Александр Леонидович Аввакумов
Шурави, или Моя война
Пока работала авиация, Абрамов успел набить пулеметные ленты патронами. В какой-то момент он отвлекся от боя и в его небольшой и не столь глубокий окоп буквально влетел огромный афганец, весом килограммов сто тридцать. Завязалась борьба. Каждый из них пытался ухватить друг друга за горло. В какой-то момент Абрамов почувствовал, что ему с каждой секундой становилось все труднее сбрасывать с себя этого афганца. Наконец Виктор уперся ему в грудь коленом и сбросил его с себя. Прошла секундная пауза и афганец, снова бросился на него. Этой паузы было вполне достаточно, чтобы Абрамов вытащил из ножен свой персидский кинжал. Мятежник захрипел, когда кинжал пробил ему бок. Из его рта на лицо Виктора потекла черная пахучая кровь, которая на какой-то миг полностью лишила его зрения. Столкнув с себя тело, Абрамов обтер лицо его головным убором. Бегущие в их сторону афганцы были метрах в тридцати от него, когда у них под ногами стали рваться его гранаты. Все снова покрылось серой пылью.
«Где пулемет!» – подумал он и стал искать его в этом небольшом окопе.
Пулемет оказался под телом убитого им афганца. Он схватил пулемет и передернул затвор. Он не сразу поверил, но афганцы неожиданно для него побежали в противоположную сторону, бросая оружие. Абрамова снова начало трясти, теперь уже от радости, что он остался жив в этой мясорубке.
«Что это? – спросил я себя. – Судьба или очередное везение?»
Ответа у него не было. Виктор быстро протер глаза и, взяв в руки пулемет, пошел в сторону командира. Марченко тоже был счастлив, увидев живым Абрамова. Они крепко обнялись, не скрывая скупых мужских слез.
***
Весна шагала по Афганистану, цвели абрикосы, яблони, груши, окрашивая здешнюю местность в нежный белоснежный цвет. Прошли еще две недели после последнего выхода на «дорогу». Бойцы отряда отсыпались, приводили себя в порядок и просто радовались жизни. В последнем бою за перевал тяжело ранили Петровского. Осколок пробил ему грудь и застрял у позвоночника. Несмотря на некоторые странности, Петровский был хорошим человеком, надежным товарищем и бойцом. Вместе с ним базу покинула и Татьяна, ее забрали в полковой госпиталь. Вместо нее прислали худенького веснушчатого паренька, который с явной опаской смотрел на спецназовцев. Виктор, с одной стороны, был рад переводу Татьяны, так как болезненно переживал их внезапный разрыв. Госпиталь, в котором она сейчас теперь служила, был в пятидесяти километрах от базы отряда. Эти пятьдесят километров в Афганистане нужно было умножить на коэффициент смертности. На любом повороте дороги бойца могла поджидать засада моджахедов, мина или плен.
Абрамову не раз приходилось видеть, что они творили с нашими пленными солдатами, и поэтому всегда держал в нагрудном кармане куртки один патрон. Это был его единственный шанс умереть быстро и без мук. Об этом знали все наши бойцы отряда, и каждый носил в кармане свой заветный патрон.
Нашу группу вновь пополнили офицерами, прибывшими из Союза. Все они были кадровыми военными и при первом знакомстве с нескрываемым интересом наблюдали за нашими взаимоотношениями в отряде. Многим из них не нравилось, что у нас практически не соблюдалась субординация, при общении между собой мы называли друг друга по именам, а не по званиям и должностям.
Не всем нравилось и то, что мы обходились без звезд на погонах, а ведь многие из них заканчивали военные училища, чтобы с гордостью носить врученные им звездочки на золотых погонах. Не нравилось им и то, что заместитель начальника отряда не был кадровым офицером. Замечая их насмешливые взгляды, Абрамов улыбался про себя, представляя, как эти кадровые офицеры будут выглядеть в первой же боевой стычке с моджахедами.
«Говорят, что время лечит, наверное, это – правда», – Виктор начал потихоньку забывать Татьяну.
Ее лицо стало расплываться в памяти, он все реже и реже думал о ней по ночам. Но однажды она снова появилась у них в отряде.
