Алексей Белькомбэ
Мумия по соседству
Как бы сильно мне не хотелось сейчас возвращаться домой, особого выбора у меня не было. О том чтобы ночевать на улице или просто до утра шататься по городу, я не мог даже вообразить. Оставив людей самих разбираться с аварией, я прыткими шагами отправился назад. Ветер всё усиливался в своих порывах и холоднел. Через каждый шаг я растирал замерзшую гусиную кожу на руках.
Назад дорога всегда мне казалась короче. В ночной тьме, частично освещенной уличными фонарями и ночными вывесками, я смог приметить дом, после которого мне нужно повернуть на свою улицу. Сердце опять забилось в беспокойном ритме. Я не хотел домой. Боялся. Я даже сам не знал, чего именно я боюсь. Увидеть, что родители всё ещё ругаются? Дерутся? Или злые ждут моего возвращения, чтобы выместить свою ненависть на мне за то, что я их всех перессорил и наговорил глупостей?
Ноги по ощущениям превратились в две деревянные палочки, которыми я весьма ловко перебирал. Эти мысли меня повеселили. Мне начало казаться, что я весь сделан из дерева. Я повернул за здание.
Метрах в двухстах от меня, появился силуэт человека. Он будто бы внезапно возник из неоткуда. Мелкая дрожь, которая и до этого осторожно бегала по моему телу, разом превратилась в натуральную тряску. Трудно было однозначно ответить из-за чего она появилась. Ведь к холоду я немного адаптировался.
Фигура заметила меня и стала быстро сокращать дистанцию. Я не знал, что делать и выбрал тактику «замри».
Я уже мог разглядеть знакомые черные длинные волосы. Облегчения мне это не прибавило.
– Игорёша! – сказала женщина.
Я лишь нервно улыбнулся, абсолютно не зная, чего ожидать. Раньше я никогда не уходил из дома без разрешения. Тем более здесь, на новом месте, мне вообще не разрешали играть дальше двора. Я приготовился к худшему.
– Мы так волновались! Ты где был?! – мама обняла меня со всей своей материнской любовью.
Только не плакать…Только не плакать…Только не плакать…
– Играл во дворе, – солгал я.
– Во дворе?! Ты, походу, перепутал, где наш двор заканчивается! Ох, как же ты нас напугал! – мама стянула с себя жилетку и надела на меня. – Замерз, вот! Губы, вон, синие уже!
В её голосе я совсем не чувствовал злости. Только глубокую обиду. Вид у неё был взъерошенный, глаза большие и ужасно уставшие, волосы неровно уложенные в быстрых, небрежных попытках расчесаться. Ничего странного.
Лёгкий укольчик совести взбодрил меня. Я осознал, что моя ночная прогулка могла очень плохо закончиться. Я был рад, что мама встретила меня одна, без папы. Только сейчас я почувствовал, насколько подвёл его. Я ведь обещал не рассказывать маме об этом. Не делиться с ней своими бредовыми фантазиями. Выходит, что моё слово ничего не стоит, а в машине никого тогда не было.
Она взяла меня за руку и повела домой. Что-то липкое и студёное коснулось моей кожи. Я не решался отпустить руку, несмотря на всё своё мальчишеское любопытство.
– А где папа? – набравшись смелости, спросил я.
– Папа? – нервно уточнила мама, оглядываясь по сторонам. – Он… он дома остался. Не очень хорошо себя чувствует. Ему отдохнуть нужно.
Я сдержал прорывающийся смех. Гамма эмоций бомбардировала мою детскую нервную систему. Я не знал, как вообще теперь реагировать на всё это, что я должен вообще чувствовать? На секунду показалось, что я готов лопнуть от переизбытка ощущений. Но всё же меня обрадовало то, что отец был дома. Он никуда не ушёл, значит они с мамой не сильно поругались, и скоро всё будет, как и было! Об этом я думал, пока мы топали до нашего дома, и эти мысли меня согревали.
