Александр Леонидович Аввакумов
Шурави, или Моя война
Абрамов каждый день ложился и вставал с надеждой, что этот день будет последним днем его пребывания в госпитале. Всю оставшуюся неделю с ним занимался психиатр, чтобы подготовить его к гражданской жизни. Сегодня медсестра попросила его зайти к главному врачу госпиталя.
– Здравствуй, Абрамов, – поздоровался он с ним. – Я вижу, что твое пребывание в нашем госпитале подходит к концу. Ты заметно окреп, и, со слов лечащего врача, чувствуешь себя достаточно хорошо. Мы тут посоветовались и решили тебя выписать. Завтра получишь проездные билеты до Казани, суточные, выписку-справку и можешь отправляться домой.
– Спасибо, товарищ полковник, – ответил Виктор. – Я не забуду ваш госпиталь, в котором умелые руки врачей вернули меня к жизни.
– Скажи, Абрамов, между нами, ты тогда придуривался, отвечая на вопросы сотрудника Особого отдела, что ничего не помнишь?
Виктор сделал вид, что не понял, о чем его спросили. Главный врач засмеялся и похлопал его по плечу.
– Ты знаешь, Абрамов, я тогда тоже поверил в это. При наличии подобной контузии у тебя действительно могли быть признаки амнезии, о чем я и написал ему в справке. Сейчас я рад, что ошибся в диагнозе.
Он снова похлопал его по плечу и пожелал Виктору доброго пути домой. Абрамов поблагодарил его за заботу и вышел из кабинета во двор.
«Значит, завтра домой!!!», – захотелось ему закричать во все горло.
Виктор стал внимательно рассматривать двор, больничные корпуса, солдат, ковыляющих на костылях, у многих из которых отсутствовали конечности. Все это он захотел оставить в своей памяти о войне. Перекурив, он направился в корпус, где находилась сестра-хозяйка.
– Катерина Ивановна! – обратился Абрамов к ней. – Завтра меня выписывают из вашей «конюшни». Подскажите, в чем мне ехать домой?
– Как фамилия, боец? – спросила она его.
– Абрамов Виктор Николаевич, третий корпус, третья палата.
Она порылась в амбарной книге и, улыбаясь, произнесла:
– А у тебя, Абрамов, свой индивидуальный мешок с личными вещами.
– Что за мешок? – удивленно спросил он ее. – Меня сюда доставили прямо с дороги, при мне тогда ничего, кроме автомата, не было.
– Я не знаю, что у тебя было. Когда тебя сюда привезли, то рядом с тобой лежал мешок с личными вещами.
«Спасибо, друзья, – с благодарностью и теплом подумал он о Марченко и Татьяне. – Теперь я могу отправиться домой не в военной форме, а в модной гражданской одежде».
Сестра-хозяйка долго копалась на полках, разыскивая этот мешок. Наконец, достала его и протянула мне. Это был знакомый по войне обычный мешок зеленого цвета, в который бойцы складывали свои боеприпасы и провиант. На мешке шариковой ручкой чьим-то чужим почерком было выведено – Абрамов В.Н.
Виктор дернул за шнур. В мешке находились новые американские джинсы фирмы «Ли» и такая же джинсовая рубашка темно-голубого цвета. Под ними лежали черные новые полуботинки. На самом дне мешка Абрамов нашел небольшую записку:
«Извини, это все, что мог найти за полчаса. Марченко».
Виктор почувствовал, как к горлу подступил комок. Он представил себе командира, который бегал по базе и собирал у ребят эти вещи.
– Спасибо тебе, командир, – произнес он шепотом.
– Ты что там бормочешь? – спросила его сестра-хозяйка.
Он махнул рукой и, подхватив мешок, направился к выходу.
***
«Союз, как много значит это слово для них, бывших солдат, сражавшихся в Афганистане. Там, в этих проклятых Богом горах мы все втайне друг от друга мечтали вернуться сюда. Рисовали в голове картины встречи с родственниками, с друзьями. Для многих из нас мечты так и остались мечтами», – с грустью думал Абрамов, шагая по улицам Ташкента и все еще никак не веря в то, что вернулся домой, в Союз.
