Александр Леонидович Аввакумов
Шурави, или Моя война
– Командир, что это? – произнес Абрамов и рукой показал на мчавшуюся параллельно им группу всадников. Их было около трех десятков. Цветные полосатые халаты и разноцветные чалмы невольно напомнили старые фильмы о басмачах. Виктору показалось, что он сидит в кинотеатре и смотрит фильм. Всадники сделали несколько выстрелов из винтовок в их сторону и скрылись за холмом. Пули, словно большие и ленивые шмели, прогудели над их головами.
«Вот тебе и кино, – подумал Абрамов, – попадет, и улетишь на Родину в «цинке»».
Не прошло и минуты, как из-за холма появилась еще одна группа всадников, которая, размахивая винтовками, двигалась наперерез их колонне. Сидевший недалеко от Виктора Марченко передернул затвор автомата и дал несколько очередей в их сторону. Двое из них слетели с лошадей и скрылись в клубах серой пыли. Вслед за Марченко начали стрелять и бойцы с других машин. Потеряв еще несколько всадников, группа вновь исчезла за холмом.
Дико было смотреть на кавалеристов, которые с помощью винтовок и сабель пытались остановить механизированную бронированную колонну Советской Армии. Я сразу вспомнил документальный фильм о начале Второй мировой войны, когда польские уланы с пиками наперевес атаковали танковую колонну Гудериана. Но, это было лишь начало. Через двадцать минут моджахеды предприняли очередную попытку атаковать колонну. Теперь их было более сотни. Они рассыпались цепью и, громко улюлюкая, понеслись на них.
Бойцы быстро спешились и залегли за камнями. Машины развернулись и, набрав скорость, пошли навстречу нападавшим. Через минуту заработали автоматические пушки и пулеметы. Кавалеристы словно наткнулись на стальной забор. Первые ряды всадников, уже сметенные огнем, лежали на земле, а последующие, словно завороженные, продолжали наезжать на лежащих в пыли людей и лошадей, чтобы через секунду-другую так же оказаться в дорожной пыли. Оставшиеся в живых всадники рассыпались по холму и исчезли в густой растительности, которая, словно стена, поднималась за холмом.
– Давай, вставай! – скомандовал Марченко. – Думаю, теперь они долго не появятся. Надеюсь, эти дехкане поняли, что шашками и криками нас не запугать.
Машины подошли к ним и остановились. Из люка первой БМП показалось веселое лицо командира.
– Мужики! Давай, на броню! Думаю, мы неплохо подковали этих кавалеристов.
Бойцы быстро забрались наверх, и машины, выпустив черные клубы дыма, пушистые, словно павлиньи хвосты, помчались дальше.
***
Утром после непродолжительных переговоров наша артиллерия открыла огонь по позициям мятежного полка. Наряду с группами специального назначения ГРУ и КГБ в подавлении восстания были задействованы армейские части: мотострелковый батальон, усиленный танковой ротой, и другие подразделения.
Отряд, не покидая боевых машин, под прикрытием вертолетов медленно двинулся в сторону казарм. Накануне утреннего наступления группа провела глубокую разведку противника. Под покровом ночи им удалось проникнуть на территорию полка и заминировать подходы к складу, в котором хранились артиллерийские снаряды, тем самым разведчики лишили противника боеприпасов к орудиям.
Группа спецназа «Зенит» шла впереди войсковой колонны и первой приняла на себя удар мятежного полка. Плотный пулеметный огонь заставил их быстро спешиться и рвануть вперед.
Абрамов задрал ствол АКС и начал стрелять по окнам казармы, заставляя мятежников отхлынуть от них. Бежавший рядом с ним боец, словно споткнулся о невидимую стенку, выронил из рук ручной пулемет Калашникова. Виктор упал недалеко от него на землю и, работая локтями, подполз к нему.
– Куда тебя, братишка? – спросил Абрамов.
– Ногу зацепило, – прошептал он, бледнея.
Виктор взглянул на его ногу. Из рваной штанины, черной от крови, торчала перебитая кость. Он быстро достал из внутреннего кармана бинт и протянул раненому.