До квартиры добрались очень быстро. Мне пришлось подстраиваться под широкие взрослые шаги матери. Получалось не совсем хорошо, но я старался не отставать, чтобы лишний раз не нервировать её. Она шла молча, изредка поглядывая по сторонам. Я не смотрел в её сторону, чувствуя себя вдвойне провинившимся. Хотя мама никаким образом не показывала свою обиду или злость на меня. Мне почему-то становилось от этого ещё гадливее.
Подъезд встретил нас полнейшей темнотой. На ощупь мы осторожно подошли к своей квартире. Холодный пот снова порывался омыть моё лицо. Страх проснулся где-то в глубине моей душонки и медленно-медленно, цепляясь своими мерзкими щупальцами, поднимался всё выше и выше. Дыхание перехватило. Я понял, что не хочу возвращаться домой. Как я буду смотреть папе в глаза? Что я ему скажу? Они ведь уже всё выяснили и поняли, что это я всех взбаламутил. Папа уже знает, что я нарушил своё обещание и всё рассказал маме.
Лицо скривилось в жалостливой гримасе. В этот момент я был благодарен тем людям, которые скрутили подъездную лампочку на нашем этаже, и теперь мама не может разглядеть моего смущения.
– Да где эти ключи? – спросила она в пустоту.
Мама по третьему кругу проверила все свои карманы, но судя по повторяющемуся цоканью, безрезультатно.
Я достал связку металлических ключей, которые прихватил с собой во время бегства, и, намеренно громко, потряс ими. Открыть квартиру самом мать почему-то мне не позволила. И быстрым, но уверенным движением перехватила их. Я был не против и даже испытал какое-то облегчение от этого. Но открывать дверь она не торопилась.
– Ты уже взрослый мальчик и кое-что можешь понять сам. В школу, вон, скоро пойдешь! – я не мог разглядеть её лица, но чувствовал, что оно крайне напряжено, а шепот только усиливал гнетущее ощущение того, что произошло что-то плохое. – Э, как ты уже понял, мы с папой немного поругались….
Перед глазами снова всплыла картина кровоточащего отца.
– Не волнуйся, ты ни в чем здесь не виноват! – то ли случайно, то ли намерено она растягивала каждый слог, словно напевала. – Такое иногда бывает, родители могут поругаться. Но… тебе нужно всегда помнить о том, что мама с папой тебя любят и никогда и никому не дадут в обиду! Понял?
– Да.
– Вот, мы поругались… – мама сделала небольшую паузу, будто не зная, что дальше сказать. – И папе сейчас, как и мне, плохо. Ему, ну… ему немного хуже, чем нам с тобой сейчас. И…кхм, лучше тебе его сегодня уже не беспокоить, хорошо?
– Хорошо.
Если бы я мог, я б папу вообще бы никогда больше не беспокоил. Сказать такое маме, тем более в такой обстановке, я не решился.
– Вот и славно!
Ещё мгновение и тьму подъезда изжил тусклый свет из внутренностей нашего жилища. Я невольно зажмурился и шагнул вперед, не успев толком обдумать мамину просьбу.
Согревающее тепло дома обволакивало своим уютом. Усталость сегодняшнего дня накатилась со всей своей силой. Я хотел только лечь спать, даже голод не был серьезной помехой. Швырнув тапочки на полку прихожего гарнитура, я поспешил в свою комнату.
– Мы пришли! – крикнула мама, а я вздрогнул от громкого звука.
Ответа не последовало. И я, помня просьбу мамы, продолжил красться в свою комнату. Попасть в неё я не успел.
– Уснул, наверное, папка. Не дождался нас. Игорёша, это что такое?! Ты ничего не забыл? Что нужно первым делом сделать, придя с улицы?
Неслышно выдохнув свою злость, я покорно отправился в ванную комнату.
И замер от увиденного.
Включенный свет явил мне голого папу, лежащего с согнутыми ногами в, полузаполненной слегка розовой водой, ванне. Правая рука безвольно свисала с бортика под неестественным углом, левая же была погружена в воду и находилась в районе солнечного сплетения. Лицо было в удручающем состоянии: под левым глазом синел фингал; нижняя губа треснула, о чем свидетельствовала запекшаяся кровь, и с обоих ноздрей свисали две багровые затычки, разбухшие от крови и воды. В левом дальнем от входа углу догорала маленькая ароматическая свеча. От чего воздух в помещении представлял собой странную, одновременно отталкивающую и пьянящую, смесь запахов. Остальное тело было плохо видно из-за мутной воды. Глаза были закрыты. Казалось, что он спит.