Виктор шел и удивленно разглядывал улыбающиеся лица людей, детей, играющих в песочницах. Казалось, что у него просто не было другой жизни, что так было всегда. Лишь иногда возникающая в спине боль напоминала ему о прошлой жизни, где были боевые друзья и бесконечная военная дорога.
Абрамов сел в поезд «Ташкент-Казань». Колеса выстукивали приятную для сердца дробь. Он лежал на верхней полке и, не отрываясь, смотрел в окно. Вместе с ним в одном купе ехали двое демобилизованных из армии военнослужащих. С их слов, оба служили в Афганистане и демобилизовались этим летом, когда пришла замена. Четвертым пассажиром оказалась молодая женщина тридцати-тридцати пяти лет. Она сидела напротив Виктора на нижней полке, и все время смотрела, как и он, в окно. Ей явно не нравился состав купе и, особенно, эти солдаты, которые успели уже где-то изрядно выпить, и каждый из них, размахивая руками и громко выражаясь, спорили, кто из них круче. Женщина со страхом слушала их и, по всей видимости, принимала весь этот пьяный бред за настоящую правду.
– Ты знаешь, Колян, однажды наша рота напоролась на засаду. Духов человек триста, если не больше. Представь себе: ночь, триста духов и мы у них, как на ладони, на дороге. Все пацаны орут от испуга, а они поливают нас из гранатометов и безоткатных орудий. Я смотрю, еще немного и поляжет вся наша рота. Я вскакиваю с места и поднимаю бойцов в атаку. Ну, мы и сошлись с ними в рукопашном бою. Я вот этой рукой лично убил с десяток духов.
Он замолчал и посмотрел на женщину, которая со страхом взирала на его покрытую рыжими волосами руку. Эффект от этого рассказа превзошел все ожидания. Женщина вжалась в угол купе, губы ее задрожали.
– Неужели вы одной рукой убили десять человек? – спросила она.
– А ты, что сомневаешься в этом? Да, вот этой рукой. Когда идет бой, человек способен на многое.
– Слушай, братишка, а где ты служил? – спросил его Абрамов.
– В Афганистане, – произнес он, рассматривая его почерневшее от загара лицо, – а, что?
– Просто спросил, Афганистан большой, – ответил Виктор. – Судя по твоим петлицам, ты – артиллерист и моджахедов ближе двадцати километров, наверное, и не видел, и поэтому не стоит здесь особо бравировать и пугать женщину.
Солдат вскочил на ноги и хотел броситься на Абрамова с кулаками. Однако, его остановил товарищ.
– Игнат, да брось ты с этими штатскими цапаться. Он же не душман, а свой, русский.
– А, что он выступает не по делу? Можно подумать, что тоже был там. Сейчас каждая тыловая тварь может назвать себя афганцем.
– Да Бог с ним. Что он в этой жизни видел. По его роже видно, что он колхозник.
Виктор промолчал. Спорить с этими пьяными ребятами ему не хотелось. Пусть они и болтуны, но все равно они были оттуда, из Афганистана. Абрамов снова стал смотреть в окно, стараясь забыть эту сцену. Через некоторое время он задремал под ритмичный стук колес.
***
Виктор проснулся от громкого солдатского мата. Он приоткрыл глаза и заметил, что у них в купе появились еще трое «дембелей». Все они были пьяны и вели себя крайне развязно. У одного на груди он заметил медаль «За боевые заслуги». Солдаты притащили с собой две бутылки водки и стали их распивать. Напуганная их появлением женщина сидела в углу купе и, как затравленный зверек, смотрела на них.
– Сто дней до приказа и бабу ни разу, – пропел один из солдат и попытался обнять женщину.
– Боец, убери руки, – произнес Абрамов. – Ты зачем обижаешь женщину?
– А ты кто такой? – спросил он Виктора. – Муж, что ли, или хахаль?
– Какое это имеет значение, кто я? Ты просто женщину не трогай и все, если хочешь доехать до дома здоровым, без инвалидности.
– Пошел ты, знаешь куда, – произнес он и громко засмеялся, – или мне это озвучить?