– Сможешь перевязать себя? – спросил он товарища.
– Да, – коротко ответил тот и потерял сознание.
– Абрамов! Ты что там застрял? Оставь его, санитары подберут.
Виктор закинул автомат за спину и, подняв пулемет, начал стрелять по афганцам, которые пытались вырваться из здания казармы. Второй номер пулеметчика только и делал, что передавал ему набитые патронами пулеметные ленты. Оглушенные артиллерийским налетом, афганцы стали постепенно приходить в себя. Вскоре им удалось прижать атакующих спецназовцев к земле. Плотность огня росла с каждой минутой. Рядом очередями бухал автоматический гранатомет, его навесной огонь не позволял афганцам занять выгодные позиции во дворе казармы.
Прошло еще несколько минут и теперь уже они накрыли залегший перед ними спецназ гранатами, которые рвались везде: на мосту и среди них. Не было никакого спасения от мелких осколков и гранитной крошки. Абрамов мысленно благодарил Марченко, который заставил его надеть на себя бронежилет. Они все лежали и смотрели в сторону командира, который о чем-то говорил по рации. Виктор передал пулемет второму номеру:
– Давай, братишка, – обратился он к бойцу. – Теперь твой черед умыть их свинцом.
Но тот, словно не слыша слов Абрамова, начал почему-то отползать назад. Еще момент и атака спецназа должна была захлебнуться. Вдруг с земли вскочил Марченко и что-то закричал, указывая им на казармы. Мешая грязь сапогами, они, что есть силы, побежали к мосту, прошивая ранний серый рассвет трассерами пуль. Это было так неожиданно, что они не сразу поняли, что произошло.
Афганцы не выдержали их давления и начали по одному покидать свои позиции. Кое-кто из мятежников попытался бежать, но падали под их плотным огнем. Абрамову, показалось, вот-вот, и они перейдут этот мост, но тут с фланга по нам начал бить крупнокалиберный пулемет, заставляя их снова упасть в грязь лицом. Над головой засвистели пули, выбирая среди лежащих на земле солдат свои жертвы. Рядом с Виктором лицом вниз упал боец спецназа, который хотел совершить перебежку. Он посмотрел на Абрамова, словно прося у него прощения за то, что пуля угодила в голову ему, а не Виктору.
– Вперед! – выкрикнул Марченко. – Если не поднимемся, то они всех нас здесь перестреляют.
По его команде после небольших перебежек отряд снова повалился в холодную липкую грязь. А пулемет все бил и бил, не давая нам оторваться от земли.
– Ну что, Абрамов, страшно? – спросил Марченко, падая рядом с ним в холодную жижу.
– Страшно, – ответил ему Виктор. – Умирать, товарищ командир, не хочется.
– Раз не хочется, значит, мы должны их уничтожить. Делай, как я.
Марченко вскочил с земли и устремился вперед. Виктор набрался мужества и, вскочив на ноги, устремился за ним.
– Вперед! – закричал Марченко. – Ура!
Расплавленным свинцом влилась в душу какая-то ранее непонятная злоба, которая придала Абрамову сил. Страх, еще минуту назад сковывающий его, стал бесследно исчезать. С грозным матерным ревом они побежали вперед, обгоняя друг друга, расстреливая серые спины, разбегающихся в разные стороны афганцев.
Они бежали и кричали, шестьдесят спецназовцев против тысячного полка афганцев. Кругом, словно невидимая глазу стена, стоял русский мат. В небе появились советские «вертушки», которые с воем, пронеслись над их головами. Марченко выстрелил из ракетницы, показывая бойцам направление для атаки. Вертолеты «МИ–24» сделали боевой разворот и начали крошить все, что попадало им в прицел. Неуправляемые ракеты накрыли казарму и пулеметную точку. По плацу, обезумев от страха, забегали афганцы, не зная, где укрыться от вертолетов.
Паника, словно волна, накрыла противника. Они дрогнули и побежали, бросая на ходу оружие. Абрамов погнался за офицером. Нужно отдать ему должное, бегал он действительно неплохо. Офицер несколько раз останавливался и стрелял в него из своего нагана. То ли он делал это плохо, то ли страх не давал ему нормально прицелиться, но в него он не попал.
