Александр Леонидович Аввакумов
Пион не выходит на связь
Рука полковника нащупала на столе портсигар. Он взял его в руки и уже в который раз с удовольствием прочитал монограмму фюрера, который благодарил его за отличную работу. Шенгард закрыл глаза и предался воспоминаниям, однако резкий звонок телефона, стоявшего на столе, вернул его к действительности. Полковник снял трубку и, услышав голос адмирала Канариса, автоматически поднялся из кресла и встал по стойке смирно. Несмотря на старую дружбу, которая связывала их долгие годы, полковник всегда считал его величайшим разведчиком современности. Перебросившись с ним любезностями, он начал докладывать адмиралу последние новости. Как он и предполагал, шефа заинтересовала последняя информация Пиона.
– Что вы думаете по данной информации? – с интересом спросил он у полковника. – Вам не кажется, полковник, что агент гонит нам дезинформацию? Уж больно все складно, что не верится.
– Господин адмирал, мной принято решение по организации перепроверки всех этих данных. Я через три дня направляю туда контролера, который должен пройти по всей цепочке, не обнаруживая себя.
Канарис на минуту задумался. Полковник хорошо слышал в телефонной трубке, как глубоко дышит его шеф. Наконец адмирал произнес:
– Я согласен с вашим решением, Карл. Нужно тщательно перепроверить работу Пиона. Скажите мне, как идут дела по «Эшелону», что нового? Что я могу доложить фюреру?
– Адмирал, о конкретных сроках проведения этой операции будет принято решение лишь после возвращения контролера.
На том конце провода снова повисло молчание.
– Удачи вам, Карл.
Шенгард хотел поблагодарить адмирала за доверие, оказанное ему, но не успел, тот положил трубку.
***
Отряд под командованием Тарасова шел уже третьи сутки. Грохот канонады то усиливался, то затихал где-то там за горизонтом. Иногда впереди группы слышались сильные взрывы, а в небе над ними, гудя натруженными моторами, проплывали тяжелые бомбардировщики. В это утро гул канонады окончательно затих где-то вдали, и эта опустившаяся на землю тишина не радовала никого из них.
«Неужели фронт откатился так далеко, что уже не слышно и канонады? – с отчаяньем думал Тарасов, ускоряя темп движения группы. – Неужели не догоним?»
– Командир! – схватив его за рукав гимнастерки, обратился к нему Романов. – Саня! Неужели фронт так далеко откатился? А где же наши части? Почему мы все время отступаем? Когда же наша армия остановится и нанесет окончательный удар по фашистам?
Тарасов резко освободил свою руку и схватил Павла за грудки. Он подтянул его к себе и, еле сдерживаясь, чтобы не ударить, посмотрел ему в глаза.
– Что, испугался? Думаешь, что все, конец войне, хана нам и Советскому Союзу? Нет, ты глубоко ошибаешься! Ты зачем меня об этом спрашиваешь? Может, сдаться немцам хочешь?
Романов явно не ожидал от него такой реакции и сразу же испугался. Александр продолжал держать его за грудки, а затем с силой оттолкнул от себя.
– Не вводи меня в грех, Павел. Не заставляй меня делать то, что я не хочу. Еще один подобный вопрос и я расстреляю тебя. Понял?
– Ну и псих, ты, – пробубнил Романов.
Он поправил на себе гимнастерку и, сплюнув на землю, отошел в сторону. Взглянув на своих товарищей, он опустил голову и медленно побрел в конец колонны. Его душила злость, и, чтобы как-то успокоить себя, он направился к Воронину, который замыкал группу.
– Ты видел, Воронин, как сержант меня чуть не разорвал на части, когда я спросил его о том, долго ли будет отступать наша армия? Вот ведь гад какой, можно подумать, что он – коммунист или политработник. А еще земляк!
– Да брось ты, Романов. Ты что на него взъелся? Ты сам подумай, откуда он может это знать? Он что – генерал, или Сталин?
Павел снова сплюнул на землю.
– Ты знаешь, Воронин, я ему этого не забуду. Гадом буду, если забуду. Меня в этой жизни никто так не унижал перед братвой, как он.
