Александра Хартманн
Солнце, что следует за Луной. Ожидание
Горшечник остался стоять на коленях и рыдать над разбитым имуществом.
– Госпожа Елена, давайте мы лучше отвезем вас домой, – сказал Савалли.
– Да, ходить по улицам, пока бушуют эти твари небезопасно, – согласился Кеган.
Елену потрясла разыгравшаяся только что сцена. Хотя она была уверена, что после многочисленных телесных наказаний, которые с регулярностью чинились перед ратушей, ее уже ничто не могло напугать. Она снова забралась в коляску и стала смотреть на старика-горшечника.
– Почему охранники мэра занимаются сбором налогов? – невольно вырвался у нее вопрос.
– А они чем только у нас не занимаются, – отвечал ставший серьезным Кеган, – если вдруг они попадутся у вас на пути, госпожа Елена, сделайте все, чтобы остаться для них незамеченной. Это люди без совести и чести. Не знающие пощады.
– Неужели ничего нельзя сделать? Пожаловаться?!
– Кому жаловаться? – усмехнулся Савалли. – Они–ближайшее окружение мэра, на него и работают.
– Но есть же и над мэром вышестоящие по должности.
– Да, префект Драго, с которым они регулярно ездят охотиться, и за чьим сыном замужем дочь мэра.
– Увы! Замкнутый круг! – резюмировал Кеган. – Помните ли вы нашего несчастного друга Васко Кассано? Отца Арлана.
Елена кивнула.
– Так вот, он же был одним из влиятельнейших купцов в Фарсале и Яссе. Водил дружбы со многими высокопоставленными чинами в столице. Он добился аудиенции с самим покойным императором Рагнаром, чтобы рассказать, как обстоят дела в нашем городе. Но буквально накануне поездки Васко в столицу, мэр каким-то образом прознал об этом, и нашего друга посадили в тюрьму, якобы за долги. За какие такие долги, никто не мог понять. Ведь он был богатейшим купцом. Но дело сделали так, что откуда ни возьмись на него стали свидетельствовать его же собственные поставщики и партнеры, обвиняя в огромных неуплатах, стали показывать выписки и расписки, подписанные якобы Кассано. И его засадили в тюрьму, обобрав до нитки, так что его сын Арлан, вынужден был искать срочно любую работу, чтобы выжить и продолжать бороться за освобождение отца. Викар помог ему, пристроив секретарем в мэрию. Должность у него там одна из самых последних, но все же, и у стен есть уши, и, работая там, Арлан приносит нам очень много ценной информации, из которой мы можем заключить, что воровство и гнилость мэра и префекта дошли до своей наивысшей точки. Они ничего и никого не боятся. Они абсолютно безнаказанно проворачивают самые мерзкие грязные дела. Присваивают деньги, что Империя выделяет из казны на строительство и ремонт дорог, мостов, закупку лекарств для больниц и здравниц. Все эти деньги идут в карман мэра, его дружков и префекта. Вот так, госпожа.
Елена тут вспомнила их въезд в Яссы. Чтобы просто проехать на лошади и повозке надо было заплатить огромную сумму, для многих неподъемную.
Заметив, что она молчит, Савалли внимательно посмотрел на неё.
– Вы задумались?
– Да.
– О чем же?
– О том, что слишком много несправедливости вокруг, и никто ничего не делает, никто не замечает, как бесправно и беззащитно простое население перед сильными мира сего. Что же может нам помочь?
– Только одно, госпожа,– ответил он глухо.
– И что же?
– Революция.
Глаза Елены расширились от страха при этом слове.
– Революция, господин Савалли?
Она посмотрела на Кегана. Лицо этого весельчака и балагура было необыкновенно серьезно.
– Да, Тородд, ты прав. Прав как никогда.
Глава 12 – Болезнь и Жестокость
Фарсала гудела. Как и боялся хозяин мануфактуры господин Гюль, собрание мастеров было воспринято мэром и его людьми весьма враждебно. Толпу быстро разогнали. Но к вечеру люди снова начали собираться возле ратуши, теперь уже семьями.
– Прогоните пришлых! – раздавалось требование.
– Прочь чумных!
– Пожалейте наших детей!
И хотя мэр Луи Тодерон считал неприемлемым, когда оголтелая толпа начинает качать свои права, все же вышел на балкон.
