Александр Леонидович Аввакумов
Пион не выходит на связь
– Обещать, Романов, это еще не жениться, – отрезал Тарасов, так как ему не хотелось обсуждать эту тему, которая уже набила оскомину всем солдатам с самого начала войны.
– Кстати, Павел! Ты, почему здесь? Почему покинул свой окоп? – строго спросил его Александр. – Кто тебе дал команду покинуть огневую позицию?
Романов замялся, а затем протянул ему вчетверо сложенный листок бумаги.
– Вот, товарищ сержант, возьмите. Здесь мой адрес и записка домой. Если что, передайте, пожалуйста, матери. Кроме нее, у меня больше никого нет.
– Ты что, Павел? – удивленно произнес Тарасов. – Ты что умирать здесь собрался, что ли? Нет, брат, не возьму! Принципиально не возьму. Вот закончится бой, сам и отправишь письмо домой. Еще неясно, кто у нас сегодня выживет, ты или я? А может, и оба головы сложим на этой опушке.
– Все равно – возьмите. Если выживу, то вернете, а не выживу, отправьте домой.
Тарасов пристально посмотрел на него. Он хотел ему что-то сказать, но Павел уже полз в свой окоп, который находился в метрах десяти. Над головами обороняющих высоту вновь проследовала волна немецких самолетов.
Над позициями батальона повисла тишина. До этого момента Тарасов еще ни разу не обращал внимания на то, что тишина может быть разной. В этот раз тишина была особо напряженной, и у него создалось мнение, что к этой внезапно возникшей тишине одновременно прислушивались тысячи людей с обеих сторон, многим из которых будет не суждено дожить сегодня до заката. Александр отчетливо услышал, как где-то недалеко от него затрещал в траве кузнечик.
«Надо же, трещит, кует свое счастье, словно и нет никакой войны», – подумал он, пытаясь отыскать глазами этого беспокойного кузнечика.
Внезапно его обостренный слух вырвал из этой вечерней идиллии треск мотоциклетных моторов.
– А вот и они, – прошептал он.
Тарасов поднес к глазам бинокль и стал всматриваться вдаль, туда, где на закате солнца пряталась дорога, которую он и его товарищи по оружию должны были закрыть своими жизнями. Треск мотоциклетных двигателей все нарастал и нарастал. Внезапно он затих. Мотоциклисты вылетели из лесочка на дорогу и остановились. Из люльки выбрался офицер и стал рассматривать местность, не решаясь выехать на открытое пространство.
– Без моей команды не стрелять! – выкрикнул Тарасов и положил на бруствер окопа свой трофейный автомат и пару гранат.
Часть мотоциклистов, по команде офицера, не сбавляя скорости, понеслись в сторону высотки, ловко объезжая рытвины и ухабы. Неожиданно с высотки кто-то выстрелил. Этот выстрел подхватили десятки винтовок и автоматов. Немцы стали быстро разворачиваться на дороге, отвечая из пулеметов на огонь наших бойцов. Оставив на дороге три мотоцикла с убитыми и ранеными, мотоциклисты скрылись за изгибом дороги.
«Разведка! – подумал Тарасов. – Зря мужики начали стрелять раньше времени. Нужно было подпустить их немного ближе и всех уничтожить пулеметным огнем. Теперь немцы знают, что здесь на высотке находятся наши позиции, и попытаются уничтожить нас, чтобы свободно пройти по дороге».
Александр вжал голову в плечи и упал на дно окопа, услышав вой падающей мины. Несколько мин упали на позиции роты, и снова повисла тишина. Прошло несколько секунд, и немцы открыли массированный минометный огонь по высоте. Тарасов поднялся в окопе и посмотрел туда, где располагались позиции роты. Вся высотка была покрыта огнем и дымом от рвавшихся вокруг нее мин.
***
Внезапно обстрел прекратился, стало тихо. Однако тишина продлилась недолго. На дороге появились три немецких танка и несколько бронетранспортеров, из которых стали выскакивать немецкие солдаты. По команде офицеров, они быстро развернулись в цепь. До них было метров пятьсот или чуть больше. Они медленно направились в сторону высотки, поливая ее ливнем пуль из автоматов и винтовок. Впереди цепи шли танки, которые иногда останавливались, чтобы произвести выстрелы из танковых пушек.