Воронин засмеялся и похлопал его по плечу.
– Не нужно обижаться, Павел.
– Да пошел ты тоже. Защитник, какой нашелся. Он – наш командир, и я хочу знать, сколько нам еще топать? Мне вообще все это не нравится, Воронин, идем, идем, а догнать фронт не можем. Ты слышал, что сказал этот хохол, ну тот, кого я завалил? Он сказал, что немцы уже давно взяли Ровно, Винницу, Минск и сейчас прут на Москву. Да ты и сам все слышал. Разве можно остановить такую мощь?
Воронин промолчал. Ему явно не хотелось обсуждать эту тему. Он ускорил шаг и быстро оторвался от Романова. Боец из передового дозора сообщил Тарасову, что впереди группы дорога, на которой стоят около двадцати грузовиков с немцами. Выслушав его доклад, Александр приказал отряду остановиться и дождаться возвращения разведки.
***
Время шло, а с ним росло и напряжение. Тарасов хорошо видел бойцов отряда, лежавших в высокой траве. Все они, как и он, не спускали глаз с небольшого лесочка, в котором растворилась высланная им разведгруппа.
«Что там могло произойти? Почему они не возвращаются? – думал он, поглядывая на циферблат наручных часов. – А вдруг они угодили в лапы фашистов? Нет, просто так эти бы ребята не сдались. Обязательно попытались хоть как-то предупредить своих товарищей».
– Воронин, ко мне! – крикнул он и, когда тот подполз, приказал ему остаться за командира в отряде, а сам направился к дороге. Вскоре он увидел своих бойцов, которые лежали среди кустов и наблюдали за дорогой. Александр подполз ближе и посмотрел туда же. У дороги стояли два десятка автомашин, на дверцах которых была изображена какая-то незнакомая ему птица. Он перевел свой взгляд на группу водителей, которые сидели кучкой, курили и разговаривали на украинском языке.
«Неужели они ищут нас за то, что мы уничтожили их машину? – первое, что пришло ему в голову. – Но почему здесь? Как они могли вычислить их маршрут, ведь они двигаются на восток без карты?»
Словно в подтверждение его слов, из леса вышла группа немцев и по команде офицера стала быстро усаживаться в машины. Вслед за этой группой солдат последовала другая группа, и вскоре все стоявшие машины были полностью забиты солдатами. Через минуту-другую машины, взревев моторами, тронулись с места, и лишь два мотоцикла остались около дороги, поджидая своих хозяев. Где-то совсем недалеко, среди молоденьких березок и елей, затрещали автоматные очереди, а затем раздался взрыв гранаты, и все стихло. На дорогу, смеясь, и толкая друг друга, вышли четыре немецких солдата. Один из них подошел к мотоциклу и, откинув полог коляски, достал оттуда флягу. Сделав несколько крупных глотков, он передал ее одному из солдат.
– На, Иванко, хлебни самогона, может, он поможет тебе поднять настроение. Если бы мне сказали раньше, что ты так боишься покойников, я бы никогда не поверил в это. То, что я увидел сегодня, Иванко, не красит тебя. Почему ты не добил эту красную шлюху?
– Я не мог, пан капрал. Хотел, но не мог.
Его слова вызвали смех у других солдат. Вдруг один из них развернулся в сторону и нажал на курок автомата. Очередь прошла над головой Александра, заставив его уткнуться головой в землю. На него посыпались срезанные ветки и листья. Солдат явно кого-то заметил в кустах и снова нажал на курок. В этот раз очередь прошла значительно выше головы.
Тарасов развернулся и швырнул в их сторону гранату, а затем нажал на курок автомата. Двое врагов, скошенных очередью из автомата, упали на землю. Один из солдат попытался развернуть пулемет, который он установил на турель люльки, но сраженный осколком гранаты, свалился около колес мотоцикла.
– Сдаюсь! Не стреляйте, хлопцы! – закричал на русском языке четвертый солдат и, бросив автомат на землю, поднял руки. На поляну выскочили трое красноармейцев и стали быстро собирать оружие убитых врагов.