Его смех подхватили и остальные солдаты. Неожиданно солдат вскочил на нижнюю полку и, схватив Абрамова за ворот рубашки, стал стаскивать его вниз. Виктору ничего не оставалось, как ударить в его пьяное лицо кулаком. Солдат слегка ойкнул и отлетел к двери. На какой-то миг в купе повисла тишина. Абрамова спасло, что в этот момент открылась дверь, и в купе заглянул наряд милиции.
– Что здесь происходит? – спросил старший лейтенант милиции. – Почему у человека разбито лицо?
Сотрудник милиции взглянул на сидевшую в углу женщину с заплаканными глазами и все мгновенно понял.
– Вот что, ребята, – произнес он, обращаясь к «дембелям», – давайте, без скандала пройдемте со мной. Не заставляйте вызывать военный патруль. Если я его вызову, то кто-то из вас может задержаться по дороге домой, как минимум, еще на пятнадцать суток.
– Да ладно, старшой, все нормально, – примирительно ответил солдат, вытирая кровь из разбитого носа. – Я просто упал с верхней полки.
– Вы, видно, не поняли меня, – снова произнес старший лейтенант. – Через пять минут станция, там патруль…
Солдаты встали с сиденья и молча, направились вслед за ним.
***
– Спасибо вам, – поблагодарила Абрамова женщина. – Если бы не вы, то я не знаю, что бы делала.
– Вы только не обижайтесь на них. Они просто одичали там, в Афганистане.
– Откуда вы знаете?
– Я сам оттуда и поэтому хорошо понимаю их состояние.
– Но, вы, же не такой, как они. Вы же не пристаете к людям, да и ведете себя, как воспитанный человек.
– Мы все разные. Мы и там все были разные. Кто-то воевал, а кто-то наживался. Война, как лакмусовая бумага, обнажает все пороки общества.
Виктор замолчал и, спрыгнув с верхней полки, направился в тамбур покурить.
– А, вот и наш колхозник, – произнес один, из находившихся там, солдат.
Абрамов прошел мимо него и, встав в углу тамбура, достал сигареты.
«Итак, двое солдат и я, – подумал Виктор. – Немного смешно, вернуться в Союз и в первый же день подраться в этом грязном вагоне с такими же солдатами, как и он».
– Ты что молчишь, урод? – обратился к нему военнослужащий.
– Мужики, неужели вам в Афганистане этого не хватило, что вы готовы с кулаками бросаться на людей, обижать их? Думаю, что стоило проявлять ваш героизм там, где он был нужен, а не здесь, перед женщиной и раненым вашим товарищем.
– Ты, что-то путаешь, урод. Неужели ты хочешь сказать, что тоже из Афганистана?
– Я, из военного госпиталя, но до этого был в Афганистане.
Эта новость буквально ошеломила их. Они не верили Виктору, так как он был одет в «гражданку».
– Слышишь, братишка! А где ты служил?
– В спецподразделении КГБ, слышал про такой. Получил контузию недалеко от города Асадабад. Вы что-нибудь слышали о Кунарской операции?
Они замотали головами, так как впервые слышали об этом городе, а тем более об этой операции.
– Так вот, наша группа в горах блокировала перевал и приняла участие в уничтожении нескольких караванов с оружием и боеприпасами.
– Слушай!. А мы ведь сейчас чуть не избили настоящего героя Афганистана. Прости нас, пьяных дураков. Это событие необходимо обмыть, – сказал один из них и потер руки.
– Извините, мужики, я пить не буду.
– Это почему?
– Потому что вы и так уже изрядно выпили, пристаете к простым людям. Я не хочу, чтобы на меня показывали пальцем и шарахались. Мне и Афганистана достаточно.
– Слушай, давай, выпьем. Мы даем тебе честное слово, что все будет нормально. Мы просто выпьем и завалимся спать. Сам ты откуда?
– Я из Казани.
– А, я из Кирова. Мы с тобой почти что земляки. По карте – один лапоть.
Он направился в вагон-ресторан, а они все вернулись в купе. При виде столь большой компании женщина запаниковала.
– Женщина, не бойтесь, они вас не обидят. Я с ними переговорил, и они все поняли. В принципе, они хорошие ребята. Кстати, вы не хотите поменяться местами с одним из них?
