ему никто не ответил.
– Граждане, чьи дети?! – мужчина-милиционер огляделся по сторонам. – Уведите детей от сюда!
Меня долго уговаривать не потребовалось. Не поднимая головы, видя перед собой метра максимум на три, я развернулся через левое плечо и поспешил домой. Нет, я не бежал. Не хотел давать ещё один повод смеяться надо мной, тем более в спину. Просто двинулся быстрым шагом. Настолько быстрым, насколько позволяло моё предобморочное состояние в тот момент.
За спиной ухмыльнулись, но я уже ничего не слышал. И почти не видел. Весь мой мир сжался до размытой картинки на пару метров перед собой и чертового пакета в руке.
Я не думал и совершенно не хотел размышлять ни о том, что нашли, или вернее сказать – кого нашли в мусорных ящиках, ни об ужасном поведении Вани, ни о его мотивах.
На лавочке у подъезда, как ни странно, никого не оказалось. У меня не было сил даже обрадоваться этому. Начало подташнивать. Я сбавил темп и почти весь свой вес переместил на периллы. Делая маленькие шажочки, я доковылял до своей квартиры.
Цветные шарики не до конца исчезли, некоторые из них всё ещё нет-нет да и пролетали в поле зрения. Яркость окраски предметов немного подкрутили. Около входной двери было слышно, как на этаже ниже шумит неисправная проводка. Это хорошо. Значит слух тоже начал возвращаться. Тошнить перестало, но неимоверно хотелось чего-нибудь влажного и холодного.
Подождав ещё некоторое время, для того чтобы окончательно прийти в себя, я пошёл домой.
Входная дверь была приоткрыта.
Глава 4
18.05.2016
Неожиданно для самого себя я перестал рассказывать. Остановился и устало уставился на врача. На секунду мне показалось, что тот совсем меня не слушает, и даже не понял, что я не говорю больше.
Пожилой врач-психиатр поднял голову и направил свои острые, как иглы, зрачки, мне в душу. Секунду мы смотрели друг на друга, но я не выдержал его пронзительного взгляда и отвел глаза в сторону.
– Почему вы остановились? – спросил Савелий Алексеевич, скрещивая руки на груди.
– Я…Я… – воздуха не хватало, а тот, что был вокруг меня казался каким-то спёртым и противным. – Я просто устал. Не могу больше. Давайте отдохнём. Да и пить я хочу….
– Ну, хорошо. Я тоже, если честно, немного утомился. Сами понимаете – возраст. Тогда предлагаю следующий вариант: на пол часа сделаем перерыв, – мы одновременно посмотрели на настенные часы. – Да, полчаса будет достаточно. И снова встречаемся здесь. Устраивает?
– Да, как скажите.
– Вот и отлично. Ладно, пойду проветрюсь и подышу. И вам, кстати, настоятельно советую, – опершись об стол руками, главврач медленно выплывал из-за своего рабочего места.
Я поднял тяжелую голову и улыбнулся одной стороной рта. Насчёт свежего воздуха он был прав, тут глупо было спорить. Но какого чёрта? Мы уже столько времени всё это мусолим, а по поводу матери и её состояния нет никакой информации! Сколько это может продолжаться? До какого момента я буду тут торчать? Я хочу домой….
Вся эта эмоциональная жвачка перемалывалась стенками моей души, и когда она прилипала к одной из сторон, маятник моего настроения покорно следовал за ней. Я кое-как нашёл в себе силы, чтобы в который раз не напасть с расспросами на врача. Толку от этого немного, не думаю, что он вдруг решит быть откровенным сейчас.
Ситуация начинала накалять меня. Почему я должен находиться здесь и вытряхивать перед какими-то непонятными людьми в дурацких выстиранных халатах свою душу, свою жизнь, свои воспоминания? Не мне следует занимать этот по злому не удобный стул, а моей матери.
Ей нужна помощь! Ей нужно всё рассказывать! Не мне, чёрт подери…
В дверь постучали. Мне показалось, или я увидел искорку недовольства на лице Савелия Алексеевича?
