Александр Леонидович Аввакумов
Шурави, или Моя война
– Ты знаешь, Иван, мне даже не верится в это, – ответил Виктор. – Мне кажется, что эта война затянется для меня навечно. Вот сейчас я сижу с тобой, пью спирт, а душа у меня там, на перевале, где я оставил своих ребят. Думаю, что я был плохим командиром, если допустил подобное. Ты, наверное, не потерял бы столько людей.
– Не вини себя, Абрамов. Ты все делал правильно. Это – война, а она без жертв не бывает. Ты мог и сам там остаться, об этом подумай. Главное для нас, чтобы мы в мирной суете не забыли о них, сложивших здесь головы. Мы должны всех помнить поименно, а если кто-то из нас вдруг забудет, то обязательно напомнить ему об этих ребятах.
Виктор промолчал, командир был в очередной раз прав.
– Ты не хочешь завтра сгонять со мной в госпиталь? Заодно простишься с Татьяной. Она очень переживает за тебя.
Абрамов посмотрел на него: он был искренен в эту минуту.
– Я буду очень рад, если ты возьмешь меня с собой.
– Вот и хорошо. Значит, договорились. Я знал, что ты не откажешься, и поэтому договорился с командованием. Здесь же всего сто километров в оба конца. Сейчас, когда мы вытеснили из района моджахедов, все должно быть спокойно.
Они выпили по последней порции и разошлись отдыхать. Утром Виктор передал Марченко свою карту, на которой отметил места захоронений ребят.
– Ты не переживай, Абрамов, мы обязательно вернем их на Родину, – произнес он.
– Надеюсь на это, – сказал Виктор и стал собираться в дорогу.
***
Они сидели с Марченко на броне БТРа, бросив на броню два старых полосатых матраса. Виктор сжимал в руках автомат. Наученный горьким опытом засад и нападений на автоколонны, он не расставался с ним в последние дни.
– Ты что, Абрамов, такой напряженный? – спросил его Марченко. – Нет здесь никого, так что не переживай.
– Береженого человека и Бог бережет, – ответил Виктор в ответ и положил автомат на колени.
– Ну, как знаешь, – ответил Марченко и, достав сигарету, закурил.
Дорога до госпиталя оказалась не слишком загруженной. За сорок пять минут им попалась лишь одна автоколонна в составе десяти автомашин и двух сопровождающих их бронетранспортеров.
Абрамов смотрел на эти безжизненные места, стараясь запомнить их на всю жизнь.
– Я знаю, как обрадуется Татьяна, – произнес Марченко. – Когда я к ней заскакиваю, все разговоры так и крутятся вокруг тебя. Интересно, чем ты так ее очаровал?
Виктор пожал плечами, так как действительно этого не знал.
«Что бы я делал на месте Марченко? Повез бы я своего соперника к любимой женщине или нет? Наверняка бы, не повез, да и зачем?», – подумал Абрамов.
Марченко громко заколотил прикладом своего автомата по броне бронетранспортера. БТР остановился. Из люка показалась голова механика-водителя.
– Что случилось? – спросил он, обращаясь к Марченко.
– Все нормально. Просто увидел цветы у дороги, вот и решил сорвать.
Он спрыгнул на землю, нарвал каких-то мелких голубеньких цветов и побежал обратно. Взобравшись на броню, он постучал прикладом, и они снова тронулись в путь. Абрамов впервые видел такие цветы, они были синего цвета. Он поднес их к лицу и глубоко вдохнул аромат. Несмотря на скромный и не особо привлекательный вид, цветы великолепно пахли. Запах их был столь тонким и приятным, что он невольно посмотрел на Марченко.
– Это что за цветы? Необычайно приятный запах!
– Я что, биолог? Откуда я знаю, что это за цветы.
Впереди снова показалась колонна автомашин в сопровождении боевого охранения. Заметив нас, солдаты, сидевшие на броне, весело заулыбались и приветливо замахали нам руками.
– Как дела? – услышал Виктор крик солдата.
Он обернулся и дружески помахал ему рукой.