– Жители Фарсалы! – начал он, сразу перекрывая гул. – Как вы знаете я поставлен здесь его сиятельством префектом Драго дабы блюсти мир и порядок и способствовать процветанию этого великого города. Поэтому любой, кто посмеет посягнуть на спокойствие и порядок Фарсалы будет немедленно пойман и подвергнуть наказанию согласно Закону Империи.
– Пришлые! Они уже у ворот! – крикнули из толпы.
Мэр покачал головой.
– Да-да. Я был тщательно информирован об этой ситуации. И спешу уверить вас, что ни один заразный попрошайка не войдет в город. Стража у ворот усилена. Дополнительные посты на стенах поставлены. Поэтому сохраняйте спокойствие и расходитесь.
Конный отряд из охраны мэра во главе с Грегером вытянулся в шеренгу перед входом в ратушу. Главный телохранитель Тодерона зорко смотрел на толпу, читая эмоции на лицах людей, сразу вычисляя особо буйных и недовольных. Сейчас в открытую он не мог ничего им сделать, дабы не спровоцировать бунт, но позже вместе со своими людьми он обязательно найдет их и покарает – повод найдется всегда.
Елена не ходила к ратуше, не стояла среди беспокойной толпы, ее мало интересовали пришлые. Последние дни ее занимало лишь здоровье Нимфеи. В один из вечеров девочка вдруг стала жаловаться на боль в горле, прошло пару часов и началась лихорадка, а еще через пару дней на коже появились красные пятна. Мадам Тирли, повидавшая на своем веку ни один десяток детей, подняла брови и отчеканила:
– Корь.
Елена похолодела. Корь?! У ее девочки корь?!
– Как это лечится?
– Никак, госпожа Елена. Ребенок должен переболеть ее.
– Но от нее же умирают! У Эдда и Ребекки Винслоу корь забрала ребенка.
Мадам Тирли пожала плечами.
– Винслоу не повезло, Небеса послали им лишь одного ребенка и того забрали. Видно нагрешили.
Елена остановила взгляд на толстом холеном лице мадам Тирли. Иногда, она сама не знала почему, эта добродушная кухарка ее сильно раздражала.
– В любом случае, госпожа Елена, не стоит так пугаться. Корь – обычная детская болезнь. Правда, она особенно опасна младенцам, да еще беременным. Но ни я, ни, уверена, вы не в положении.
И мадам Тирли смерила Елену пристальным взглядом, будто пыталась увидеть в фигуре своей юной хозяйки намеки на интересное положение. И вид стройной талии Елены ее явно разочаровывал. Девушка давно знала, что по городу о ней ходят разные слухи. Стоило ей придти на базар, как за спиной начинали шептаться. Жена бакалейщика, у которого Елена покупала хлеб, всегда стояла рядом, пока муж отпускал девушке товар, и, уперев руки в крутые бока, внимательно за ними следила. Не скрывали своего отношения к ней и на мануфактуре.
– Видела ее разъезжающей в коляске с господином Пазарли и тем молодым врачом, – шептались в женском цеху. Несколько ткачих собрались кружком и занимались любимым женским делом – сплетнями.
– Не может быть! – расстроилась одна молоденькая девчушка, тайно влюбленная в Савалли.
К слову сказать, как только Елена устроилась работать на мануфактуру господина Гюля, она вдруг обнаружила, что знакомство с домом Аталлосов и их друзьями было для нее с одной стороны преимуществом, а с другой опасным недостатком, почти пороком. Так, к примеру, оказалось, что среди юных ткачих полно поклонниц Тородда Савалли. Эти девушки были все сплошь из бедных семей Фарсалы, а именно к ним питал особое сострадание Савалли и старался помогать, чем мог. Для детей из таких семей он устроил приют, и Елена, к удивлению, узнала, что в самом деле у многих ее соработниц дети или младшие братья или сестры проживали в нем. Их там кормили, одевали и даже учили грамотности. И все абсолютно бесплатно. Надо ли говорить, что господина Савалли простое рабочее население города обожало, а сердца многих юных девушек были давно отданы ему. Поэтому прокатившись так необдуманно в тот день в одном экипаже с Савалли и Кеганом, Елена нажила себе немало врагов среди женской половины Фарсалы.