– Да-да?
Старенькая дверь приоткрылась. На пороге стояла практикантка. Или ординатор. Я не разбирался в её положении среди медицинской иерархии. Понял только, что Савелий Алексеевич для неё, своего сорта, научный руководитель или наставник. Ну, а взамен он тоже имеет какие-то плюшки с её стороны. Вот только какие?
Мы с ней уже встречались. Она была первая, кому я всё рассказал.
Девушка поправила выбившийся локон из прически и сказала:
– Савелий Алексеевич, доброе утр… – девушка осеклась на мгновение, быстро взяла себя в руки и продолжила. – Я хотела сказать день. Кхм, Коршунов у вас?
Лицо старого доктора потеплело. Так всегда бывает, когда рядом с благородной старостью появляется бойкая, да ещё и стройная молодость. Выглядел он, как котик, смотрящий на миску со сметанкой. Умиротворяющая картина.
Ольга Кирилловна поддалась чуть вперед и заметила меня, тихонько сидящего на стуле. Не успел старик ответить, как она продолжила:
– А, вижу. К нему пришли…. Вы уже закончили?
После её слов, мои глаза нервно забегали, перескакивая с одной фигуры в белом халате на другую. В, и без того, сухом горле стало её суше. Я попытался сглотнуть. Ощущение было будто я пытаюсь пропихнуть в пищевод кусочек наждачной бумаги. Сухой противный кашель скрутил меня.
Губы главврача поджались. Он сделал подманивающий жест рукой. В два широких шага Ольга оказалась рядом с ним.
– Я же говорил! Такие вещи не нужно сообщать во всеуслышанье. Особенно, когда я работаю с пациентом! Я понимаю, вы ещё молоденькая. Ну… Некоторые вещи могут быть не совсем очевидны… Поймите, мы не знаем, как они могут отреагировать на подобные новости. Поэтому, давайте с вами договоримся, барышня, что это был первый и последний раз.
Савелий Алексеевич честно пытался шептать, но получилось у него так себе. Даже с расстояния в пару метров и с открытой дверью, ведущей в относительно шумный коридор, и открытым окном, я смог расслышать его наставления.
Щеки девушки-практикантки залились пристыженным румянцем, и она быстро закивала. Из-за чего у неё выпало ещё пару локонов из прически. Кто-то легким пёрышком защекотал меня внизу живота.
Неужели мама пришла?! Да кто ещё знает, что я здесь? Больше-то и некому….
Врач повернул голову налево и посмотрел в мою сторону. Я сделал вид, что мне интересны листочки на дереве, которые с помощью ветра тянулись ко мне.
Это точно мама! Кому я ещё нужен-то?!
Доктор выдохнул, глубоко кивнул, но голову обратно не поднял. И так с опущенной головой, словно с тараном, вышел в коридор.
Я посмотрел на девушку. Она указательным пальцем левой руки поправила очки и движением головы указала на дверь. Два раза мне говорить, точнее показывать, не нужно. Я с шумом поднялся со стула.
Затекшие ноги плохо слушались, а перед глазами посыпались черные мошки.
– А кто пришёл ко мне? Мама? – нетерпение нашло выход.
– Пойдёмте, – сухо ответила она.
В районе солнечного сплетения кольнуло. Надежда на то, что ко мне пришла мама улетела.
Мне почему-то захотелось, чтобы Ольга Кирилловна была со мной потеплее.
Как таковой комнаты для свиданий не было. Обычно гостя приводили в палату, или же пациент выходил сам к посетителю в общий зал. Однако в какой-то момент освободилась забитая кладовка, и администрация решила заработать очков перед вышестоящим начальством. Помещение привели в порядок, поставили столик, пару стульев, старенький диванчик, да и горшки с цветами по углам. Окон не было, и всё освещение состояло из висящей на проводе лампочке. После чего сделали фотоотчет и водили туда только чиновников во время проверок. Всё это я услышал от болтливых санитарок.