Впереди показался большой кишлак, в котором был размещен полевой госпиталь. Метрах в ста от дороги в несколько рядов стояли выгоревшие на солнце палатки. БТР свернул с дороги и остановился, подняв облако мелкой серой пыли. Виктор с Марченко соскочили с брони и направились к одной из палаток.
***
– Виктор! Неужели это ты? – услышал он за спиной удивленный женский возглас.
Абрамов остановился и оглянулся назад. У палатки стояла Татьяна с эмалированным ведром в руках. Она выронила его и бросилась к нему. Шага за два до него, она остановилась и настороженно взглянула на Марченко. Тот сконфуженно посмотрел в их сторону и свернул за угол палатки, оставив их вдвоем.
Татьяна бросилась Виктору на шею и стала страстно целовать его в губы, не обращая внимания на любопытные взгляды проходивших мимо них раненых бойцов и медперсонала. Абрамов снова, как в тот памятный вечер, утонул в ее горячих поцелуях. У него на миг закружилась голова, и он снова испытал прилив чувств, к женщине, осознавая снова и снова, что такое счастье.
Заметив краем глаза наблюдавшего за ними Марченко, в глазах которого загорелись яркие огоньки ревности, Виктор осторожно отстранил от себя Татьяну. Она поняла все без слов и тоже посмотрела в сторону Марченко. Поправив на себе белый халат, она произнесла:
– Мальчики, вы так и будете стоять здесь? Давайте, ко мне в палатку, я вас чаем угощу.
Они, молча, отправились за ней. Около палатки Татьяна остановила их и попросила немного подождать. Абрамов достал сигареты и протянул их Марченко. Они закурили и присели на стоявшую рядом с палаткой скамейку.
«Зачем я приехал сюда? – задал Виктор себе вопрос. – Зачем – грязными сапогами по чистой любви?»
Затихшая недавно боль в груди снова вспыхнула ярким пламенем. Он посмотрел на Марченко, сидевшего рядом с ним, и снова испытал сильный приступ ревности.
– Ребята, заходите! – услышал я голос Татьяны.
Они отодвинули полог палатки и вошли внутрь. Там стояли две металлические армейские койки, заправленные серыми солдатскими одеялами. В углу – небольшой столик, сколоченный из снарядных ящиков, на котором стояло небольшое зеркало и медицинская колба с пожухлыми от жары цветами. Марченко улыбнулся и протянул Татьяне небольшой свежий букетик синих цветов. Она вспыхнула, и яркий румянец на ее загорелых щеках придал ее лицу особую красоту.
«Какая красивая женщина, – подумал Абрамов, – жалко, что не моя».
Виктор испугался этой мысли и посмотрел на Марченко. Похоже, то же самое о ней думал и он, любуясь ее фигурой. Он посмотрел на Абрамова и их взгляды встретились. Если бы не Татьяна, то он бы бросился на него с кулаками.
– Чего стоите, мальчики, присаживайтесь, – произнесла она.
Они переглянулись и сели на койку. Татьяна выскочила из палатки, оставив их вдвоем. Они сидели и молчали, каждый из них думал о чем-то своем. Татьяна вернулась довольно быстро с большим закопченным алюминиевым чайником. Командир привычным жестом достал откуда-то стеклянные граненые стаканы и поставил их на стол. Татьяна налила в них чай. Марченко вытащил из своего мешка трехлитровую банку сгущенного молока и, улыбаясь, поставил ее на стол.
«Молодец, вот он додумался до этого, а я нет», – мысленно похвалил Виктор командира.
Они сидели и пили черный терпкий чай. Наконец Марченко не выдержал.
– Ты знаешь, Татьяна, Виктор заехал, чтобы попрощаться с тобой. Получен приказ о его возвращении в Союз.
Татьяна вздрогнула от этих слов. Она с какой-то необъяснимой грустью посмотрела на Абрамова, но не решилась ничего сказать.
– Это правда, Таня. Мне сказали, что до конца этого месяца я буду уже дома, в Казани. Вы, можете, мне не верить, но я точно буду по всем вам скучать, особенно, по вам двоим. Мне будет не хватать вас, – произнес Виктор.
Марченко улыбнулся и, стараясь показаться веселым, наигранно сказал:
– Это быстро забывается, Абрамов. Расслабился и все. Ты там, мы здесь, там мир, а здесь по-прежнему – война.