Женщина, молча, кивнула. Они быстро перенесли ее вещи в соседнее купе, а сами разместились на ее полке. Через несколько минут в купе ввалился пятый участник этого торжества с водкой и закуской. Все выпили за то, что остались живыми в этой войне. Вскоре один из солдат, разморенный жарой и водкой, ушел в свое купе, а они продолжили общение.
***
Сердце Абрамова учащенно забилось, когда за окном поезда показались пригороды Казани. Он припал к окну и с жадностью стал рассматривать изрядно подзабытый им пейзажи: памятник русским воинам, погибшим при взятии Казани, стоящий посреди Казанки. Когда-то он, еще мальчишкой, плавал к этому памятнику. Локомотив протяжно загудел, и поезд плавно остановился напротив здания главного железнодорожного вокзала. Виктор вышел из вагона и направился к остановке девятого трамвая.
Сидя в трамвае, он, по-прежнему не отрываясь, смотрел на Казанский кремль, Казанку, Молодежный центр, на остановки, где толпились молодые ребята. Абрамов подъехал к своей остановке. От охватившего волнения в его горле моментально пересохло. Он вышел из трамвая и направился в сторону дома. Виктор специально не известил мать о своем приезде и теперь ожидал эффекта от своего неожиданного появления. Во дворе мало что изменилось за год его отсутствия: все тот же забор из потемневшего от времени штакетника, на лавочках – старушки. Виктор поздоровался с ними и прошел мимо.
Виктор увидел маму. Она, словно зная о том, что он должен приехать, стояла у дверей подъезда. Около нее – племянница. Из голубых глаз матери медленно потекли слезы – слезы счастья. Она сделала несколько не совсем уверенных шагов ему навстречу, а затем бросилась ему на плечи, целуя и шепча:
– Боже, спасибо тебе, что уберег моего сына. Вот видишь, Господь, он вернулся домой.
Виктор поднял на руки племянницу и прижал ее к себе. Он был счастлив, что живым и здоровым вернулся домой. Его обступили соседи и друзья, все тянули к нему руки, жали их, обнимали его. Он прошел в квартиру и медленно сел на стул, ему не верилось, что он дома. Собака, моментально признала в нем хозяина и, встав на задние лапы, преданно посмотрел ему в глаза.
«Узнал, узнал, бедолага», – подумал Виктор и погладил пса по голове.
Собака преданно стала лизать ему руку, а затем стала носиться из комнаты в комнату, радуясь его приезду. Мать захлопотала на кухне, разогревая обед. Запах щей окончательно доказал Виктору, что он дома.
***
Вечером у Виктора собрались друзья, всех интересовало, где он был. Он улыбался и молча, разливал водку по рюмкам.
– Слушай, Виктор, у тебя случайно не бывает заскоков, когда ты выпьешь?
– Это, в каком смысле? – спросил удивленно Абрамов.
– Ну, мы тут слышали от ребят, что многие, кто прошел Афганистан, не могут нормально пить, их все время тянет подраться или еще что-то из этой оперы.
– Чепуха все это. Если сильно перебрать, то любой из вас начнет куролесить. Ребята, давайте закроем эту тему. Если кто из вас еще раз спросит меня об этом, то меня точно заклинит, и я тогда буду говорить с этим человеком по-своему.
В этот вечер они долго сидели за столом, много пили. Разошлись около двенадцати ночи. Абрамов проводил ребят по домам и пошел к себе. У подъезда дома он неожиданно столкнулся с Ольгой. Похоже, она, узнав о его возвращении, специально караулила Виктора, чтобы поговорить с ним.
– Привет! – поздоровалась она, как будто между ними ничего не произошло. – Вот, узнала, что ты вернулся, и решила встретиться с тобой, посмотреть, каким ты стал. Через неделю мы с мужем уезжаем из Казани в Москву, и я думаю, что мы с тобой, Абрамов, больше не увидимся.
– Посмотрела? – поинтересовался Виктор у нее. – Ну и как?
– Да, посмотрела. Я вижу, что ты чем-то на меня обижен. Можно подумать, это я перед нашей свадьбой все бросила и уехала к черту на кулички.