Виктор, словно ошалелый, влетел в дверь казармы и краем глаза заметил в дверях афганца, который целился в него из автомата. Видно, не зря их натаскивали на курсах в Союзе. Абрамов быстрее, чем он, нажал на курок АКС. Афганец исчез в проеме двери. Куда делся тот офицер, за которым гнался Виктор, он так и не понял. Взяв автомат наизготовку, он медленно подошел к дверному проему и увидел лежавшего на полу афганского солдата. Виктор нагнулся над ним и перевернул его лицом вверх. В его голове зияли две дыры от автоматных пуль, а белая стена за спиной солдата, была красной. Только увидев это, Абрамов понял, что молодого солдата застрелил именно он и никто другой. Какая-то непонятная слабость сковала его тело. Виктора стало тошнить от терпкого запаха крови, который витал в коридорах казармы. Он отскочил в угол, где его вырвало.
– Абрамов! Ты чего слюни распустил? – произнес подошедший к нему Марченко. – Это война, а это – твой враг. Если бы ты его не завалил, то он бы точно завалил тебя и вряд ли стал бы распускать сопли и слюни над твоим трупом. Вот возьми, утрись, ты – боец спецподразделения, а не красная девица.
Виктор повернулся к Марченко, который протягивал ему носовой платок.
– Прости, командир, это – первый, кого я убил.
– Я тебе, что сказал? Хватит хныкать, Абрамов! Там, где первый, будет и второй, затем десятый, сотый, если, конечно, они тебя не завалят раньше. Привыкай к войне, не сможешь привыкнуть, значит, погибнешь. Война не любит нерешительных людей.
Он по-отечески обнял его за плечи и повел на улицу. Весь двор казармы был полон пленными солдатами и офицерами. Проходя мимо них, Виктор заметил офицера, за которым еще минут пятнадцать назад бежал, кто стрелял в него и лишь случайно не убил. Их взгляды сошлись, и офицер опустил глаза.
«Не бойся, я пленных не убиваю. Молись Аллаху, что он подарил тебе жизнь, отобрав ее у того молодого солдата, которого я застрелил», – подумал Абрамов.
Как он потом узнал у одного из штабистов, в бою они уничтожили более 100 солдат, около 300 были ранены, в плен попало около 700 человек. Многим еще ночью накануне боя удалось уйти в горы. Потери отряда составили двое убитых и семеро раненых.
***
«Здравствуй, мама!
Прости меня, что так долго не писал, просто не хватало времени. Мотаюсь по всей Средней Азии и практически не бываю дважды в одном месте. Командир мой – настоящий мужик, второй отец, очень заботится о нас. На него можно положиться, никогда не подведет. Погода здесь стоит своеобразная, днем припекает солнце, а ночью – холодно, вода замерзает, если ее оставишь на улице.
Ребята, с кем я работаю, все как на подбор. Вся география Советского Союза. Все приглашают к себе погостить. Многие, как и я, неженатые.
Сам я вполне здоров и бодр, чего и вам всем желаю. Часто вспоминаю наш дом и, конечно, тебя с сестрами. Эта работа меня научила многому, чего я не знал раньше и не ценил. Стараюсь держаться ближе к кухне и поэтому всегда: сытый и доволен жизнью. Прости, что не могу прислать свое фото, нет возможности сфотографироваться.
На этом заканчиваю писать. Передавай всем приветы: родственникам, сестрам, друзьям. По возможности, напишу. Обрати внимание, сейчас у меня новая полевая почта. Еще раз крепко тебя обнимаю и целую.
Твой сын Виктор».
Подавление мятежа было первым настоящим боем для Абрамова, где пришлось стрелять не по фанерным мишеням, а по людям. Остаток дня после боя Виктор, молча, просидел в отбитой ими казарме, наблюдая за товарищами, для которых этот бой тоже был первым. Кто-то из них, как и он, молчал, беспрерывно дымя сигаретой, другие наоборот были сильно возбуждены и пытались поделиться эмоциями со своими товарищами, которые в отличие от Виктора, детально помнили весь бой с начала до конца. Третьи, «приняв на грудь» сто граммов, мирно спали прямо на полу.
