Александра Хартманн
Солнце, что следует за Луной. Ожидание
Глава 10 – Свой дом
Сегодня был последний день пребывания Елены у Аталлосов. Завтра она переедет в свой дом. И хотя добродушные хозяева пытались отказаться от платы за него, Елена настояла, что отдаст всю стоимость. Не сразу, со временем.
«Конечно, если бы я не истратила те деньги, что у меня остались после выкупа, то тогда я могла бы сразу расплатиться за дом, – вздыхала она, гуляя по берегу моря, – но зато у меня не будет оправданий для лени и разгильдяйства, сразу же приступлю к работе». Елена уже нашла место на ткацкой мануфактуре некого господина Гюля, тучного мужчины с маленькими похотливыми глазками.
Он чуть ли не с порога начал объяснять Елене, что не нуждается в новых работницах, так как своих не знает, куда девать, да и мест в бараках нет, но за определенные услуги со стороны девушки, готов пойти на уступки. По всей видимости, господин Гюль привык видеть безысходность и отчаяние в глазах приходящих к нему несчастных женщин и использовать это в своих целях. Но когда Елена сняла с себя плащ, под которым показалось потрясающее шелковое платье, очередной утренний подарок госпожи Анники, маленькие глазки хозяина мануфактуры растеряно забегали, последнее, что повергло его в настоящий шок было заявление Елены, что она не нуждается в месте в бараке, так как живет в своем доме. С внутренним ликованием и торжеством она смотрела на то, как бедняга Гуль уселся на стул и стал нервно вытирать проступивший пот на лысине.
– Тогда зачем вам работа на моей мануфактуре, юная дева? – спросил он, уже более вежливым тоном.
– Мне нужны деньги, чтобы выплатить долг.
– А тогда понятно. Приставы и правда в последнее время стали слишком жестоки с нами, простыми смертными.
Он позвал старшую работницу, под начало которой передал Елену. Через четыре дня ей предстоит каждый день к шести утра приходить в ткацкие и осваивать эту трудоемкую работу.
Елена вздохнула. Она была рада – все в ее жизни теперь так, как она об этом мечтала когда-то. У нее есть свобода, работа, за которую будут платить реальные деньги и свой дом. Подняв лицо к небу, девушка стала смотреть на белые облака. Было тепло и тихо, море сегодня словно ласковый ребенок, нежный и прекрасный, плескалось возле ее ног. Возвращаться совсем не хотелось. Елена обернулась – Ханбек и Нимфея бегали по песку, весело смеясь. Эти дети стали с ней неразлучны. Хозяйский сын теперь был главным защитником и помощником Елены и Нимфеи, всюду их сопровождавший.
В это время дня на берегу было не очень многолюдно, несколько рыбаков сидели поодаль и чинили свои сети, да ещё старичок–художник с мольбертом и палитрой в руках рисовал морской пейзаж.
–Госпожа Елена,– крикнул Ханбек и ткнул куда-то пальцем.
Елена посмотрела и увидела тележку с разноцветными фонариками, масками, лентами и воздушными змеями.
–Давайте запускать змея?!– предложил мальчик.
–Да! Да!– захлопала в ладоши Нимфея, совершенно не зная что это такое.
Они подошли к тележке.
– Какой выберем?– спросила Елена Ханбека.
– Даже не знаю…
Глаза Елены разглядели красного дракона.
– Может быть его?
Дети радостно закивали головами. Купив бумажного дракона и ещё несколько медовых пирожков для перекуса, они побежали к морю. Погода резко менялась, ветер крепчал, волны то и дело набегали на песок, оставляя за собой белую пену и водный след. Высоко в небе парил красный бумажный дракон, Елена осторожно разматывала катушку с тросом, выпуская его на свободу, давая подниматься все выше и выше.
– Госпожа Елена!– кричал в восторге Ханбек. – Он же сейчас на самое небо улетит! Держите крепче!
Нимфея звонко смеялась, все ее личико было перепачкано тестом от пирожка.
Елена улыбалась, слушая шум прибоя, крики чаек, детский смех и глядя на дракона, летящего навстречу солнцу. Его полет был так прекрасен. «Теперь и ты на свободе», – думала она.