Я не понимал, что произошло и как мне реагировать. Даже не мог понять: звать маму или нет.
Но она сама появилась за моей спиной. Увиденное не сильно её шокировало, а судя по дальнейшей реакции, просто ввело в легкое замешательство. Она настойчивым движением повернула мою голову в сторону, чтобы я больше не мог видеть эту картину, затем протиснулась между мной и стиральной машинкой, попутно вытесняя меня в коридор.
– Иди в свою комнату.
Увиденное ввело меня в транс. Я не мог пошевелиться. Не мог сделать и маленького шажка. Легкая тошнота подступала к горлу. Мне захотелось плакать. Я слишком устал за этот день. Но было что-то в этом и прекрасное. Какой-то абсолютный разряд энергии и удовлетворения.
Я с такой силой тряхнул головой, что услышал, как у меня хрустнули позвонки. Кровь немного разогналась по телу, и это привело меня в чувство. Я осторожно сделал первый шаг назад, аккуратно идя спиной к комнате и не сводя глаз с ванны, стараясь захватить каждый кусочек этой, притягивающей моё сознание, картины.
Услышал, как мать задула свечу, а затем спустила воду с ванны. После чего зашел в свою комнату, плотно закрыв межкомнатную дверь.
Глава 3
18.05.2016
Яркий свет ослепил меня даже через опущенные веки. На соседней койке послышалось шуршание накрахмаленного постельного белья, с коридора доносились вялые звуки просыпающейся утренней жизни, а в палате медбрат, закинув одно колено на подоконник, пытался открыть окно.
– Вставайте! Ну, и вонь тут у вас! Окно вообще не открываете, да? – отчитывал нас сотрудник учреждения.
Я поглубже закутался в одеяло и перевернулся на другой бок, чтобы противный лампочный свет не бил мне так сильно в лицо. Надеялся выкрасть ещё пару минуток блаженного небытия. Однако мой хитрый план был раскушен опытным медбратом.
– Харэ валяться! Слышь, я кому говорю!
Тычок рукой в бок только раздул огонь моего ужасного настроения, а сорванное одеяло окончательно заставило меня проснуться. День, по всем приметам, начинался плохим.
Я сел на кровать, свесив ноги на пол. Медбрат никуда не уходил, а продолжал молча стоять рядом со мной, ожидая моей реакции. Сосед по палате уже проснулся и, схватив веник, принялся лихорадочно подметать пол. Кое-как разлепив слипшиеся веки, я посмотрел на наш будильник.
Молодой парень, чуть старше меня. Ростом немного повыше, но уже в плечах. Худой, плечи и таз были одной ширины, но халат ловко скрывал этот изъян. Голова полностью выбрита и усеяна множеством продолговатых шрамов и каких-то непонятных углублений, на затылке выпирал костный нарост. Часть левого уха была оторвана и уродливо срослась с шеей, судя по всему последствие встречи с собакой в детстве. А его небольшие темные усики, состоящие из нескольких грубых волос над губой, потешали меня каждый раз, когда я их видел. Глаза маленькие и бесцельные, как у поросенка на ферме.
С окна повеяло утренним холодом. Я потянулся за одеялом. Юноша отпихнул его ногой в сторону.
– Вставай давай, шизик!
Я сглотнул слюну в попытке успокоиться и умерить свой гнев. Получилось хило, я чувствовал, как готов сорваться в любой момент. Но к моему или, к его счастью, в дверном проёме палаты появилось сморщенное лицо старшей медсестры. Я узнал её по фотографии, висящей в коридоре. Её суровые и уставшие от жизни глаза были направлены в одну точку, но взгляд охватывал сразу всё помещение и каждого из нас. Не знаю было ли врожденным качеством или приобретённым профессиональным навыком.
Сосед демонстративно вытянулся по струнке на военный манер, поставив веник слева от себя возле ноги, и громким командирским голосом доложил:
– Здравия желаю, Галина Петровна! Во время моего дежурства происшествий не случилось! По распорядку дня у личного состава утренняя гигиена! Незаконно отсутствующих нет! Дежурный по палате пациент Тарасенков!