Татьяна ловко выскочила из проходящей мимо базы машины и оказалась во дворе. Абрамов с Марченко срисовали ее почти одновременно, и оба, как мальчишки, ринулись в ее сторону. Он с одного конца двора, Виктор – с другого. Они остановились метрах в трех от нее, не решаясь подойти ближе. Мужчины стояли и смотрели на нее, не зная, как поступить дальше. Со стороны, наверное, все это выглядело смешно и глупо, но они не думали об этом. Татьяна почувствовала их замешательство и поспешила им на выручку.
– Ребята, не угостите даму чаем? – спросила она и улыбнулась.
Она взяла их под руки и повела в сторону столовой. Ее слова сняли с них некоторую скованность, и они, радуясь словно дети, пошли рядом ней. Заметив их, старшина быстро накрыл стол. Они пили черный душистый чай с вареной сгущенкой, которую он так хорошо научился готовить. Мужчины смотрели на нее и разговаривали, не касаясь их взаимоотношений с женщиной. Наконец Татьяна встала из-за стола и стала с ними прощаться. Марченко, словно предвидя его разговор с женщиной, вышел из столовой, оставив их наедине. Татьяна нежно взяла ладонь Виктора в свою руку и внимательно посмотрела на него, будто стараясь запомнить его внешность на всю оставшуюся жизнь.
– Витя! Я приехала сюда, чтобы попросить у тебя прощения. Не буду лукавить, я по-прежнему очень люблю тебя и буду любить всю оставшуюся жизнь. Я никогда тебя не забуду.
Абрамов удивленно поднял на нее глаза. Ее слова невольно заставили его насторожиться.
«Что происходит? Почему Татьяна просит у него прощения и говорит о том, что никогда не забудет его? Почему это все в прошедшем времени?» – подумал Виктор.
Словно прочитав его мысли, она сделала паузу, из ее глаз выкатилась слеза, которая , словно бриллиант сверкнула в солнечных лучах. Она стыдливо смахнула ее носовым платком и продолжила:
– Я знаю, что ты скоро уедешь, и у тебя начнется другая жизнь, без этой страшной войны. Я, как военнослужащая, не могу последовать за тобой и не могу быть рядом в твоей новой жизни. Марченко на днях по телефону сделал мне предложение, и я согласилась выйти за него замуж.
– Но, ты же, его не любишь? – чуть ли, не закричал Виктор, вскочив из-за стола. – Это же несправедливо, любить одного, а выходить замуж за другого.
Она схватила его за руку и снова усадила за стол.
– Может, ты и прав, Витя, я действительно не люблю Ивана, но мне его жалко, он такой одинокий, и я чувствую, что он очень нуждается в моей помощи.
Абрамов сидел за столом и, не отрываясь, смотрел на Татьяну. В его голове все ходило ходуном, и поэтому, он не всегда улавливал смысл ее слов.
– Таня, зачем ты это делаешь? Зачем ты мне все это говоришь?
– Витя, ты еще молод и вся жизнь у тебя только начинается. Зачем я тебе, полевая жена? Ты знаешь, я много думала все это время и поняла, что ты похож на птицу в небе, а Иван, пусть и синица, но она у меня в руке. Я чувствую, что нужна ему, нужна как женщина, как жена. К тебе, кроме любви, у меня ничего нет. Я не чувствую в тебе опору. Прости меня.
– Таня, это несправедливо по отношению ко мне. Ведь я тебя люблю не меньше, а может быть, и больше, чем он.
– Ты еще мальчик, пусть и взрослый, но мальчик. Ты во мне нашел маму. В Союзе у тебя есть родная мама и там я тебе буду не нужна. Там много красивых и умных девушек и ты обязательно найдешь себе ту, которую действительно полюбишь всем сердцем. Ты – хороший человек, но Иван надежнее. Я не хочу второй раз ошибиться и поэтому прошу простить меня за то, что вселила в тебя чувство любви ко мне. Это было моей ошибкой. Прости меня еще раз. Мне пора.
Она встала и направилась к двери, где ее ожидал Марченко. Боль и обида душили Абрамова. Ему было так больно, что он не мог встать из-за стола.