– Чего молчишь? – спросил Абрамова Павлов. – Что раскис, словно кисейная барышня?
– А что ты хотел услышать от меня? Чтобы я вон, как Петровский, трепал языком, рассказывая о своем душевном подвиге? Ты знаешь, Вадим, я никогда не думал, что так тяжело бывает после крови товарищей и врагов. Тяжело не от сознания, что тебя могли убить в любую минуту, а от того, что ты это сделал сам. Нажал на курок, и нет человека, а у него, наверное, как и у меня, были мать и сестры, возможно, жена и дети.
– Брось, Виктор! Ты же убил не простого дехканина, который пахал в поле. Ты убил солдата, воина, который был с оружием в руках.
– Эй, мужики! Хватит базарить! Дайте немного покемарить, – произнес дремавший Марченко. – А ты, Абрамов, поменьше думай, а иначе «крыша съедет», загонишься. Ты собственноручно писал, просил направить тебя в Афганистан для выполнения интернационального долга. А сейчас, все жуешь и жуешь свою тему. Ты видел, что они там сделали с нашими военными советниками? Наверное, нужно было показать тебе, может, ты бы меньше плакал над трупом солдата.
Марченко замолчал и, поправив на себе где-то раздобытый ватный армейский бушлат, посмотрел на Виктора.
– Чего замолчал? Может, ты уже позабыл, кто стрелял в твоего отца в сорок первом? Почему тот, кто стрелял в него, не подумал про тебя, ведь, убив твоего отца, он бы автоматически убил и тебя. Так что всегда помни, что убив своего противника в бою, ты даешь возможность родиться десятку других маленьких детей.
Абрамов задумался. Спорить с Марченко бесполезно, так как его железная логика была безукоризненна.
– Что приуныли, мужики? Радоваться нужно, что остались живы в этой мясорубке, – сказал Марченко.
– Может, ты и прав, командир, – произнес Павлов, – нужно ценить каждый час жизни. Здесь, в Афганистане, нужно жить сегодняшним днем, а не мечтами о будущей жизни.
– А я к чему? Сейчас вернемся на базу, помоемся, помянем, как положено, наших погибших товарищей, – бодро ответил Марченко.
– Ты знаешь, командир, – обратился Виктор к нему, – я до сих пор не могу понять, почему так произошло, ведь их было в десятки раз больше нас, а мы их взяли и задавили.
– А чему удивляться, Абрамов? Не всегда в бою побеждает тот, у кого войско больше. Вспомните, как триста спартанцев сдерживали огромную армию персов. Спрашивается, почему? А все потому, что у них была лучшая позиция, а самое главное – сила духа, отсутствие страха перед смертью. Ты думаешь, что все они стояли словно стена? Нет, все люди разные, кто-то боялся умереть, а кто-то нет и вторых, было сравнительно больше, чем первых.
– Интересно. Погибли все: храбрые и трусливые и слава досталась всем поровну, – сказал Павлов. – Наверное, это несправедливо?
– Почему же несправедливо? Ведь ни один из них не отступил, не побежал, не бросил товарищей. Все они погибли на поле боя. Кто теперь может назвать тех, кто трусил? История не сохранила имен и всех сделала героями. Вот и здесь, не поднимись ты, Абрамов, за мной в атаку, может, мы их и не опрокинули бы, а полегли перед мостом. Там, на мосту, мы были такими же спартанцами. Вы думаете, не было бойцов, которые сомневались в нашей победе? Были, но мы помогли им пересилить себя и броситься в бой вслед за нами. Вот поэтому мы и победили противника.
Через полчаса за нами пришли боевые машины пехоты, они спешно погрузились на них и направились в расположение базы. Абрамов ехал на жесткой броне и размышлял над словами командира. Откуда у него такая уверенность в своей правоте, ведь он старше его всего на пять лет. Видимо, жизненный опыт не всегда связан с количеством прожитых лет, он приходит в результате пережитых ситуаций. Виктор как-то по-новому посмотрел на Марченко. В этом небольшом по росту человеке была сконцентрирована огромная духовная сила, которая могла бы поднять в атаку даже убитых.