– Не может быть! – воскликнула ткачиха. – Сидела с ними обоими в коляске?
– Сразу двоих обхаживает, шустрая девка, – хмыкнула другая. – Всем известно, что господин Пазарли частый гость в салоне мадам Камиллы. Видимо там ее и подобрал.
Глаза остальных сплетниц заблестели, а щеки зарделись. Салон мадам Камиллы обладал известной репутацией.
– Бесстыжая какая. Небось днем здесь работает, а ночью туда уходит. То-то все дивились, что у нее свой дом. Теперь понятно откуда. Заработан непосильным трудом.
– Я бы, сказала, весьма изнуряющим.
Эта грязная шутка так всем понравилась, что женщины громко расхохотались.
Тут к толпе сплетниц подлетела старшая мастерица, следящая за дисциплиной.
– Это что еще такое?! – заорала она, переходя на визг. – Вам заняться нечем или надоела эта работа?
– Нет, госпожа, простите, – запричитали виновато ткачихи, тут же возвращаясь к станкам.
Но как только патронша ушла, стали вновь перешептываться, правда очень осторожно, еле слышно.
– Вон-вон, идет, бесстыжая, – указала пальцем на Елену одна из них.
Елена шла вдоль прядильных станков прямо, опустив глаза в пол и поджав губы, чувствуя, как каждый взгляд впивается в нее, точно игла. Она встала у станка и посмотрела на Элис.
– Привет…
Но девушка отвернулась от нее. И Елена вдруг вспомнила почему всегда была одиночкой в поместье Наттеньер.
***
Этот день тянулся бесконечно долго. Елена работала спокойно и сосредоточено. Стараясь на обращать внимания на косые взгляды и смешки, она направила свои мысли на переплетающиеся нити льна и четкие движения ремеза. Работа настолько ее поглотила, что она не заметила, как наступил вечер. В цеху уже было пусто. Потушив последнюю масленую лампу и надев плащ, Елена направилась к выходу. Но тут кто-то сзади накинул ей на голову мешок, и, скрутив руки, куда-то потащил. Елена вырывалась и билась ногами, но было бесполезно.
– Давай! Давай ее сюда! Тащи! – кричали вокруг. Елену привязали к столбу и сняли мешок. Это были ткачихи из цеха. Человек двенадцать–пятнадцать.
– Ну, что, шлюха, попалась! – зло хохотала одна из них, по имени Дора Спот, крупная девка с лицом, обезображенным оспой. – Сейчас то мы твое личико слегка поправим. Так ведь, девочки?!
– Да! Да!
– Нарисуем на одной стороне пару узоров и на другой. Тогда, глядишь, клиентов-то у тебя и поубавится.
Дора достала ножницы и поднесла их к лицу Елены.
– Ей, подожди, Дора! Пусть сначала попросит отпустить ее. Поунижается. Может, мы и передумаем, – предложила Элис, со злорадством и ненавистью глядя на связанную Елену.
– Пусть умоляет! – ликовали остальные. – Пусть встанет на колени и лижет наши башмаки!
Доре эта идея очень понравилась.
– Ну что, шлюха, будешь нас умолять? Будешь лизать наши башмаки? Тогда и личико свое сохранишь, – она провела острием ножниц прямо по щеке Елены, оставляя царапину.
Всех этих женщин Елена прекрасно знала, они работали каждый день с ней бок о бок, у многих из них были мужья и дети.
– Ну чего молчишь? Или язык себе откусила? Вставай на колени!
– Не могу, мои руки связаны, – отвечала Елена.
– Ах да, точно, – хмыкнула Дора, – девчонки, развяжите ее.
Двое ткачих сняли бечевку.
– Только смотри без глупостей. Вставай на колени да лижи ботинок, – Дора подняла юбку и вытянула свою ножищу в здоровом башмаке.
Те же двое девок, что развязывали Елену, скрутили ее и бросили на колени.
– Почище лижи, шлюха! – выкрикивал кто-то.
Елена склонилась к грязному башмаку Доры, и тут, ровно в одно мгновение, вскочила на ноги, выхватила ножницы у растерявшейся ткачихи, и, зажав ей руку, приставила острие прямо к шее.