– Почему ты решила, что я на тебя обиделся? Ты, Ольга, ошибаешься. Просто эта разлука проверила наши с тобой отношения.
– Я не думаю, что если бы я тебя ждала, у нас с тобой что-то получилось. Мы – разные, Виктор, как лед и солнце. Ты довольствуешься малым, а мне нужно все и сразу. Я не хочу жить от случая к случаю, ждать тебя у окна и гадать, придешь ты домой или нет. Я не хочу в свои годы стать молодой вдовой.
– Извини, но и старой вдовой ты тоже, думаю, не хочешь быть. Ты относишься к той категории людей, которая всегда найдет человека, на чье плечо можно положить голову. Я никогда не поверю, что ты вышла замуж за этого рыжего по любви. Это чувство тебе незнакомо. Я тогда верил тебе, мне казалось, что ты меня любила, но я, похоже, ошибался. Только там, находясь в сотнях километров от дома, я узнал, что такое настоящая любовь. Увидел, как умеют люди любить, как могут приносить себя в жертву обстоятельствам.
– Ты, наверное, прав, Виктор. Да, я не жена «декабриста» и никогда не поеду туда, где мне будет плохо и неуютно. Но, тем не менее, я тебя любила и очень жалела, что ты не послушал меня и так опрометчиво поступил тогда.
– Я что-то тебя не понимаю, Ольга. Ты же знала, что это была не моя личная прихоть. Да, что мы все о прошлом и о прошлом, его уже не вернешь. Ты теперь замужняя женщина, у тебя своя семья, заботы. Ты переезжаешь в Москву. Там, в столице, другая жизнь, другие скорости, другие параметры. Я думаю, что этот брак, наверняка, не последний. Найдешь в Москве более достойную кандидатуру и бросишь этого дурачка, который верит, что ты его любишь.
Ольга засмеялась и посмотрела на него.
– Ты, как пророк, все знаешь наперед, кто кого бросит, и кто кого любит.
– Жизнь научила разбираться в людях. Нам кажется, что мы закрыты и недосягаемы для других людей, но это не так. У человека все снаружи: и мысли, и поступки.
– Понятно, – произнесла Ольга. – Вот и поговорили. Думала, что увижу тебя и сумею как-то оправдаться перед тобой, но видишь, не получилось. Все-то ты знаешь, все ты понимаешь, единственное, чего не хочешь – это понять и простить меня. В принципе, мне все равно, что ты думаешь обо мне. Просто хотелось расстаться как-то по-другому, без обиды и личных претензий, но видишь, не получается. Ладно, я пошла, муж ждет, волнуется, наверное.
– Счастливо, привет мужу, – произнес Виктор.
***
Всю ночь Абрамов не спал. Он ворочался на кровати, вставал, выходил на балкон, курил, но все равно, заснуть не мог. Мать тоже, похоже, не спала и, вытирая слезы, следила за ним. Утром Виктор поехал в Комитет государственной безопасности. Позвонив по внутреннему телефону, он присел на стул и стал ждать, когда к нему выйдет сотрудник отдела кадров. Ждать пришлось минут тридцать, если не больше. Наконец, в дверях показалось знакомое лицо.
– А, это ты, Абрамов? Здравствуй, здравствуй. Давай, не стесняйся, проходи.
Абрамов, молча, проследовал за ним. Они прошли по длинному узкому коридору и вошли в комнату для переговоров.
– Давай, присаживайся, рассказывай, как ты там сражался, как выполнял свой интернациональный долг.
Виктор, молча, сел на предложенный ему стул и посмотрел на лощеное лицо кадровика. Он ему чем-то напомнил майора Власова, такого же ухоженного и сытого.
– Ну, что ты молчишь? Ты знаешь, я наводил о тебе справки. Говорят, что ты трижды представлялся к государственным наградам, однако по каким-то причинам ни одну не получил. Давай же, не молчи, рассказывай, как там?
– Вы знаете, товарищ майор, я свой долг Родине отдал. Единственное, что меня сейчас так напрягает, это вопрос, почему мы все по-разному отдаем этот долг? Я его отдавал в горах Афганистана, а вы его отдаете здесь, в тихом кабинете на улице Дзержинского, в прохладе кондиционера.