«Интересно, кого и что он защищал на этой забытой Богом земле? – снова подумал Абрамов. – Государство? Едва ли. Ведь он, как и тысячи других офицеров, вечно снимал чужие углы в чужих домах и никогда не имел собственной квартиры и домашнего очага. Интернациональный долг, в том самом его понимании, который чуть ли не каждый день вдалбливал нам офицер из политотдела? Тоже нет. Похоже, он просто был прирожденным воино, и война была его ремеслом».
Потом такие люди, как Марченко, будут сражаться в Тирасполе, в Югославии, а сейчас он сидел рядом с ним на броне боевой машины пехоты и мирно курил сигареты «Дымок».
***
База встретила бойцов вкусным ужином, баней и холодной водкой. Умиротворенные банным теплом, уставшие, они быстро повалились отдыхать. Абрамов спал, словно убитый, не слыша гремевших недалеко от базы выстрелов. Утром, умывшись, они высыпали во двор. Бойцы курили и вели вялые, ни к чему не обязывающие разговоры, кто-то резался в карты, кто-то играл в нарды. Все замолчали, увидев вышедшего из дверей командира. Он окинул бойцов взглядом и остановил его на Викторе.
– Абрамов, за мной, остальным отдыхать до особого распоряжения! – произнес он и направился к воротам.
Виктор быстро забежал в барак и, схватив автомат, выскочил на улицу вслед за Марченко.
– Не пугай народ, Абрамов, сбрось обороты, – произнес он, когда Виктор догнал его.
– А где, машина? – поинтересовался он Марченко.
– Не барин, привыкай ходить ногами, – несколько грубовато ответил командир.
Они прошли квартала два, прежде чем он жестом руки остановил проезжавший мимо их армейский «Урал». Запрыгнув на ступеньку машины, он что-то спросил у водителя. Повернувшись к Виктору, крикнул:
– Давай, полезай в кузов.
Абрамов быстро забрался в кузов, и машина тронулась, громко сигналя, как и все автомобили в Кабуле. «Урал» перевозил матрасы и постельное белье и Виктор, выбрав в уголке кузова удобное место, сел на какой-то мешок. Машина медленно миновала городской рынок и поехала дальше. Улицы Кабула были заполнены военными. Тут и там сновали солдаты правительственных войск. Если бы не обилие военных на улицах города, можно было бы подумать, что они находятся в одном из небольших городков Средней Азии.
Заметив армейский грузовик, стайка мальчишек, игравших в пыли, вскочила на ноги и устремилась вслед за ним. Они бежали ватагой, выпрашивая что-нибудь поесть. Абрамов залез в карман комбинезона и, нащупав там несколько конфет, бросил им. Они, устроив свалку на дороге, начали из-за них драться. Машина, заскрипев тормозными колодками, остановилась у перекрестка. Из кабины вылез улыбающийся Марченко.
– Абрамов, хватит спать! – сказал он довольно громко, чем привлек пристальное внимание сотрудников местной милиции.
Виктор выпрыгнул из кузова и, обойдя машину с другой стороны, оказался за спиной милиционеров. Один из милиционеров стал что-то говорить Марченко, жестикулируя руками. Командир стоял и как-то по-глупому улыбался им, не понимая, что они от него хотят. Через минуту вокруг них собрались около двух десятков уличных зевак. Мужчины стали что-то кричать на своем языке, размахивая кулаками и палками. Только сейчас Виктор заметил, что у Марченко, кроме пистолета «Стечкина», никакого оружия с собой не было.
Уличный конфликт, спровоцированный сотрудниками милиции, быстро разрастался. Еще минута, и озверевшая толпа была готова броситься на Марченко. Абрамов передернул затвор АКС и, подняв ствол автомата вверх, дал короткую очередь. Латунные гильзы, как маленькие кусочки солнца, сверкнув в воздухе, со звоном покатились по мощенной камнем дороге. Очередь прогремела столь неожиданно для всех кричавших на улице, что многие, схватившись за голову, стремительно рванули в ближайшие подворотни. На перекрестке остались два растерявшихся милиционера, и Виктор с Марченко. В этот раз силы были явно не на стороне милиционеров. Абрамов поднял автомат на уровне глаз и навел его на побелевших от ужаса милиционеров.