Виктор взглядом проводил ее удаляющуюся фигуру, хорошо понимая, что он видит ее в последний раз.
– Прощай, Татьяна, – прошептал он.
Заметив пробегавшего старшину, Абрамов остановил его и попросил, чтобы он налил ему сто пятьдесят граммов спирта. Через две минуты перед ним стояла кружка со спиртом, котелок воды и кусок хлеба с салом. Виктор выпил спирт залпом, не почувствовав абсолютно ничего, ни горечи, ни жжения. Сделал глубокий выдох и поставил пустую кружку на стол. Отломив кусочек хлеба, он положил его в рот.
В тот миг жизнь для Абрамова потеряла всякий смысл. Он, как никогда, остро почувствовал свое одиночество. Виктор окинул взглядом стены столовой, и все мгновенно опротивело настолько, что он невольно закрыл глаза. Просидев в таком состоянии минут десять, он направился во двор.
Выкурив на улице сигарету, Виктор ушел в свою комнату, где, не раздеваясь и не расправляя койку, рухнул на нее. Этот день был явно не его. Теперь Абрамову оставалось одно – ждать «дембель», чтобы навсегда уехать отсюда и все это окончательно забыть.
***
Всю ночь Виктор не спал. Утром он и Марченко отправились в штаб к руководству. Марченко скрылся за дверью штаба, а Абрамов присел недалеко от двери, достал сигареты из кармана куртки и закурил.
– Здравствуй, Абрамов! – услышал он знакомый голос.
Виктор повернул голову и увидел майора Власова. Он бросил сигарету и приподнялся с камня.
– Рад тебя видеть, – произнес майор и по-отечески похлопал его по плечу. – Не устаю тебе удивляться. В каких передрягах ты только не побывал, а живой и невредимый. Твой командир замучил руководство КГБ в Москве, доказывая всем, что ты – герой.
Абрамов, молча, смотрел на лощеное лицо Власова, на его блестящие сапоги, на Орден Красной Звезды, сияющий малиновой эмалью на правой стороне его шерстяной гимнастерки, и с каждой минутой в его душе вскипала неподвластная ранее ему ненависть.
– Вы, товарищ майор, сомневаетесь в этом? – спросил Виктор, еле сдерживая себя. – Может быть, вы находились рядом со мной на позиции в горах, когда наши самолеты бомбили нас в Кунарском ущелье, и это не моего товарища Петровского ранило осколком нашей бомбы, а вас?
У Власова глаза полезли на лоб от дерзости этого человека. Он стал судорожно глотать воздух, не в силах произнести в ответ ни слова. Но это продолжалось недолго. Оправившись от шока, он схватил Виктора за ворот куртки и всей массой своего тела прижал к стене.
– Ты знаешь, с кем разговариваешь, щенок? – закричал он, брызгая слюной. – Да, я тебя в дорожную пыль сотру. Понял?!
Этот крик привлек внимание военнослужащих, стоявших недалеко от них. Они с интересом стали наблюдать эту стычку.
– Извини, майор, но у тебя ничего не получится, – ответил Абрамов. – Я не из тех, за кого вам вручают боевые награды.
Сначала Власов покраснел, затем побелел. Он резко отвернулся от Виктора и чуть не споткнулся о лежащий на дороге камень. Его кожаная коричневая папка вылетела из рук и упала в дорожную пыль, что вызвало оживление среди стоявших недалеко от них солдат. Они громко засмеялись, наблюдая, как майор в «зеркальных» сапогах лезет за ней. Через секунду его сапоги приобрели привычный для Афганистана цвет: они стали бархатисто-серыми. Серой стала и его новая шерстяная гимнастерка, испачканная пыльной папкой, которую он сунул себе под мышку. Власов злобно посмотрел на Абрамова и чуть ли не бегом скрылся за дверью штаба.
Из двери показался Марченко и направился к нему.
– Абрамов, что произошло? В дверях я столкнулся с твоим земляком, так он вместо приветствия обложил меня матом.
– Да ничего не произошло, командир. Просто он споткнулся и чуть не упал в солдатскую мягкую пыль, вот и психанул, наверное.