– А ну назад! – грозно выкрикнула она, когда остальные хотели броситься на нее. – Сделаете хоть шаг, и, видят предки, я воткну эти ножницы в жирную шею Доры.
– Не глупи, Елена, – сказала одна из ткачих. – Сделаешь это, и тебя вздернут на площади.
Другие мастерицы выглядели весьма испуганными и присмиревшими.
– Меня вздернут, но и вам всем достанется. Как зачинщицам. Жизней вы не лишитесь, а вот работы точно. Ножницы ведь твои, Клара? Как ты думаешь, что сделает господин Гюль, когда наутро найдет труп Доры с твоими ножницами, воткнутыми в ее шею? Долго разбираться не станет, уж точно.
На лицах женщин, особенно Клары, читался испуг. Они уже и сами были не рады тому, как все обернулось. Они хотели поиздеваться над Еленой, она казалась всем смиренной и послушной – легкой жертвой. И вдруг, увидев ее совершенно другой – грозной, опасной, готовой на все – опешили и растерялись.
– Пусти, Елена, – наконец сдалась Дора, – мы уйдем.
Елена опустила ножницы и руку ткачихи. И та сразу стала пятиться к двери.
– Пойдемте, девочки…пойдемте…
Озираясь и смотря исподлобья на Елену, все женщины постепенно, одна за другой вышли. Выдохнув, Елена посмотрела на ножницы в своей руке и тут же отбросила их в сторону. Еще мгновение и она действительно воткнула бы их в Дору. Она чуть было не перешла эту черту. От перенапряжения ее начало трясти.
– Нет, надо идти домой. Надо узнать, как Нимфея.
Сегодня был второй день жестокой лихорадки. Елена умоляла господина Гюля отпустить ее к больному ребенку, но он ни в какую не соглашался. Мадам Тирли помогала конечно. Но было видно, что она сама очень боялась «этой детской болезни».
– Завтра я к вам не приду, – заявила она с порога едва вошедшей Елене. – Мне и нельзя совсем. Я же еще служу в доме Аталлосов, а, как известно, госпожа Анника ждет ребеночка. Нельзя, нельзя.
И, не дав Елене даже опомниться, ушла.
Елена сразу направилась к девочке. Жар не отпускал, личико Нимфеи похудело и осунулось, она казалась совсем прозрачной.
– Бедное мое дитя, – выдохнула Елена, опускаясь на кровать.
Было очевидно, что ей нужен врач. И самым лучшим в Фарсале как раз считался Савалли.
– Я не могу пойти к нему, особенно после того, что произошло на мануфактуре, – простонала Елена, в отчаянии сжимая виски. – Не могу…
Но прошел час, прошло два, а девочке становилось только хуже. Не помогали порошки и настойки, купленные мадам Тирли у знакомого аптекаря. У Нимфеи начался бред.
И тогда, бросившись в стойло и оседлав Смуглого, Елена поехала к Савалли. Уже была глубокая ночь, черные тучи, придя с севера, принесли с собой бурю. Из-за дождя и темноты видимость была минимальной, Елена фактически ехала наугад. В доме господина Савалли она была лишь раз, когда они с Варди привезли ему раненного господина Аталлоса. Еще пару раз она провожала Ханбека, который обожал скрываться у молодого врача от строгого взгляда матери и заносчивой сестры.
– Так, мне кажется, следующий дом, – рассуждала вслух Елена. Она помнила, что во дворе дома Савалли рос огромный каштан.
Заведя Смуглого и привязав его, Елена направилась по дорожке к дому.
– Господин Савалли, откройте!
Она прислушалась – внутри было тихо. Может он ушел? Его вызвали к больному? Тогда, что ей делать? Нимфея не переживет эту ночь.
– Господин Савалли, это я, Елена! Откройте! – еще сильнее прежнего она заколотила в дверь. Наконец послышался какой-то звук. И о, счастье, дверь стали отпирать.
– Кто здесь? – спросил Савалли. Он стоял на пороге с лампой в руке.
– Господин Савалли, это я, Елена.
Ей показалось, или это ветер виноват, что врач чуть не уронил лампу, по крайней мере она сильно задрожала в его руке.
– Госпожа…госпожа Елена? Что вы здесь делаете?
– Спасите мою Нимфею, прошу! Молю вас!
– Нимфею?! Что с ней?
