Александр Леонидович Аввакумов
Шурави, или Моя война
Марченко схватил котелок, в котором была вода, и, сделав два глотка, остатки вылил себе на голову. Он встал с табурета и, похлопав себя по карманам, достал сигареты. Они закурили.
– Пойдем ко мне, – тихо сказал он, – получено новое задание.
Абрамов встал и направился вслед за ним. Марченко шел впереди его, ссутулившись, то ли от тяжести полученного задания, то ли от тяжести их разговора. Они вошли в его комнату и плотно закрыли дверь. Марченко развернул карту и произнес:
– С территории Пакистана прорвалась крупная группировка моджахедов. По данным штаба, численность банды свыше трехсот человек. Цель банды – заблокировать вот эту дорогу. Если им удастся ее оседлать, то связь с нашими гарнизонами в этой части провинции будет под угрозой. Командование это понимает и сейчас готовит большую армейскую операцию. В том, что они разобьют моджахедов, я не сомневаюсь. Теперь самое главное. Мы не должны дать ей возможности уйти обратно в Пакистан под натиском наших войск. Армейские части не могут преследовать эту банду в условиях высокогорья и поэтому командование поставило перед отрядом конкретную боевую задачу: загнать банду вот в это ущелье и полностью ее ликвидировать. По-моему, все предельно ясно. Уходим сегодня в ночь на двух бортах. Берем только боеприпасы и взрывчатку.
– Командир, люди устали. Неужели в штабе этого не понимают? Мы только четыре дня назад пришли с дороги и опять в горы.
– Вопрос, Абрамов, не ко мне. Кстати, хочу тебя обрадовать. Есть приказ министерства обороны СССР № 152–45 от 19 февраля 1980 года. Согласно ему предусмотрена полная замена резервистов на кадровый офицерский и солдатский состав. Так что скоро ты, возможно, будешь смотреть лишь по телевизору о том, что здесь происходит. Я уже немного подсуетился в отношении тебя. Радуйся, Абрамов. Кстати, ты почему не доложил руководству базы, что у тебя одна мать и ты единственный кормилец.
– У меня еще есть две сестры, – ответил Абрамов. – В моей анкете все это указано. Да и что это поменяло бы?
– Как что? Тебя просто бы не правили в Афганистан…. Да и сейчас, я могу просто не брать тебя на «дорогу»….
– Как не брать? А что подумают ребята? Скажут, что я струсил!
Виктор посмотрел на Марченко, стараясь отгадать, шутит ли он или говорит правду.
– Чего уставился? Я вполне серьезно тебе говорю об этом. Я уже написал в штаб о твоей замене.
Сказать, что Виктор обрадовался этой новости, значит, не сказать ничего. Но он сдержал переполнявшие его эмоции и спросил, стараясь придать своему голосу обычный оттенок.
– Во сколько уходим?
– В три тридцать утра. Проследи, чтобы люди были готовы. Напоминаю, сухой паек на сутки, все остальное: боеприпасы и взрывчатка.
– Все ясно, командир.
Абрамов посмотрел на него и, развернувшись, вышел из комнаты.
«Для чего он мне все это сообщил? Чтобы обрадовать этим приказом или дать понять, что он не должен встречаться с Татьяной, так как уезжает в Союз, а они остаются в Афганистане?» – подумал Виктор.
Он вышел на улицу и, достав из кармана сигареты, закурил. Выпустив струю голубоватого дыма, он бросил сигарету в пустой цинк из-под патронов, используемый ими в качестве урны.
– Дневальный! – громко крикнул Абрамов. – Труби построение!
Через минуту Виктор обошел строй и объявил о подготовке к выходу на дорогу.
***
Кто-то сказал, что настанет день, когда человек научится понимать сущность всего живого, осознает свое ненасытное желание познать мир во всех его тонкостях и изгибах, которые ребенком принимает с первым своим криком. Абрамов вспомнил свое детство, свой маленький игрушечный автомат: он бегает по улице и с нескрываемым упоением убивает «фашистов», получая от процесса большое удовольствие. Мать тревожно смотрит на него и укоризненно качает головой. Ей явно не нравится его игра, но она молчит, не смея сделать сыну замечание под суровым взглядом отца. Отец, прошедший ужасы Великой Отечественной войны, считает, что мужчина должен уметь защищать не только себя, свою семью, но и Родину…
Они летели в вертолете. Было душно и от этого очень хотелось спать. За бортом вертолета был слышан ровный шум двигателей. Снаряжение давило на плечи. Виктор вглядывался в медленно проплывающие внизу горы: это все стало неотъемлемой частью его повседневной жизни, которая началась с момента вручения ему под роспись повестки из КГБ.