– Абрамов, отставить! – коротко произнес Марченко, – не вздумай стрелять, это же наши союзники по борьбе с моджахедами.
Виктор медленно опустил ствол автомата и поставил его на предохранитель. Чувствовалось, что возникший на ровном месте инцидент подошел к концу. Сотрудники милиции оживились. Они заулыбались и дружески похлопали командира по плечу. Он тоже в ответ улыбнулся и, махнув им рукой, направился на противоположную сторону улицы.
– Ну и как наши союзники? – поинтересовался Виктор у него. – Если бы эта толпа бросилась на вас, они бы отвернулись, отдав вас на растерзание.
Он остановился и посмотрел на Виктора колючим взглядом.
– Ты знаешь, Абрамов, у России никогда не было союзников в Средней Азии. Им нужны не мы, а мощь нашей армии. Сегодня они с нами, потому что мы сильнее. Если ситуация коренным образом поменяется, первое, что они сделают – перережут нам глотки. Поэтому, я никогда не верил их улыбкам и никогда не поверю их сладким словам о дружбе.
Они прошли еще с квартал и остановились около большого дома, вход которого охраняли «береты» – солдаты парашютно-десантного полка и две боевые машины десанта. Марченко вызвал старшего по караулу и, переговорив минуты три, прошел вслед за ним в здание. Абрамов присел на лавочку и, закурив сигарету, стал ждать возвращения командира.
***
– Привет, братишка, – поздоровался с Абрамовым один из десантников, – ты откуда?
– От верблюда! – ответил Виктор. – Разве не похож?
– Ты что, братишка? Я смотрю на тебе наш комбез, вот и решил поинтересоваться. А вдруг земляк?
– Нет, ты ошибся, боец, я из Казани. А ты, из «вятских» будешь?
– Точно, а как ты догадался? – поинтересовался он.
– «Окаешь» больно много.
– Так это рядом с Татарией, значит, почти родня.
– Правильно, лапоть по карте. Какого русского не поскребешь ногтем, смотришь – татарин.
Виктор протянул ему сигарету, и он, прикурив, неожиданно спросил.
– Воевать пришлось?
– Да, с вашими беретами под Нахримом, – ответил Абрамов.
– Страшно было?
– Да. Страшно подниматься в атаку под огнем, но еще страшнее лежать на дороге, по которой бьет КПВТ (крупнокалиберный пулемет Владимирова, калибра 14,5 мм). Ты сам знаешь, от него не спрячешься.
– Представляю. А мне еще не приходилось воевать. Все время кого-то охраняю. Вот так вернешься домой, и нечего будет рассказать про Афганистан.
– Ты, смотрю, дурачок какой-то. В этой жизни главное – вернуться домой. У меня товарищ говорит, что лучше год молчать, чем много говорить, будучи без руки или ноги.
– Может, ты и прав, земляк, но повоевать ужасно хочется, даже руки чешутся. Скажи, у вас все в спецназе такие молчаливые, что не вытянешь из них и слова?
– Не знаю. Могу сказать за себя, что лишнего трепать языком не стану, кому от этого польза? Война, братишка, любит тишину.
Десантника кто-то окликнул, он поднялся со скамейки и, пожав руку Виктора, куда-то побежал, переваливаясь с ноги на ногу. Абрамов невольно улыбнулся вслед, удивляясь его технике бега. Докурив сигарету, он встал с лавки и заметил, как из здания вышел Марченко. Пожав руку сопровождавшему его офицеру, командир направился к нему.
– Ну что, Абрамов? Погнали на базу, – произнес он полушутя и, схватив Виктора под локоть, повел в сторону дороги.
Абрамов, молча, шел рядом с ним, сгорая от любопытства. Судя по его внешнему виду, его тоже распирало желание поделиться с ним новостями, но он всячески сдерживал себя и упорно молчал.