– Гаврилов! Веди его ко мне, – приказал Тарасов одному из бойцов, указывая рукой на пленного солдата.
Когда того подвели к Александру, он удивленно посмотрел на него.
– Я смотрю, ты говоришь по-русски? – спросил Тарасов. – Где научился?
– Я русский. Мать у меня русская, а отец украинец. Сам я родом из Харькова.
– Скажи, как ты оказался в немецкой армии? Перебежал или по идее?
– Я за самостийную Украину, таких как я, много. У нас целый батальон составлен из таких людей.
– Значит, ты воюешь с нами по убеждению, считая, что гитлеровцы дадут вам независимость? Я правильно тебя понял? Значит, немцы тебе свободу, в обмен на убийство наших солдат. Так?
Солдат замолчал. Руки его мелко дрожали, однако он сумел справиться с волнением и с нескрываемым презрением посмотрел на окруживших его красноармейцев.
– Ты, из какого батальона? Из «Роланда», что ли? Мы недавно с ребятами отправили твоих дружков на тот свет, подарив им независимую Украину.
– Нет. Наш батальон называется «Нахтигаль»2. Слышали о таком?
– О таком пока, до тебя, не слышали. Выходит много вас предателей, если немцы, из таких как ты, формируют свои батальоны.
– Нас тысячи, всех не перебьете, – выкрикнул в ответ на его слова пленный. – Скоро мы вас всех перевешаем вместе с вашим Сталиным!
К Тарасову подошел один из его бойцов и, приложив к пилотке ладонь, доложил, что в лесу обнаружены трупы наших солдат. Услышав это, предатель побледнел от страха.
– В овраг его, – коротко бросил Александр. – Похороните наших бойцов и догоняйте группу.
Он встал с пенька и, поправив гимнастерку, направился в сторону, где его ждали солдаты отряда.
***
Проценко шел на встречу с Зоей. Сегодня к ней в гости должен был прийти ее любовник майор Эстеркин, и он должен был предстать перед ним, как ее родственник. Несмотря на полученный из Берлина запрет на его вербовку, он решил действовать вопреки этому запрету, считая, что у него хватит оснований прижать майора к стенке и получить от него согласие на сотрудничество с германской разведкой. Этот человек владел большими разведывательными способностями. Через его руки проходили десятки документов на получение продовольствия для частей, которые не только квартировались в Казани, формировались в городе, но и по транзитным частям, которые следовали через город.
Майор, влюбившись в Зою, не умел держать язык за зубами и часто, приняв на грудь немного водочки, рассказывал ей о сложностях своей работы, в частности, о вновь прибывших и убывших на фронт воинских частях. Когда она впервые рассказала Ивану о своих отношениях с этим майором и то, что он смог достать ей справку об освобождении от земляных работ, он просто не поверил ей, считая, что майор – подставное лицо контрразведки и что с ней ведется тонкая оперативная игра. Однако, исходя из доклада Лабутина, чьи люди несли круглосуточное наблюдение за ним, он понял, что ошибся, и что майор действительно является интендантом и никакого отношения к НКВД не имеет. И вот сегодня он должен будет сделать попытку завербовать его у Зои. Он оглянулся и, заметив идущего за ним по другой стороне Лабутина, немного успокоился. Этот человек должен будет решить судьбу майора, если последний откажется от сотрудничества.
Прежде чем войти в дом, в котором проживала Зоя, он сделал небольшой крюк и, убедившись в отсутствии слежки, вошел в подъезд. Поднявшись на второй этаж, он остановился. Справа от ее двери на гвозде висело пустое оцинкованное ведро. Это был условный знак, что она дома и явка чиста. Иван достал из кармана пиджака пистолет и, передернув затвор, сунул его за пояс брюк. Он трижды постучал в дверь. Выдержав небольшую паузу, он снова дважды стукнул кулаком в дверь. За ней послышались легкие женские шаги.
Проценко отстранил Зою от двери и молча, вошел в квартиру. Остановившись в прихожей, он громко поздоровался с хозяйкой. Отодвинув в сторону занавес, висевший над дверью, он проследовал в комнату. В зале за столом сидел мужчина среднего возраста, в гимнастерке, который внимательно разглядывал его. Рядом с ним на спинке стула висела портупея с кобурой.