– Зря ты стараешься меня обидеть, командир. Нас с тобой связала судьба навеки.
Я произнес эти слова несколько пафосно, но на это никто не обратил внимания. Иван снял флягу и стал наливать водку в стаканы.
– Давайте, выпьем за нашу дружбу, – предложил он.
Они выпили. Марченко поднялся с койки и, взглянув на Татьяну, достал из кармана «афганки» сигареты и вышел из палатки. Они остались с ней вдвоем. Ей, как и Абрамову, было тяжело, и в этот момент ни у него, ни у нее не было нужных слов, чтобы снять все нарастающее напряжение. Из ее красивых глаз тихо покатились слезы. Татьяна, словно стесняясь этого, промокнула глаза носовым платком и крепко сжала его кисть.
– Спасибо тебе, Виктор, – тихо произнесла она, – спасибо за то, что подарил мне любовь, за нашу ночь.
– И тебе, Таня, спасибо. Я никогда не забуду тебя. Вот, возьми мой адрес, может быть, когда-нибудь захочешь встретиться со мной. Что ни говори, но мы же – фронтовые друзья.
– Спасибо, – сказала она и крепко поцеловала его в губы.
Абрамов встал с койки и вышел из палатки.
– Виктор, ты не будешь против того, если я здесь задержусь? Сейчас в нашу сторону пойдет колонна, ты езжай на базу, а я доберусь самостоятельно, на попутке.
Абрамов обнялся с командиром и вскочил на БТР. Разбудив механика-водителя, он дал ему команду двигаться на базу. Из палатки вышла Татьяна и, подойдя к Марченко, помахала ему на прощание рукой. Виктор тоже по-молодецки помахал им. Машина, взревев двигателем, тронулась.
– Прощай, Татьяна, – прошептал он и снова помахал им рукой.
Вслед за их БТР пристроились еще три машины.
***
Абрамов лежал на броне БТР и, развалившись, смотрел в бездонное небо Афганистана. Ему не верилось, что все уже позади, что больше не будет этих проклятых гор, протяжных криков мусульманских священников, призывающих правоверных к молитве. Не будет кишлаков и аулов с трупами убитых моджахедов и товарищей, что снова для меня наступит привычный мир, в котором я жил с самого детства. Виктор невольно вспомнил своих товарищей по мирной жизни и удивился себе: он снова поделил свою жизнь на две половины, ту, к которой скоро он вернется, и ту, в которой продолжает до сих пор жить. БТР, мелко вздрагивая на выбоинах, мчал Абрамова к гражданской жизни. Он закрыл глаза, стараясь как можно точнее запомнить милые черты Татьяны. Виктор чувствовал, что это была его последняя встреча. От этого ему снова стало грустно. Но это была какая-то особенная грусть, светлая и нежная. Он пожелал ей большого счастья. Война не только находит себе жертвы, но и может вселять в людей светлые чувства любви и нежности.
Ярко-оранжевый диск солнца медленно опускался за горы. До базы оставалось около десяти километров. Навстречу с криками промчалась войсковая колонна. Солдаты, обкуренные марихуаной, покатывались со смеху, указывая на него пальцем. Чем он мог вызвать у них этот неудержимый смех, Виктор не знал.
БТР сбросил скорость. Абрамов поднял голову и увидел, что дорога делала крутой поворот. В придорожных кустах что-то сверкнуло, и у него автоматически сработал инстинкт самосохранения. Виктор спрыгнул с машины и покатился в сторону. В ту же секунду кумулятивная граната пробила броню БТРа и взорвалась внутри машины. Бронетранспортер потерял управление и, наехав на огромный придорожный камень, опрокинулся на бок. Из него повалил черный густой маслянистый дым, а затем показались языки пламени.