– Не стрелять! – снова приказал Тарасов бойцам. – Подпустим их поближе.
Александр всматривался в фигурки солдат, которые криво изгибались в полуденном мареве. Он постарался для себя определить, какими силами атакует их противник. На его взгляд, немцев было до полутора роты. Гитлеровцы шли с закатанными рукавами и, уперев в животы автоматы, водили ими в разные стороны, расстреливая ближайшие кусты. Один из танков въехал на деревянный мостик, который связывал два берега небольшой речки. Неожиданно под его днищем возникла яркая вспышка, а затем раздался сильный взрыв, который разметал деревянное строение. Танк покосился, а затем повалился в воду. Прошло какое-то мгновение, и он полностью скрылся под водой. Оставшиеся два танка остановились перед мостом. Жерла их орудий стали искать цель, чтобы подавить ее своим огнем. Один из танков направился влево от моста, другой – вправо, пытаясь, по всей вероятности, нащупать брод через эту небольшую заболоченную речку. Танк, который обходил взорванный мост слева, завяз в болотистой пойме реки и остановился. Чем больше он предпринимал попыток вылезти из этой болотной жижи, тем глубже уходил в эту черную, как смола, воду. Наконец он заглушил свой двигатель. Из башни вылезли танкисты и, прикрываясь кустарником, исчезли где-то за поворотом дороги. Третий танк не стал рисковать и, развернувшись, направился в обратную сторону.
Пехота противника, лишившись танковой поддержки, сбавила темп. Теперь между ней и позициями роты было не более трехсот метров. Высота молчала, и это молчание, похоже, вселяло в гитлеровцев страх. По команде офицера, немцы бегом понеслись к нашим окопам. Что произошло дальше, трудно объяснить словами. Атакующая волна немцев, словно наткнулась на гранитный мол. Залп огня винтовок, автоматов и пулеметов смел первые ряды наступающих. Вторая немецкая волна, словно не заметив гибели первой цепи, неслась на позиции роты, пока не исчезла в дыму и огне разрывов гранат. Однако некоторым удалось ворваться в траншеи роты, и там началась настоящая мясорубка. Немцы, не выдержав этой схватки, стали по одному выскакивать из наших траншей. Они бежали назад по пристрелянному полю, неся большие потери. Потеряв десятки убитых и раненых, наступающая волна немецкой пехоты отхлынула с высотки и укрылась в небольшом лесочке. Когда немцы отошли, по высотке снова ударили минометы и тяжелая артиллерия, которую немцы успели подтянуть на этот участок дороги. Поняв, что в лоб высоту им не взять, он стали концентрировать свою пехоту за лесопосадкой, которая шла вдоль дороги. Снова над полем боя повисла тишина, разрываемая лишь криками умирающих немецких и русских солдат.
Прикрываясь лесопосадкой, немцы стали быстро переправляться через речку вброд. Вскоре они снова пошли в атаку. В этот раз они двигались в сторону отделения Тарасова, стараясь обойти оборону роты с фланга.
– Приготовиться к бою! – отдал Тарасов команду. – Без моей команды не стрелять!
В этот раз они уже не шли в полный рост, а передвигались вперед короткими перебежками, стараясь под прикрытием кустов подобраться как можно ближе к позициям батальона. Когда до первой группы немцев осталось метров восемьдесят, Тарасов отдал команду. Огонь двух станковых пулеметов оказался столь неожиданным, что вызвал замешательство среди немцев. Пока они приходили в себя, отделению удалось уничтожить около двадцати гитлеровцев. Но этот огонь не смог остановить их. Они падали на землю, но вместо только что уничтоженной группы немецких солдат появлялись все новые и новые.
В какой-то момент Тарасов понял, что их огонь не в состоянии остановить атакующий порыв немецкой пехоты. Но вдруг немцы остановились и стали отходить назад.
«Что-то у них сломалось в этой отработанной до автоматизма машине», – подумал Александр, наблюдая за противником. За эти две недели, что он находился на фронте, Тарасов впервые увидел убегающих немцев, и радостная волна захлестнула его изнутри. Это чувство, похоже, испытывал не он один. Вдруг на вершине высоты появилась фигура лейтенанта Липатова. Он поднялся из окопа и, сжимая в руке наган, закричал:
– Вперед! За Родину! За Сталина! Вперед!