Под ними были горы и над ними были горы. Раньше, еще в школе Абрамов мечтал побывать в горах, полазить по скалам, теперь же, каждый раз отправляясь туда, он проклинал их.
«Если вернусь домой, то больше никогда не сделаю ни одного шага в сторону гор», – в очередной раз решил он.
Бойцы заметно оживились, предчувствуя посадку вертолета. По салону прошел второй пилот и, наклонившись, что-то сказал на ухо Марченко. Тот лениво открыл глаза и молча, кивнул ему. Вертолеты сначала зависли над поляной, а потом плавно коснулись земли. Спецназовцы по одному выскочили из машин и, сгорбившись, побежали в сторону командира. Быстро отбежав к лесу, бойцы скрылись в зелени кустов и деревьев. Вертолеты, как бы нехотя оторвались от земли и скрылись за соседней горой.
Марченко махнул Виктору рукой и Абрамов чуть ли не бегом направился в его сторону.
– Вот что, Виктор! – произнес Марченко. – Еще там, на базе, я хотел попросить у тебя прощения. Ты – взрослый мужик и должен понять, что я не хотел этой стычки.
– Брось, командир. Я давно забыл об этом….
– Ты, может быть, и забыл, а я вот нет.
– Тогда и ты забудь, – сказал Абрамов. – Так будет проще и тебе, и мне.
– Ты знаешь, Абрамов, нехорошо идти в бой с обидой на своего товарища. Пойми меня правильно, я не боюсь, выстрела в спину, потому что хорошо знаю тебя. Я просто хочу перед тобой по-человечески извиниться.
– Все нормально, командир, – снова произнес Абрамов. – Здесь не место выяснять отношения. Я сказал, что уже забыл, значит, простил.
Он обнял Виктора за плечи и внимательно посмотрел в его глаза, пытаясь найти в них подтверждение его словам.
– Все ясно, – сказал он и дал очередную команду.
Они побежали вперед. Рядом с Виктором по-прежнему держался Лавров. Он тащил, помимо пулемета, еще несколько пулеметных лент и был весь в поту. На его лбу от напряжения набух кровеносный сосуд, который придавал его лицу суровое и мученическое выражение. Абрамову очень хотелось пить, но нужно было терпеть, так как лишней воды, ни у кого не было. Марш только начался и когда он закончится, никто не знал.
– Перейти на шаг! – послышалась команда Марченко. – Всем отдышаться. Привал – пятнадцать минут.
Бойцы повалились на землю, и, широко открывая рты, ловили разреженный горный воздух. Виктор поправил на себе лямки мешка и тоже присел рядом с ними. Над нами прошла пара МИ–24, отстреливаясь тепловыми ракетами.
«Наверное, ищут духов, – подумал Абрамов, провожая вертолеты взглядом. – Где эта дорога? Так можно уйти и в Пакистан».
Он невольно вспомнил дошедший до них слух о проведенной недавно операции, когда летчики десантировали наш спецназ на территорию Ирана. Произошел боевой контакт с местными пограничниками. Только через взятых в плен солдат спецназовцы узнали, что они находились на территории Ирана. Ребята говорили, что правительство кое-как замяло это происшествие.
– Вперед! – скомандовал Марченко.
Все поднялись, выстроились в цепочку и начали забег до очередного привала. Все бежали, размышляя о чем-то своем. Абрамов думал о матери и Татьяне. От этих мыслей ему становилось несколько легче.
«Интересно, о чем сейчас думает Марченко? Наверное, тоже о Татьяне, – подумал Абрамов. – А о ком сейчас думает сейчас Татьяна? Обо мне или о нем?»
Виктор невольно усмехнулся.