– Смотри, Абрамов, допрыгаешься ты с этим майором. Он и так тебе кислород перекрыл в отношении наград, сейчас, наверняка, что-то новое придумает.
– Да, Бог, с ним, с этим майором, – произнес Виктор, – Бог ему – судья. Что нового, командир?
– Здесь за городом, в десяти километрах от нашей базы, стоит строительный батальон. Они тянут дорогу. Так вот, вчера на базу не вернулись девятнадцать машин, возивших гравий из соседнего карьера. Командование просит нас разыскать их и, конечно, солдат, если те еще живы.
– Понятно, – ответил Абрамов. – Тогда поехали поднимать бойцов.
Они быстро добрались до базы. Марченко вылез из кабины машины и во все горло закричал:
– Тревога, в ружье!
Виктор вместе с бойцами побежал в казарму. Руки автоматически схватили автомат и «лифчик» с патронами. Он выскочил во двор, прежде чем Марченко начал крыть всех их матом.
– Мужики, пропала автоколонна строительного батальона. Стройбат отправился за щебнем на девятнадцати КАМАЗах. Получен приказ организовать розыск колонны и, по возможности, оказать им помощь. Идем на четырех БТРах. Задача ясна?
Все молчали, значит, поставленная командиром задача была всем понятна.
– Я иду на первой машине, Абрамов – замыкающий.
Они быстро вскочили на броню, погрузили ящики с боеприпасами и вышли за ворота базы. Местные жители стали шарахаться в разные стороны и наблюдать за нами из подворотен своих домов. Поднимая клубы серой пыли, машины набрали скорость и вскоре покинули город.
***
Виктор сидел на броне, крепко вцепившись в поручень. БТР трясло на рытвинах и ухабах, и ему то и дело приходилось хвататься за скобу. Абрамов внимательно разглядывал лица новеньких бойцов. Они заметно отличались от старослужащих бойцов. Лица у них светились, и сейчас, им казалось, что война где-то далеко, что рейд отряда – это просто увеселительная прогулка. Глядя на них, Виктор невольно вспомнил Павлова, Лаврова и Петровского.
Один из бойцов, в новом, еще не запыленном комбинезоне, плотно прижался плечом к нему. Похоже, парень очень переживал свой первый выход на «дорогу». Его тело била мелкая дрожь, словно девицу при первом поцелуе. Он стыдился своего состояния и смотрел на него, словно ища у Виктора поддержки.
– Ничего, Герасимов, это все пройдет. И со мной так было. Так что не стесняйся, ты же живой человек, и это естественная реакция твоего организма, чтобы как-то успокоить его, – произнес Абрамов.
Похоже, что его слова немного успокоили Герасимова. Временно забыв о страхе, он начал всматриваться в дорогу.
«Пришло время доказать молодым, кто есть кто. Трудно самоутвердиться в этой боевой жизни. У вас, мужики, сегодня вступительный экзамен в боевую жизнь. Сдашь – уцелеешь, нет – уедешь домой в «черном тюльпане»», – размышлял Виктор, продолжая рассматривать напряженные лица новеньких бойцов.
Вскоре они увидели дорогу, ведущую в карьер, где машины стройбата должны были грузиться щебнем. Карьер был пуст, лишь ветер гнал в их сторону серую пыль.
«Похоже, их здесь и не было – подумал Абрамов. – Значит, машины перехватили раньше, до карьера. Тогда где они?»
Колонна развернулись, и направилась в обратную сторону. По дороге они нагнали двух стариков-афганцев. С ними долго о чем-то говорили Орлов и Марченко. Замполит подбежал к Виктору и, протянув руку, забрался на броню. Расталкивая своими могучими плечами бойцов, уселся рядом с ним.
– Что они сказали? – спросил Абрамов у него.
– Смешно. У одного брат – моджахед, а у другого, служит в царандое (в милиции), а сами друзья. Вот и разбери: кто из них враг, а кто друг.
Машины тронулись.
– Командир, куда двигаемся? – закричал Виктор по рации.
– «Бородатые» сказали, что в двух километрах отсюда видели сожженные машины. Похоже, это то, что мы ищем.
– Так это в другой стороне.
– Ну и что? Нужно проверить, – услышал Виктор в ответ.