Вслед за ним бросились и другие бойцы. Они расстреливали в спины бегущих немцев, рубили им спины саперными лопатками. Неожиданно с фланга по атакующей группе ударил крупнокалиберный пулемет. Тарасов видел, как эта огненная струя косила наших бойцов, не оставляя им ни одного шанса на спасение. Вскоре вся поляна покрылась телами убитых немецких и наших солдат. Что произошло дальше, Тарасов уже не помнил, так как его накрыл взрыв мины. Последнее, что он запомнил, была зеленая поляна, покрытая огненными столбами взрывов.
***
Павел Лабутин сидел за столом. Взяв в руки бутылку водки, он стал разливать ее в четыре граненых стакана. Стаканы были немытые, но на это никто не обращал внимания. В последнее время Лабутин жил один в этом большом доме, когда-то принадлежавшем настоятелю монастыря, который впоследствии был арестован. Он впервые за последнее время собрал у себя бывших товарищей и сейчас угощал их водкой и закуской, которая вызывала у них определенное чувство зависти. Посмотрев на дно пустой бутылки, Павел нагнулся и поставил ее под стол, откуда снова извлек бутылку с водкой.
– Ну что, вздрогнем, кореша! – торжественно произнес он. – Вот и пришел наш час, о котором мы так долго и много мечтали. Не могу не сказать, что настало то время, братишки, когда красноперым стало не до нас. Сейчас у них свои «головняки», ловят всяких там диверсантов, выявляют врагов народа и их пособников. Поэтому кому, как не нам, радоваться этому. Вы сами все хорошо видите, что в город прибывает большое количество беженцев, у которых много золотишка и барахлишка.
Он улыбнулся, обнажив собравшимся товарищам вставленные железные зубы, чем вызвал у них улыбки.
– Думаю, что никто из вас не откажется немного пощекотать эту публику. Мы, братишки, сейчас должны быть все вместе, тогда нам будут по плечу большие дела.
Он снова улыбнулся. Они дружно чокнулись, молча, выпили и стали закусывать водку кусками свинины. Вытерев жирные от сала руки полотенцем, Павел достал из кармана пачку папирос и бросил ее на стол.
– Угощайтесь, братва, мне для вас ничего не жалко.
Все потянулись за папиросами. Вскоре белесый дым поплыл по комнате.
– Кучеряво живешь, Павлуша, – произнес один из присутствующих и улыбнулся. – Можно подумать, что клад нашел?
– А ты не завидуй, Свищ. Что, нравится без риска пить водку и вкусно жрать? Если бы у меня не было голодных братишек, как вы, так бы и жил всю жизнь. Но вы меня простите, пожалуйста, не могу я этого сделать, когда мои кореша голодают, вот поэтому я и пригласил вас, чтобы поделиться всем этим. А в отношении клада, все может быть, Свищ. Ты же знаешь, кем был старый хозяин этого дома. Да ладно, я без обиды. Ты и так мне помогаешь, чем можешь. Тебе и за это спасибо.
Он окинул всех взглядом и, широко разбросав по сторонам свои синие от татуировок руки, улыбнулся.
– Вы угощайтесь, братишки, соловья баснями не кормят. А пригласил я вас к себе для того, чтобы кое-что перетереть с вами. Есть вопросы по нашей с вами воровской жизни.
Все внимательно посмотрели на него, ожидая, что он скажет.
– Есть одно дело, которое позволит нам всем безбедно жить. Вы все знаете, какие сейчас самые ходовые товары в городе? Правильно, это – мыло, соль, спички и, конечно, спирт. А где все это взять? Конечно, золото и камни тоже ходовой товар, но менее прибыльный.
В комнате повисла тишина. Все мгновенно поняли намек Лабутина, так как хорошо знали, что все это есть у единственного собственника – государства. Неожиданно из-за стола поднялся мужчина небольшого роста и, надев на голову потрепанную кепку, направился к двери.
– Пекарь! Это ты куда подался? – с угрозой в голосе произнес Лабутин. – Стучать красноперым? Давай, давай, может, они тебе лишнюю пайку хлеба отвесят.