– Иван! Ты что замер на месте? Проходи, не стой у порога, – защебетала Зоя. – Борис, познакомься, это мой брат Иван. Помнишь, я о нем тебе рассказывала. Вот решила познакомить тебя с ним.
– Иван, – произнес Проценко и протянул руку Борис Львовичу. – Мне сестра много о вас рассказывала. Рад нашему знакомству.
Эстеркин представился и пожал ему руку. Рука Бориса Львовича оказалась мягкой и влажной, а рукопожатие было настолько вялым, что Проценко стало почему-то противно от этого рукопожатия. Он посмотрел на Зою и, улыбаясь ей, направился на кухню, чтобы вымыть руки.
– Иван, садись за стол. Пить, есть будешь? – по-хозяйски поинтересовался у него Эстеркин. Не дожидаясь ответа, он налил ему половину стакана водки.
Проценко вернулся в зал и сел за стол. Он пристально посмотрел на майора, а затем, улыбнувшись ему, тихо спросил:
– За что выпьем, майор? Предлагаю выпить за мою сестру. Скажи, Борис, правда, она – красивая женщина?
– Я от нее без ума, – ответил Эстеркин, рассмеявшись. – Она не только красивая, она просто чудо, а не женщина.
Они выпили водку и стали закусывать салом. Проценко взял в руки картофелину и, подкинув ее, положил к себе на тарелку.
– А вы, Иван, с Зоей не похожи, – произнес Эстеркин. – Если бы я вас увидел на улице, то никогда не подумал, что вы – родственники.
Иван улыбнулся и, откусив кусочек картофеля, произнес:
– Это естественно, Иван, она ведь женщина, а я мужчина. Да и отцы у нас с ней разные. Разве Зоя вам об этом не говорила? Мы с ней родные лишь по матери.
В этот момент в комнату вошла Зоя с большой сковородой, на которой вкусно шипело жареное мясо. Мужчины прекратили разговор и молча стали есть.
– Скажите, Иван, а почему вы не в армии? – задал вопрос Эстеркин. – Я смотрю, вы здоровый мужчина и не в армии.
Иван замер и, положив вилку на край стола, посмотрел на своего собеседника.
– У меня броня, Боря. Я работаю на железной дороге, и есть приказ Совнаркома не призывать нас на фронт. А вы, почему не на фронте, Борис? Вот вы сидите в квартире моей сестры, пьете водку, жрете ворованное вами мясо и задаете мне такие провокационные вопросы в отношении фронта? Вы никогда не задумывались, Борис Львович, что с вами будет, если об этом узнает НКВД? Я имею в виду регулярно похищаемые вами с воинских складов продукты. Здесь, я думаю, фронтом не отделаешься, это тянет на стенку.
Лицо майора сначала вытянулось, а затем медленно побелело. Он явно не ожидал подобного от родственника своей любовницы. Он вскочил из-за стола и, протянув руку, схватил портупею с кобурой. Каково же было его удивление, когда он не обнаружил в кобуре своего пистолета. Зная о предстоящем разговоре, Зоя заранее вытащила пистолет из кобуры и сунула его в ящик комода.
– Я бы на вашем месте не делал этого, – спокойно произнес Проценко и усмехнулся. – Майор, я вам советую вспомнить то, что по ночам рассказывали моей сестре. Вспомнили или вам напомнить об этом? Да, да, именно то, что вы ей рассказывали о прибытии в город новых воинских подразделений, их численности, направлении следования. Разве все это не является военной тайной?
Проценко замолчал и, протянув руку, плеснул в стаканы водку. Лицо Бориса Львовича оставалось по-прежнему бледным и застывшим. Ивану показалось, что тот, словно окаменел от услышанных слов. То, что он не был родственником Зои, Эстеркин уже не сомневался. Он понял, что эти люди специально загнали его в тупик, из которого для него не было выхода.