– Прошу вас…– Елена почувствовала, как ноги слабеют, а голова, наоборот, наливается тяжестью, все закружилось.
– Госпожа Елена! – крикнул Савалли, успев поймать ее.
Глава 13 – Искушение Елены
Медленно Елена приходила в себя. Сколько она, интересно, спала? Подавив желание снова заснуть, Елена открыла глаза и огляделась. Это была ее комната. На стол, заваленный свитками и исписанным пергаментом, падал столб света. Значит наступило утро, буря прошла. Елена вздохнула, повернулась на бок и обомлела. Сидя в кресле возле кровати, спал Савалли.
– Что? Откуда он здесь?
И вдруг ее осенило. Нимфея! Где она? В последний раз Елена положила девочку к себе на кровать. Но сейчас ее нет рядом. Вскочив на ноги, Елена зашаталась – голова была свинцовой. От шума проснулся Савалли.
– Что вы делаете? – тут бросился он к ней. – Вам еще нельзя вставать!
– Нимфея! Где мой ребенок?
– Госпожа Елена, успокойтесь.
– Не говорите мне успокоиться, – не сдержалась она, – где Нимфея? В другой комнате? Где?
Савалли покачал головой. Сердце Елены екнуло. Только не это…
– Где она…скажите мне.... – кинулась она на него. – Говорите…
В глазах потемнело. Савалли подхватил ее на руки.
– Прошу вас, успокойтесь. С ней все в порядке. Она у друзей.
– У друзей? Но госпожа Анника беременна.
– Нет, Нимфея у Винслоу.
– У Винслоу?
Значит это все-таки произошло. Нимфея в доме у Эдда и Ребекки Винслоу. Елена задумалась, и совсем забыла о том, что Савалли все продолжал держать ее в руках.
– Вы заразились, – начал объяснять он, осторожно укладывая больную обратно в постель. – Я не мог оставить вас. Первые два дня я дежурил возле вас с Нимфеей денно и нощно. Затем с визитом пришла Ребекка, я ей все рассказал. Она и попросила забрать девочку к себе.
– И вы согласились?! Не спросив меня?
– Вы были без сознания, госпожа. Нимфея же пошла на поправку. А Ребекка и Эдди отличные люди, обожающие детей.
– Обожающие мою Нимфею! – воскликнула Елена ревниво. – Не могу поверить, что вы приняли такое важное решение без моего согласия.
Савалли виновато опустил глаза.
– Простите меня, госпожа Елена, я знаю, что Нимфея вам очень дорога. Но там ей будет лучше.
– Нет, она моя!
Савалли вздохнул.
– Отдыхайте, я принесу еще воды.
Он взял кувшин и вышел за дверь.
А Елена сидела в кровати и вспоминала тот день, когда впервые повстречалась с Ребеккой Винслоу. Это был фестиваль рыбацких лодок. Столько людей вокруг, площадь красиво украшена, даже приехал бродячий цирк. Играла музыка. Все танцевали и пели. На мануфактуре был выходной. Елена так радовалась возможности провести время с Нимфеей. Госпожа Анника устроила грандиозный ужин, позвав всех друзей, среди гостей были Винслоу. Тоже состоятельные купцы. Все у них было вдоволь, но вот детей не было. Несколько лет назад их единственный новорожденный сын умер от кори. Это горе отпечаталось во всем облике четы Винслоу, в их печальным взглядах, какими они провожали Ханбека с Дамирой и Нимфею. Особенно Нимфею. Малышка так понравилась Ребекке, что она играла с ней весь вечер. Елена видела, как в ее грустных глазах загоралась радость.
– Приходите к нам как–нибудь в гости, – приглашал Эдди, широко улыбаясь.
– Да, друзья Спируса и Анники – наши друзья, – вторила ему Ребекка. – Тем более вы мне так понравились, Елена.
– Благодарю вас, госпожа, – отвечала девушка. – Я тоже буду рада видеть вас в своем доме.