– Почему стучать? Я барабанщиком, ты знаешь, никогда не был. Это может подтвердить любой из сидящих здесь за столом. Мне просто не хочется заниматься тем, что предлагаешь ты. Сейчас война, и опера с нами не будут чикаться. Поставят к стенке, и от тебя лишь останется точка на побеленной мелом стене. Так что вы, братишки, давайте без меня, я еще жить хочу.
Из-за стола поднялся Свищ. Похоже, он что-то хотел сказать Пекарю, но ему не дал этого сделать Лабутин.
– Не рыпайся, Свищ, замри на время. У нас здесь не воровское толковище, поэтому каждый из нас имеет право высказать все, что хочет. Вот Пекарь не согласен с моим предложением и решил уйти. Я думаю, что он поступил правильно. Раз человек не хочет этого делать, насиловать его не нужно. Я его давно знаю. Мы с ним топтали зону в Воркуте, и он всегда был уважаемым сидельцем. Поэтому он имеет свою точку зрения, которую он нам и озвучил. Правильно я говорю?
– Ты прав, Павлуша. У каждого из нас своя жизнь, – произнес Пекарь.
Он развернулся и, хлопнув дверью, вышел из комнаты. Лабутин окинул взглядом оставшихся товарищей.
– Свищ, догони его. Я не хочу, чтобы этот человек ходил по земле, зная наши тайны. Сделай все тихо.
Тот кивнул головой и, накинув на себя пиджак, исчез за дверью.
***
Проценко был доволен встречей подручного со своими друзьями из преступного мира. Если сказать честно, то он не любил этих людей, считал их отбросами общества. Однако сейчас было не до этого. Все эти люди, о которых рассказывал ему Павел, представляли для него определенный оперативный интерес. Особо его заинтересовала информация Лабутина о человеке, который работал на пороховом заводе. Этим человеком был водитель директора предприятия Илья Шубин. Сегодня в полдень, он по просьбе Лабутина, должен был заехать к нему домой и отвезти на работу, на станцию Юдино. Эта встреча носила чисто ознакомительный характер. Проценко хотел посмотреть и прощупать этого человека, прежде чем дать команду Лабутину на его вербовку. Насколько он знал из рассказа Павла, этот человек несколько раз помогал ему в перевозке и хранении ворованных вещей.
Иван остановился посреди небольшой комнатки и направился к окну. Отодвинув в сторону занавеску, выглянул на улицу. Улица была пуста. Он невольно посмотрел на ходики, до назначенного времени оставалось еще пятнадцать минут. Вчера вечером при встрече Лабутин доложил ему, что он направлял Свища для проверок указанных Иваном адресов. Ни одна явка не была провалена. Эта информация очень обрадовала его, однако, несмотря на это, он ни на минуту не терял бдительности. За окном трижды просигналил клаксон автомобиля. Иван снова взглянул в окно. Около дома стояла «Эмка» черного цвета. Проценко быстро набросил на себя рабочую куртку железнодорожника и, закрыв за собой дверь, вышел на улицу.
– Шубин? – приветливо улыбаясь, спросил его Проценко.
– Угадали. Да вы садитесь в машину, я не хочу лишний раз здесь светиться. Меня здесь каждая собака знает.
Иван быстро сел, и машина, взревев мотором, тронулась с места и поехала в сторону станции Юдино.
– Давно за рулем? – как бы между прочим поинтересовался у него Проценко. – Я смотрю, ты неплохо водишь машину. Сразу видно мастера.
– Чуть больше десяти лет. Я еще возил прежнего директора завода.
– Значит, ты хорошо знаешь территорию предприятия?
Водитель не ответил. Он скосил глаза и посмотрел на сидящего рядом с ним мужчину. Иван улыбнулся, так как увидел, что Шубина насторожили его вопросы о предприятии.
– Ты что косишься на меня, Илюша? – произнес он дружелюбно.– Может, я хочу поступить к вам на работу? Смотри, смотри, может, прожжешь меня своим взглядом.
Он вовремя перехватил руку водителя, который хотел ударить его по голове гаечным ключом.