Елена закрыла глаза. Но тут словно всполохи света перед ней стали появляться какие-то картины, образы, голоса, пронзая острой болью голову. Она пошатнулась, роняя катушку из рук.
– Госпожа Елена!– воскликнул испугано мальчик. – Вам плохо?!
Она упала на песок. Порыв ветра подхватил бумажного дракона, унося в море.
– Елена! Елена!– звал женский голос,– где ты?!
– Уводи дочь!– кричал мужской голос.
Вспышки становились все ярче. И снова этот ужасный кошмар перед ее глазами.
Она чувствует страх, ей так хочется к маме.
– Моя крошка!
Материнские руки подхватили ее.
И вот они бегут через лес, черный и мрачный. Ноги матери проваливаются в снег. Но она скорее умрет, чем уронит свое дитя. Останавливаться нельзя – за ними шла погоня.
Сколько они так бежали, не известно. Шум и крики становились все тише, пока совсем не остались позади. Казалось, они смогли скрыться. Тяжело переводя дыхание, женщина поставила девочку на землю, и она видит свои босые ноги на белом снегу. Не слышно ни шума ветра, ни крика птиц. Лишь звенящая тишина вокруг. Женщина горько плачет, растирая слезы по лицу, но не успели они опомниться, как прямо на них из-за деревьев выехал всадник, держа в руках натянутый до предела лук.
Женщина в испуге крепко прижала Елену к своей груди.
– Помилуйте нас, господин! – тут же взмолилась несчастная. Ее холодные, как лед, руки тряслись.
Закованный в железные латы, всадник молчал и неумолимо надвигался на них. В его руках натянутый лук. Стрела нацелена точно в грудь женщины, чтобы сразу одним выстрелом убить ее и ребенка.
– Тогда хотя бы пощадите мою дочь! Пощадите ее! Умоляю! Ей всего пять лет!
Всадник на мгновение замер, словно раздумывая.
– Даже если я и отпущу вас сейчас, – вдруг послышался его странный, глухой голос, – вас все равно найдут рано или поздно и уничтожат. Так как вы – прямая угроза Империи.
– Пощадите мою дочь! Она всего лишь ребенок, который хочет жить. Посмотрите на нее. Разве она угроза кому-либо? – и с этими словами женщина поставила Елену на снег перед ногами черной лошади.
Девочка закинула голову кверху, чтобы рассмотреть всадника. Она чувствует на себе его взгляд сквозь прорези шлема, видит, как железные руки, с натянутым луком, медленно опускаются.
– Моя сестра погибла в этом возрасте, – проговорил рыцарь и снял шлем. Теперь Елена видит его лицо и сразу узнает – да, это Кольбейн.
– Госпожа Елена! – звал ее знакомый голос.
Видение исчезло, девушка медленно открыла глаза. Солнце светило ей прямо в лицо, и она инстинктивно зажмурилась.
Дети стояли над ней, испуганные, со слезами на глазах.
– Что со мной случилось? – спросила Елена, поднимаясь. И только сейчас заметила, что возле неё стоял ещё один человек. Это был тот самый художник, что рисовал пейзаж на берегу моря.
– Как вы себя чувствуете, сударыня?– спросил он участливо.
Старое изможденное лицо с реденькой бородкой, глаза добрые, чем-то напоминающие ей глаза Берси.
– Спасибо,– поблагодарила она,– уже лучше.
– Может быть, солнечный удар?– предположил художник. – Хотя в это время года солнце уже не такое яростное, как летом, но иной раз так напечет, что голова кругом. Поэтому я всегда ношу вот эту шапочку на голове,– и он жестом показал на круглый голубой берет у себя на голове,– очень удобно! Всем советую.
–Спасибо, господин…?
– Зовите меня Хрут, сударыня,– сказал с улыбкой старик. – Как ваше самочувствие?
Головная боль совсем ушла, она ощущала, как силы снова возвращаются к ней.
– Да, уже все хорошо, благодарю вас за участие, господин Хрут.
Елена посмотрела по сторонам. Приближалось время обеда, им с детьми пора было возвращаться домой. Она поклонилась художнику и хотела было уйти, как тут, совершенно неожиданно, старик Хрут кинулся ей наперерез, преграждая путь.