Мы прошли мимо моей палаты, вышли в общий холл и свернули налево, в ту часть здания, где я ещё не бывал.
Чем ближе мы подходили к двери, ведущей к моему посетителю, тем быстрее у меня билось сердце. Ладони потели, но руки оставались ледяными. Неужели я так быстро привык к новому быту, что возможность встречи со старой жизнью вгоняет меня в такой стресс? Или всё дело в таблетках, что мне дают после каждого приёма пищи?
– Вы же знаете правила? Во время свидания обязан присутствовать сотрудник учреждения. Так как сейчас всё медсестры заняты, присутствовать буду я, – говорила на ходу молодая ординатор, четко произнося каждый слог. Мне нравилась её четкая дикция и ровные зубы.
Ну да, конечно. По регламенту во время встречи должна присутствовать медсестра, но, как это обычно бывает, её не было. Были куда более важные дела, чем сидеть и слушать безутешных родственников. А для Ольги Кирилловны это отличная практика.
Надеюсь, это хоть как-то сможет помочь матери в её состоянии.
Я не сразу понял кто сидит за столом.
Длинные русые волосы, собранные в две толстые косы, свисающие с плеч. Глубокие голубые глаза, правый из которых почему-то всегда мне казался мне более насыщенным. Крохотные прижатые ушки были слегка оттопырены из-за дужек очков, а сами черные солнцезащитные очки были подняты от глаз вверх и находились выше лба, в том месте, где начинают расти волосы. Длинное летнее платье белого цвета с умными узорами, а на ногах смешные кроссовки, протоптанные с внутренней стороны из-за плоскостопия. От чего при ходьбе, если смотреть сзади, казалось, что обувь вот-вот выскользнет из-под её ног. Или же они съедут ещё сильнее, и хозяйка обуви будет наступать на ту часть, которая обычно закрывает верхнюю часть ступни. Её тонкие бледные ручки лежали на столе ладонями вниз, словно она сидит за школьной партой, а рядом, на грязном диванчике лежал обычный рюкзак.
В комнате стоял аромат полевых трав и цветов. Не самые удачные духи, как по мне, но ей всегда нравился этот запах.
Ко мне пришла Полина.
Не самый очевидный посетитель, учитывая всё, что между нами произошло.
Я ощутил толчок в спину и покорно прошёл внутрь. Нервная система не понимала, как нужно реагировать. Сердце то билось в ускоренном режиме, чувствуя опасность, то замедлялось, расслабляясь рядом с Полиной.
Увидев меня, она зачем-то встала.
Я не знал, что сказать и как вообще реагировать на её приход, поэтому молча стоял и ожидал, когда она первая нарушит тишину. Ольга Кирилловна протиснулась между мной и уголком дивана и мягко присела на него.
Мы же стояли и смотрели друг на друга. Точнее сказать – смотрели в сторону друг друга. Полина так и не смогла взглянуть мне в глаза. Я, если честно, тоже шарил везде, кроме двух её голубых водоёмов. Выглядел я, как нашкодивший котёнок, который в очередной раз уронил вазу или лазил по столу в присутствии хозяев, и вот сейчас, когда его поймали, он не знает, как себя вести и глупо ожидает своей дальнейшей судьбы, пытаясь выторговать хоть немного снисхождения у сурового судьи, пуская в ход всё своё пушистое обаяние.
Нелепый смешок слетел с её уст, она развела руками в стороны и пожала плечами. Затем взялась за спинку стула и крепко сжала её. Это можно было понять по побелевшим костяшкам её пальцев.
– Ну…Привет, – начала Полина.
Я сглотнул. Слюна с болью потекла по пересохшей глотке, заставив меня снова скривиться в сухом кашле.
– Привет. Рад тебя видеть. Нет…правда…
Полина быстро заморгала. На долю мгновения её шея дёрнулась, схватив с собой уголки рта. Искусственная улыбка быстро вскарабкалась на её губы.