Они подружились. Винслоу были хоть и богатыми, но простыми и совершенно не заносчивыми людьми – те добродетели, которыми обладали все друзья Аталлосов. Их дом, не очень большой, но удивительно уютный и светлый, стоял посреди чудесного зеленого парка. Здесь можно было всласть набегаться и наиграться, чем Ханбек и Нимфея пользовались при каждом визите. Вдобавок Винслоу держали собак – маленьких болонок. От этих собачек Нимфея каждый раз приходила в дикий восторг. А Ханбек тут же вызвался их дрессировать и научить паре трюков. Один словом каждый раз при визитах Елены с детьми к Винслоу вокруг царила самая настоящая идиллия. Затем и Ребекка стала приходить в гости к Елене, и помогать ей с Нимфеей. Делала она это намного лучше мадам Тирли. Девушка была благодарна ей за такую помощь, но в душе ее зарождалось беспокойство. Она чувствовала, что Нимфея очень привязалась к Винслоу, постоянно просилась к ним в гости. А те всегда были рады девочке, словно родной дочери. Нет, конечно Нимфея все так же сильно любила Елену, и называла мамочкой, но в ее сердечке поселилась новая привязанность. И Елену это злило. Особенно потому, что чем больше она наблюдала за Винслоу, весело и беззаботно играющими с Нимфеей, тем для нее становилось очевиднее, что именно это и нужно девочке – полноценная семья.
От этих мыслей разболелась голова, и Елена закрыла глаза.
– Надо забирать ее, – пробормотала она, засыпая.
***
Но быстро вернуть Нимфею не получилось. Страшная слабость не давала ей это сделать. Госпожа Анника, узнав, что с ними случилось, и что мадам Тирли вместо помощи, просто сбежала, уволила ее. И выгнанная кухарка появилась на пороге дома Елены с виноватым видом и клятвой, что будет теперь неотлучно помогать.
– Прошу вас, госпожа Елена, хоть вы не гоните меня!
Елена поначалу не хотела принимать ее обратно, но это был единственный способ прекратить посещения Савалли, который разве что не поселился у нее, бесконечно смущая Елену своей чрезмерной заботой и вниманием.
Еще через пару дней пришло извещение с мануфактуры – цех не может так долго ждать выздоровления Елены, поэтому на ее место была взята другая мастерица.
Прочитав извещение, Елена смяла бумагу. Два месяца, именно столько она смогла там продержаться. А ведь в поместье Наттеньер она проработала три года, и условия там были намного хуже. Что с ней случилось? Она стала слабее? Глупее? Или все вместе? В любом случае это был удар по ее гордости. Теперь надо было снова начинать все сначала.
– Ничего, главное, чтобы Нимфея поправилась, – говорила она себе. – Я заберу ее, найду работу и все пойдет по-старому.
***
Это был чудесный день. И неважно, что всю ночь лил дождь, а небо было пасмурным. Сегодня Елена была здорова. Она быстро шла по улице, глубоко вдыхая морской воздух Фарсалы. Как же прекрасно не болеть! Как прекрасно, когда во всем теле легкость, и ты легко можешь подпрыгнуть и сорвать листок с растущей у дороги вишни. Елена улыбалась, в руках она держала пирог, который испекла накануне вместе с зашедшей к ней в гости госпожой Анникой и Ханбеком. Яблочные пироги всегда были любимыми у Нимфеи. Еще немного и покажется дом Винслоу. Cтарик сторож улыбнулся на приветствие Елены.
– Они в саду, госпожа, – объяснил он.
И вот она уже бежала по дорожке, посыпанной гравием вдоль душистых кустов азалии. Солнце, которое все никак не хотело выходить из-за туч, вдруг показало свой прекрасный лик, осветив парк, позолотив фонтаны.
В глубине сада слышались разговоры, смех и собачий лай. Елена направилась туда. Показалась зеленая поляна, залитая мягким солнечным светом. Нимфея, завернутая в одеяла, полулежала в большом плетенном кресле-качалке. Рядом с ней, присев на траву, находилась госпожа Винслоу, они смеялись над маленьким рыжим щенком, с которым тут же на траве играл господин Винслоу, лица всех троих были такими веселыми и счастливыми, что Елена невольно замерла, потрясенная открывшейся перед ней картиной. Госпожа Винслоу то и дело поправляла одеяло девочке, трогала лоб и щечки, видимо проверяя, нет ли у нее жара. Во всех ее движениях, в каждом взгляде, в том, как она ласково и осторожно расправляла завязки чепца на голове Нимфеи, было столько нежности и материнского тепла, столько трогательной заботы. Личико Нимфеи сильно осунулось и было бледным, но глазки по-прежнему были живыми и веселыми, маленький ротик улыбался.