Улыбка, еще минуту назад не сходившая с лица кадровика, мгновенно исчезла.
– Ты, Абрамов, наверное, забыл, где находишься и с кем разговариваешь? Я старше тебя не только по званию, но и по возрасту.
– Это ничего не меняет, товарищ майор. Там, в нашем отряде, ребята умирали и в двадцать лет. Где же справедливость?
В кабинете повисла гробовая тишина. Начальник отдела кадров рылся в бумагах на столе, делая вид, что он не слышал его вопроса. Виктор тоже замолчал и стал внимательно следить за его руками. Абрамов сидел и молчал: спорить со старшим по званию бесполезно, одна трата нервной энергии. Начальник отдела кадров протянул Виктору машинописный лист бумаги и ручку.
– Вот, прочитай и подпишись внизу. Не забудь поставить дату. Именно с этой даты и пойдет срок этой подписки. Ты, наверное, понимаешь, что это значит? Подскажу. Подразделение, в котором ты проходил службу секретно. Следовательно, разглашение этих сведений, моментально приведет тебя к уголовному делу, и будешь привлечен к ответственности за разглашение государственной тайны. Ты парень умный и сам понимаешь…..
Майор захихикал. Ему явно понравилась реплика об уголовной ответственности. Абрамов взял в руки лист и начал читать. Это была подписка о неразглашении государственной тайны сроком на двадцать пять лет. Виктор, прочитал ее и расписался в указанном месте, поставив дату.
Кадровик осторожно взял ее и положил в свою тонкую папочку.
– Так вот, Абрамов, хорошо запомни и усвой на всю оставшуюся жизнь. Ты, никогда не был в Афганистане и никогда там не воевал в составе специального подразделения КГБ СССР «Зенит». Ты был лишь на воинских сборах в Термезе и не более. Почему задержался, да потому, что практически все войска округа были направлены в Афганистан, вот тебе и пришлось так долго ждать смену. По-моему, вполне нормальная жизненная ситуация. Как ты считаешь?
– Скажите, товарищ майор, а свое здоровье я тоже потерял в Термезе, попивая чай в чайхане?
– Какое здоровье, Абрамов? Ты посмотри на себя в зеркало. Кто скажет, что ты получил контузию? Вот в этой папочке все документы из госпиталя, в котором ты был. Их нет ни для тебя, ни для кого другого. Усвоил?
– Между прочим, товарищ майор, мне в Ташкенте, в госпитале, поставили довольно неприятные диагнозы: посттравматический синдром, контузия, поврежденный позвоночник. Что мне делать, если меня завтра, как вы говорите, здорового парня, скрутит болезнь?
– Не переживай, Абрамов, все будет нормально. Я наводил справки в отношении твоего здоровья. Мне твой лечащий врач сообщил, что ты физически крепок, и все, что ты только что назвал, может проявиться лишь лет через двадцать, не раньше, то есть тогда, когда закончится срок твоей подсписки. Вот, получи свой военный билет офицера запаса. Кстати, хочу тебя поздравить, тебе присвоено очередное воинское звание старшего лейтенанта запаса. Так что все у нас с тобой, Абрамов, «чики-чики».
– Скажите, а как быть с памятью? С друзьями? Их же не заставишь писать расписки, чтобы все это забыть? А если государство через какое-то время распорядится о назначении каких-либо льгот участникам этих событий, как тогда, товарищ майор?
– Какие льготы, Абрамов? Разве тебе не понятно, что тебя в Афгане не было! Ты понял, не было! Ты был, лишь на воинских сборах, в Таджикистане и не более. Скажи сам, что я могу написать в твоем военном билете номер твоего подразделения, которого уже нет? А, на нет и суда нет!
– Вы знаете, товарищ майор, мне сейчас стыдно за наше государство, которое вот так пытается обмануть своего защитника. А как быть с теми моими друзьями, которые погибли там? Может, и их у меня не было?
– Это не твои проблемы, Абрамов. Ты меньше думай об этом и меньше задавай вопросов. Все, что нужно, я для тебя сделал. Ко мне не должно быть никаких претензий и обид. В конечном итоге не я тебя туда направлял и не я там тебя покалечил. Так что бывай, Абрамов. Помни, что бывает за разглашение военной тайны, я бы не хотел, чтобы ты забыл об этом.