– Ты, парень, не шути со мной! Я таких шуток не люблю. Ты знаешь, что за это бывает? Надо было, паря, раньше думать, когда возил братков на кражи и прятал у себя ворованные вещи, а не сейчас. Может, тебе напомнить, гражданин Шубин, как ты помогал Лабутину перевозить краденые вещички? Ты не дергайся и не переживай, я тебя не буду заставлять возить краденое имущество. Сейчас за подобные действия могут дать очень большой срок или вообще расстрелять.
Машина резко свернула в сторону, затормозила и остановилась. Лицо Шубина было все в поту. Правая его рука потянулась к гаечному ключу, который он стал возить с собой в последнее время. Но тот, словно предвидя его реакцию на произнесенные им слова, приставил к его горлу финский нож.
– Вот что, фраер, сиди тихо и не рыпайся, а иначе я твое личико распишу вот этим ножом. Я не хирург, но владею им не хуже. Может, мне еще что-то напомнить из твоей биографии? А что? Может чекистам станет интересно, как сын белогвардейского офицера вдруг стал сыном зарубленного махновцами красноармейца? Ты думаешь, что ты один владеешь этой тайной? Нет, друг мой, я тоже это знаю.
Шубин сидел неподвижно. Страх за свою жизнь сковал каждую его клеточку, не давая возможности не то чтобы оказать какое-то сопротивление, но и думать. Это продолжалось недолго. Наконец он пришел в себя, дыхание его стало ровным. Он, словно затравленный зверь, посмотрел на Ивана.
– Что вам от меня нужно? Зачем я вам?
– Пока мне от тебя ничего не нужно. Так что, живи, Илья, и не волнуйся. То, о чем я рассказал тебе, знают всего два человека – ты и я. Ты, наверное, не хочешь, чтобы об этом знали все, в том числе и чекисты? Поверь мне, я тоже этого не хочу, поэтому больше не вынуждай меня доставать из кармана перо.
– Вы врете, если бы я вам не был нужен, то вы бы меня не прижимали к стенке.
– Пока мне нужно от тебя только послушание. И еще одно: чтобы ты от страха не натворил такого, от чего я тебя спасти уже не сумею. Надеюсь, ты меня понял?
– Я не самоубийца.
– Это уже хорошо. А сейчас давай, езжай дальше. Не идти же мне на работу пешком.
Шубин завел двигатель автомашины, и она, объезжая ямы, тронулась дальше.
***
Шубин гнал машину в Казань, размышляя о том, откуда этот незнакомый человек так много знает о его прошлом.
«Откуда он узнал об отце? – думал он. – Ладно, о краденых вещах ему мог рассказать и Лабутин, но об отце? Интересно, зачем я ему понадобился? Он явно не вор, хотя и пытается сделать так, чтобы я поверил в его воровское прошлое».
Остановив автомашину около правления завода, он быстро вбежал по мраморной лестнице на второй этаж. Войдя в приемную директора, он снял с головы кепку и сел на стул. Он налил себе полный стакан воды и залпом осушил его.
– Валя! Директор у себя? – поинтересовался он у миловидной молоденькой секретарши.
– Нет, он в райкоме партии, – прощебетала она. – Он просил передать, что ты ему сегодня не нужен. Завтра он ждет тебя в семь часов утра. Просил, чтобы ты не опаздывал.
«Вот и хорошо, – подумал Шубин. – У меня еще есть время заехать домой, а затем отвезти женщину за город».
– Илья, ты меня домой не отвезешь? – спросила его секретарь. – Может, покатаемся немного?
– Как-нибудь в другой раз, Валя, сегодня не могу. Занят я сегодня, да и машина что-то барахлит.
Валя надула свои пухлые губки и демонстративно отвернулась от него. Илья заехал домой, быстро поел и поехал по указанному ему адресу. Он подъехал вовремя. Из дома вышла красивая женщина с тяжелым желтым чемоданом и направилась к его машине.
– Шубин? – спросила она и, не дожидаясь ответа, открыла заднюю дверь машины и положила на сиденье чемодан.
– Куда? – тихо спросил он ее.
– В сторону Арска, – также тихо ответила ему женщина и, достав из кармана пальто зеркальце, стала подкрашивать губы.