– О, прошу прощения, госпожа,– сказал он, несколько смущаясь, но все ещё не пропуская ее,– я художник-странник, путешествую по Империи, продаю картины, чем и зарабатываю на хлеб насущный. Каждая моя картина – мое детище.
«Уж не хочет ли он, чтобы мы купили у него картину?» – думала Елена.
– Но бывает приходит вдохновение,– продолжал художник и мечтательно поднял глаза к небу,– приходит муза, она спускается незаметно и садится мастеру на плечо, и тогда создаются шедевры. Вот в прошлый раз, когда ко мне пришла муза, я понял, что мне надо во чтобы то ни стало нарисовать обнаженной жену мясника в славном городе Шебеш. Какая женщина! Вы бы видели! Какие телеса! Какие груди! Правда, потом мне пришлось убегать от ее мужа. Типичная реакция обывателей, которые ничего не смыслят в искусстве…
– Простите, господин Хрут,– перебила его Елена, с трудом сдерживая смех,– но зачем вы нам все это рассказываете?
Ханбек потянул ее за рукав и прошептал на ухо:
– Он просто сумасшедший старик, бежим скорее.
Елена прыснула. Старик услышал слова мальчика и обиженно на него посмотрел.
– Нет, молодой человек, я не сумасшедший, как вы изволили выразиться! Я художник с большой буквы! Но ко мне так давно не приходила она–моя муза!
– Я желаю вам, чтобы она поскорее к вам пришла,– весело сказала девушка,– но нам надо спешить домой, дети устали.
Но старик снова не дал ей пройти.
Елена уже не на шутку заволновалась. Может быть, Ханбек и прав, и старик – опасный сумасшедший? Она стала медленно пятиться назад, взяв за руки Нимфею с Ханбеком. Заметив испуг в ее глазах, Хрут поднял руки:
– Прошу вас, госпожа, не пугайтесь! Я лишь говорил все это к тому, что, увидев вас, я снова ощутил вдохновение! Ко мне прилетела она – моя муза и, сев на правое плечо, стала играть на арфе,– тут старик, к огромному ужасу Елены, закрыв глаза, стал прыгать на одной ноге, другую поджав в колене, видимо таким образом изображая, игру на струнном инструменте.
– Бежим!– крикнул в панике Ханбек.
И они втроём, обежав старика, бросились со всех ног к коляске, которую утром взяли для прогулки, в нее был впряжен Смуглый.
Быстро забравшись вместе с детьми внутрь, Елена натянула поводья, готовая пустить коня вперёд. Но Хрут был неутомим.
– Стойте! Умоляю! Стойте! Я не хотел вас пугать! Я лишь прошу вас, госпожа, попозировать мне! – крикнул он, подбегая к колёсам коляски.
– Ну уж нет! – отрезала Елена. – Я не собираюсь позировать вам обнаженной!
– Да что вы, госпожа! Что вы!– добродушно засмеялся старик. – Не обнаженной конечно. А в вашем чудесном белом платье на фоне моря! Я уверен, это будет мой шедевр!
Елена удивилась. Значит они не так его поняли?
Заметив, что она задумалась, Ханбек крикнул испугано:
– Госпожа Елена, не соглашайтесь! Он же сумасшедший!
– Тише, молодой человек,– строго осек его художник,– и побольше уважения к старшим!– обратившись к Елене, спросил,– ну так что? Вы поможете мне? Будете мне позировать?
– Даже не знаю. Это, наверное, долго, а нам надо уже возвращаться…
Старик несказанно обрадовался, поняв, что почти уговорил ее.
– Ну что вы! Всего лишь четверть часа! Я просто сделаю набросок, а краски тогда наложу потом!
Елена все ещё не была уверена, стоило ли на это идти.
– Прошу вас!– взмолился Хрут и кинулся на колени перед коляской,– вы не представляете, как это важно для творческого человека–поймать музу! Вдохновение! Я же не смогу спать, не смогу есть, если вы не дадите мне возможности нарисовать вас,– и старик принялся отвешивать поклоны, ударяясь лбом о землю.
– Господин Хрут, перестаньте, – попробовала остановить его Елена, но старик не слушал ее и продолжал самозабвенно разбивать свой лоб.
– Госпожа Елена, давайте уедем! – взмолился Ханбек.
Но ей было жаль этого старого чудака.