Виктор встал со стула и медленно направился к выходу. Его нагнал кадровик и, улыбаясь во все лицо, похлопал по плечу.
– Теперь, наверное, Абрамов, ты по-другому смотришь на жизнь?
– Вы правы, товарищ майор, все также сквозь прорезь прицела. Вы знаете, я бы очень хотел, чтобы вы на эту жизнь тоже посмотрели моими глазами. А для этого вам нужно побывать в Афганистане, понюхать, как пахнет кровь и разлагающиеся трупы.
– Вот ты опять за свое. Я тебя туда лично не посылал и все претензии не ко мне, а к ним, – произнес он и пальцем указал на потолок.
Абрамов вышел из подъезда КГБ, закурил и медленно направился в сторону остановки.
***
Утром, надев черный костюм, белую рубашку и галстук, Абрамов поехал на вертолетный завод. Перекурив около здания заводоуправления, он направился в отдел кадров. Начальник отдела кадров, мужчина лет пятидесяти, небольшого роста с рыжими редкими волосами, указал ему на стул и, наморщив лоб, словно соображая, как это лучше преподнести, тихо произнес:
– Извини, Абрамов, ничем помочь тебе не могу. Твое прежнее место работы, уже занято. Пойми сам, мы же не могли ждать тебя так долго. Жизнь идет и с тобой, и без тебя. Скажи, это правда, что ты контуженный?
– Интересно, кто вам об этом сказал? Наверняка, КГБ!
– Ты угадал, Абрамов. Мне стало об этом известно оттого, кто тебя оформлял в эту длительную командировку. Вот я сейчас и думаю, куда тебя такого пристроить. Наверняка, нужна работа полегче прежней?
Виктор сидел на стуле, отлично все понимая.
«Кому нужен афганец, притом контуженный», – думал он.
– Извините, Геннадий Иванович, этот человек ввел вас в заблуждение. Никакой контузии у меня никогда не было. Я вполне здоровый молодой парень. Мне всего двадцать семь лет.
Абрамов говорил это, а внутри его все начало мелко трястись, словно перед боем.
«Все правильно, мне двадцать семь, а я для них уже не человек», – подумал он.
Он встал со стула и молча, вышел на улицу, его душило негодование.
«Почему все так? Почему такая ужасная несправедливость?» – размышлял он.
Достав из пачки сигарету, он закурил. Солнце поднялось высоко, на улице было градусов тридцать, а он, словно «попрошайка», стоял у дверей завода.
«Ну что, Абрамов, – спросил он сам себя, – навоевался? Неужели ты там, в Афганистане лазил по горам, чтобы с тобой обращались здесь, как с бродячей собакой?»
Виктор взглянул на желтый диск солнца.
«Давай, привыкай к новой жизни, это ты там лихо косил моджахедов из пулемета, а здесь тебя так же лихо косят эти чиновники. Там можно было укрыться от огня, а здесь – нет, бьют со всех сторон, стараясь не только принизить твое достоинство, но и как можно больнее пихнуть его ногами», – думал Абрамов.
Он бросил сигарету и вновь поднялся на второй этаж. Успокоившись, зашел в отдел кадров.
– Извините, Геннадий Иванович, это снова я. Подскажите, как мне быть?
– Вот что, Абрамов, – ответил начальник кадров. – Забудьте, где вы были и что там делали. Никаких льгот я вам, конечно, не дам, это – раз. Во-вторых, если у вас и сохранилась выписка из госпиталя, забудьте про нее тоже. Больные и контуженные в нашей мирной жизни никому не нужны. Вы никогда не найдете себе хорошей работы, если будете козырять этой справкой, а наоборот возникнут большие сложности с государственным учреждением. У вас военный билет на руках, там есть запись. Откройте и посмотрите сами. Вот видите, там ничего нет. Следовательно, ваша справка – чепуха и не более. Уберите ваш билет и больше никому и никогда его не показывайте. Пока вы там курили, я переговорил с начальником второго отдела. Что за отдел, ты наверняка знаешь. Так он полностью поддержал меня в этом вопросе. Нет у тебя документа и поэтому качать здесь свои права не нужно!