– Скажите, майор, вы согласны помогать немецкой армии? Впрочем, о чем это я вас спрашиваю? Куда вам деваться, не побежите же вы в НКВД жаловаться на все это или я ошибаюсь? Кстати, немецкая разведка высоко оценила ваши сведения.
Эстеркин, сверкнув глазами, посмотрел на Зою.
– Что вам от меня нужно? – еле слышно спросил он Ивана. – Я лишь снабженец и никакими секретами не владею.
– Ничего особенного, делайте то, что и делали раньше. Сообщайте нам номера воинских частей, их численность и направление движения.
Иван, молча, поднял стакан с водкой и, коснувшись стакана Бориса Львовича, опрокинул содержимое в рот. Он протянул Эстеркину чистый тетрадный лист и карандаш.
– Пишите, майор. Обратной дороги для вас уже нет.
Закончив писать, майор вернул расписку Ивану и выпил налитую им водку. Не закусывая ее, он достал папиросу и закурил.
***
К полудню группа Тарасова вышла к небольшому хутору. Александр поднес к глазам трофейный бинокль и стал рассматривать дворовые постройки. Он уже хотел дать команду об остановке на отдых, как увидел немецкого солдата, который вышел из дома. Немец подошел к колодцу и, зачерпнув ведро воды, понес его в дом.
«Сколько их там, – подумал Александр, – пять, десять? А впрочем, какая разница, вступать с ними в бой все равно нельзя. Если немцы сядут на хвост отряду, они уничтожат его».
Он опустил бинокль, и отряд снова двинулся вперед. Пройдя еще километров десять, отряд остановился на ночевку в лесу.
– Огонь не разводить, – приказал он красноармейцам, – кругом немцы. Не будем привлекать их внимание.
Утром Тарасову доложили, что ночью бесследно исчез Романов, который прихватил с собой часть имеющихся продуктов и оружие. Искать в лесу человека, который специально ночью покинул расположение отряда, было не только бесполезно, но и небезопасно. Однако Александр, словно, забыв об осторожности, дал команду на его розыск. Бойцы затратили более двух часов на поиски пропавшего, и, лишь поняв бесполезность этого, прекратили поиск.
Весь остаток дня отряд, не делая ни одного привала, двигался на восток. Выйдя вечером к дороге, отряд остановился и залег в кустах. По дороге с небольшими перерывами двигались техника и пехота противника. Переходить дорогу было опасно, и Александр решил дождаться темноты. Вскоре интенсивность движения стала снижаться, и они, воспользовавшись этой паузой, пересекли дорогу. Тарасов шел рядом с повозкой, и все время думал о Павле. Ему не верилось, что тот мог, вот просто так, все бросить и дезертировать.
«Что же произошло? Почему он сбежал, прихватив продукты? Может, решил самостоятельно двинуться через фронт, а может, в этом виноват я? Наверное, виноват я. Не стоило тогда его отталкивать от себя», – думал он, не находя ответа ни на один свой вопрос. То, что Павел был слабоват духом, он понял еще в вагоне воинского эшелона, когда тот подсел к нему. Александр понял, что Павлу был нужен человек с твердым характером, который мог бы его поддержать в трудный момент.
Идущий впереди группы Воронин остановился, увидев солдата из боевого охранения, который бежал в его сторону. Заметив Тарасова, боец подбежал к нему.
– Товарищ сержант! Впереди хутор, – выпалил он.
Где-то недалеко слышался собачий лай.
– Воронин, проверьте, нет ли там немцев. Если чисто – зайдем, может, удастся, хоть чем-то пополнить свой провиант.
Хутор был чист, об этом Тарасову доложили разведчики. Он дал команду, и обоз, свернув с проселочной дороги, направился в сторону хутора. Хозяин встретил солдат с хмурым и недовольным лицом. Ему не нравились эти усталые и молчаливые люди, которые оказались в эту ночь в его зажиточном доме.
– Вы – надолго? – сразу спросил он Тарасова, мгновенно признав в нем старшего этой группы красноармейцев. – У меня долго нельзя, кругом немецкие гарнизоны.