Абрамов успел дать очередь в то место, откуда, только, что сверкнула вспышка. Придорожные кусты окрасились множеством огоньков. Вокруг него засвистели пули, прижав его к земле. Шедшие в колонне автомашины вспыхивали одна за другой, началась паника. Расстреляв рожок патронов, Виктор медленно отполз за камень и перезарядил автомат. В свете заходящего солнца он увидел перебегавшего дорогу моджахеда в светлой длинной рубахе. Он быстро поймал его в прицел автомата и плавно нажал на курок. Рубашка на груди духа покрылась темными пятнами. Он закричал и рухнул на землю. Вокруг него снова засвистели пули, высекая снопы искр из камней.
«Ну, где же вы? – спросил он сам себя, выискивая очередного моджахеда среди зелени кустов. – Покажитесь».
Абрамов повел автоматом в сторону, где между камней мелькнула чья-то тень. Короткой очередью он свалил духа на землю. До него донеслись крики моджахедов. Видимо, выпущенная им очередь нашла кого-то из них. Виктор нащупал гранату и, сорвав с нее чеку, швырнул в кусты. Прозвучал взрыв. Он сменил позицию и снова выстрелил по камням, откуда слышались голоса. Огненная вспышка, которая внезапно возникла перед его глазами, была похожа фотовспышку. Она внезапно лишила его зрения. А затем и памяти.
Абрамов очнулся от частых толчков. Он попытался открыть глаза, но они не подчинялись ему. Кругом была темнота, которая сначала его напугала, а затем вызвала внутри его панику. Первой пришла мысль, что он погиб в этой перестрелке.
«Но, если я мертв, то почему думаю? Может, мертвые тоже думают, как и живые?», – размышлял он.
Виктор захотел пошевелить пальцами руки, но они отказывались подчиняться ему. Он мгновенно испугался, но в этот раз, что может попасть в плен. Этот страх заставил его вздрогнуть. Он почувствовал, что кто-то коснулся его лица. Касание было легким и нежным.
«Странно, что я ничего не могу делать, не могу пошевелиться и открыть глаза Какой нежный запах? Так пахла цветами рука Татьяны», – подумал Виктор.
Похоже, он снова потерял сознание, так как его тело потеряло свою физическую сущность, и он почувствовал необычайную легкость. Его тело медленно поплыло в темноту….
***
Абрамов очнулся от яркого света и резкой боли в глазах. Он старался понять, где он находится и что с ним происходит. В какой-то момент он понял, что жив. Сквозь пелену накатившихся слез, проскользнула размытая фигура в белом. Виктор сделал попытку подняться, но резкая боль в позвоночнике выключила его сознание на какое-то время. Сколько он был без сознания, Абрамов не знал. Он пришел в себя от прикосновения. Кто-то нежно коснулся его пересохших и потрескавшихся губ чем-то влажным. Страшно захотелось пить, и он машинально попытался перехватить эту невидимую руку с влагой, но у него ничего не получилось. Из его груди вырвался лишь легкий еле слышный стон. Этого оказалось достаточно, чтобы ему слегка приподняли голову и поднесли ложку с водой.
– Пить! – выдавил он из себя. – Пить!
Ему снова приподняли голову. Он сделал несколько жадных глотков.
– Где я? – спросил Абрамов.
Ответа Виктор не услышал, и лишь легкое прикосновение чьей-то руки к его голове дало ему понять, что его услышали и поняли. Перед глазами снова возникли картинки его последнего боя: опрокинутый и горящий БТР, гирлянды разноцветных огней в его сторону. Взрыв гранаты, и чей-то раздирающий сумерки крик, затем яркая вспышка перед глазами и эта бесконечная темнота и тишина.
– Я живой? – задал он не совсем умный и уместный вопрос.
Снова легкое прикосновение чье-то руки к его волосам сказало ему, что он живой. Абрамов попытался пошевелить пальцами рук. Похоже, в этот раз у него это получилось. Тогда Виктор попытался повторить это движение пальцами ног. Несмотря на сильную боль в спине, ему и это удалось сделать.
«Уже хорошо, – подумал он. – Значит, есть надежда, что он когда-нибудь сможет встать с этой неудобной и жесткой койки».
В нос ударил знакомый ему запах спирта, видимо, медсестра собиралась сделать ему укол. Так оно и было. Медленно угасло сознание, и он снова провалился в мягкую и бархатную темноту.