– Хорошо, я буду вам позировать, только, пожалуйста, перестаньте себя бить и поднимитесь с колен.
Хрут тут же поднялся и как в ни в чем не бывало проговорил веселым голосом:
– Прошу вас, госпожа, пройдите ближе к морю.
Поражённая такой молниеносной сменой настроения старика, Елена сошла с коляски и направилась к месту, на которое он указал.
– Вы позволите, если я распущу ваши волосы, госпожа?
– Хорошо, только вы мне обещали, что это будет длиться не более четверти часа!
– Конечно! Конечно!– закивал головой старик.
Елена стала спиной к морю, Хрут вынул шпильки, и волосы девушки тяжёлыми прядями упали на грудь и спину, и тут же морской ветер стал развевать их.
– Прекрасно! Прекрасно!– восхищался старик,– и зря вы не захотели позировать обнаженной, все бы подумали, что я поймал русалку!
– Господин Хрут! – возмутилась Елена. – Я сейчас просто уйду!
– Простите, госпожа! Кстати не узнал вашего имени.
– Елена.
– Это прекрасное имя для прекрасной госпожи!– проговорил Хрут, – прошу, не шевелитесь!
Елена замерла. Старик ушёл с головой в своё творчество. Эти пятнадцать минут, казалось, тянулись вечно. Девушка то и дело переводила глаза на коляску, где остались ее ждать Ханбек с Нимфеей. Поначалу дети с интересом наблюдали за художником, но потом уже начали зевать и смотреть по сторонам.
– Господин Хрут, вы все?– спрашивала Елена, чувствуя, как немеют ее члены.
– Ещё немного терпения, моя госпожа,– проговорил старик, активно работая карандашом. Прошло явно больше пятнадцати минут, ждать было уже невыносимо.
– Ещё минуту!– взмолился Хрут, заметив, что Елена пошевелилась.
Прошло ещё минут десять. И вот наконец старик отложил карандаш.
– Теперь я могу вас отпустить, госпожа,– сказал он, довольно улыбаясь и пристально рассматривая портрет.
Девушка подошла, чтобы посмотреть, что получилось.
– Вы явно приукрасили меня, господин Хрут! У меня по крайней мере в половину меньше волос и уж точно не такой длины. А что с моими глазами? Когда это они были такого размера? Вы вполне могли обойтись и без меня, так как эта дама на меня совсем не похожа
Но господин Хрут лишь руками:
– Я вас так вижу, дорогая госпожа! А когда наложу краски, эта работа станет моим главным шедевром, я уверен.
Елена скептически усмехнулась:
– Ну что ж, желаю удачи!
– Благодарю вас, вы мне несказанно помогли.
– Когда вы наложите краски, можно мне будет взглянуть?
– Боюсь, что нет.
Девушка с удивлением посмотрела на него.
– Почему?
– Я сегодня уезжаю, хочу поехать на север, засиделся я тут. От солнца плешь пропеклась,– старик снял берет, демонстрируя Елене круглую лысую голову,– соскучился по зиме, по снегу, по тихой поэзии. Здесь как-то все чересчур. Красиво, но слишком кричаще. А я предпочитаю скромную красоту.
– Вы едите на север? – заинтересовалась Елена. – А куда?
– Я ведь родом из Готнорда. Там моя родня. Правда в живых остался только старший брат. Навещу его.
– Тогда счастливого пути, господин Хрут.
Елена поклонилась старику.
– Прощайте! – отвечал старик, рассеянно. Он, казалось, совершенно потерял к ней всякий интерес, и лишь с упоением разглядывал своё творение.
Елена улыбнулась и поспешила к коляске, чтобы наконец вернуться в дом Аталлосов.
***
Назавтра все было готово к переезду в новый дом. Елена вся была в предвкушении. Ради такого события госпожа Анника захотела самолично проводить ее до дома. Господин Аталлос тоже рвался поехать с ними, но жена была категорична:
– Нет, дорогой, тебе еще вредны поездки.
– Я что – ребенок?! – возмущался тот, но с госпожой Анникой было сложно спорить, даже такому упрямцу, как господину Аталлосу.
В результате поехали вчетвером: хозяйка, Ханбек и Елена с Нимфеей.