Я слушал, как заворожённый. Слова моего соседа по несчастью вылетали словно рубленные поленья несмотря на то, что он произнес свой доклад на одном дыханье. На лице медбрата появилась растерянность. Впрочем, как и у меня.
Но для Галины Петровны ситуация была абсолютно нормальная и рядовая.
– Вольно! – в шутку или в серьёз ответила женщина.
Я молча сидел и с интересом наблюдал за происходящим. Тарасенков зашуршал веником ещё усерднее и прилежнее. Гостья продолжила:
– Аркадий, иди в перевязочную. Поможешь девочкам.
Голову медбрат втянул в плечи, и сам немного сжался, после появления начальницы. Ответом Аркадия было неуверенное, шаркающее ногами движение к выходу из палаты. Когда он окончательно удалился, очередь дошла и до меня.
– Как у тебя одеяло на полу оказалось?
– Аркадий уронил.
– Зачем ему ронять твоё одеяло?
– У него и спросите, – я поднял одеяло и вернулся в кровать.
– Не спеши глаза закрывать, радость моя, – угадала мои мысли медсестра. – Савелий Алексеевич ждёт тебя.
Я поднял глаза до упора вверх, в попытках осознать услышанное.
– Так время… – начал я.
– Ничё не знаю, он уже здесь. Я щас еду принесу. Быстро поклюёшь и к нему побежишь, – на этом она развернулась и, переваливаясь с бока на бок, зашагала прочь.
Сон уже не поймать. Переместив тело в вертикальное положение, я грустно уселся на кровать. По моей коже пробежала неприятная дрожь.
Звук шаркающего веника стих. Не понимаю как, но сквозь сонное состояние я обратил на это внимание. Повернув голову, я увидел, что мой сосед стоит возле моего одеяла и нервно трёт шею. Костяшки левой руки, сжимающей простейшие орудие уборки, сильно побелели, неприятно контрастируя с общей синюшностью его рук.
Без малейшего желания погружаться в ситуацию, я перевалился через койку и подобрал одеяло. Тарасенков энергично закивал и с удвоенной силой принялся подметать пространство, которое было незаконно оккупировано моей собственностью. Только сейчас я понял, что от его уборки нет никакого толка, а в некотором роде он даже вредил, поднимая пыль в воздух. Дежурный по палате, как он сам себя недавно назвал, махал веником из стороны в сторону абсолютно бестолково, даже не собирая скопившуюся пыль в совок, а открытое окно и незакрытая дверь создавали сквозной поток воздуха, двигающий ссор.
Закутавшись в одеяло, я решил не мешать уборщику.
Не было сил даже привести себя в порядок. Со всеми этими непонятными событиями последних дней, я чувствовал, как моё лицо опухло и тянется вниз, а руки, наоборот, похудели и стали просто косточками, обтянутыми кожей. Мощи не хватало даже на то, чтобы удержать в голове простую мысль.
Несмотря на тонкость казенного одеяла и тот факт, что ночью я просыпался несколько раз от холода, сейчас оно меня быстро согревало. Вылазить не хотелось совершенно.
Молодая медсестра, которую я раньше не видел, зашла в палату с небольшим подносом. Оглядела помещение и осторожно поставила ношу с едой на мою прикроватную тумбочку.
– Спасибо, – дежурно поблагодарил я.
– Приятного аппетита, – также серо ответила медсестра.
От манной каши приятно вздымался вверх тёплый дымок, а чай своей чернотой больше походил на крепкий кофе. Выглядело всё более или менее терпимо. Не та пища, к которой я привык дома, но тоже сойдет. Хотя, я никогда особенно не замечал в себе привередливости в еде. В этом плане, я был своего рода аскет. Мог целый день держаться на чае и скромных бутербродах. Мне важнее было качество продуктов, из которых готовят.
Я посмотрел на своего соседа.
Он уже был в положении на коленях и старательно выметал пыль из-под своей койки. Решив, что его лучше не беспокоить, я поднялся со своего места и наконец закрыл окно. Он не обратил на меня никакого внимания. Я тем же маршрутом вернулся и взял тарелку в руки.