Я выдвинул стул к себе и поудобнее сел на него. Врач-практикант листала какие-то бумаги из своей папки и, кажется, не проявляла интереса к нашей встрече. Поля рваными движениями поправила из без того аккуратное платье, дождалась пока я сяду, и одним из тех движений, которые не знакомы мужчинам, пригладила платье к бедрам.
В моей жизни было не то, чтобы много странных и сюрреалистичных ситуаций, но эта определённо занимает место в топе трёх.
И что дальше? Что я должен сказать? «Привет, ну, вот я и здесь! Во дела, да? Я и хотел бы тебе всё рассказать…Но звучит, как бред, согласись? Ты бы поверила?».
Полина, видимо, тоже не знала о чем нам разговаривать. Хотя, готов поспорить, что её нутро разрывается от множества вопросов, которые она хочет задать, но воспитанность или развитая эмпатия, а может даже эмоциональный интеллект и врожденное чувство такта, не дают ей сделать этого.
Пауза тянулась. Шуршание переворачиваемых листов бумаги, болезненный желтый цвет, излучаемый лампочкой, странного цвета платье, недостаточно жесткие и недостаточно мягкие казённые тапочки, звук выделяемого растениями ненужного кислорода… Всё это капало мне на нервы, подмывая и без того расшатанную дамбу нервной системы.
– Ну и? Рассказывай, зачем пришла? – нервы сдали.
Мне показалось, что она даже немного вздрогнула, когда я начал говорить.
Получилось слишком резко и вызывающе. Мне стало совестно. Стоит сбавить гонор.
– Уф… – выдохнула Полина, схватившись двумя руками за виски, и принялась разглаживать волосы. – Это всё так…
– Так необычно? – помог я.
– Да, наверное…
Поля, к моей радости, села на стул и взяла себя в руки. По крайне мере – попыталась.
– Ладно, у нас же экзамены скоро… Я поэтому и пришла. Не знаю, есть ли у тебя учебные материалы с собой… Я, короче, принесла тебе учебники, там, бланки с примерами, чтобы ты мог порешать… Ну, вот, они здесь в рюкзаке.
Одноклассница потянулась за сумкой и чуть не упала со стула. Я же совершенно забыл о выпускных школьных экзаменах. Хотя, какая тут вообще может быть подготовка, когда в семье происходит такое…?
Пока она рылась в рюкзаке, я пытался вспомнить о том, какие предметы я выбирал для сдачи. Русский язык и математика идут обязательными, а ещё нужно было дополнительно указать как минимум один предмет. Куда я вообще хотел поступать после школы? Это всё казалось таким далёким и несущественным сейчас. Как я могу думать о себе, когда моей матери нужна серьёзная помощь? Может быть, ей смогут помочь только многолетняя терапия с кучей дорогущих лекарств…
– Уже решил куда будешь поступать? – вопрос вернул меня к реальности.
Я перестал рассматривать стену у неё над головой, и мы впервые сцепились взглядами. Секундный контакт и она отвела их в сторону на цветок в углу позади меня.
– Я…Э, если честно, уже и не помню какие предметы даже выбирал. Просто, всё так закрутилось и изменилось… – я поелозил кожу на затылке. – Ты не помнишь? Или может у Нины Николаевны спросишь?
– Я помню, Игорь… У тебя общество и физика. Тут в портфеле лежат учебники, – Поля похлопала по рюкзаку.
Точно, общество и физика. Вполне стандартный абитуриентский набор для поступления в большинство ВУЗов.
Мы на некоторое время замолчали. Обычно, когда подобное происходит, люди чувствуют отдаление друг от друга. Будто вовремя молчания кирпичик за кирпичом возводится стена между ними. Но я ощущал обратное – кирпичики вынимались, стена таяла, и можно было общаться непринуждённее. Я расслаблялся.
– Да-а-а-а… – протянул я и ухмыльнулся. – Многое изменилось. Кстати, а как ты нашла меня-то? Много людей знают обо всём этом?