– Все зависит от тебя, хозяин. Накормишь бойцов, дашь в дорогу, и мы уйдем быстро. Если начнешь плакаться, что сам умираешь с голоду, останемся здесь до тех пор, пока не найдем у тебя еду.
– Товарищ командир! Но у меня действительно ничего нет. Я бедный крестьянин, откуда у меня столько продуктов, чтобы прокормить такую ораву.
– Ты, мужик, не прибедняйся. Ты думаешь, я не знаю, как живут бедные люди? Бедный человек всегда поделится с голодным. Ну, как? Будешь кормить или нам самим поискать провиант у тебя?
Лицо мужчины перекосилось от злости, которую не смогла укрыть от глаз Тарасова даже темнота ночи.
– Хорошо, командир! Я накормлю твоих солдат. Но я попрошу не заходить в мой дом. Там у меня жена и трое малолетних детей. Мы староверы, и не любим чужих людей.
– Договорились, – коротко ответил ему Тарасов. – Неси еду, можно поесть и на улице, мы люди привычные.
Мужчина вынес из дома полный чугунок вареной картошки, несколько крынок молока и сметаны. Забив трех кур, он все это отдал бойцам. Пока солдаты ели, он вынес из сарая два мешка картошки и погрузил на телегу.
– Командир, это все, что могу дать, – произнес он. – Кстати, вот еще два шматка сала вдобавок. Давайте доедайте и уходите с хутора. Не дай Бог, нагрянут немцы или эти из УПА. Тогда точно нас всех повесят на воротах этого дома.
Кто-то из бойцов Тарасова вышел из сарая и выкатил оттуда станковый пулемет и две коробки патронов.
– А это что? – с угрозой в голосе спросил Тарасов у растерявшегося хозяина. – Откуда у тебя оружие? Ты же человек верующий, и оружие держать в руках не можешь? Выходит, ты наврал мне все?
Этот вопрос был задан Тарасовым неслучайно. Среди красноармейцев уже давно шли разговоры об обстреле наших маршевых подразделений, двигающихся на фронт, и колонн беженцев местными националистами, которые, укрывшись в лесу, старались нанести нашим частям потери в живой силе.
– Это – не мое! Это ваши солдатики оставили, когда уходили, – прошептал он побелевшими от страха губами.
– Врешь ты все, мужик. А ну, Воронин, проверьте, кого он прячет у себя в доме.
Несколько солдат во главе с Ворониным вошли в дом. Через минуту из дома послышались несколько выстрелов, и солдаты, тычками в спину, вытолкнули из дверей хаты двух раненых мужчин.
– Товарищ сержант, двоих пришлось уложить на месте, они попытались отстреливаться, – доложил Тарасову Воронин. – В доме, помимо людей, мы обнаружили еще несколько винтовок и два цинка с патронами.
Тарасов с нескрываемой ненавистью посмотрел на хозяина хутора.
– Воронин! А ну давай, веди их сюда. Посмотрим на этих ночных гостей. Что скажешь теперь, хозяин? Кто эти люди, и почему они скрывались в твоем доме?
К Александру подвели одного из раненых мужчин. Он стоял в одной нательной рубашке, прижимая правую руку к ране, из которой обильно сочилась алая кровь.
– Кто вы, и как оказались здесь? – спросил раненого Тарасов. – Судя по вашим брюкам, вы, наверное, из украинского национального батальона?
Мужчина молчал.
– Все ясно. Значит – националисты, – сделал заключение Александр. – Выходит, это вы расстреливали колонны беженцев?
Мужчина продолжал молчать.
– Воронин! Всех расстрелять, в том числе и хозяина дома.
– Сволочи! – вдруг завизжал хозяин дома. – Коммуняки недобитые. Отольются вам наши слезы!
– Чего стоишь, Воронин. Приказ не ясен?
Их отвели в сторону и поставили у стенки сарая. Раздалась автоматная очередь, и они замертво повалились на землю.
– Тщательно осмотрите дом и заберите продукты. Через пять минут уходим.