– Дай, дай! – просила девочка, показывая на щенка.
Господин Винслоу поднес мордочку щенка совсем близко к личику Нимфеи.
– Ой, у него такой мокрый нос! – удивилась девочка.
Господин и госпожа Винслоу засмеялись.
Елена стояла в тени большого дерева. Она смотрела на Нимфею, ласково гладящую щенка на коленях, на окруживших ее мужчину и женщину, когда-то таких одиноких, убитых горем от потери ребенка, а теперь таких счастливы, и ком подкатил к ее горлу. Она прижала к груди завернутый в ткань пирог и отступила глубже в тень.
– Вы не подойдете? – вдруг раздался над ней голос. Это был Савалли.
– А стоит ли? – с горькой усмешкой спросила она.
Положив сверток с пирогом на белоснежную скамейку, она поспешила к выходу. Она хотела уйти как можно скорее, чтобы никто не видел ее слез, не догадался, как ей сейчас плохо.
До глубокого вечера она бродила одиноко по городу. Елена вспоминала эти месяцы, что прожила здесь. Как приехала сюда с Варди, как стала жить в новом доме вместе с Нимфеей. Покидая поместье Наттеньер, ей казалось, что уже улыбка не озарит ее лицо. Но это было не так. Она повстречала столько замечательных людей, которые научили ее новому и интересному, они поддерживали ее, они стали ее настоящими друзьями. Но все равно щемящее чувство одиночества и пустоты жило в ней. С каждым новым расставанием с дорогим для нее человеком это чувство становилось все глубже, все острее.
Пока Елена шла до своего дома, сумерки сгустились и стало совсем темно. Открыв скрипучую калитку, девушка посмотрела на окна первого этажа – ставни были наглухо закрыты. Значит мадам Тирли еще не вернулась. Елена вошла в дом и опустилась на стул. Устало положив голову на стол, она стала слушать, как стучали плохо прикрытые ставни на втором этаже. Было темно и пусто. Не хотелось зажигать свечу. Не хотелось ничего. Мысли, мысли, мысли. Они мучили Елену, вызывали боль, колотя изнутри, словно желая вырваться наружу. Еще больнее становилось, когда восставали образы прошлого, от которого она бежала. Бежала, как ей тогда казалось, к чему-то лучшему. И вот все, к чему Елена так стремилась, о чем мечтала, было перед ней – свобода и свой дом. И вдруг оказалось, что и в этом лишь пустота. Зачем это все, если ты сама, словно сухая трава, носимая ветром?
Послышался тихий стук в дверь. Елена не сразу встала, ей на мгновение показалось, что это был снова звук от ставней. Но тут постучали еще раз. Елена открыла дверь. Ее глаза уже привыкли к темноте, поэтому она сразу признала высокую фигуру господина Савалли.
– Добрый вечер, госпожа Елена, – поздоровался он, кланяясь, – надеюсь, я вам не помешал?
– Нет, господин Савалли, – отвечала Елена, – я даже рада, что вы пришли. В доме у господ Винслоу я повела себя невежливо и хотела бы извиниться перед вами.
Молодой врач поднял руку, словно останавливая ее.
– Не нужно, я понимаю, что вам сейчас тяжело.
Повисло молчание.
– Я и сейчас веду себя не по-дружески, – вдруг опомнилась Елена, – прошу вас, проходите.
Господин Савалли вступил в темный коридор вслед за Еленой и огляделся.
– Почему вы не зажигаете свет? Зачем сидите так – в полной темноте?
– Знаете, иногда хочется дать отдых глазам.
Она уже достала лампу и хотела ее зажечь. Но оказалось, в ней закончилось масло. Пришлось зажигать подсвечник с тремя свечам и ставить его на стол.
– Прошу присаживайтесь, господин Савалли, а я пока сделаю кофе, – захлопотала Елена. Теперь она была рада приходу гостя. Это отвлекало ее от тяжелых мыслей.
– Мне бы не хотелось обременять вас, – начал господин Савалли, смущенно, – ведь я приехал лишь потому, что беспокоился.
– Ну что вы. Вы нисколько не обременяете меня. Как может обременить приход доброго друга, который спас меня и Нимфею от тяжелой болезни.