«Наверное, все же обо мне», – решил он и тут же наткнулся на спину, остановившегося на тропе Лаврова. Оказывается, была команда о привале, но почему-то ее не услышал.
– «Замок», к командиру, – передали Абрамову по цепочке.
Виктор сбросил с себя мешок с боеприпасами и направился к Марченко. Командир сидел под деревом, перед ним на земле лежала карта района.
– Садись! – коротко бросил он Виктору. – Нечего маячить перед глазами.
Абрамов сел на землю рядом с ним и стал внимательно следить за пальцем, которым командир водил по карте.
– Вот дорога, – сказал и показал пальцем Марченко, – а это нужное нам ущелье. Вот здесь граница с Пакистаном – до нее километров 45, если не меньше. Так вот, я закрываю дорогу с этого конца ущелья, понятно? Когда они полностью втянутся в ущелье, ты блокируешь их с тыла. Задача ясна?
– Сколько их? – спросил Абрамов.
– Если б знал прикуп, жил бы в Сочи, – произнес он и посмотрел на Виктора. – Думаю, будет чуть больше сотни. Сейчас их начнут долбить наши части. Им ничего не останется, как снова направиться обратно в Пакистан.
Он сделал небольшую паузу.
– Они туда, а мы с тобой их закрываем и добиваем. Выхода у них не будет, и они окажут максимальное давление на нас, пытаясь вырваться из ущелья.
– Командир, я думаю, что нужно заминировать вход и выход из ущелья. Если начнут прорываться обратно, то я взорву ущелье и тем самым ослаблю их давление.
– Правильное решение. Забирай два фугаса, бери больше гранат и патронов, так как помочь тебе сразу не смогу. Кстати, все хотел тебя спросить, Виктор, ты почему ты без брони?
– А ты?
Он похлопал Абрамова по плечу, и они разошлись в разные стороны.
***
Отряд подошел к ущелью. Группа Марченко двинулась вперед, а они остались на месте. Небольшой двадцатиминутный отдых, и бойцы начали минирование. Основной фугас разместили над скалой, которая, словно зуб, нависла над узкой дорогой.
– Может, заложим и второй? – спросил Виктора Лавров. – Ты посмотри, какая порода. Вдруг одного не хватит, что будем делать? Они же сомнут нас махом.
– Хорошо, – ответил Абрамов. – Устанавливайте и второй заряд, и не забудь установить растяжки, как только «духи втянутся в ущелье.
Лавров и двое бойцов снова ушли в горы, чтобы заложить второй фугас. Остальные заряды они разместили по обе стороны дороги. От жары и нервного напряжения все бойцы покрылись потом. Закончив минирование, они начали готовить боевые позиции, маскируя все это камнями и ветками деревьев. Все было сделано на совесть, здесь халтуры быть не могло, каждый хотел выжить и понимал, что от обустройства позиции зависело, выживешь ты в этом бою или нет.
Солнце стояло высоко и сильно припекало их натруженные спины. Рядом с ним, в метрах десяти, была позиция Лаврова. Виктор посмотрел в его сторону. Лавров лежал на спине и, не отрываясь, смотрел в небо. Почувствовав его взгляд, он повернулся к нему и улыбнулся. Улыбка у него не понравилась Абрамову, она была какой-то неестественной и натянутой. Он улыбнулся ему в ответ и помахал рукой.
Виктор слышал от матери, что многие люди предчувствуют свою смерть. Предчувствовал ли ее Лавров, Абрамов сказать не мог, но взгляд его был похож на взгляд обреченного человека. Если бы он мог заменить его, то обязательно сделал бы это. Он по-прежнему улыбался Лаврову, стараясь хоть как-то поддержать его. Абрамов почему-то вспомнил погибшего Павлова, его большие от боли глаза и черную, растекающуюся по обмундированию кровь. Он снова поглядел в сторону Лаврова. Тот лежал у своего пулемета и внимательно смотрел на дорогу.
«Вот и съездил на сборы, – подумал Виктор. – Может, действительно стоило тогда взять справку и поваляться с недельку в больнице? Сейчас, наверное, был бы уже женат и жизнь бы у меня пошла совершенно по другому руслу, без крови и смертей».