– Проверить, так проверить.
БТРы медленно поднялись в гору и тут все увидели скелеты сожженных грузовиков. Как это произошло, никто не знал. Машины встали и ощетинились пулеметами.
– Абрамов! Посмотри, может кто-то остался в живых.
По команде Виктора бойцы спешились, и стали медленно обходить «кладбище» автомобильной техники. Странно, но, ни трупов, ни живых строителей обнаружить не удалось. Недалеко от этого места, среди гор виднелся небольшой кишлак, окруженный зеленью. Виктор приложил к глазам бинокль и начал его рассматривать. Виноградников было совсем мало, но много было больших ореховых деревьев и шелковицы. Он хорошо видел в бинокль: дома, скот. Людей, похоже, в кишлаке не было.
«Неужели все ушли?» – подумал Абрамов, продолжая рассматривать кишлак.
Неожиданно между домами мелькнула фигура человека в черной одежде, вот и еще одна. Страшная догадка осенила Виктора: это были «Черные Аисты».
– Командир, в кишлаке, похоже, «Аисты»! – закричал он по рации.
– Погоди, Абрамов, сейчас мы посмотрим, насколько они черные, – ответил Марченко.
Теперь уже никто из спецназовцев не сомневался в том, что это «Аисты» перехватили колонну стройбата. Бойцы быстро спешились.
– «Замок»! Что это? – обратился к Виктору Герасимов и рукой указал на густые кусты терновника.
В кустах, высоко на колах были насажены отрезанные головы наших солдат-строителей.
«Как на параде, – подумал Абрамов. – Вот только марша не хватает
Похоже, это была акция устрашения со стороны «Черных Аистов». Марченко связался со штабом строительного батальона и доложил координаты обнаруженных машин и тел погибших солдат.
– Седьмой! Я первый, как слышишь? – прозвучали слова в радиостанции.
– Слушаю, первый!
Последовал приказ провести устрашающую показательную акцию силами нашей группы в отношении жителей кишлака. Машины, быстро рассредоточились на местности и двинулись в сторону кишлака. Вслед за машинами двинулись и бойцы отряда. Сердце Абрамова вновь защемило непонятное ему предчувствие.
«Кто в этот раз будет молиться за меня? – подумал он. – Наверняка, только мать».
Рокот моторов разорвали пулеметные очереди. Перед одной из бронированных машин вырос фонтан из земли и камней. Это «Черные аисты» открыли огонь по атакующим бойцам отряда, заставив их прижаться к земле. Раздались характерное чавканье минометов и несколько мин легли позади цепи. Открыли огонь и наши БТРы, стремясь подавить их пулеметные точки.
Абрамов сделал перебежку и упал лицом в пыль, которая моментально забила глаза и рот Виктора. Оглянувшись назад, он увидел, что двое его бойцов неподвижно лежат в пыли. Он сделал несколько очередей из автомата и, снова вскочив на ноги, бросился вперед. До первых домов кишлака оставалось метров тридцать, когда перед Виктором поднялась стена из пыли. Он повалился на землю и стал стаскивать с себя одноразовый гранатомет. Укрывшись за деревом, он быстро отыскал глазами пулеметчика. Тот, укрывшись в доме, без остановки бил по наступающим спецназовцам. Граната, выпущенная Абрамовым, влетела точно в нужное ему окно. Вверх взметнулись перекрытия, и крыша накрыла врага. Отбросив в сторону уже ненужный «тубус», Виктор снова рванулся к ближайшему дому. Пули жужжали над головой и, глухо шлепая, намертво застревали в глиняном дувале.
Виктор побежал под прикрытием дувала и оказался в небольшом дворике, в котором трое мятежников возились около миномета. Срезав их длинной очередью, Абрамов буквально влетел в дом. Стену над его головой вспорола автоматная очередь. Виктор полоснул из автомата по тканевой занавеске, за которой кто повалился на пол. Сорвав занавеску, он увидел мальчишку лет пятнадцати, в руках которого был автомат.