Елена уже поставила на стол самые красивые чашки под кофе, подаренные ей госпожой Анникой. Еще через пару минут сам напиток тоже был готов. Густой горький аромат разлился по комнате, наполняя ее уютом и теплом. Из закусок Елена положила гренки и сухофрукты. Она взяла чашку предназначенную гостю и наполнила ее.
– Прошу вас, господин Савалли.
– Благодарю, – сказал тот, беря чашку и отпевая немного, – ммм, очень вкусно! Вы стали варить чудесный кофе, госпожа Елена.
– Вы мне льстите. Мой кофе весьма посредственен.
– Пускай и так, зато вы улыбнулись, – сказал он тепло.
Услышав это, Елена не удержалась и рассмеялась.
– Вы невозможны! То есть только что вы сознались в том, что говорили неправду про мой чудесный кофе. Господин Савалли, вы весьма коварны.
Он покраснел и тут же весело расхохотался.
Свет свечей падал на поднос с кофейником и чашками, на лица, сидящих друг против друга, девушки и молодого мужчины. Болезнь прошла, прошла обида и раздражение. Елена была благодарна Савалли за его заботу о ней и Нимфее. И сейчас она с удовольствием слушала его. В манере вести себя у молодого врача было много тихого очарования. Он не доминировал, не поражал, не подчинял собеседника своей воли и мнению, здесь было мало от прирожденного лидера. А было в нем много мягкости, какой-то милой неуклюжести и неуверенности в сочетании с внутренней силой.
– Я знаю, что задам вопрос, на которой вам будет тяжело ответить, – начал Савалли, ставя чашку, – но все же, почему вы сегодня не подошли к Нимфее? Она вас очень ждала.
Елена ответила не сразу.
– У вас бывало так, господин Савалли, – наконец начала она, задумчиво смотря, как тени от предметов танцуют на стене, – что вы чувствуете, что наступил момент, когда пора отпустить человека? Он вам бесконечно дорог, он вам необходим, словно воздух, но нужно расстаться? Бывало так?
Савалли с тревогой смотрел на нее.
– Нет, не было, – ответил он после недолгой паузы. – Я стараюсь ни к кому не привязываться, чтобы было не больно отпускать.
Елена усмехнулась.
– Тогда вы намного мудрее меня. Либо просто у вас не было столь горького опыта. Желаю вам никогда его не приобретать. Еще кофе?
Савалли покачал головой.
– Нет, благодарю. Мне уже пора собираться домой. Но все же вы не ответили на вопрос. Почему вы не забрали Нимфею? Ведь именно вы заменяли ей мать все это время. Она вам очень дорога. Что вам мешает?
– Что мешает? Наверное, просто я слишком сильно ее люблю,– сказала Елена с горькой улыбкой, – ведь очевидно, что Винслоу могут дать ей намного больше, чем могу дать я, одинокая девушка без образования, без прошлого и с непонятным будущем. Господин и госпожа Винслоу могут стать для нее настоящими родителями. Нимфея к ним привязалась, и я не хочу вносить смятение в ее сердечко, оно и так успело настрадаться.
Ветер за окнами усиливался, видимо надвигался шторм. И тут от сильного порыва ставни в комнате, где находились Савалли с Еленой, с треском распахнулись, ворвалось ненастье, погасив свечи. Елена кинулась закрывать ставни, но ветер был такой яростный, что ей никак не удавалось повернуть защелку.
– Я помогу! – крикнул Савалии, одной рукой он придерживал ставни, другую он положил на руку Елены, и они вместе повернули защелку.
– Ох, закрылись, – вздохнула с облегчением Елена, улыбаясь, и устало прислонясь спиной к стене рядом с окном.
– Испугались? – спросил Савалии, склоняясь над ней.
Что-то странное было в том, как он произнес эту фразу. Сквозь сумрак Елена не могла разглядеть его лицо, но она точно знала, что Савалли смотрит на нее.
И вдруг Елена совершенно четко осознала, что находится наедине с мужчиной в темной комнате. Рука Савалли сжимала руку Елены, лежащую на защелке. Он стоял так близко от нее, что она ощущала его дыхание на своем лице.
– Ничего не бойся, моя госпожа, – прошептал он, – я с тобой…