К моему удивлению, каша была именной той консистенции, которую я обожаю. В меру жидкая, но не вода и достаточно густая. И без, характерных для бюджетных организаций, комочков. Пища ещё не успела остыть, и не собираясь давать ей такую возможность, я с аппетитом начал завтракать под звуки шоркающего веника и рутины в больничном коридоре.
– Да хватит там подметать, чисто уже всё, – не выдержал я.
Реакции не последовало.
В проёме палаты появилась уже знакомая молоденькая сестра. Вид был у нее слегка нервный и дёрганный. Она снова осмотрела нашу палату, но в этот раз на её лице я заметил подозрительный прищур. Словно она пыталась найти отличия. Секундная пауза, она вернула взгляд на меня и сказала:
– Савелий Алексеевич вас ждёт.
– Хорошо, я сейчас приду, – я вернул пустую кружку на поднос. – Спасибо, было очень вкусно!
– Пожалуйста, – ответила сестра, беря поднос.
Откладывать уже было нельзя. К тому же я окончательно согрелся. Скинув с себя одеяло, я на скорую руку небрежно заправил шконку. Получилось так себе, но мне было абсолютно всё ровно. Быстро привел свой внешний вид в порядок.
Минуты через три я, шаркая ногами, двигался по унылому безликому коридору к кабинету доктора. Вокруг меня шумел быт этого заведения. Туда-сюда сновали люди, одни из них были облачены в белые халаты, другие окутаны в грязного цвета одеяния. Сходу, быстро посмотрев на встречного мужчину, было трудного определить, что на нём надето. Футболка, рубашка или водолазка…. Просто два серых прямоугольных куска ткани сшитых вместе. На ногах всё же можно было определить пижамные штаны в клетку.
Рядом было много действий, но мало шума. Даже идущий мне навстречу мужчина, вообще не издавал звуков при ходьбе. Хотя в таких коридорах любой шум должен усиливаться в несколько раз.
Не успел я окончательно решить загадку бесшумного пациента, как перед мной появилась выкрашенная в белый цвет дверь кабинета номер одиннадцать. На ней скромно висела информационная табличка, оповещающая о том, что за этой дверью усердно трудится заведующий отделением Ягцев Савелий Алексеевич.
Врач высшей категории. Солидно. Может быть, он действительно сможет помочь маме в её болезненном состоянии? Я ничего не знал о врачебной иерархии, но как мне кажется, высшую категорию просто так не присуждают. В любом случае, высшая категория явно будет поприятнее низшей.
Я вежливо постучал. Через мгновение потянул затёртую ручку на себя.
– Разрешите?
Знакомый голос врача ответил:
– Доброе утро, Игорь! Проходите. Как спалось?
Непривычно бодрые и радушные нотки смутили меня. Я неловко застыл на пороге.
За своим рабочим столом сидел всё тот же тучный мужчина с толстыми губами. Бумаг на столе стало поменьше, зато прямо посередине лежала открытой толстенная, и судя по пожелтевшим страницам, старая книга. Та её часть, которая была обращена ко мне, была усеяна маленькими бумажками с крошечными пометками на них. На страницах лежали очки, которые с моим появлением, отправились на лицо владельца.
– Доброе, – произнес я и направился к своему стулу.
В кабинете было непривычно свежо и слегка зябко. Также мой нос уловил присутствие ещё какого запаха. Я пытался его захватить, но как только он попадал на мои рецепторы, тут же улетучивался. Духи?
– Вижу вы хорошо выспались!
– Да. Матрасы тут очень удобные, – попытался пошутить я.
Мужчина усмехнулся и посмотрел на меня более серьёзным взглядом. Его толстенные линзы смешно искажали глаза, делая их в несколько раз меньше.
– Как жизнь тут вообще? Всё хорошо?
– Нормально, – ответил я, решив не вдаваться в подробности. – Когда я смогу домой уйти? И что там с мамой?
Савелий Алексеевич поправил очки, откинулся в кресло и положил руки на подлокотники. Мы смотрели друг на друга несколько мгновений, и наконец он произнес:
– Всё хорошо. Не волнуйтесь.