В соседнем доме, не останавливаясь ни на секунду, бил пулемет. Его огонь не давал спецназу войти в кишлак. Между строениями было метров двадцать, и немного подумав, Абрамов выскочил из дома и, швырнув гранату в открытую дверь дома, откуда бил пулеметчик, повалился на землю. Взрыв прижал его к земле. Из окна дома вырвался столб пламени, пулемет замолчал. Бой разгорелся с новой силой и, казалось, начал приобретать бескомпромиссный характер. Что ни говори, столкнулись два спецназа.
***
Виктор открыл глаза и увидел лицо Марченко, который наклонился над ним
– Слава Богу, – произнес он и снова плеснул в лицо Абрамову воду из фляжки. – Я уж подумал, что тебе конец.
– Рано хоронишь, – тихо произнес Виктор. – Кишлак наш?
– Пока нет, – ответил он и громко выкрикнул – В кишлак не входить!
«Неужели все заминировано?» – подумал Абрамов.
Крупнокалиберные пулеметы БТРов продолжали крушить глиняные стены домов. Афганцы огрызались, как могли. Вдруг из боковой улицы выскочил японский джип. Он резко затормозил, поднимая клубы пыли. В кузове стоял пулеметчик, который повернул пулемет на турели в их сторону. Прежде чем Виктор успел дать по нему очередь из автомата, пулеметчик сделал две очереди. Прошла секунда, и джип снова исчез за домами.
– Почему не стреляете? – спросил он Марченко.
Командир посмотрел на него и промолчал. Абрамов постепенно стал приходить в себя. Он поднялся с земли и укрылся за колесом БТР.
«Совсем обнаглели эти «Аисты», неужели действительно они такие хорошие бойцы?» – подумал Виктор, стаскивая с машины ящик, в котором находились одноразовые гранатометы.
По улице мчалась напуганная лошадь, таща пустую повозку. Сильный взрыв разорвал лошадь на части.
«Все правильно, они заминировали кишлак и теперь делают все, чтобы втянуть нас в него, – размышлял я. – Как же я не подорвался?»
Несмотря на головокружение, Виктор вставил в автомат новый магазин.
«Если так пойдет дальше, может не хватить боеприпасов. Почему до сих пор нет авиации?» – подумал он.
Наконец Виктор снова увидел все тот же джип. Он стоял около одного из домов. У пулемета находился моджахед в черной одежде, которая четко выделялась на серой от пыли стене дома. Абрамов поднял «Муху», навел на машину и выстрелил. Несмотря на то, что до машины было около пятидесяти метров, граната угодила прямо в машину. Джип перевернулся вместе с пулеметчиком в воздухе и весь объятый пламенем медленно упал на землю. Последовала целая серия взрывов, это наши ребята начали подавлять огневые точки «Черных Аистов». Интенсивность огня со стороны мятежников заметно упала. Виктор сделал небольшую перебежку и перевалился через высокий глиняный забор. С новой позиции он хорошо видел группу «Аистов» около дома. Те тоже заметили его и стали стрелять в его сторону. С десяток пуль впились в глину дувала чуть выше его головы. Поблагодарив мать за то, что та родила его не столь высоким, иначе бы стрелок точно пришил бы его к этому дувалу, он бросил гранату и успел сделать короткую очередь, прежде чем граната взорвалась. Пока пыль от взрыва садилась, Абрамов успел перемахнуть через следующий забор и упал в сухой арык. Из окна дома, что находился в метрах пятнадцати от него, не замолкая ни на минуту, бил пулемет.
«Господи, – подумал Виктор, – это же все уже было со мной минут десять назад. Вот также пулемет в окне, граната…»
Граната, брошенная им, угодила прямо в окно.
«Мастерство не пропьешь», – вспомнил он пословицу тренера.
Через секунду раздался взрыв. В дверях показался моджахед с большой черной бородой. Короткая очередь вернула его в дом.
«Да, жидковат спецназ у Пакистана», – подумал Абрамов, срезая очередью еще одного «Аиста».
Резко повернувшись, он побежал к дому. Рядом с ним бежал молодой боец. Он на секунду остановился и очередью из автомата завалил еще одного моджахеда, который появился в дверях дома.
«Вот он, мой ангел-спаситель», – пронеслось в голове Виктора.
– Спасибо, братишка, – прокричал Абрамов ему.