Утром все повторилось снова: яркий свет слепил глаза, по лицу потекла какая-то горькая и противная жидкость. Абрамов попытался открыть глаза, но сделал это с большим трудом. Он почувствовал, что кто-то протирает их влажной салфеткой. Судя по всему, веки у него были склеены жесткой коркой гноя. Эти легкие движения салфеткой позволили разглядеть стоящую перед ним женщину, а если вернее, то ее силуэт.
«Значит, я в госпитале», – пронеслось у Виктора в голове.
С каждым движением ее руки, он все отчетливее видел отдельные предметы. Ему снова что-то закапали в глаза и почему-то их забинтовали. В этой темноте и мертвой тишине он потерял чувства времени и места.
– Какое сегодня число? – спросил Абрамов.
Его трижды коснулись рукой.
«Третье число, – подумал он, стараясь вспомнить дату боя. – Выходит, прошло десять дней, как он на койке».
От этой догадки ему стало не по себе. Ему все время казалось, что это было только вчера.
– Скажите, где я? В Афганистане или Союзе?
Снова два легких прикосновения. Значит, уже в Союзе.
«Боже, неужели я на Родине? – подумал Абрамов. – Но, как я вернусь домой? Ведь я ничего не вижу и не слышу?»
Виктору сделали очередной укол, и он как будто полетел над черной бездной. Снова мир тишины и покоя охватил и поглотил его.
***
Окончательно Абрамов пришел в себя лишь через два дня: теперь он мог нормально смотреть на окружающий мир. Но, ему по-прежнему не разрешали вставать, и он ничего не слышал. Виктор общался с медицинским персоналом при помощи записок. Он спрашивал их, они ему писали. От медицинской сестры Абрамов узнал, что он находится в Ташкенте уже около трех недель. У него тяжелая контузия, а также поврежден позвоночник, а если вернее: в трех местах порваны мышцы, удерживающие позвоночник. Он и сам догадался об этом, нащупав на груди гипсовый корсет. Как ему написала медсестра, он просто родился в рубашке. Брошенная моджахедом граната взорвалась от него в метре, не причинив ему осколочных ранений.
– Когда снимут гипс? – спросил ее Виктор.
Она показала два пальца и от этой приятной новости Абрамов заулыбался. Не знаю почему, возможно, от нахлынувшей радости, но у него стала сильно болеть голова. Он сказал медсестре об этом.
– Так и должно быть, – написала она ему. – Это в какой-то степени хорошо, значит, у тебя восстанавливаются нервные окончания.
Ее ободряющий взгляд вселял Виктору определенную надежду. Через два дня с него сняли гипсовый корсет и разрешили осторожно двигаться по палате. Он с радостью поднялся с койки, но сильная боль снова сковала его. К нему подскочила медсестра и, схватив упавшую на пол тетрадку, быстро написала что-то в ней.
– Больной, я же говорила, чтобы вы осторожно поднимались с койки. Еще успеете набегаться. У вас помимо порванных спинных мышц, повреждены и ребра.
Абрамов медленно приподнялся с койки и присел на стоявший рядом стул. Это небольшое движение заставило его изрядно попотеть. Теперь Виктор хорошо рассмотрел палату, в которой находился. Она была довольно большой, в ней в два ряда стояли четырнадцать коек, на которых в различных позах лежали молодые ребята, раненые и покалеченные в Афганистане.
– Ты не куришь? – используя жесты рук, обратился к нему один из них.
– Курю, но у меня нет сигарет. Я бы сам сейчас с удовольствием затянулся, – ответил Виктор.
– Где тебя зацепило? – написал он в тетради.
– Недалеко от Асадабада, – ответил Абрамов.
– А где это? – написал он.
– Недалеко от Пакистана.
– А меня, под Газни. Нарвался на мину. Стопу, как ножом, отрезало.
Виктор ободряюще улыбнулся ему.
– Главное, что остался живой, – ответил он раненому.
Шли дни. Абрамов медленно, но уверенно шел на поправку. Он уже мог свободно передвигаться не только по палате, но и стал выходить во двор. Единственное, что его сильно напрягало, он практически ничего не слышал. Врачи заверяли Виктора, что слух восстановится, но он почему-то не особенно верил им. Заканчивался июнь, а он все еще находился в госпитале. За это время Абрамов один раз написал домой письмо, в котором попытался оправдаться перед матерью, что долго не отвечал. Как всегда главным аргументом его молчания была разъездная форма работы.