По улицам Фарсалы было не принято быстро ездить. Как впрочем не было принято делать быстро и все остальное. Поэтому их экипаж не ехал, а просто плёлся. Наконец, где-то через час они остановились возле низкого деревянного забора, покрашенного белой краской. Дом располагался на самой окраине города, недалеко от пристани. Двухэтажный, с красной черепичной крышей, из белого камня, из которого были построены большинство домов в Фарсале. На окнах и балконах посажены цветы, свой дворик-сад и небольшая конюшня, как раз на одну-две лошади. Этот дом был воплощением тихого уюта. То, о чем Елена так мечтала, и вот наконец достигла.
Елена вместе с госпожой Анникой обходили пустые комнаты, пока слуги внизу заносили вещи. Кухня здесь, как и во всех домах Фарсалы, располагалась на улице из-за опасений пожаров. Внизу три комнаты, наверху две. Меблирован дом был скромно, но все самое необходимое здесь имелось.
– Конечно весьма бедное жилище, – сетовала госпожа Анника, обводя глазами обстановку дома. – Лучше бы ты, моя дорогая, согласилась жить с нами. Мы со Спирусом очень полюбили тебя и малышку Нимфею.
– Ваш дом тоже стал для меня родным, госпожа. Но дольше злоупотреблять вашим гостеприимством просто нечестно с моей стороны. Вы и так сделали слишком много для нас: для меня, Нимфеи и Варди. Вы с господином Аталлосом стали нашими добрыми волшебниками.
Госпожа Анника ласково улыбнулась и взяла руку девушки.
– Ну что ты, дитя мое. Я так рада, что Небеса свели нас. Но я переживаю за еще одну твою мечту. Слышала, ты отказалась от услуг учителя Эйгиля. Почему?
– Я решила, что мне лучше обучаться самой. Учитель Эйгиль передал мне много учебных свитков и текстов, благодаря им, я быстро научусь грамотности.
Отвечая так, Елена лукавила. Через несколько дней начиналась ее работа на мануфактуре, вдобавок забота о малышке Нимфее – у нее просто не останется времени на учебу.
Госпожа Анника внимательно посмотрела на девушку. Она все поняла.
– Зачем тебе твое упрямство, Елена? Я понимаю твое нежелание быть нахлебницей, но ведь в городе можно найти и другую работу, почему ты выбрала одну из самых тяжелых?
– Я ничего другого делать не умею, госпожа, – отвечала честно Елена, грустно улыбнувшись.
– А где будет Нимфея, пока ты будешь работать в мастерской?
– Со мной. У них есть небольшой дворик…
Но госпожа Анника подняла руку, не давая ей закончить.
– Все достаточно. Себя ты можешь мучить сколько угодно. Но этого ребенка я мучить не позволю. С завтрашнего дня к вам будет приходить мадам Тирли.
Елена округлила глаза.
– Мадам Тирли?! Она же работает в вашем доме.
– Да, теперь будет работать здесь. Помогать тебе с ребенком. И не смей мне перечить. Ты хочешь уморить себя и Нимфею? Нет? Тогда делай, как я говорю.
Елене пришлось согласиться на такую очередную помощь.
Остаток дня прошел в суете. Елене хотелось привести комнаты в порядок, разложить вещи.
Они с Нимфеей решили расположиться наверху. В небольшой уютной комнате, с балконом, выходящим прямо на море. Елена поставила напротив него стол. Здесь она разложила задания, которые успела выполнить вместе с учителем Эйгилем. Конечно тех нескольких недель, что она пробыла у Аталлосов, была очень мало, чтобы освоить верейскую грамотность. Но Елена старалась. Неутомимо, раз за разом она выводила сложные буквы алфавита, добиваясь точности каждого штриха. Учиться ей приходилось теперь по ночам.
Глава 11 – Пришлые – вестники беды
Эти известия стали все чаще и чаще слышаться вокруг. Все началось с того, что мастер суконного цеха Охлик Белогубый поехал в деревню за город навестить мать. В качестве транспорта был выбран старый седой осел. Дорога хоть и была долгой, но мастер пребывал в хорошем настроении, наконец-то удалось вырваться из душного шумного цеха на природу.