Он снова перевел взгляд на дорогу, она была пуста. От раскаленных солнцем камней в воздух поднимались волны марева, искривляя деревья и кустарник. Виктор почему-то никак не мог расслабиться. Обреченные глаза Лаврова словно преследовали его, снова и снова возвращая к мысли о неизбежности смерти.
«А у тебя хоть раз было предчувствие смерти? – спросил Виктор сам себя, вспоминая тот бой, глаза молодого моджахеда и его автомат, направленный ему в грудь. – Наверное, нет. По крайней мере, ты этого не помнишь. Трудно, точнее невозможно, смириться со смертью в молодые годы, когда вся твоя сущность протестует против этого слова. Однако бравировать своей смелостью глупо и крайне неосмотрительно. Смерть не разбирает кто перед ней – трус или храбрец».
Абрамов поглядел в сторону Лаврова. Он подполз к Виктору и протянул свой «смертник» (пластмассовая гильза, в которую вкладывалась бумага с данными человека).
– Возьми, Виктор, – прошептал он. – Так, на всякий случай…
– Ты что, Роман, обалдел, что ли? – прошептал Абрамов в ответ.
Он оттолкнул в сторону руку Лаврова и постарался придать своему лицу какую-то свирепость.
– Возьми! – снова попросил Лавров. – Я не хочу, чтобы ты снимал его с моего мертвого тела.
– Вали отсюда, дурак, недоделанный. Никто не знает, кто склеит ласты первым, ты или я.
– Дай слово, Виктор, что ты меня здесь не бросишь.
– Роман! Ты помнишь крылатую фразу нашего командира? Он как-то произнес, что спецназ своих бойцов не бросает, – пошутил Абрамов в ответ на его просьбу, – а тем более своих друзей.
– Спасибо, – прошептал он и пополз к себе, оставив около Виктора свой «смертник».
Абрамов укоризненно посмотрел ему вслед, взял гильзу еще с надеждой вернуть ее хозяину и положил в карман своего комбинезона.
«Интересно, Марченко сообщил Лаврову и Петровскому об этом приказе? – подумал Виктор, рассматривая подошвы ползущего Лаврова. – Наверное, нет. Я бы тоже не сказал об этом перед боем. Трудно заставить умирать людей, для которых этот бой мог бы стать последним».
Время шло, а дорога по-прежнему была пуста. Абрамов перекладывал с места на место свои гранаты и все время смотрел вдаль, в надежде увидеть врага первым.
«Кто решил, что именно по этой дороге они будут отходить в Пакистан? – подумал Виктор. – У них, наверняка, несколько показчиков, которые хорошо знают здешние места и могут провести их горными тропами. Все правильно, однако с ранеными людьми через горы не пройдешь, так как вертушки мгновенно добьют их в горах. Выбранный ими вариант тоже не лучший – расстрелять их в ущелье проще простого, если они пойдут колонной средь белого дня. Следовательно, днем они через него едва ли пойдут и ждать их нужно лишь ночью или рано утром».
Абрамову ужасно захотелось есть. Он пошарил в своем мешке, но, кроме патронов, гранат и индивидуального пакета, ничего в нем не нашел.
– Роман, у тебя есть что пожрать? – крикнул он Лаврову.
Роман покопался в своем мешке и бросил Виктору консервную банку с гречневой кашей и мясом. Он вскрыл ее и, давясь, начал жевать сухую кашу, которая с трудом лезла в горло. Опять захотелось пить, но воды не было. Камни раскалились так, что обжигали тело сквозь одежду.
Абрамов лежал и смотрел в небо, выжженное афганским солнцем. Оно было синим и бездонным. Где-то рядом, среди камней, звенел кузнечик, и почему-то думалось, что стоит закрыть глаза, и ты – дома. Но эта иллюзия тишины и мира была явно обманчива. Это был Афганистан, а не Россия. Здесь можно закрыть глаза и больше никогда их не открыть. Многим новеньким бойцам казалось, что они воевали с группами вооруженных крестьян, но это было не так. Они сражались с мятежниками, прошедшими обучение в лагерях, расположенных на территории Пакистана. Этими группами командовали бывшие офицеры правительственных войск, перешедшие на их сторону. Некоторые офицеры обучались в военных училищах Министерства обороны СССР и хорошо владели знаниями тактики боевых действий Советской Армии.