Наконец врачи стали поговаривать о выписке его из госпиталя. Виктор уже научился не только понимать своего собеседника по губам, но и немного слышать. Он радовался этому, но еще больше он радовался тому, что скоро поедет домой.
***
«Здравствуй, Виктор! Я так расстроилась, когда узнала, что тебя тяжело контузило при возвращении на базу. Я обратилась к начальнику нашего госпиталя, и он разрешил перевести тебя в наш госпиталь до твоей отправки в Ташкент. Пока ждали самолет, я три ночи провела около тебя, все время плакала и жалела тебя.
Марченко за это время успел съездить в город и купил тебе гражданскую одежду. Твой персидский кинжал он оставил себе на память о тебе. Недавно ему присвоили звание майора и вручили Орден Красной Звезды. К такому же ордену представлен и ты. Иван рассчитывает, что в этот раз ты обязательно должен получить награду.
После налета моджахедов на вашу колонну на базу приезжали люди из Особого отдела и интересовались тобой, а вернее вопросом, кто разрешил этот выезд к нам в госпиталь.
Заместитель начальника гарнизона, который дал согласие на ваш выезд, наотрез отказался от своих слов, а это значит, что вы с Иваном выехали в «самоволку».
Вот и все наши новости. Пиши, адрес – на конверте.
Целую. Татьяна».
***
Виктор сидел во дворе госпиталя и курил. К нему подошла медсестра и попросила пройти в кабинет главного врача.
«Наконец-то! – подумал Абрамов. – Сейчас услышу, что меня выписывают из госпиталя».
Он поспешил за ней. Сердце Виктора учащенно стучало в его груди и казалось еще миг, и оно выскочит от радости наружу и побежит впереди его. Абрамов остановился около двери и перевел дыхание. Немного успокоившись, он постучал в нее.
– Заходите, – услышал он мужской голос.
Абрамов толкнул дверь и вошел в большой светлый кабинет. За столом, покрытым зеленым сукном, сидел мужчина в белом халате. Другой, присутствующий в кабинете человек, был в гражданской одежде. Они переглянулись между собой и мужчина в «гражданке» задал ему вопрос.
– Вы и есть, тот самый, Абрамов Виктор Николаевич?
Он, молча, кивнул.
– Он что у вас немой, что ли? – спросил мужчина у врача.
– Абрамов еще плохо слышит, но говорить может, – ответил врач.
– Это хорошо, что он может говорить, – произнес мужчина. – Тогда я, с вашего позволения, задам ему ряд вопросов.
Врач, молча, развел руками, тем самым давая понять, что он не против этого.
– Скажите, Абрамов, куда вы ехали в тот день, когда вас контузило?
Виктор задумался, так как не знал, что ему отвечать на этот вроде бы простой вопрос.
– А, кто вы?
– Я из Особого отдела округа, подполковник Лобов, – представился мужчина.
– Извините меня, но я не помню, товарищ подполковник, – ответил Виктор.
– Что значит, не помню? Ты что, решил дурака повалять немного, Абрамов?
– Почему же дурака? Я вам ответил, товарищ подполковник, что ничего не помню.
Мужчина удивленно посмотрел на главного врача, словно привлекая его внимание к нашей беседе и ответам. Теперь уже главный врач, громко и раздельно повторил ему вопрос Лобова.
– Извините меня, но я ничего не помню, куда, с кем и зачем ездил. Я вообще очень плохо помню тот день. Помню лишь яркую вспышку перед глазами, бой, еще одну вспышку и все.
Ответы Абрамова, похоже, стали раздражать Лобова. Лицо его порозовело от прилива крови. Он налил в стакан воды и залпом выпил.
– Скажите, Абрамов, вы знали о приказе командования, запрещающем одиночное передвижение автомашин?
– Да, я знал этот приказ, товарищ подполковник, но там еще были и другие машины.
– Тогда почему ваш БТР оказался вне войсковой колонны?