Уже вечерело, когда Охлик пересек знакомый ручей, вот-вот должны были показаться крыши деревни. Как вдруг он увидел, что по дороге навстречу ему идет огромная толпа людей. Мужчины и женщины, старики и дети. Все в лохмотьях, лица усталые, изможденные. Надо сказать, в то время эпидемии чумы и холеры были явлением достаточно частым. Вымирали целые семьи, дома, села и города. Несчастные люди пытались спастись бегством, но таким образом лишь распространяли заразу еще дальше. Этих беглецов называли пришлыми и страшно боялись. От простых бродяг их отличали количеством. Чаще всего шли толпой, состоящих из соседствующих семей. Считалось, что так проще будет выжить в случае, если в город их не пустят. А так и было. Пришлых не пускали ни в города, ни в деревни. Некоторые считали, что лучше их сразу убить, чтобы не подвергнуться опасности заражения.
Поэтому Охлик очень испугался.
– Ой-ёй-йюшки, – запричитал он, доставая дрожащими руками из кармана куртки черный мешочек, который купил у аптекаря месяц назад за неплохие деньги. То была некая целебная смесь из сушеных лап ящериц и стручков фасоли, а так же различных пахучих трав. Именно такое редкое сочетание должно было защищать от ядовитых миазмов, исходящих от больных (а Охлик ох как боялся заболеть) и вдобавок обещало его владельцу избавить от приступов радикулита. Использовать данный мешочек надо было так же особым образом – натереть нос, уши и глаза, а небольшую щепотку положить в рот, что Охлик и поспешил сделать. Затем испуганный мастер повернул своего осла, и, забыв о своем обещании старушке-матери, навещать ее хотя бы раз в год, понесся обратно в сторону Фарсалы.
Теперь он стоял в цехе в окружении других работников и громко говорил.
– Как увидел их – мои ноги так и затряслись! Нельзя их пускать в город! Нельзя!
Другие одобрительно закивали головами.
– Так и есть. Голодранцы проклятые! Пусть мэр Тодерон предпримет все необходимое и закроет ворота.
– Да! Да! Надо закрывать город!
На шум вышел господин Гюль.
– Это что такое? Почему работа стоит?! – начал ругаться он.
– Так это, Белогубый пришлых встретил за городом! – отвечал один работников.
Господин Гюль был тоже весьма мнительным человеком, трепетно оберегавшим свое здоровье. Поэтому едва услышав о пришлых, он нервно застучал пальцами по стоящему рядом станку.
– Тэкс-тэкс. Пришлые, говоришь… Эй, Охлик, дружище, подойди- ка сюда.
– Слушаю, господин.
– Что ты видел, говори.
Охлик откашлялся.
– Огромную толпу пришлых – малые и большие, с котомками наперевес, некоторые вели коз. Как есть дать, господин Гюль, эти пришлые идут в Фарсалу.
– Давайте соберемся всем цехом и пойдем к ратуше. Мэр должен об этом знать! – крикнул кто-то из толпы.
– Да! Гнать надо этих заразных собак! – подхватили остальные.
– Пойдем! Пойдем к ратуше прямо сейчас!
– Нет-нет! – запротестовал тут же господин Гюль. – Что значит, пойдем всем цехом к ратуше? И на что по-вашему это со стороны будет выглядеть? Как бунт? Забастовка? Нет-нет. На моей мануфактуре такой дикости никогда не случится. Все нужно решать цивилизовано.
Господин Гюль очень боялся различных сборищ и неуправляемых настроений в цехах, поэтому всячески пресекал их. Делал он это довольно просто – писал донос в мэрию на очередного зачинщика, призывающего к бунту, и того сразу, без объяснения причин, арестовывали на виду у всего цеха. Такая тактика помогала господину Гюлю держать работников в повиновении, не давая объединяться в союзы, и способствовала значительным привилегиям и особым протекциям со стороны мэра. Благодаря этому мануфактура Гюля быстро разорила более мелкие соседние цеха. Купцы были вынуждены покупать сукно только у него, так как оно в два, а то и в три раза шло дешевле.
– Тогда что же делать?! – нервничал Охлик Белогубый. – Пришлые придут, заполонят наши улицы, таверны, и мы вымрем!
– Охлик прав! Господин Гюль, нельзя пришлым позволить войти в город!