Ответ меня категорически не устроил.
– И что? – спросил я.
– Что? – не возмутился доктор.
– Ну, что значит ваш ответ? Я ничего не понял.
– С вашей мамой всё хорошо. Ей уже намного лучше. Скоро вы будете дома, – врач вернулся в исходное положение и сцепил руки в замок. – А сейчас нам нужно продолжить. На чем мы вчера остановились?
Я повернул голову и посмотрел в окно.
Верхушки деревьев стояли неподвижно, лишь немного вздрагивали зеленые листья. Дворник лениво подметал заасфальтированную дорожку, а в стороне от него, по протоптанной тропинке шла группа пациентов к скамейке. И было в этой картине что-то правильное, что-то умиротворяющее.
– Почему я вообще здесь нахожусь? Со мной же всё нормально, а… – я повернул голову к сидящему за столом врачу. – А глядя на основную массу больных, так вообще, я образец здравого смысла и психического здоровья!
Лицо мужчины поморщилось, словно от дольки лимона. Он одним элегантным движением снял очки, повертел их в руках и положил на стол. После чего сказал, ища зрительного контакта со мной:
– Они такие же пациенты, как и вы. И лучше их не называть больными. Это всегда было крайне неэтичным. Это во-первых. А во-вторых, нам нужно понаблюдать вас некоторое время здесь. С вами случилась архистрессовая ситуация. И лучше побыть некоторое время амбулаторно. Убедиться, что всё под контролем.
Я закусил правую часть нижней губы. Выдерживать взгляд Савелия Алексеевича было трудно. Хотелось смотреть куда угодно, лишь бы не в его черные зрачки. Глаза сами сощурились.
Врач вернул очки на переносицу. Вытащил из-под старой книги папку, положил её перед собой и демонстративно достал оттуда лист бумаги.
– И да, время вашего пребывания здесь зависит исключительно от вас. Чем лучше, быстрее, качественнее вы будете идти на контакт, и у нас сложится работа, тем, соответственно, лучше для всех. И лучше пока не возвращаться к этим разговорам. Хорошо?
Моим ответом был глубокий вдох и такой же шумный выдох. Сердце на долю мгновения перестало стучать, чтобы затем с силой протолкнуть скопившуюся кровь. Мелкая дрожь пробежала по спине. Я перекатился на стуле из стороны в сторону.
Глупо было злиться или обижаться на этого мужчину. В конце концов, он простой винтик в системе, который следует заранее прописанным инструкциям и процедурам. Хотелось надеяться, что он хоть немного хочет искренне помочь. Но мог ли я ему полностью доверять и открыться? Да и должен ли…?
Из рефлексии меня вывел голос Савелия Алексеевича:
– Давайте продолжим ваш рассказ. На чём мы в тот раз остановились?
Я запрокинул голову максимально вверх и похрустел шеей. Доктор терпеливо ждал, читая то, что написано на бумаге.
Мы подошли к самому неоднозначному эпизоду всей моей, да и не только моей, жизни. Я сам неоднократно возвращался к нему снова и снова, пытаясь вспомнить, достать из памяти какие-то упущенные детали. В конце концов, хотелось просто определить, как так вышло и что к этому привело. Но делал я это наедине с самим собой, и никогда, даже в самых страшных фантазиях, я не мог вообразить, что мне придётся с кем-то обсуждать эту кошмарную реальность, в которой я жил последние несколько лет, и эпизод, в котором эта реальность родилась.
Даже сейчас, сидя перед человеком, который может помочь мне, а самое главное – моей матери, я не мог начать говорить. Я банально не знал с чего начать. Как можно было подступиться к такой ситуации? Да и с чего вообще начать? С того момента как я проснулся на следующий день или через неделю, когда папа уже вернулся…
Да и какие можно подобрать слова чтобы объяснить то, что произошло?
Отложив старый лист, врач взял новый. Он никак меня не торопил, спокойно ждал, пока я начну, а я же всё никак не мог открыть рот и выдавить из себя хоть пару слов. Ситуация становилась настолько комичной в моей голове, что я невольно ухмыльнулся. Получилось слишком громко и выразительно.