– Я не знаю, потому, что ничего не помню.
Лобов вновь посмотрел на главного врача, словно спрашивая его, действительно ли у него провал в памяти или он притворяется.
– Скажите, Абрамов, с кем и куда вы выехали на БТР? – задал ему вопрос главный врач. – Это вы должны помнить.
– Я же вам сказал, товарищи, что не помню, куда и с кем поехал, – ответил Виктор. – Спросите у моего командира, может, он вам что-то расскажет, но сам я ничего не помню.
Врач покраснел, Абрамов видел, как ему было трудно кричать ему, задавать вопросы. Он сделал глоток воды и, снова набрав в легкие воздуха, громко стал задавать вопросы:
– С кем вы были в тот день?
Виктор, молча, пожал плечами.
Лобов махнул рукой, давая понять, что он свободен.
***
Абрамов сидел на лавке недалеко от главного корпуса госпиталя и курил. К нему подсел сосед по палате, совсем молодой паренек, с ампутированной ступней.
– Виктор! – обратился он, прикуривая от его сигареты. – Это по твою душу приезжал мужик из Особого отдела?
Виктор удивленно посмотрел на него и ничего не ответил. Сосед сделал несколько затяжек и, словно не замечая его молчания, продолжил.
– Ты знаешь, Абрамов, я случайно оказался под окном главного врача и слышал не только твой с ними разговор, но и их, когда ты вышел из кабинета.
Виктор подвинулся к нему поближе, чтобы он не кричал на весь двор.
– Этот мужик начал пытать главного врача, действительно ли у тебя провалы в памяти или ты просто прикидываешься. Главврач вызвал медсестру, приказал ей принести твою историю болезни и стал ее изучать. Этот мужик начал рассказывать, кто ты, и как оказался в госпитале. Я понял, что они давно хотели тебя привлечь к дисциплинарной ответственности, но у них ничего не получалось. Ты хорошо сражался, и поэтому они остерегались трогать тебя там, в Афганистане.
Абрамов снова закурил новую сигарету и глубоко затянулся дымом.
– Так вот, этот мужик и говорит нашему врачу, что провалы в памяти у тебя были еще там, в Афганистане, и сейчас для него было очень важно подтвердит ли главный врач диагноз: амнезии или нет. Главврач ответил, что у тебя действительно сильная контузия с частичной утратой слуха, с повреждением позвоночника, и не исключено, что ранее отмечавшиеся случаи потери памяти, вновь стали проявляться в моменты волнения. Тогда этот мужик попросил выдать справку о том, что ты по состоянию здоровья не можешь дать аргументированные ответы на поставленные им вопросы. Врач, похоже, написал эту справку. Когда этот мужик собрался уходить от врача, тот поинтересовался, когда тебя выпишут из госпиталя. Врач сообщил, что на следующей неделе. Так что скоро поедешь домой.
Виктор улыбнулся этой новости. Сердце в груди застучало по-особенному: гулко и радостно.
«Что им от меня нужно? – думал Абрамов. – Неужели они копают под Марченко? Ведь они, наверняка, уже знали, что я уехал вместе с ним. Выходит, что водитель БТР погиб, и я остался единственным свидетелем поездки в госпиталь. Но, Марченко, ему тогда сказал, что он согласовал этот выезд с руководством».
Абрамов встал с лавочки и, поблагодарив соседа за приятную новость, направился в палату.
«Может, кто-то из руководства, страхуя себя, отписался о том, что они с Марченко самовольно покинули пределы базы? А почему бы и нет? В результате выезда погиб солдат, сгорел БТР. Кто-то должен был ответить за все это. Главный вопрос, кто? Татьяна написала ему, что человек, который отпустил его вместе с Марченко, испугавшись ответственности, просто пошел на попятную и отказался от своих слов. Теперь они хотят понять, был это с нашей стороны самоход или нет?»
Виктор вошел в палату и лег на койку. В голову лезли разные мысли, одна страшнее другой.
«Почему весь Особый отдел крутится вокруг него? Сначала он не устроил Власова, затем, по его заявлению, приезжал капитан, теперь им заинтересовался подполковник», – Абрамов терялся в догадках, однако, сколько ни думал, разгадать этот ребус не мог.