Где-то там, за горами что-то гремело, то ли гроза, то ли горный обвал. Над ними прошла пара «грачей» (штурмовики СУ–25) и растаяла в бездонном афганском небе. Абрамов снова невольно позавидовал парням, сидящим в скоростных машинах. Сейчас они были для него богами, до которых, как ни старайся, все равно не дотянешься.
Солнце коснулось вершины горы – значит, совсем скоро начнет смеркаться. Тени от деревьев вытянулись и вскоре стали исчезать. Виктор перевернулся с одного бока на другой. Мелкие камушки, словно железные шипы, впились в его тело, вызывая сильную боль. Захотелось встать на ноги и немного побегать, но этого делать было нельзя. Теперь, ближе к темноте, многое было нельзя и поэтому всего этого очень хотелось. Ужасно хотелось курить и пить. Он посмотрел на часы и не поверил своим глазам, оказалось, что они лежали чуть больше шести часов.
Опять вдали что-то загрохотало. В горах сложно определить, где это, но Абрамов все больше и больше убеждался в том, что это наши войска добивали остатки банды. Вот солнце наполовину скрылось за вершиной горы. Наступила долгожданная прохлада, которая вскоре медленно переросла в холод. От мысли замерзнуть по спине пробежали мурашки. Абрамов закрыл глаза и ощутил во рту вкус табака, казалось, еще немного и у него поедет крыша. Откуда-то издали раздались мужские голоса. Виктор поднял к глазам бинокль и начал рассматривать местность. Вскоре он увидел двух «бородатых», которые, оглядываясь по сторонам, осторожно вышли из-за поворота дороги. Они остановились и стали говорить между собой, указывая рукой на узкую горловину ущелья.
– Давай же, давай! – прошептал Абрамов, призывая их к действию. – Идите, мы вас уже давно ждем!
Моджахеды, пригибаясь, двинулись по дороге в сторону засады. Они остановились метрах в пятидесяти от них и что-то снова начали обсуждать. Из-за поворота показалась группа боевого охранения, численностью более десяти человек. В руках у них были автоматы и пулеметы. Шли «духи» очень осторожно, явно боясь засады. Боевое охранение, не останавливаясь, прошло недалеко от них. Вскоре появились основные силы банды. Они брели, словно стадо баранов, подгоняемое пастухом. У многих были перевязаны руки, другие хромали, третьих тащили на носилках. Судя по их внешнему виду, наши сильно потрепали их в бою. Теперь настал их черед.
***
– Сколько их, – тихо произнес Виктор, сбиваясь со счета, – сто, сто пятьдесят, а может, больше?
Они все шли и шли, несли и везли на ишаках и лошадях носилки с ранеными и покалеченными моджахедами. Наконец, движение этой разномастной толпы закончилось. Через несколько минут мимо прошел последний дозор и все стихло.
Спецназовцы медленно поднялись и сменили свои боевые позиции. Теперь они, словно пробка, заткнули входное отверстие бутылки. Достали лопаты и начали готовить дополнительные позиции. Работали быстро, и вскоре каждый имел, как минимум две, дополнительные позиции. Остатками взрывчатки заминировали дорогу. Бойцы снова залегли и приготовились к бою. Абрамов поглядел на часы. Они показывали начало восьмого вечера. До полной темноты оставалось еще около двух часов.
Чтобы как-то отвлечь себя от дурных мыслей, которые так и лезли в голову, он старался думать о доме, но у него ничего не получалось. В голове, как замедленное кино, крутились усталые и обреченные лица «бородатых». Такое же лицо было и у его товарища Лаврова часа два назад. Где-то там впереди, в километрах пяти от них, прогремели взрывы. Темнеющее небо озарили вспышки сигнальных ракет. Чьи это ракеты, бойцы лишь догадывались. Дорога в ущелье была пока пуста. Шум боя с каждой минутой все нарастал и нарастал. Виктор представлял, что там происходило и сердце щемило от предчувствия беды.