***
Сосед Тарасова по дому, сотрудник уголовного розыска, Александр Горшков с самого начала войны был переведен в отдел государственной безопасности. Он и сотрудники его отдела, которую неделю охотились за вражеской радиостанцией, которая периодически выходила в эфир из пригорода Казани. Судя по тому, что радист постоянно менял места выхода в эфир, руководство отдела сделало вывод, что радист, возможно, работает водителем автомашины или использует этот вид транспорта в своих целях. Горшков встал из-за стола и подошел к карте республики, которая висела на одной из стен его небольшого кабинета. На ней красными флажками были отмечены места выхода радиста в эфир. С каждой неделей этих флажков становилось все больше и больше. Все эти точки располагались вдоль дорог, связывающих Казань с районами республики. Он долго стоял у карты и молча, рассматривал дюжину красных флажков, разбросанных по карте вдоль дороги, ведущей в Арск.
«Почему в этом районе больше всех выходов в эфир? Может, радист живет в Арске или часто выезжает в этот район, в связи со служебной необходимостью? – думал он, затягиваясь табачным дымом. – Но это не факт, что он живет в Арске или выезжает туда по рабочим вопросам. Не исключено, что данная дорога менее загружена автотранспортом и на ней проще, найти место, с которого можно выйти в эфир. С другой стороны, там и дорога довольно приличная, и выезд из Казани туда не занимает много времени».
Он махнул рукой от отчаяния и сел за стол.
«Как же мне тебя вычислить? – подумал он. – Ты же человек, а это значит, что все твои действия должны попадать под определенную логику, и не исключено, что рано или поздно ты все равно совершишь ошибку. Вот только когда ты ее сделаешь? Сегодня ты выходил в эфир в Арском районе, предыдущий твой выход был в районе Камского Устья. Почему? Что произошло, что ты поменял точку выхода?»
Горшков снова поднялся из-за стола, и уже в который раз за этот день подошел к карте. Он смотрел на карту, стараясь предугадать место следующего выхода радиста в эфир.
– Александр! Зайди ко мне, – произнес начальник отдела, заглянув в его кабинет.
Горшков быстро схватил со стола свой старый блокнот и карандаш и поспешил вслед за начальником.
– Я только что от начальника управления, – произнес капитан Семенов. – Есть хорошая новость, нашим шифровальщикам удалось расшифровать перехваченные радиосообщения. Это первое. Второе, не совсем приятное для нас, все передаваемые радиограммы, это точные сведения о движении воинских составов через Казань и станцию Юдино. Похоже, что немецкий агент живет или работает на этой станции. Нужно плотно заняться этим направлением. Включи в группу лейтенанта Грошева и Губайдуллина. Это толковые ребята, и они здорово разгрузят тебя в розыске радиста. И еще один очень важный момент. Из последней перехваченной шифровки следует, что вражеская агентура располагает полными сведениями о воинских подразделениях, прибывающих в Казань, ну те, что на Первых Горках, а также убывающих на фронт. Вот здесь нам с тобой придется поломать голову, кто их снабжает этими сведениями. Круг лиц, владеющих данной информацией, довольно узок. Если мы с тобой напролом полезем туда, то сможем напугать предателя.
– Ясно, товарищ капитан. Я вот сидел и пытался понять логику радиста, а именно, почему он в основном выходит на связь из Арского района. Получается интересная картина – два раза из района Арска, а затем из другого района республики. Все эти выходы происходят на расстоянии не более шестидесяти километров от города, то есть на расстоянии часа езды. Выходит, что ему достаточно всего три часа для выезда, передачи и возвращения в город. У нас всего несколько дорог, которые выходят из города, и я предлагаю установить посты на этих дорогах, где-то на расстоянии тридцати километров от города. Именно там мы сможем засечь эту машину.
Капитан задумался. Он посмотрел на Горшкова и невольно улыбнулся. Ему нравился этот молодой и настырный парень, который перешел к ним на работу из уголовного розыска.
– А что, неплохая мысль. Правда, это долгоиграющая конфета, но выстрелить может. Насколько я тебя правильно понял, нам нужно на этих постах просто фиксировать выезжающие и въезжающие в город машины, а потом проанализировать все эти записи.