«Сучка! – подумал Шубин. – Вот теперь и катай этих тварей. Эх, сдать бы их всех в НКВД, если бы была какая-то гарантия, что самого не поставят к стенке».
Он нажал на педаль газа, и машина, подпрыгивая на ухабах и ямах, помчалась вперед. Радиосеанс не занял много времени. Зоя быстро передала информацию о передвижении воинских составов с техникой через узловую станцию Юдино и, приняв в ответ шифровку от немцев, свернула рацию. Подняв тяжелый чемодан, она направилась к ожидавшей ее автомашине.
– В город, – приказала она водителю, – и если можно – быстрее.
– Хорошо, – выдавил из себя Шубин и запустил двигатель своей автомашины.
***
«Эмка» резко затормозила и остановилась на одной из улиц города. Из машины вышла Зоя и, кокетливо помахав водителю ручкой, подняла большой желтый чемодан и направилась в сторону своего дома.
– Здравствуй, – поздоровался с ней Проценко, ожидавший ее недалеко от дома. – Сеанс состоялся?
– Да.
– Ты передала все, что я тебе приказал?
Она остановилась и, изобразив на своем лице улыбку, взяла его под руку. Иван подхватил чемодан, и они продолжили движение. Придя в квартиру, она протянула ему полученную от немцев шифровку. Он взял с полки небольшой томик Маяковского и, открыв его на нужной ему странице, стал быстро расшифровывать сообщение. Командование Абвера благодарило Проценко и его людей за ценные сведения о движении составов. Капитан Ганс Нойман сообщал о том, что Иван награжден бронзовым крестом за заслуги перед германским народом. В конце шифровки они интересовались, как идет подготовка к операции «Эшелон».
«Его бы сейчас сюда, я бы посмотрел, что бы он здесь делал. А то сидит где-нибудь в тылу, вкусно ест и вкусно пьет, да еще требует отчета, что я делаю», – со злостью подумал он.
Иван зажег спичку и, положив шифровку в пепельницу, поджег ее. Когда от нее остался лишь пепел, он размял его спичечным коробком и высыпал в мусорное ведро.
– Как Шубин? – поинтересовался он у Зои. – Не дергается?
– Дергается, – коротко бросила она и стала снимать платье. – Я тебе советую повязать его кровью, вот тогда он перестанет дергаться.
Иван повернулся и стал внимательно наблюдать за ней. Зоя села на край кровати, чтобы снять чулки. Ее тонкие ловкие пальчики быстро расстегнули резинки пояса, и она, взглянув на Проценко, легким движением рук сняла чулки со своих красивых и стройных ног. Иван не мог спокойно усидеть на стуле при виде такого красивого тела. Он встал и направился к Зое. Она поднялась с кровати и, увидев распаленное мужское лицо, неожиданно обняла Ивана за шею и крепко впилась своими яркими и сочными губами в его губы. Он уже давно не испытывал подобного чувства от близости с женщиной. У него закружилась голова, и он упал всем своим телом на кровать, подмяв под себя ее красивое точеное тело. Она тихо ойкнула и стала быстро расстегивать на нем рубашку. Иван крепко обнял ее, его левая рука скользнула по ее спине и остановилась в районе ягодиц. Зоя томно задышала. Охватившая ее страсть комком встала в горле, не давая дышать полной грудью. Ее рука стянула с шеи мужчины галстук, а затем стала расстегивать его поясной ремень. Вдруг они замерли, так как в дверь комнаты кто-то громко постучал. Проценко посмотрел на Зою, словно спрашивая у нее, кто это. Она толкнула его в грудь руками и, схватив со стула халат, быстро набросила его на обнаженные плечи. Иван тихо поднял с пола галстук, ремень и прошел на кухню. Он достал из кармана пиджака пистолет «ТТ» и передернул затвор.
– Кто там? – спросила Зоя, подойдя к двери.
– Зоечка, это я. Неужели ты меня забыла? Это твой зайка, Борис Львович.
Она посмотрела на Проценко, который выглянул из кухни. В руке у него был пистолет.
– Погоди, мой заинька, я сейчас оденусь и открою дверь.