Похрустев пальцами, Поля сказала:
– Ну, в целом нет. Ты считаешься на больничном. Может парочка людей знает, а остальные догадываются. А нашла тебя… Папа помог, короче.
При упоминании отца я улыбнулся. Конечно, папа.
– А ты как себя чувствуешь? Как долго здесь пробудешь? Я могу тебе чем-нибудь помочь?
Готов поклясться, что я заметил, что у Ольги Кирилловны ушки задвигались, как у кошки.
– Чувствую себя нормально. Сколько продержат – вообще без понятия. Я больше за маму переживаю, чем за себя. Сама понимаешь…
– Да… – собеседница заёрзала на стуле. – Прости меня, Игорь…
Я опустил глаза на угол стола, и чтобы занять свои руки, принялся колупать его.
– Да чё уже. Слушай, не волнуйся за меня. Потом ещё будем всё это вспоминать и улыбаться! – попытался подбодрить её, но сам не верил в свои слова.
Полина грустно-грустно улыбнулась, так обычно улыбаются сидя на кровати рядом с безнадёжно медленно умирающим родственником, и быстро заморгала.
– Угу, будем.
– Извините, что прерываю, но время вашего свидания заканчивается. Коршунову разрешены только краткосрочные встречи на данном этапе терапии, – уведомила ординатор.
Она всегда говорит только заученными фразами, да ещё и таким пафосом?
– Да-да, я уже ухожу, – Полина встала из-за стола, поправила платье и очки. – Занимайся. Надеюсь, ты успеешь вернуться к экзаменам.
– Спасибо, тебе, большое, – от дрыгающихся нервов я тоже встал со стула.
Мне ужасно хотелось её обнять, вновь почувствовать запах её тела, волос. Прижать к себе, закрыть глаза и очнуться на пару месяцев раньше. Может быть тогда ещё всё можно было исправить. Но я ничего не сделал, не проявила инициативны и она. Наверное, ждала, что я всё-таки хотя бы сейчас сделаю шаг ей на встречу, но я не смог. Как не смог и тогда…
Что за странная встреча у нас получилась? Мне так много нужно ей рассказать! Ей, а не скучным созданиям в безличных белых халатах, которые, как мухи кружили возле меня.
Полина обошла стол и оказалась у двери. Прежде чем уйти, она попросила прощения её раз. Я не стал уточнять за что.
+++
14.08.2005
В квартире стоял полумрак. Свет в коридоре был потушен, но из внутренностей кухни выливалось тонкое тёпленькое лампочное свечение. Мгновение стояла оглушающая тишина, затем щелчок электрического чайника, обозначающий готовность воды, приглушенный голос матери и звук кружек, соприкасающихся со столом.
Я тихонько закрыл за собой дверь и поставил пакет на тумбочку. Свет включать не стал, хотелось появиться неожиданно и сделать всем сюрприз. Я быстрым движением разулся и закинул обувь на полку, на которой всё ещё было полно места после папиного отсутствия.
Хихиканье мамы, запах ужина, свет с кухни, безопасность дома, аромат свежезаваренного чая манили меня, как мотылька-без-пяти-минут-суицидника, к себе. Я двинулся, осторожно ступая на пол, стараясь не создать ни единого звука.
Зайти на кухню и поужинать я так и не смог.
Пакет с продуктами выпал из моих рук, отрыгивая своё содержимое на пол. Апельсины, помидоры и, кажется, баночка со сливками жирностью в двадцать процентов покатились в разные стороны. Хлеб плюхнулся на ногу, а колбаса своей холодной и жирной кожицей раздражала мою ступню. Бутылочка молока отбежала в сторону совмещенного санузла, будто пытаясь спрятаться от этого ужаса.
Я же стоял и смотрел на сидящих за столом.