– Иван Тимофеевич, да не держи ты новости при себе, лопнешь от важности, – сказал Виктор.
Он взглянул на него, но продолжил хранить молчание. Выйдя на улицу, они стали ждать какую-нибудь армейскую машину, чтобы добраться до базы. Мимо их с шумом промчались несколько «барабухаек» (афганские грузовые автомашины, приспособленные для перевозки людей). Стоявшие в кузове люди что-то кричали в их адрес, грозя кулаками.
– Командир, хорошо, что мы не понимаем их языка, иначе уже давно нашинковали бы их свинцом, как капусту для засолки.
– Хорошо, Абрамов, что в тебе закипает кровь, а палец тянется к курку. Это – признак здоровья для мужчины. Ты становишься настоящим солдатом.
Наконец, им удалось остановить БТР, который двигался в сторону базы. Они залезли на броню и поехали. БТР, осторожно объезжая стоявшие в беспорядке машины, медленно продвигался вперед по узким улицам города.
– Ты знаешь, Виктор, что нашу группу расформировывают?
– Как расформировывают? – удивленно спросил Абрамов.
– А, вот так. Часть группы возвращается в Союз, часть остается тут.
Виктор с надеждой посмотрел на него и он, заметив его вопросительный взгляд, тихо произнес:
– Не обижайся, Виктор, но ты пока остаешься здесь в моем распоряжении. Кроме тебя, остаются Павлов, Лавров и Петровский. Группу сократили до тридцати бойцов, включая меня.
Абрамов снова удивленно взглянул на него.
– Принято решение о передаче групп специального назначения в распоряжение штаба.
– Что это значит? – спросил его Виктор.
– А это значит, друг мой, как в песне: и вечный бой, покой нам только снится. Мы будем осуществлять глубокую разведку, помогать проводить колонны с техникой, если сказать короче, будем вечной затычкой.
– Зачистка кишлаков тоже будет входить в нашу задачу?
– Совершенно верно! Ты знаешь, Абрамов, кого я увидел в штабе? Я видел твоего земляка из особого отдела.
– А что ему здесь делать, командир? Думаю, он приехал сюда не по зову сердца.
– Я тоже так думаю. Он приехал скорее за звездами и наградами.
Они посмотрели друг на друга и громко засмеялись. Вскоре БТР остановился, и они, спрыгнув с брони, помахали рукой водителю и направились к себе на базу.
***
Весь следующий день бойцы посвятили подготовке к «работе» (участию в боевых действиях): чистили оружие, получали дополнительные боеприпасы. Марченко с утра снова отъехал в штаб и вернулся только к ужину. Для усиления группы командование придало им три бронетранспортера.
Это был последний ужин полным составом. Те, кто оставался, старались не смотреть на тех, кто возвращался в Союз. Каждый из них, молча, переживал это расставание. Испытывал ли Виктор в тот момент чувство зависти, сказать трудно, но, небесспорно, Бог был на стороне отъезжавших товарищей. Отряд покидали бойцы, которые принимали участие в штурмах резиденции Амина и других важных стратегических объектов. Те, кто не был задействован в этих операциях, оставались служить дальше.
– Виктор! – окликнул Абрамова Сергеев. – Вот, возьми на память этот нож. Нас, наверное, все равно перед полетом досмотрят, не хочу, чтобы он достался какому-нибудь «куску» (прапорщику). Мне он больше не нужен, а тебе еще пригодится.
Он протянул ему настоящий афганский кинжал, лезвие которого было испещрено какими-то знаками арабской вязи. Ножны кинжала, инкрустированные множеством различных камней, похоже, были серебряными.
– Спасибо, Валера. Не жалко расставаться с таким оружием? Это же не нож, а музейный экземпляр.
– Скрывать не буду – жалко. Однако лучше его подарить тебе, чем кому-то другому. Я кинжал взял в бою у какого-то большого местного начальника, который при виде нас так рванул, что мы его и не догнали. Товарищу достался хромированный пистолет, ну а мне – кинжал.
