Александр Леонидович Аввакумов
Пион не выходит на связь
– Саня! –закричал от радости Павел и бросился к нему. – Откуда ты тут взялся? Я же думал, что тебя накрыла мина!
Тарасов отстранил его от себя и посмотрел на растерянные и радостные лица красноармейцев.
– Быстро забрать оружие и в лес, – громко скомандовал он. – Давай быстрее, Павел, потом обниматься будем!
Пленные, похватав оружие убитых немцев, бросились вслед за Александром в лес. Углубившись в чащу километра на три, они повалились на землю.
– Офицеры среди вас есть? – обратился Тарасов к бывшим военнопленным.
– Нет! – выкрикнул один из бойцов, в грязной нательной рубашке. – Ни офицеров, ни коммунистов.
Александр поднялся с земли и, поправив на себе гимнастерку, подошел к бойцу, который отвечал на его вопрос.
– Номер части, звание? – спросил он его.
Он почему-то сразу понял, что этот человек врет. В отличие от всех солдат, он один не был пострижен под ноль.
– Почему вы скрываете свое воинское звание? И еще, почему на вас чужая форма, товарищ командир?
Военнослужащий медленно встал с земли и, окинув взглядом сидевших рядом с ним красноармейцев, с вызовом произнес:
– А ты кто такой, чтобы я перед тобой отчитывался? Может, командир полка или дивизии?
Он снова посмотрел на бойцов. Те по-прежнему сидели на земле и внимательно следили за возникшим конфликтом между этими людьми.
– Я – сержант, командир отделения, – твердо выговаривая каждое слово, произнес Тарасов. – Это я вас освободил из плена, а не вы меня, и поэтому потрудитесь ответить на мои вопросы.
Неожиданно для всех неизвестный схватил с земли лежавший автомат и направил его на Тарасова. Он передернул затвор и стал медленно пятиться назад.
– Ты здесь не командуй, сержант! Мы насмотрелись на таких, как ты, командиров. Нет больше Красной Армии! Ты слышишь меня, сержант, нет той армии, про которую складывали песни! Была, да сплыла! Ты видел, что творится вокруг нас, кругом одни немцы. Они говорят, что уже взяли Минск, Могилев, Винницу, Ровно, и у меня нет оснований им не верить! Я, в отличие от тебя и этих людей, хочу жить! Жить, и мне все равно, кто будет управлять моим государством, русские или немцы!
– Ах ты, сука продажная! – задыхаясь от возмущения, произнес один из бойцов. – Тебя только за то, что ты снял с себя офицерские петлицы, нужно ставить к стенке!
Боец хотел подняться с земли, но незнакомец навел на него автомат и тем самым заставил его снова сесть на землю.
– Ну что сидите, как овцы! Может, еще не навоевались? – выкрикнул он и повернул в их сторону автомат. – Кто больше не хочет воевать, вставай с земли. Пусть они идут своей дорогой, а мы – своей!
С земли поднялись двое красноармейцев и молча, встали за его спиной.
– Вот что, сержант! Вы идете своей дорогой, а мы своей. Если нас еще раз сведет судьба, я просто убью тебя. Понял?
Пятясь, они медленно вошли в кустарник. Через мгновение до Тарасова донесся шум ломающихся веток и удаляющийся топот ног. Тарасов, держа автомат наизготовку, раздвинул густые ветки орешника. На земле валялся брошенный незнакомцем автомат. Он поднял его и отдал Павлу.
– Может, еще кто-то из вас не хочет воевать? – с угрозой в голосе спросил Тарасов. – Предупреждаю, что лично сам расстреляю любого, кто бросит оружие. Запомните, за пораженческие разговоры – расстрел на месте. А теперь всем встать в строй!
Красноармейцы поднялись с земли и выстроились в одну шеренгу.
– По порядку рассчитайся, – громко скомандовал он.
– Тринадцатый! – выкрикнул последний боец. – Расчет закончен.
Тарасов обошел строй, внимательно вглядываясь в лица стоявших перед ним солдат.
– Вот что, бойцы! Я, сержант Тарасов, принимаю на себя командование нашим подразделением. Задача подразделения – соединиться с частями действующей армии. Задача ясна?
Строй замер в молчании.
– Выходит, всем все ясно. А сейчас направо, шагом марш.
Строй четко выполнил его команду, и отряд двинулся на восток.
***
Отряд шел лесом на расстоянии не более километра от дороги, по которой, словно лавина, сошедшая с гор, двигались немецкие войска. Их было настолько много, что иногда Тарасову казалось, что никто в этом мире не в состоянии остановить эту механизированную и вооруженную до зубов армию. Бойцы шли, молча, обходя немецкие разъезды и гарнизоны.
– Товарищ сержант, – обратился к Тарасову молоденький солдат, лицо которого было усыпано веснушками.
– Что тебе нужно? – спросил он его.