Боец от смущения покраснел и глуповато улыбнулся ему.
«Если останусь в живых, обязательно спрошу, как его зовут», – решил он.
Спецназ сидел, прижавшись спинами к стене дома. Из окна дома тянуло горелым мясом. Теперь Виктор видел свою жизнь, которая раньше казалась сложенной из отдельных, самостоятельных мгновений, как одно целое: открывшееся и тут же навсегда закрывшееся пред ним. Здесь может все кончиться и дальше уже ничего не будет. Все казалось для него бессмысленным, и этот Афганистан, и этот бой за никому неизвестный кишлак. Абрамов выглянул из-за угла дувала и тут же над его головой ударили пули.
– Алла Акбар! – закричали «Аисты» и поднялись в полный рост.
Где-то совсем недалеко раздались суры Корана, усиленные музыкальными колонками. Виктор опустился на колено и выстрелил в набегающего на него «Аиста». У того подвернулись ноги и он упал на пыльную сухую землю.
– Вы что, молитесь, «замок»? – удивленно спросил Абрамова новенький боец.
– Если бы знал молитву, то молился бы, – ответил ему Виктор, – а так – пою. Я эту песню пел у нас в Казани на танцевальных площадках. Не знаю, поют ли ее сейчас.
Пулеметы БТРов заставили откатиться атакующую волну «Аистов». Абрамов осторожно выглянул из-за угла дома. «Черные Аисты» подбирали раненых, убитых и грузили их в машины. Атаковать их они не могли, так как улица была заминирована.
– Командир! Они уходят! – крикнул Виктор Марченко.
– Далеко не уйдут! Нам тоже нужно срочно уходить из кишлака! Отводи людей.
– Уходим! – что есть мочи закричал Абрамов, чувствуя, что совсем сорвал голос.
БТРы стали пятиться назад. Вслед за ними, короткими перебежками стал отходить и отряд.
«Почему нет авиации? – снова подумал Виктор и сам же ответил на свой вопрос. – Наверняка, отдельные группы спецназа глубоко вклинились в их оборону и командир не вызывал вертолеты, чтобы не подставить своих бойцов под их огонь».
Он хорошо помнил бой на перевале в Кунаре, когда авиация чуть ли не сравняла их с землей вместе с мятежниками.
«Они уходят, – крутилось в голове Абрамова, – Ура! Я снова остался жив!»
В голову полезли слова молитвы, которую он когда-то слышал от матери.
– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас.
Виктор сам удивился этому, почему у него, молодого парня, члена КПСС, в голове крутились слова материнской молитвы? Ответить он не мог. Бой утих, и стало отчетливо слышно, как трещали доски догорающих домов и подбитой техники.
В кишлак отряд не вошел и все бойцы стали ждать саперов, которые должны были очистить дорогу от мин. Абрамов подошел к бойцу и протянул ему руку.
– Спасибо, если бы не ты, он меня точно завалил.
– Вы меня, товарищ заместитель командира, простите. Я раньше, как и все наши ребята, смеялся над вами, называл «лаптем», «партизаном». Мне казалось, что вы человек случайный в нашей офицерской среде, но я ошибался и мне сейчас не стыдно попросить у вас прощения.
– Ничего, как тебя зовут-то?
– Сергей, – коротко представился он.
– Так вот, Сергей, многие герои войны тоже в свое время были гражданскими людьми и были далеки от войны, как и я.
– Еще раз простите меня. Так, как сражались вы, нам еще учиться и учиться. Насколько я знаю, за вашей спиной десятки боевых столкновений.
Абрамов не успел ответить, крик Марченко заставил его броситься к нему.
– Что будем делать, Абрамов? Саперы сняли мины.
– Если это вопрос, то отвечу, что нужно провести зачистку кишлака. Но есть еще один вариант: сняться и возвращаться на базу. Пусть саперы сами устраивают зачистку, а также акцию устрашения. Мы свое дело сделали, больше воевать здесь не с кем.
Последовала команда Марченко и они, не спеша, направились к своим машинам. Бойцы уложили трупы шести наших бойцов внутрь одного из БТРов, в другой – пятерых раненых, а сами полезли на броню.