Она метнулась от двери к кухне и, схватив Ивана за руку, потянула его в соседнюю комнату. Открыв платяной шкаф, она поцеловала Проценко в губы. Он осторожно раздвинул платья и увидел за ними дверь. Толкнув ее, он оказался в небольшом темном помещении. Нащупав рукой дверь, открыл ее и оказался на лестнице, которая вела на улицу.
Зоя впустила подполковника, который с букетом цветов и большим пакетом топтался около ее двери.
– Заходите, Борис Львович, – улыбаясь и поправляя сбившиеся волосы, произнесла она. – Прошу вас простить меня за беспорядок. Я только что собиралась убираться в квартире.
– Что вы, Зоя, я пришел не для того, чтобы проверять чистоту ваших комнат. Я пришел к вам с небольшим сюрпризом. Вот вам, Зоечка, справка об освобождении от земляных работ. Вы – музыкант, и вам не подобает такими красивыми руками рыть окопы.
– Спасибо, зайка! Я так рада, так рада, что ты смог достать для меня это освобождение. А что это у тебя в пакете, Боря? Наверное, что-то очень вкусное.
Она взяла в руки пакет и стала вытаскивать из него продукты.
– Неужели, Боря, это все для меня? Ты просто факир! Чтобы я делала без тебя? Наверное, давно бы умерла от голода и непосильного труда.
Борис Львович хитро улыбнулся и, обняв за плечи, поцеловал ее в яркие губы.
Часть вторая
Тарасов очнулся от солнечного света, который бил ему прямо в глаза. Он долго пытался понять, где находится. В голове его, словно в калейдоскопе, крутились обрывки боя. Последнее, что он помнил, это была яркая вспышка взрыва перед его глазами.
Он слегка повернул голову в сторону и понял, что лежит на небольшой лесной полянке, сплошь усеянной воронками от взорвавшихся мин и снарядов и покрытой телами погибших красноармейцев и гитлеровцев. Гимнастерка на нем была мокрой от выпавшей утром росы. Волосы покрылись коркой спекшейся крови и земли. Недалеко от него, в метрах сорока, раздался одиночный винтовочный выстрел. Тарасов вздрогнул и повернул голову в сторону, откуда раздался выстрел. Он увидел двух человек, одетых в форму немецких солдат, которые медленно двигались по лужайке и выстрелами из винтовок добивали раненых красноармейцев. Один из них остановился и посмотрел в его сторону.
– В чем дело, Петро? – спросил его второй солдат. – Ты что застыл, как вкопанный?
– По-моему, вот тот, что лежит у березы, еще жив. Мне показалось, что он повернул голову в нашу сторону. Подойди, Иванко, посмотри, может, он и правда жив этот москаль.
Второй солдат посмотрел в сторону Тарасова и улыбнулся, показав своему приятелю красивые, белые, словно столовый фарфор, зубы.
– Не может быть, Петро! – произнес он. – Тебе просто показалось. Ты, наверное, очень боишься мертвых, вот тебе и кажется, что все они оживают после твоих выстрелов. Если сомневаешься, то подойди к нему сам и добей его. Ты только посмотри, да на нем живого места нет.
Петро передернул затвор винтовки и направился в сторону Тарасова.
«Вот и все, отжил ты свое, Тарасов», – успел подумать Александр и закрыл глаза, ожидая выстрела в упор.
Раздался сухой звук выстрела.
– Иванко, я, как всегда, оказался прав. Он действительно был еще живым, – крикнул Петро. – Чего только не увидишь на этой войне. Здесь, похоже, каждый второй еще живой!
«Почему они говорят на украинском языке или мне это кажется? Откуда здесь могли оказаться эти двое славян, одетых в немецкую форму», – подумал Тарасов, продолжая наблюдать за ними сквозь прикрытые веки. Он полностью открыл глаза, когда увидел спину солдата, который удалялся от него в другую сторону.
« Пронесло, – облегченно вздохнув, подумал он. – Слава тебе, Боже».
Дождавшись, когда эти двое сели на велосипеды и поехали по своим делам, Александр попытался подняться на ноги. Однако это удалось ему не сразу. На его ногах лежал уже закоченевший труп молодого солдата с оторванной рукой. Столкнув труп, он медленно поднялся на ноги. Сделав несколько неуверенных шагов, он снова присел на землю, так как затекшие ноги не хотели слушаться. Александр посмотрел на свою грудь. Вся гимнастерка была иссечена осколками и представляла собой какие-то непонятные полосы, пропитанные запекшейся кровью. Стащив с себя гимнастерку, он был удивлен, насчитав на своей груди три касательных осколочных ранения.