Прошло еще минут двадцать или чуть больше. Теперь Абрамов снова увидел моджахедов. Несмотря на опускающиеся сумерки, ему отчетливо были видны их сгорбленные от страха фигуры. «Духи» спешили выйти из ущелья, хорошо понимая, что промедление смерти подобно, так как утром вертолеты не оставили бы им ни одного шанса.
Моджахеды шли в их сторону, то и дело, останавливаясь и оглядываясь назад. Расстояние между засадой и ими стремительно сокращалось. Виктор разглядел лицо движущегося в его сторону моджахеда. У него была большая черная борода, голова закутана в клетчатый платок. До него было не так далеко – сорок метров. Абрамов передернул затвор автомата и почувствовал, как в патронник вошел патрон. Он направил автомат в сторону воина ислама и поймал в прорези прицела его широкую грудь. Словно почувствовав опасность, моджахед ускорил шаг, а затем перешел на бег. Виктор плавно нажал на спуск. Автомат привычно ударил в плечо, словно здороваясь с ним. В грудь моджахеда, словно школьная указка, уперлась линия из горящих трассеров, секунда, и она разноцветными точками пробежала у него по груди. Мужчина взмахнул руками, словно споткнулся и рухнул на камни. Рядом короткими очередями бил пулемет Лаврова.
Толпа моджахедов, словно волна, ударившись в гранитную плиту, стала откатываться назад, оставляя на земле убитых и раненых. Похоже, у них возникла паника, так как они стали сбиваться в небольшие кучки. Душманы отпрянули назад, залегли, стараясь спрятаться от пуль за камнями. В прорезь прицела Виктор увидел, что «духи» начали устанавливать минометы. Противный вой мины заглушил стрельбу. Абрамов увидел яркую вспышку, фонтан из земли и камней на какой-то миг закрыл ему дорогу. Ужасно захотелось стать маленьким и вжаться в эту землю, слиться с ней в одно целое. Виктор посмотрел вправо, где взорвалась мина.
– Лавров! – закричал Абрамов что есть силы, срывая голос.
Там, где только что лежал у своего пулемета Роман, вился голубоватый дымок. Сделав небольшую перебежку, Виктор упал на землю недалеко от огневой точки Лаврова и увидел, что мина точно попала в его небольшой окоп. Все камни вокруг окопа были окрашены кровью Романа, другие части его тела были разбросаны среди камней. Абрамов заметил пулемет Лаврова, который лежал в метрах пяти от окопа. Он подполз к пулемету и установил его на сошки. Как ни странно, пулемет оказался исправным. Затаив дыхание, Виктор выбрал цель.
«Вот и миномет», – подумал он, разглядывая суетящихся около него моджахедов
Один из них бежал к нему с миной на плече. Абрамов навел на него и нажал на курок. «Дух» упал, а если сказать точнее, упало то, что осталось от него. Длинная пулеметная очередь, словно пила, перерубила его молодое тело. Следующей очередью Виктор уничтожил весь расчет миномета. Заметив его точку, моджахеды начали переносить свой огонь на него. Пули, как осы, полетели над головой, высекая снопы искр из камней. Прижавшись к земле, он пополз на свою старую позицию.
Скатившись на дно окопа, Абрамов начал с остервенением крутить динамо-машину. Нажал на кнопку. Сильнейший взрыв сотряс горы, вслед за ним последовала целая череда более мелких взрывов, после которых наступила мертвая тишина. Темнота и пыль не дали Абрамову оценить эффективность взрывов. Когда поднятая взрывом пыль улеглась, Виктор попытался рассмотреть, что происходит на дороге. Она была пуста, лишь отдельные раненые духи пытались отползти назад, подальше от выхода из ущелья. Стало темно. Моджахеды замолчали, они были растеряны, так как не знали, сколько бойцов прикрывало выход из ущелья. Лежа между камней, Виктор вспорол цинк и начал набивать патронами пустые автоматные рожки.
К Абрамову подполз радист и сунул ему в руки наушники.
– «Замок», командир на связи, – произнес он.
Абрамов надел наушники и услышал голос Марченко.
– Седьмой, я восьмой, как у тебя дела?
– Терпимо, командир. Один двухсотый и два трехсотых. Как у тебя?