«Бог с ними с наградами, которые успешно рубил Власов через своего знакомого из наградного отдела, главное – скоро я буду дома. Да и перед кем мне дома щеголять в орденах и медалях?» – подумал Виктор.
Ему не верилось, что простой майор Особого отдела мог задействовать столь мощные силы, чтобы каким-то образом свести с ним счеты. Лишь потом, спустя десяток лет, он понял эту систему. Чтобы создать неудобства человеку, достаточно поставить под сомнение его порядочность, все остальное сделают другие люди, кому будет адресован этот сигнал.
***
Сегодня подполковник Лобов проверял сообщение, полученное из Особого отдела одной из частей, расквартированных на территории Афганистана. В этом сигнале значилась его фамилия: спецназовца КГБ, который грубо нарушил приказ командования, самовольно покинул расположение своей части. При этом нарушение было отягощено тем, что погиб механик-водитель БТРа.
Лобов был недоволен, что так и не смог получить ответ на главный вопрос, куда и с кем он выезжал с базы. В изученных накануне беседы рапортах, он обратил внимание, что интересующий его фигурант часто ссылается на провалы памяти, но изначально не придал этому особого значения. Вот и сегодня ему не удалось найти контакт с Абрамовым, который снова стал жаловаться на провалы в памяти. Изначально он думал, что его, таким образом, хотят обвести вокруг пальца, но главный врач госпиталя официально подтвердил факт возможной потери памяти вследствие полученной контузии.
Лобов вошел в свой рабочий кабинет и сел за стол. Вмонтированный в окно кондиционер не справлялся с уличной жарой. Ослабив узел галстука, он, молча, достал из папки полученное накануне сообщение и положил на стол. В углу сообщения стояла резолюция руководства, написанная красным карандашом. Он еще раз его прочитал и достал личное дело лейтенанта запаса Абрамова. Лобов вчитывался в рапорты и документы и все больше приходил к мнению, что кто-то очень хочет очернить боевого офицера спецподразделения КГБ. Он прочитал два рапорта командира группы Марченко, в которых он излагал действия Абрамова в боях и просил представить его к Ордену Красного Знамени и Ордену Красной Звезды. Листая дело, он натолкнулся на рапорт сотрудника Особого отдела майора Власова, в котором тот докладывал своему руководству о том, что Абрамов в присутствии рядовых и младшего командирского состава публично оскорбил его, обозвав штабной крысой. Эта характеристика, данная Власову, вызвала невольную улыбку у Лобова. Он стал листать дело дальше и наткнулся на уже знакомый рапорт капитана. Прочитав его, он отложил дело в сторону.
«Да, Абрамов! Если бы не эти писаки из Особого отдела, ты уже давно мог стать Героем Советского Союза», – подумал он.
Пододвинув к себе поближе полученное сообщение, он на оборотной стороне написал крупными буквами:
«Проведена проверка изложенных фактов. Лейтенант Абрамов находится на лечении в окружном госпитале. Согласно справке главного врача, он получил серьезную контузию в последнем бою с моджахедами и будет комиссован из рядов КГБ по состоянию здоровья. Предварительный диагноз: посттравматический синдром, повреждение среднего уха, возможная амнезия.
Считаю дальнейшую проверку нецелесообразной. Лейтенант Абрамов кровью доказал преданность идеям марксизма-ленинизма. Дело списать в архив.
Заместитель начальника Особого отдела округа
подполковник Лобов».
Он закрыл дело и, вызвав секретаря, передал дело ей.
– Валя, сдайте дело в архив, – попросил он ее.
Секретарь взяла дело и вышла из кабинета. Налив в стакан холодной газированной воды из сифона, Лобов выпил ее залпом и направился с докладом к своему начальнику.
***
Наконец-то Абрамов дождался того момента, когда врачи разрешили ему снова заниматься спортом, и все свободное от процедур время он проводил на небольшой спортивной площадке. Виктор много бегал, слегка занимался на перекладине, несмотря на периодически возникающие боли в позвоночнике. С каждым днем он все лучше и лучше слышал. Жизнь стала приобретать прежние знакомые ему черты.