– Надо же! – невольно прошептали его губы. – Все касательные, и ни одного серьезного ранения.
Пошарив рукой в траве, он нащупал свой автомат, который лежал неподалеку. Вытащив из автомата магазин, он убедился, что тот полон патронов.
«Это хорошо, что есть оружие. Живым я им точно не дамся», – решил он для себя. Он еще раз осмотрел поле боя и, подобрав несколько гранат, двинулся на восток. Услышав шум двигателей, он замедлил свое движение. Передвигаясь от дерева к дереву, он наткнулся на труп русского солдата. Красноармеец лежал в густой траве, широко раскинув свои большие руки. Александр нагнулся над ним и, несмотря на сильное головокружение, перевернул его на спину. Это был солдат из его отделения, фамилия которого, насколько он помнил, не то Ивашов, не то Ивлев, родом он был из города Буинск. Недалеко от него лежал вещевой мешок. Порывшись в нем, он нашел там чистую нательную рубашку. Сняв с себя окровавленные лохмотья, он надел ее на себя. Рукава рубашки оказались короткими, но другого выбора у него просто не было. Он невольно усмехнулся и, снова нагнувшись, стал стаскивать с мертвого тела и гимнастерку.
– Прости меня, Ивашев, или Ивлев. Сейчас тебе это уже не пригодится, а меня выручит, – шептал он, поглядывая на тело. – Захоронить бы тебя, но разве вас всех здесь похоронишь? Ты только посмотри, сколько здесь людей набили. Человек сто, если не больше, не считая убитых немцев.
Пройдя метров сорок, он наткнулся на кем-то брошенную, довольно новую, телогрейку.
«Не пропадать же добру, – решил он, – пригодится».
Тарасов остановился и прижался к дереву. Сквозь редкую поросль он увидел дорогу, по которой нескончаемым потоком двигалась немецкая техника. Танковые колонны чередовались с автомашинами, в которых, прижавшись, друг к другу, дремали немецкие солдаты.
«Да сколько же вас?» – с нескрываемым удивлением и страхом подумал он, наблюдая за немецкой колонной.
Машины шли и шли. Это был настоящий поток, похожий на русло большой реки, которая, смывая на своем пути все препятствия, текла в сторону востока. Постояв, еще пять – шесть минут, он понял, что здесь ему дорогу не перейти, и, повернувшись, направился обратно в сторону леса.
***
Тарасов шел лесом, стараясь избегать больших полян и открытых пространств, где он мог быть легко замечен немецкими солдатами, которые, как казалось Александру, были везде. Несмотря на проявляемую им осторожность, он несколько раз натыкался на моторизованные разъезды немцев, которые отлавливали рассеянные группы советских солдат и сгоняли их на сборочные пункты. Вот и сейчас, услышав громкие гортанные голоса немецких солдат, он быстро нырнул в густой орешник и затаился. Сквозь листву он увидел, как на тропинке показалась небольшая группа красноармейцев. Отдельные бойцы были ранены и кое-как передвигались. Сзади них, покачиваясь на велосипедных сиденьях, ехали три немца. Они иногда останавливались и ударами прикладов подгоняли пленных.
Александр хотел пропустить эту группу мимо себя, но что-то заставило его еще раз всмотреться в лица обреченно бредущих бойцов. Среди их он заметил своего земляка Романова, который замыкал эту группу пленных красноармейцев. Тщательно прицелившись в ехавшего сбоку от пленных немца, Тарасов плавно нажал на курок автомата. Короткая очередь буквально снесла с сиденья немца. Велосипед резко вильнул по тропинке и, ударившись в дерево, повалился в густую траву. Второй очередью он срезал автоматчика, который испуганно присел на корточки, пытаясь определить с какой стороны раздались выстрелы. Немец схватился за лицо и, громко вскрикнув, упал под ноги военнопленных. Третьего немца повалили и забили насмерть сами пленные красноармейцы.