Мама выглядела, как обычно. Домашняя одежда, пучок волос, собранных на голове, старые протёртые тапки на ногах. Ничего отличительного в её внешнем виде не было. Но вот лицо… Глаза раскрыты шире обычного, зрачки настолько большие и блестящие, что в темноте можно было спутать с кошачьими, а улыбка была как у человека, который «не здесь» и «не сейчас».
Она уже разлила кипяток в две кружки и тянулась к угловому стыку кухонного уголка, чтобы поставить чайник на платформу. По правую руку от неё лежала разделочная доска и столовый нож со слегка замасленным лезвием. На небольшом блюдце расположился бутерброд с дешевым сыром и парочка кусочков нарезанного огурчика.
Папа…
Это точно был папа, я понял это по его одежде и татуировке жука на левом предплечье. Во всём остальном его невозможно было узнать…Нельзя было даже сказать человек ли он…
Пахло больницей или аптекой.
Худющее тело, обтянутое бурой высохшей кожей, было прикрыто его обычной одеждой. Волосы выглядели так, словно их сняли с какой-то куклы. Тоненькие, жирные, слипшиеся. Они были небрежно уложены на левую сторону, в стиле, который папа никогда не любил. Грудь неестественно торчала из-под футболки треугольником, будто была нафарширована чем-то. Ноги стояли максимально близко друг другу. Он сидел в пол-оборота к матери, преимущественно спиной ко мне. Левая рука безжизненно смотрит иссушенной кистью вниз, правая аккуратно уложена на столе.
– Ты чего продукты раскидываешь? Ну правильно, не поваляешь – не поешь, – буднично сказала мама.
Я продолжал стоять и смотреть, не понимая, что происходит. Отец сидел абсолютно неподвижно. Казалось, что он вообще не дышит.
– Вот, папа пришёл! – мама развела руками в двусмысленно жесте. То ли просила о помощи, то ли предлагала осмотреться. – А ты, Серёж, посмотри какой у нас помощник растёт! В магазин сходил, продукты принёс, чтобы мы с голоду не умерли.
То, что мама обозвала Серёжей, никак не отреагировало.
Я тоже.
– Ну, чего застыл? Подойди, поздоровайся с папкой! – предложила мама.
Я сделал неуверенный шажок, затем ещё один и ещё, пока не оказался рядом с холодильником и мамой. Лучше бы я этого не видел…
Лицо папы представляло из себя по-настоящему ужасное и ужасающее зрелище. Вместо левого глаза была большая черная пуговица, судя по размерам, взятая с плаща, а в правый глаз был вставлен большой черный шарик. Явно не по размеру – веки были сильно натянуты и на этом глазу представляли из себя малюсенькую полоску кожи рядом с лбом и щекой. Ниже глаз, примерно посередине лица, торчала дырка, разделенная на две почти равные части костной перегородкой. Судя по всему – это был нос. Мои испуганные глаза опустились ниже, изучая его физиономию.
Губ не было. Кожа просто прекращалась, уступая место желтым зубам. Два относительно ровных ряда зубов были плотно сомкнуты. Нижняя челюсть, хотя, возможно, мне показалось, была сдвинута немного влево. Отчего не все зубы находили свою пару. Дальше шла шея с неровно зажившим швом.
Кружка с его стороны была не тронута, как и бутерброд.
Мама приобняла меня за талию и произнесла:
– Теперь мы снова все вместе! А ты чего бутерброд не ешь? Доедай, Серёж, давай! Я сейчас ещё сделаю. С колбаской!
Отпустив меня, она правой рукой взяла сэндвич с его блюдца и стала предлагать сотрапезнику. Никакой реакции от него не было. Тогда мама усилила нажим и принялась небрежно бить частью бутерброда, как тараном, папу в зубы. Челюсть он не разжал.
Я стоял и молча смотрел на происходящее, с широко распахнутыми глазами. Не было сил закричать, заплакать или просто поговорить с мамой. Ощущение реальности просто ушло, покинуло меня и эту квартиру. Я надеялся, что просто лег спать днём, и сейчас мне снится третьесортный кошмар. Но затем произошло то, что дало мне под дых и вернуло к реальности.