– У меня хуже. Сейчас нужно угадать, куда они ударят, в твою или мою сторону.
– Я не цыган, чтобы гадать. Я завалил дорогу, и они едва ли рискнут двинуться через эти завалы. У них много раненых и гужевой транспорт.
– Ты особо не расслабляйся. Как ты говоришь, мы полагаем, а Бог располагает.
– Понятно, товарищ командир.
– Хорошо. Тогда «отбой».
Виктор снял наушники и передал их радисту.
– Илья, предупреди бойцов, чтобы не спали.
– Все понял, – произнес он и скрылся в темноте.
Абрамов привалился к камню. Дорога была пуста.
***
Всю ночь группа Абрамова не смыкали глаз, ожидая нападения. Но моджахеды не использовали предоставленную им возможность. По дороге рваными хлопьями, похожими на куски ваты, пополз утренний туман. Сразу стало влажно и холодно. Восток начал медленно окрашиваться в золотистые тона, значит, скоро рассвет. Виктор выложил из мешка все, что там было: две гранаты, цинк с патронами. Чтобы окончательно не замерзнуть, он переместился обратно к пулемету и с ужасом увидел искромсанное осколками тело Лаврова, которые виднелись между камнями. Вчера, во время боя, он, почему забыл о них, а вот сегодня утром….Схватив за ноги, он стащил остатки тела в воронку от мины и накрыл его пустым мешком. Что-то произошло с Абрамовым, ему стало трудно дышать: душили слезы и злость.
– Ну, давайте же, суки, идите. Сейчас я покажу вам, как погибает русский спецназ, – прошептал он, заряжая новую ленту в пулемет.
– Кто живой? – заорал он осипшим голосом.
В ответ тишина. Виктор не поверил в это и снова закричал, если можно было это назвать криком. Ответили семеро. Значит, он – восьмой, а это не так уж и мало.
Где-то там, за завалом из рухнувших камней зазвучал призыв к намазу.
– Давайте, молитесь, скоро вам станет не до Аллаха….
Что-то противно заквакало в воздухе и несколько мин с воем упали на дорогу, метрах в сорока от них.
– Недолет…, – шептал он, словно проверял работу минометчиков.
«Если пристреляются, то нам всем точно каюк», – подумал Абрамов.
Неожиданно обстрел прекратился. Виктор поднял голову и увидел, как между камней, извиваясь, словно змеи, поползли моджахеды. Сколько их, Абрамов не знал, но, похоже, раза в четыре больше, чем было их. Вдруг они вскочили и с криками «Аллах акбар!» побежали в их сторону. Это был их последний шанс, смять спецназ и вырваться из ловушки. Затявкали два или три миномета. Мины с воем пронеслись над ними и взорвались где-то за их спинами.
Абрамов направил пулемет в сторону наступающих моджахедов и длинной очередью, в половину ленты, срезал первые ряды наступающих душманов. Выстрелил еще, иначе перезарядить пулемет они не дали бы. Прозвучал сухой щелчок, и он, перекатываясь по земле, вдавил свое тело между валунами. Моджахеды были настолько близко, что он отчетливо видел их искаженные от злости и страха лица.
Виктор подпустил их на расстоянии броска гранаты и, выдернув чеку, одну за другой швырнул три гранаты под ноги бегущих на него духов. Взрывы, крики, стоны, вой осколков и пыль. Он поднял автомат и начал расстреливать это пыльное облако. Недалеко от него с треском разорвались еще несколько гранат, и наступила тишина. Абрамов не поверил в это и решил, что в очередной раз потерял слух.
Где-то вдали стал нарастать шум моторов, он с каждой секундой становился все сильнее и сильнее и скоро заполнил все небо. Он посмотрел вверх. Четверка «горбатых» заходила на цель. Виктор достал красную ракетницу и выстрелил в сторону моджахедов. Земля затряслась от взрывов ракет. Кое-где затрещали выстрелы, которые быстро стихли. Банды не стало. Отряд тоже понес большие потери – погибло одиннадцать человек.
***
Ужинали молча. Все были подавлены понесенными группой потерями. Во дворе, в кузове автомобиля ГАЗ–66, словно бойцы, плечо к плечу, стояли ящики с цинковыми гробами внутри. Рядом суетился старшина, который должен был доставить «груз 200» на военный аэродром.