– Могу поинтересоваться, что вас рассмешило? – спросил Савелий Алексеевич.
Я начал заливаться истерическим хохотом. По моему телу волна за волной разряжались волны смеха и снимающегося напряжения. Глаза намокли. Для доктора это явно выглядело, как нервный срыв, но он ничего не предпринимал.
– Ну, я не знаю с чего начать… и долго собирался с мыслями. Это меня, как бы…, и рассмешило, – между волнами веселья я выдавил из себя объяснение.
На лице мужчины за всё время не появилось ни одной эмоции. Его явно раздражала вся эта ситуация, и он хотел побыстрее перейти к работе, но профессиональная этика и личностные качества мешали ему начать торопить меня. Укол совести заставил меня успокоиться.
– Начните с начала и постепенно двигайтесь к финалу. По ходу ваш рассказ обязательно обрастёт мясом, – скорее потребовал, чем посоветовал врач-психиатр.
Трудно было не согласиться с таким доводом…
+++
07.08.2005
Ночью я почти не спал, то и дело, поминутно переворачиваясь с бока на бок и прислушиваясь к звукам из других комнат. Под утро мой детский организм всё-такие не выдержал нагрузки и отрубился. Как в старом телевизоре у бабушки, картинка сжалась до одной точки и захлопнулась.
Вначале шумов почти не было. Настолько всё было тихо, что некоторое время я слышал только своё учащенное сердцебиение и дыхание. Но затем: звуки шагов, щелчок выключателя света, звук рвущейся ткани, не членораздельный шепоток, топот ног и удар закрываемой двери.
Я лежал и надеялся, чтобы никто не зашёл в мою комнату, чтобы никто вообще не вспомнил о моём существовании. Так оно и случилось. До самого полудня никто не беспокоил меня.
Мне снился какой-то незапоминающийся сон, с быстро меняющимися картинками и яркими оранжевого цвета вспышками. Проснулся весь мокрый и без понятия, что именно заставило меня открыть глаза. Растирая правый глаз, левым я оглядел помещение и увидел стоящую возле стола маму. Она наклонилась и что-то искала в его ящиках.
Все события вчерашнего дня разом пролетели у меня перед глазами и моментально взбодрили меня. Остатки сна окончательно улетели, когда я принялся массировать левый глаз.
Мама вытащила содержимое одного из ящиков и небрежно кинула на столешницу. Движения были дерганными и резкими. Удар макулатуры получился неожиданно громким, и она замерла. Я тоже перестал тереть глаза и замер.
Мгновение спустя мы смотрели друг на друга.
– Доброе утречко! Уже проснулся? – спросила мама с интонацией, которая брала разгон на качелях.
– Да, ты разбудила меня.
– Прости, мой сладкий. Я не хотела. Ищу тут кое-что, – мама отвернулась и продолжила свои поиски.
– А что ищешь? Может я видел это, – уточнил я, привставая с кровати.
– Да, не важно. Документ один, – она развернулась ко мне. – Вставай, умывайся, зубки чисти и иди завтракать. Я бутерброды сделала тебе. Хотя, уже обед.
Я сполз со своего спального места. Мама всё время смотрела на меня. Глаза её неестественно блестели, а под ними появились два серых мешочка. Выглядела она крайне уставшей и истощенной. До сих пор не ложилась спать что ли?
– А чё ты в одежде спал?
Я дёрнулся, но решил не останавливаться и уже в дверном проёме ответил:
– Сильно спать хотел. Не успел раздеться.
В ответ услышал недоверчивый хмык.
Быстро умылся и привел себя в порядок. Всегда было интересно, почему сначала нужно чистить зубы, а потом уже кушать? Логичнее же сделать наоборот… Но в этом вопросе матушка была принципиальна. Под эти рассуждения я умылся, закинул старую одежду в барабан стиральной машины, переоделся в свежее и вышел на кухню. В последний момент я украдкой посмотрел на ванну. Свет от белого металла красиво разбегался по пространству, а в нос прокрались, дерущие его изнутри, запахи хлорки и чистящего средства. Не помню, когда я в последний раз видел такой лоск.