Мама продолжала пихать бутерброд отцу в рот. После очередного толчка, сыр на хлебе немного сместился, тем самым поменяв центр тяжести всей конструкции. Желтенький кусочек, оказавшись на самом краю белого хлеба, повис на нём, а затем упал папе на коленки. Мгновение – его голова опускается вниз и с шумом бьётся об стол так, что кружки и всё, что стояло рядом, на миллиметр отрываются от поверхности. В такой позе он и застыл.
Вот этого уже моя психика не смогла выдержать. Я ощутил, как кто-то вынимает чеку из моего неокрепшего мозга, как открывает кран, как опускает забрало. Крик вырывается из меня, сразу же брызнули слёзы и сопли… Я весь скрючиваюсь в необъяснимом спазме. Глаза настолько далеко у меня никогда не вылезали из своих гнездышек. Я в самом деле испугался, что они выпадут. Чтобы этого избежать, я их закрыл и сильно сжал веки…
– Игорёша, что случилось? Что с тобой?! – голос матери. – Тебе плохо?! Больно?!
Мир поплыл…
Пытаюсь убежать в свою комнату, попутно наступая на что-то холодное и жидкое. По запаху – двадцатипроцентные сливки….
Часть II
Глава 1
???
– Как давно у вашего сына пропала речь? – обратилась врач-педиатр к моей матери.
– Почти неделю назад… – неуверенно пробормотала мама, теребя пальцами уголок своего рукава.
За соседним столом медсестра быстро водила ручкой по белёсой бумаге. Её рука так молниеносно мчалась по поверхности листа, что мне стало завидно. Не мог поверить, что совсем скоро я пойду в школу и научусь также быстро писать.
Педиатр перевела взор своих карих глаз на меня. Я безучастно смотрел на неё, не отводя глаз.
– Скажи мне, пожалуйста, как тебя зовут? – по-родственному спросила она.
В ответ я лишь медленно моргнул.
– Мне очень нужно знать твоё имя, чтобы оформить все документы. Хороший мой, скажи, пожалуйста… Давай с начала. Я – Алёна, – девушка положила руку с замысловатым природным маникюром себе на грудь.
Моргнул второй раз.
Мама приобняла меня и прижала к себе. Мышцы напряглись. Глаза были направленны в одну точку. Я старался не дышать. Мне не хотелось находиться там. Всё о чём я мечтал – это спрятаться в своём внутреннем коконе и бешено качать головой из стороны в сторону, отрицая то, что случилось с папой. Возможно, я смог бы дотрясти до того, что время пойдёт в обратном направлении, и всё вернётся, как было. Но мечты оставались мечтами несмотря на то, что ночами я не спал, а вертел головой, сумасшедшая картина никуда не уходила, а продолжала оккупировать нашу квартиру.
Мама чмокнула меня чуть ниже виска и тоже попросила:
– Ну же, скажи доброй тёте как тебя зовут.
Около минуты мы всё вчетвером сидели в тишине. Только шариковая ручка шумела под сильным нажимом медсестры.
– Хорошо, почему сразу не обратились, как мальчик перестал разговаривать?
– Да…Как-то не придали этому большого значения сразу… – мама выпустила меня, и я снова начал нормально дышать. – Работаем ещё много, вот только на сегодня смогли записаться и прийти.
Врач наклонила голову влево и строго посмотрела на мою мать. Непонятный прилив тепла коснулся моей кожи откуда-то из глубин моего тела.
– Были ли какие-нибудь психотравмирующие события для ребёнка?
Мама поджала губы. Видимо пыталась вспомнить о чём-нибудь или собиралась соврать, глядя собеседнице прямо в лицо. Ни то, ни другое меня не волновало.