– Успокойтесь, уважаемые мастера, и возвращайтесь к своей работе. Я сам лично сейчас возьму бумагу и доложу об этом в мэрию.
Но работники были не согласны с таким решением. Они окружили господина Гюля и начали что-то выкрикивать.
Этот шум доносился и до других цехов. Слышала его и Елена. Но не придала значения. Мало ли о чем могли кричать в мастеровых. Сама она работала в так называемом женском цехе. Здесь стояло с десятка три горизонтальных ткацких станков. Мастерицы были разного возраста и телосложения. Худеньких, таких как Елена, не любили. Считалось, что они менее выносливы, и не могут долго работать с ремезом. На глазах Елены уже выгнали несколько женщин, так как те из-за усталости, и, видимо, скудного питания засыпали и обрывали нити. Поэтому Елена старалась быть сосредоточенной и внимательной, не отвлекаться на посторонние разговоры и шум. А поговорить мастерицы любили. Все основные сплетни и слухи Фарсалы зарождались здесь – в ткацких мастерских господина Гюля.
– Елена! Елена! – это ее соседка толкала девушку в бок. – Ты слышала? Какой ужас! Пришлые здесь!
Елена не сразу смогла оторвать взгляд от переплетающихся нитей на станке и обратить внимание на соседку.
– О чем ты? Кто такие пришлые?
– Ты не знаешь о пришлых? Вот странная.
Соседку звали Элис, она с восьми лет работала на этой мануфактуре, как и трое ее старших брата.
– Это же люди, бежавшие от чумы или тифа! Не дайте, о праведные предки, им войти в город!
Елена стала вспоминать. И в самом деле, когда она искала врача для больного Варди и объездила приличное количество городов, ей встречались такие люди – несчастные, обреченные на верную смерть беглецы. При виде их Елена испытывала острое чувство сострадания, и в то же время страха и стыда за свою трусость – она тоже боялась заразиться чумой.
Тем временем шум в соседнем цехе нарастал. И вот уже толпа работников с шумом раскрыла двери и повалила на улицу. Впереди всех бежал вспотевший и испуганный господин Гюль.
– А я говорю, что любой, кто сейчас покинет мануфактуру будет немедленно уволен! – кричал он срывающимся голосом. – Я не позволю чинить беспорядки! Не позволю!
– Если Охлик прав, мы все скоро будем заживо гнить от чумы! – ревел мастер Клири, самый большой и могучий из всех работников. – Если надо, мы возьмем вилы и топоры, и сами встанем в воротах города, но пришлых не пустим! Мы защитим наших жен и детей!
– Да! Да! – вторила ему толпа.
На этот шум сбежались другие работники, в том числе и женщины. Елена не удивлялась этому. Она проработала в цехе уже почти месяц и многое узнала и поняла о Фарсале и его жителях. Прежде всего то внешнее спокойствие и неторопливость, которое ей поначалу так нравилось и так привлекало, оказалось весьма обманчивым. Город бурлил и шумел, пускай чаще за закрытыми ставнями, чем открыто – ведь все боялись бойцов из охраны мэра Тодерона, самым жестоким из которых слыл Грегер. Этот отряд головорезов упивался своей безграничной властью и вседозволенностью. Они чинили различные жесткое казни и наказания прямо на улицах города. Предлог находился всегда один и тот же – не уплата налогов в мэрию. Так же они были призваны пресекать различного рода собрания и скопления толпы. Поэтому работники мануфактуры господина Гюля сильно рисковали отправившись к ратуше, но страх перед чумой был сильнее страха перед кнутом Грегера.
Елена не пошла за ними. Сняв фартук и повязав платок на голову, она направилась домой. Солнце только село за горизонт, было очень ветрено, скорее всего ночью снова пойдет дождь. Девушка завернулась в теплую шаль и поежилась. Зима пришла в Фарсалу. Прежде чем вернуться домой, Елена хотела зайти на базар и купить чего-нибудь ко столу, порадовать Нимфею и мадам Тирли. Сегодня Елене выдали ее первое жалование. Весьма скромное, но какое же чувство радости испытала она, когда казначей отсчитал ей положенное количество медных монет. Этих денег хватит на еду и еще останется небольшая часть, которую Елена намеревалась откладывать в уплату долга за дом. Все складывалось хорошо. Девушка облегченно вздохнула. Да, все хорошо.