– Все правильно, товарищ капитан. Нам не нужно проводить тотальный анализ, мы его будем проводить лишь по тем дням, когда радист будет выходить в эфир. Я думаю, что нам удастся вычислить эту машину.
– Молодец, Горшков. Умная у тебя голова, светлая.
Лицо Александра залила краска. Он машинально разгладил гимнастерку и посмотрел на своего начальника.
– Разрешите идти, товарищ капитан?
– Иди, Горшков, работай!
Закрыв за собой дверь, он направился в кабинет, который занимали Грошев и Губайдуллин.
***
Мужчина в форме лейтенанта инженерных войск сошел с поезда и, оглядевшись по сторонам, направился к зданию железнодорожного вокзала. На нем была выгоревшая гимнастерка с Орденом Красной Звезды, старые поношенные кожаные сапоги, а за спиной – вещевой армейский мешок. Весь его вид и перевязанная левая рука, висящая на грязном бинте, перекинутом через шею, говорили о том, что за плечами этого человека был фронт. Перед входом в здание вокзала его остановил военный патруль.
– Товарищ лейтенант! Предъявите документы, – обратился к нему офицер с одной шпалой в петлице. – Вы с фронта?
Лейтенант расстегнул левый карман гимнастерки и достал из него удостоверение личности и справку из госпиталя. Все эти документы он, молча, протянул офицеру. Офицер внимательно прочитал предъявленные документы и посмотрел на лейтенанта.
– Если это не секрет, куда вы направляетесь, лейтенант? – спросил он его.
– Хочу навестить мать своего погибшего в бою товарища. Перед смертью я пообещал ему, что если у меня представится такая возможность, то я обязательно это сделаю. Она проживает в Казани на улице Архангельская. Скажите, товарищ капитан, это далеко от вокзала? А то мне через сутки снова на фронт.
Капитан пожал плечами.
– Не знаю, лейтенант. Сам недавно в этом городе. Что ж, удачи вам, лейтенант.
Капитан протянул ему документы, и патруль двинулся дальше по перрону. Лейтенант вышел на улицу и, заметив ехавший по дороге армейский автомобиль, поднял руку. Машина, вильнув на дороге и едва не сбив человека, остановилась в метрах трех от него. Он ловко вскочил на подножку автомашины и, слегка нагнувшись, обратился к водителю.
– Браток! Скажи, ты случайно не в Адмиралтейскую Слободу едешь?
Водитель оценивающе посмотрел на лейтенанта, словно прикидывая про себя, сколько можно содрать с этого раненого офицера.
– Что ты молчишь? Поехали, не обижу, – произнес лейтенант.
– Садись, – произнес водитель. – Время у меня пока есть, почему бы не уважить фронтовика, тем более орденоносца. Скажи, куда тебе конкретнее нужно, а то слобода большая.
Лейтенант достал из полевой сумки несколько крупных купюр и положил их на бедро водителя. Тот взял и, не считая, сунул в карман гимнастерки.
– Это аванс, на месте получишь еще. А сейчас поехали. Хочу навестить родителей товарища. Там придется постоять минут пять-десять, сможешь? Сам понимаешь, просто так от них не уйдешь.
Машина, скрепя и кряхтя, словно старая бабка, тронулась с места и, набрав скорость, поехала в сторону Адмиралтейской Слободы.
– Ты сам-то, где служишь? – обратился к нему офицер. – Что не на фронте?
– При пороховом заводе, в охране. Сейчас, брат, у нас строго, постоянные проверки. НКВД шерстит так, что просто некуда.
Лейтенант улыбнулся. Он сразу понял, что водитель не намерен с ним говорить на эту тему. Он достал из кармана галифе пачку трофейных сигарет и закурил.
– Что так смотришь? А, сигареты? Это, брат, трофейные, мне друзья с фронта подогнали. Курить будешь?
Он выбил из пачки сигарету и, прикурив ее от зажигалки, сунул водителю в рот. Тот несколько раз затянулся и выбросил сигарету в окно.
– Гадость, а не табак, – произнес он и плюнул в окно. – Ты меня извини, лейтенант, но мне не понравились твои сигареты. Кислые они какие-то.