– Чего-то серьезного вспомнить не могу… – мама почесала левую руку. – Мы же переехали недавно. Может это как-то сказалось? Но переезд-то он нормально воспринял, мы уже несколько месяцев здесь живём… А в целом, всё в порядке было. Буднично. А хотя, знаете, у нас бабушка умерла недавно. Она далеко живёт от нас, да и Игорь не был с ней очень уж близок. Поэтому не думаю, что он мог так остро воспринять её уход. Они всего лишь пару раз в жизни виделись и не особо много времени вместе провели. На самих похоронах нас не было. Муж один ездил. Ну, да, Игорь у нас впечатлительный мальчик, но не думаю, что настолько. Ну он домашний ещё, ему всех жалко. Постоянно домой животных с улицы таскает. Кошек, собак, однажды ящерицу и ёжика принёс.
– Вы с мужем вместе воспитываете сына? – не меняя выражения лица, деликатно поинтересовалась терапевт.
– Да, вместе.
– А муж ваш где сейчас?
У мамы на долю мгновения поплыли друг к другу брови, но не успев соединиться, отлетели друг от друга, как ошпаренные.
– В данный момент или вообще? Сейчас – на работе. А что?
Педиатр откинулась на спинку стула, тот комично скрипнул. Я даже испугался, что он может развалиться. Мне стало страшно, что это добрая девушка может упасть и пораниться.
– Поймите меня правильно…Сейчас любая информация важна. У вас с супругом не было в последнее время ссор, которые мог увидеть мальчик? Не подумайте, что я лезу к вам в личную жизнь сейчас…
Для того чтобы придать большую убедительность своим будущим словам, мама начала гладить меня по голове.
– Нет, мы с ним почти никогда не ссоримся. Тем более при ребёнке.
Мои глаза забегали по кабинету, пытаясь разогнать цветные шарики, которые нагло вылупились поверх того, что я видел. Кажется, это не осталось незамеченным педиатром. Я перестал ими крутить.
– А со сверстниками у него как отношения? Много времени в компании друзей проводит?
Мама повернула голову и посмотрела на меня. Я ответил равнодушным взглядом.
– Мы же только переехали, поэтому особо друзей у него тут нет. У нас ещё район не совсем благополучный, – она снова обратила свой взгляд на молодого педиатра, после чего аккуратно закрыла мои уши своими холодными ладонями и перешла на едва слышимый шепот. – Недавно у нас тело нашли. Недалеко от дома. По новостям показывали… Я вот и не уверена до конца, может он был рядом, когда всё это вытаскивали…
– Да, слышала.
– Там такой ужас был. Мы же рядом живём. Буквально соседний дом. Столько врачей, милиции было. Даже поквартирный обход сделали, всех опрашивали… – щебетала мама.
Девушка с интересом слушала, затем поддалась вперед, пока не уперлась грудью в стол. Она авторитетно положила руки на его поверхность и выдала свой вердикт.
– Диана Александровна, дети в его возрасте очень восприимчивы к стрессу и могут реагировать по-разному. Иногда неадекватно остро. Не стоит забывать о его накопительном эффекте. Здесь чуть-чуть, там немного, и имеем, что имеем. Вам нужно постараться уменьшить количество стрессогенных факторов в его жизни. Понятно, что от всего вы не сможете его оградить, но всё же. Когда именно мальчик заговорит, я вам не могу сказать. Даже примерно, – доктор отвела глаза в сторону и стала смотреть выше маминой головы. – В самом крайнем случае – может вообще всю жизнь молчать, но это крайне маловероятно. У него мозг растёт ещё, очень пластичный. Вам нужно постоянно взаимодействовать с ним, создавать языковую среду, провоцировать речевую активность. Да, у него же школа ещё на носу… Ну, тут следующая ситуация: либо он сразу пойдёт в специальную школу, где для него будут созданы особые условия, либо всё же попытаетесь пойти в общую школу. Но имейте ввиду, если он будет долго молчать, то его всё ровно переведут. Или ещё как вариант, можете отложить первый класс на следующий год. В этом ничего катастрофического нет. Это часто практикуется. И пока понаблюдать за ребёнком…