– Госпожа Елена! – позвал кто-то.
Она обернулась и узнала белую коляску Савалли. Рядом с ним сидел господин Кеган и махал ей рукой.
– Добрый вечер, господа.
Друзья были в хорошем настроении и весело улыбались.
– Куда это вы направляетесь? – спросил Кеган.
– На базар.
– Тогда позвольте вас подвезти? – предложил Савалли.
Елена согласилась, врач протянул ей руку и она села между ними.
– Вы стали редкой гостей в доме Аталлосов, – заметил господин Кеган, едва коляска тронулась. – Работа на ткацкой этого прихвостня Гюля забирает у вас столько времени?
Елена кивнула.
– Все верно. Ведь я подмастерье, ту работу, которую опытные ткачихи делают за час, я делаю за два. Поэтому, всегда приходится задерживаться, чтобы догнать.
– Вы работаете на износ, – заметил Савалли, мимоходом бросая взгляд на ее руки. На правой ладони открылись старые мозоли, поэтому пришлось ее перевязать.
– Я открою вам секрет, госпожа Елена – сказал Кеган, озорно улыбаясь. – Тородд намеревался сегодня поехать к вам и предложить работать у него.
– Работать у вас, господин Савалли? – удивилась Елена.
– Да… – замялся тот. – Точнее в приюте, который мы с друзьями организовали.
– Ты организовал, Тородд. А нам, твоим друзьям, пришлось спонсировать твою очередную убыточную компанию. Ведь верно, госпожа Елена? Какую прибыль может принести приют для детей? Сами понимаете. Никакую. А есть эти дети любят много, да и одеться им тоже нужно. Так и тянут с нас эти детишки ежемесячно по двести серебряных драконов – сумасшедшие деньги!
– Эти деньги идут на благое дело, Кеган. Не понимаю, почему ты жалуешься.
Кеган всплеснул руками.
– Ну, друг, не всем так повезло с наследством, как тебе. Некоторым, таким, как мне или Викару со Спирусом, свое состояние пришлось зарабатывать, грызя землю и торгуя лепешками с нутом на базаре.
– Я тоже работаю, Кеган.
Но его друг махнул рукой на это замечание.
– Ой, перестань. Работает он. Ходишь по этим рыбацким лачужкам, за даром раздаешь лекарства, которые между прочим стоят приличных денег. А они тебе чего? Хорошо, если кулек тухлой рыбы всунут и то хорошо.
За этими разговором подъехали к базару.
– Благодарю вас, господа, что подвезли, – сказала Елена, спрыгивая на землю.
– Госпожа, вы подумаете над моим предложением? – спросил Савалли. – Работа в моем приюте и помощь няне Винделле. Это достойное место, несмотря на то, что сейчас наговорил Кеган.
– Соглашайтесь, госпожа Елена. Тогда, может, Тородд наконец-то начнет в этом приюте появляться, – заметил со смехом Кеган.
– Благодарю вас, господин Савалли. Но я боюсь, что вынуждена отказать. Работа в ткацкой мастерской меня вполне устраивает. Я не хотела бы ничего пока менять.
Она хотела уйти, как вдруг позади них послышался какой-то шум и грохот. Несколько вооруженных людей на лошадях стояли возле лавки старика-горшечника. В их в руках были заряженные арбалеты, из которых они нещадно палили по тарелкам, кувшинам, горшкам. Испуганный горшечник лишь стоял на коленях и, зажимая руками голову, молил:
– Смилуйтесь, господа! Смилуйтесь!
Но завывание старика, казалось, лишь забавляли разгоряченных пальбой всадников. Один из них, с чёрной окладистой бородкой вокруг рта и длинными вьющимися волосами подъехал к склонённому старику, едва не раздавив того под копытами своего коня.
– Мы много раз предупреждали тебя, горшечник! – крикнул он яростно,– ещё раз задержишь оплату налогов, тебе не поздоровиться! Вот и получай заслуженную кару!
– Помилуйте, господин Грегер! Я все выплачу, обещаю!
Мольба несчастного не произвела на всадников никакого впечатления, пустив ещё несколько стрел из арбалетов, они унеслись по улице.