Никто из сидящих за столом не говорил пышных слов, потому что каждый хорошо знал, что люди никогда так изощренно не врут, как на юбилеях и похоронах. Марченко глушил кружку за кружкой. Завтра ему нужно будет отчитываться перед руководством КГБ о потерях. Его попытки оправдаться и все свалить на превосходящие силы противника никого там интересовать не будут.
Абрамов взглянул на Татьяну, которая сидела недалеко от Марченко. На глазах ее, словно бриллианты, сверкали слезы. Когда машина с телами была готова уехать с базы, неожиданно из-за стола встал Марченко.
– Давайте, проводим в последний путь наших товарищей, – предложил он.
Все бойцы направились вслед за ним во двор.
– Открой кузов, – скомандовал он старшине. – Дай, ребятам проститься…
Тот открыл борт и отошел в сторону. Командир подошел к гробам и хотел что-то сказать, но язык не подчинялся ему. Когда он понял, что сказать не сможет, из его глаз брызнули скупые мужские слезы. Мы, молча, выпили и направились обратно в столовую.
После ужина все разошлись по своим местам. Командир, шатаясь и хватаясь за стенку, скрылся в своей комнате. Виктор сидел под деревом и курил сигарету за сигаретой. Сегодня он написал письмо матери Лаврова, где описал героическую гибель ее сына. Ему трудно далось это послание, так как он не мог писать о Романе в прошедшем времени, но все же, он нашел несколько добрых слов, чтобы как-то поддержать его мать.
Абрамов не заметил, как подошла Татьяна и присела рядом.
– Витя? Мне командир сказал, что вышел приказ министра и всех резервистов в самые ближайшие дни отправят в Союз. Он сообщил мне, что ты – первый в этих списках.
– Лавров, наверное, тоже был в этом списке, а полетел домой вперед меня, – ответил он ей.
Они помолчали с минуту, а затем она снова задала Абрамову вопрос:
– Вот ты уедешь в Союз и забудешь меня, Афганистан? Ты знаешь, мне еще осталось чуть больше года.
– Почему ты решила, что я забуду тебя? Ты – вольнонаемная, хоть и при погонах. Напиши рапорт, и полетели в Союз вместе, моя мама будет рада.
– Это тебе кажется, что все так легко и просто. Кто меня отпустит? У меня подписан контракт. Да и как я могу бросить все и улететь. Ты же ни разу не писал рапорт о возвращении на Родину, ты честно сражался и сражаешься до сих пор.
– Слушай, Таня, безвыходных ситуаций не бывает. Давай, распишемся в штабе и ты, как моя жена, уедешь со мной в Казань.
Она замолчала и плечом прижалась к Виктору.
– Таня, как ты считаешь, почему Марченко сказал тебе об этом приказе? Ведь о нем он, кроме нас с тобой, никому не рассказывал? – спросил он ее.
– Витя, я сегодня посмотрела на него, и мне стало так жалко его, одинокого и забытого всеми. Мне впервые показалось, что я очень нужна ему.
– Ты что, Таня? А как же я? Ведь я люблю тебя не меньше, чем он.
– Не знаю, Виктор. То ли это была минута слабости, то ли что-то другое, но это не любовь.
Абрамов разозлился на нее, вскочил с места и начал «нарезать круги» вокруг дерева.
– Витя, что с тобой? Ведь я тебя по-прежнему люблю.
– Таня, ты знаешь, чем любовь отличается от дружбы? Когда любишь, то отдаешь человеку не только все лучшее, но и себя. Если ты меня любишь, то, что тебя может держать в Афганистане? Жалость к Марченко? Но ему твоя жалость не нужна, она оскорбляет и унижает человека. Ты нужна ему вся, от ноготка до ноготка. А я не хочу ему отдавать тебя, потому что люблю.
Она посмотрела на Виктора, и, ничего не ответив, направилась в казарму. Вернувшись в свою комнату, Абрамов разделся и лег на койку, но никак не мог заснуть. Он крутился с боку на бок, но сон не шел. За дощатой перегородкой мощно храпел вернувшийся из госпиталя Орлов.