– Почему?
– А потому, что слово контузия сродни слову ненормальный, поняли меня или нет? Давайте, ваши документы.
Абрамов протянул ему свои документы. Рука Виктора мелко дрожала, словно он что-то украл. Кадровик взял его военный билет и молча, покачал седой головой.
– В странное время мы живем, – прошептал он еле слышно, – контузия есть, а отметки в военном билете нет.
Он поднял на Виктора глаза и произнес:
– Ну что, Абрамов, договорились? Работаете на общих основаниях, как все нормальные люди. Если не согласны, забирайте документы, получайте штамп в трудовую книжку об увольнении и ищите работу в другом месте.
Немного подумав, Виктор сказал:
– Хорошо, я согласен.
Он снова почувствовал мелкую дрожь внутри себя. Этот посттравматический синдром, или как его назовут потом «афганский», начал точить Абрамова изнутри. Обостренное чувство справедливости рвалось наружу.
–Значит, договорились, – снова спросил он Виктора и внимательно посмотрел на него.
Абрамов, молча, кивнул головой. Спорить не стоило, начальник отдела кадров был прав во всем. Зачем утверждать и говорить о том, что не можешь доказать документально.
– Выходишь на работу в понедельник. Начнешь с должности старшего мастера в цеху.
Абрамов встал, поблагодарил его за заботу и вышел из кабинета.
***
Завод встретил Абрамова привычным шумом работающих станков, треском пневматических молотков, клепавших фюзеляжи вертолетов, и обилием знакомых лиц. За год его отсутствия в цехе изменилось многое. Его место, заместителя начальника цеха, занял студент-заочник, сын начальника производства завода. Виктор зашел в знакомый кабинет и остановился у дверей кабинета начальника цеха. За дверью гремел ее голос, она отчитывала кого-то из рабочих. Дождавшись, когда там наступила тишина, Виктор постучался и, услышав приглашение, вошел. Увидев Абрамова, начальник цеха поднялась из-за стола и, улыбаясь, направилась ему навстречу.
– Здравствуй, Виктор Николаевич, – произнесла она. – Рада видеть тебя снова в нашем цехе.
Виктор поздоровался и протянул ей документы из отдела кадров. Нина Константиновна, молча, взяла их и стала читать. По ее лицу скользнула еле заметная недовольная гримаса. Прочитав документы, она отложила их в сторону и взглянула на Абрамова.
– Ты знаешь, Виктор, не буду от тебя скрывать, но я уже наметила человека на эту вакантную должность. Как-то нехорошо получается: я его сорвала с места, а оно будет занято тобой.
Если бы он в прошлом не знал так хорошо своего начальника, то, наверное, обязательно поверил бы ей, она умела хорошо «играть». Но, она напрасно изображала на своем лице невинность. Он знал, что все это неправда, место было вакантно более трех месяцев. Сделав удивленное лицо, Абрамов переспросил ее:
– Извините, Нина Константиновна, может быть, в отделе кадров что-то напутали, и меня направили не по адресу?
– Все может быть, – как-то рассеяно произнесла она. – Надо будет разобраться с этим.
Прошел почти год, но Виктор четко помнил его последнюю с ней стычку. Начальник цеха всегда больше ценила людей не за их профессионализм, а за личную преданность ей. Она окружила себя людьми, которые, по первому ее требованию, готовы были на то, чтобы нарушить утвержденный технологический процесс. Именно из-за этого и произошла у него эта стычка. Ей позвонил начальник производства и потребовал, как можно быстрее выдать детали для сборки вертолетов, которые вот уже несколько часов простаивали в сборочном цеху. Нина Константиновна вызвала Виктора в кабинет и потребовала, чтобы он передал эти детали незамедлительно.
– Я не могу этого сделать, Нина Константиновна. Вы же хорошо знаете, что есть технологический процесс, и я не могу его ускорить, а тем более не выполнить.
– А премию ты хочешь получить в этом месяце или нет?
– Если моя премия зависит от этих деталей, тогда она мне не нужна.
– Но, ты же, не один в цехе! Ты людей спросил, нужна им премия или нет? Чего молчишь? Иди и спроси….