За столом сидела мама и отхлёбывала из кружки. Рядом на блюдце лежал откушенный бутерброд с колбасой. Я сел на стул и аккуратно отпил из стакана. Мама ответила на вопрос, появившийся в комнате вместе со мной:
– Папа на работе… Как ты уже, наверное, понял… Ладно, Игорёша, ты уже взрослый мальчик, скоро в школу пойдешь. Поэтому, с тобой уже можно говорить, как со взрослым, – воспользовавшись паузой, она откусила бутерброд. – Короче, мы с папой поругались вчера. Не волнуйся, ты тут не причем! Просто, так бывает, люди иногда ссорятся. И… Ну, в целом, это всё. Папа на работе… да…
– Хорошо, я понял. Грустно, что мы завтракаем только вдвоём, – я посмотрел маме прямо в глаза, ища там подсказки. – А вы не сильно поругались? Это из-за меня вы вчера дрались?
Её брови соединись над переносицей и рубленным движением поднялись вверх, уголки глаз, напротив, нырнули вниз.
– Нет, – она сделала отмашку правой кистью. – Ты что?! Конечно, не из-за тебя. Ты тут вообще не причем. Не волнуйся!
Интересно, она сама верит в то, что говорит сейчас?
Остаток завтрака мы просидели молча. Я активно жевал свои бутерброды, внутренне ведя ожесточенный бой с проснувшимся чувством вины за вчерашнее, которое нашёптывало мне расплакаться и упасть маме в ноги. И долго-долго просить прощение.
– А ты почему не на работе? – спросил я, закидывая последний кусок хлеба в рот.
Мама по-хозяйски собрала посуду со стола и поставила её в раковину. Затем открыла холодильник и ответила, прицениваясь к его содержимому:
– Я себя не очень хорошо чувствую. Решила больничный взять.
– М-м-м.
Передо мной появился маленький зеленый банан. Очищался он с усилием, но я смог добраться до не совсем спелой мякоти. Жевать это было не приятно.
– В школу хочешь уже? – продолжила разговор мама.
– Да, побыстрее бы. Познакомиться со всеми, – в этой череде событий я забыл о главном ближайшем событии в моей жизни. – Хотя, боюсь немного.
– Ой, не бойся! Всё хорошо будет. Школа пролетит одним днём, ещё вспоминать будешь, – попыталась подбодрить меня мама.
– А что вчера было с папой? – я доел банан и кинул шкурку в мусорное ведро под раковиной.
– В каком смысле, мой хороший? – мама хлопала ресницами под каждый слог.
– Ну, когда мы пришли, он странно лежал в ванной, – воздуха перестало хватать, горло пересохло, и я начинал заикаться. – И-и-и-и, вроде, там была кровь….
Слёзы сдержать я так и не смог. Тёпленькие малюсенькие капельки упали мне на щечки и соленными полосами потянулись вниз, раздражая крохотные ранки на моей коже. Ком в горле не давал продавить себя вниз, но и вверх не спешил идти. Ладони увлажнились холодным потом. Щеки загорелись багрянцем. Я не выдержал и отвернулся к холодильнику, ища у него защиты. Лоб приятно охладился от металлической дверцы. Я вдавил голову ещё сильнее и весь затрясся.
Тёплые тонкие руки скользнули по моим плечам и крепко обвили мой торс. Мамино тело прижалось ко мне. Мне стало хорошо. Появилось приятное чувство теплоты внутри, будто кто-то включил лампочку. Хотя скорее, зажёг спичку. Тревога незаметно стала рассасываться, как надоевший прыщ.
– Ты чего? Испугался вчера? – её голос смазал мои уши целебным бальзамом.
Я быстро закивал, от чего пару раз сильно ударился головой.
– Мой ты хороший мальчик. Не было вчера никакой крови. Тебе показалось, наверное. Папа, просто, принимал ванну и уснул. Не переживай, он сегодня вернется! – мама гладила меня по голове очень размеренными и аккуратными движениями.
Перед глазами заплавали мошки и какие-то ранее не виданные цветные шарики. Я попытался их разогнать круговыми движениями глазных яблок, но ничего не получилось. Их стало только больше.