– Еще раз спасибо, Валера, – поблагодарил Абрамов его и прицепил кинжал к поясу.
Они обнялись на прощание, и он, опустив голову, направился в барак.
– Стройся! – послышалась команда.
Бойцы побежали занимать свои привычные места в строю. На середину двора вышел Марченко.
– Бойцы, сегодня мы провожаем наших товарищей, убывающих для прохождения дальнейшей службы на Родину. Многих из них я знаю давно: с кем-то учился, с кем-то пришлось повоевать в разных точках земного шара. Могу сказать, что они всегда были хорошими бойцами, верными и надежными товарищами. Пусть им сегодня повезло больше, чем кому-то из нас, но мы не в обиде. Они честно выполнили свой долг перед Родиной и уезжают отсюда, оставив частицу своего сердца с нами. Не нужно грустить, ребята, ведь мы – бойцы группы специального подразделения, а это значит, что мы все профессионалы. Мягкой вам посадки в Союзе. Не забывайте боевых товарищей. Через час за вами прибудет машина. Прошу всех быть готовыми к отъезду. А теперь – вольно, разойдись!
Строй рассыпался, словно замок, сделанный из песка. Кто-то побежал в барак продолжать сборы, кто-то присел на лавочки, сколоченные старшиной, и стал курить.
Подняв клубы густой серой пыли, около ворот базы остановился армейский УАЗ с красным крестом на дверце. Из кабины вышел майор медицинской службы в сопровождении молодой красивой женщины лет тридцати и направился с ней к воротам нашей базы. Дорогу им преградил часовой из комендантского взвода и потребовал документы.
– Мне нужен капитан Марченко. Если вам не сложно, пригласите его ко мне.
Караульный покрутил диск полевого телефона и сообщил своему начальнику о прибытии гостей. Через минуту из дверей барака показался Марченко и, улыбаясь, направился навстречу майору. Они представились друг другу и, отойдя в сторону, стали о чем-то беседовать. Сначала они говорили тихо, однако с каждой минутой их общения разговор становился все громче.
– Да вы сами-то понимаете, что мне предлагаете? – жестикулируя, сказал Марченко. – Вы хотите, чтобы я взял на операцию санинструктора? Это, товарищ майор, спецназ, а не институт благородных девиц. У меня три десятка изголодавшихся по женскому телу мужиков и вы, вместо медбрата, направляете ко мне в группу женщину. Я должен ее невинность охранять?
– Не нужно возмущаться, товарищ капитан, – дружески похлопывая его по плечу, произнес майор, снова отводя в сторону Марченко, – как появится у нас первый медбрат, сразу же направлю к вам в подразделение.
– Ну а сейчас мне что с ней делать? – указывая на девушку рукой, чуть ли не закричал командир. – Куда я ее должен спрятать? Может быть, вы, товарищ майор, организуете ее охрану?
Виктор хорошо знал Марченко и по его интонациям понял, что он был готов к капитуляции. Махнув рукой, Марченко сказал:
– Хорошо, товарищ майор. Считайте, что вам удалось меня уговорить. Пусть она временно остается в нашей группе, но на операцию я ее с собой не возьму. Буду надеяться, что в самые короткие сроки вы найдете нам медбрата и замените ее.
Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.
***
Санинструктор стояла посреди двора, пожираемая десятками мужских голодных глаз. Ей было где-то двадцать семь–тридцать лет. Короткие светлые волосы были собраны сзади в замысловатую прическу, которая придавала ее лицу аристократичность. Женщина была одета в полевую форму, которая сидела на ней как влитая, подчеркивая ее классическую фигуру. Ее длинные красивые ноги были обтянуты кожаными хромовыми сапогами.
Санинструктор оказалась не из робкого десятка и, встав среди двора, громко и отчетливо представилась:
– Старший сержант медицинской службы, санинструктор Мельникова Татьяна Васильевна.
Все бойцы, как по команде, заулыбались. Каждый, наверняка, в тот момент подумал, что это представление адресовано только ему одному. Она, подхватив свой небольшой коричневый чемодан, и в сопровождении старшины направилась в барак, вызвав своей походкой глубокие мужские вздохи.