Саперы стали бить по домам из автоматов, стараясь их запалить зажигательными пулями. Но эти жилища невозможно было даже поджечь, кругом одна глина и камни. В домах горели лишь циновки на полу. Убожество и нищета царили вокруг, хотя, по нашей марксисткой идеологии, именно здесь должны были жить, как раз те люди, из-за которых и был разожжен этот мировой пожар. Это их интересы прибыла защищать сюда Советская Армия, бойцы которой убитые и сожженные, лежали сейчас в КАМАЗах у кишлака.
Бульдозеры саперов начали рушить дома. В садах, расположенных чуть выше, десятками встали взрывы. Это саперы валили вековые ореховые деревья и шелковицы. Над кишлаком повисло черное облако. Прошло минут двадцать, и саперы побежали к своим машинам. Все быстро погрузились. Минута, другая, и машины саперов выстроившись в колонну, двинулись вслед за нашими БТРами.
***
Виктор сидел на броне и смотрел на черный дым, поднимающийся над разгромленным кишлаком.
– «Замок», чего грустишь? – обратился к нему Сергей. – Радоваться надо, что остался жив.
Абрамов посмотрел на его радостное лицо и промолчал.
– Чему радоваться? – словно подбирая слова, ответил Виктор. – Тому, что еще одного кишлака не стало? Сколько мы их пожгли и сколько еще сожжем, один Бог знает. Жалко ребят, которых везем в броне, а ты говоришь – радоваться. Вот меня сегодня дважды могли завалить, первый раз, лишь легко контузило, а, второй – ты срезал «Аиста». Любой бой, как рулетка… крутанул барабан, раз и нет тебя.
Абрамов замолчал. В голове крутились разные мысли, обрывки из ранее прочитанных им книг. Невольно вспомнил слова своей старенькой матери о том, что такое смертный грех убийства. Болят не только полученные телесные повреждения, но кровоточит, страдает и душа человека, совершившего неоправданное убийство. Раньше, когда церковь не была отделена от государства, любая война благословлялась ею. Тысячи прихожан, служителей церкви, монахи молились за воинов, сражавшихся на полях войны. Сейчас все по-другому. Никто не молится ни за души убитых людей, ни за спасение душ убивших.
Его размышления прервал Сергей, который обратился к нему с вопросом.
– «Замок», правда, что тебя в очередной раз побрили с наградой? Я слышал от ребят, что за Кунгур Марченко тебя представил к Золотой Звезде, но в штабе завернули твой наградной лист. Ходят слухи, что у тебя с кем-то из штабистов большой «натяг».
Абрамов с улыбкой посмотрел на Сергея, который сверлил его глазами.
– Не знаю, Сергей, что тебе ответить, – усмехнувшись, произнес Виктор. – Никто мне о награде не говорил. И про штаб ничего интересного рассказать не могу. Никогда не служил там и тонкостей их кухни не знаю. Знаю только одно – себя они награждать не забывают. Быть у колодца и не напиться, сам понимаешь.
– Скажи, ты многих убил?
– Что за вопрос, Сергей? Не знаю. Никогда не считал. Здесь – война, а не тир, где подсчитывают очки.
– А я, сегодня, первого душмана убил, и ничего.
– У всех это по-разному. Одним нравится убивать людей, другим нет. А вообще любое убийство – это большой грех.
Сергей засмеялся так, что все сидящие на броне бойцы повернулись в их сторону.
– «Замок», я же сам видел, как ты их убивал, а говоришь, что это грех.
– Молодой ты, Сергей, – ответил Абрамов ему, – это не потому, что ты только прибыл сюда, а по своему мышлению. Для тебя война – игра, но не всякая игра заканчивается добром.
– Я что-то не понял тебя, «замок»? Что ты хочешь этим сказать? Что меня убьют?
– Я этого не говорил. Думаю, что нужно убивать, лишь защищая себя, а не ради интереса самого действия.
– Ты рассуждаешь, как проповедник. Ты же, наверняка, коммунист, а говоришь, словно поп на проповеди о добре и зле.
– Это ничего не меняет, коммунист я или поп.
– Ты, действительно, странный человек, «замок». Как ты попал в наш спецназ с таким мировоззрением?