– Товарищ сержант! Мы четвертый день без пищи, может, стоит зайти куда-нибудь и попросить хлеба? Здесь в лесу, наверняка, кто-то живет на хуторах. Это же Украина, и мне рассказывал мой сослуживец, что многие украинцы живут на хуторах.
– Куда зайти, боец? Какие еще хутора? Не видишь – кругом одни немцы. А если напоремся на них, чем будем обороняться? Да они нас всех здесь положат. Ты забыл, наверное, что нас с тобой там никто не ждет. Лучше быть голодным, но живым, чем сытым, но мертвым.
– Я не согласен с вами, товарищ сержант. Какая разница – умереть от пули или протянуть здесь ноги от голода?
Он отошел от Тарасова и что-то сказал другим бойцам, которые, по всей вероятности, и направили его к нему.
– Командир! – тихо произнес Павел, нагнав его. – Люди голодные и очень устали. Неужели ты сам не видишь, что они еле плетутся? Если не можешь их накормить, хоть дай им возможность немного отдохнуть.
Тарасов искоса посмотрел на Павла и негромко скомандовал:
– Привал! Всем отдыхать! Романов, возьми автомат и в боевое охранение. Смотри, не засни. Не посмотрю, что ты мой земляк, расстреляю на месте.
Павел со злостью посмотрел на него и, взяв автомат из рук бойца, направился в охранение. Уставшие и измученные голодом бойцы быстро заснули. Тарасов лежал под сосной и смотрел в потемневшее небо. Приближался вечер. Где-то на востоке, по-прежнему не смолкая, гудела канонада, вселяя какую-то, хоть и призрачную, но надежду, что им удастся догнать отступающие части регулярной армии. Подул легкий прохладный ветерок. Александр закрыл глаза и незаметно для себя заснул. Спал он чутко и поэтому, услышав чей-то шепот, доносившийся до него со стороны кустов, открыл глаза. Он не сразу заметил в темноте группу бойцов, которые, собравшись в кучку, о чем-то тихо шептались. Среди них он увидел Павла, который шептался с одним из бойцов. Кто был этот боец, он в темноте не рассмотрел. Павел испуганно вздрогнул, когда заметил, что за ним наблюдает Тарасов. Он мгновенно исчез в темноте.
«Неужели показалось? – подумал он. – Не может быть, но я отчетливо видел Павла, который должен быть в боевом охранении. Неужели он без команды оставил свой пост?»
Александр, стараясь не шуметь, поднялся на ноги и, взяв автомат наизготовку, направился в ту сторону, где, по его соображениям, должен был находиться Павел. Однако, обшарив все кусты, он его не нашел.
«Неужели сбежал? Ну, сука, ты Романов, если встретимся еще, точно убью», – первое, о чем подумал он. Он быстро вернулся на место ночевки и стал будить своих бойцов.
– Подъем! Вставайте, уходим, – расталкивая их, выкрикивал он.
– Что случилось? Куда уходим? – не понимая его команды, шептали в ответ солдаты. Когда все построились, выяснилось, что вместе с Павлом исчезли еще два солдата, одним из которых был как раз тот, кто говорил с ним о еде. Тарасов махнул рукой, и группа, стараясь не шуметь, медленно двинулась вглубь леса. Впервые за все эти дни Александр вдруг понял, что ему ужасно хочется есть.
«Надо где-то разыскать пищу. Уставшие и голодные люди не готовы к длительному переходу», – подумал он.
На востоке, куда они двигались, небо сначала посерело, а затем окрасилось в золотистый цвет. Лес постепенно просыпался от ночной дремоты. Кое-где запели птицы, вселяя в людей определенную надежду на соединение с нашими войсками.
***
Вскоре отряд вышел на небольшую лесную дорогу, на которой отчетливо были видны следы подводы. Мельком взглянув на усталые лица своих подчиненных, Тарасов повел их по этому следу, надеясь, что он приведет их к жилью. Лес становился все реже и реже. Наконец перед ними раскинулось широкое поле с неубранной рожью. Александр остановился и знаком руки приказал бойцам залечь. Пересекать открытое поле днем было довольно опасно. Некоторые бойцы поползли в поле и стали быстро рвать колосья созревшей ржи. Общими усилиями собрали три котелка зерна. Теперь главной задачей было каким-то образом сварить это зерно и накормить солдат. По его приказу, группа снова углубилась в лес и, найдя небольшую полянку, разбила привал.
– Товарищ сержант! Посмотрите, что я нашел! – обратился к нему один из солдат.
Тарасов нехотя поднялся с земли и последовал за солдатом. Среди молоденьких березок, срезанных пулями, стояла лошадь, запряженная в телегу. Лошадь мирно пощипывала траву. Недалеко от телеги лежал труп мужчины, а чуть дальше – труп женщины.
– Осмотрите вещи, а мужчину и женщину похороните, – приказал он бойцу.
Среди мешков, лежавших в телеге, бойцы нашли несколько буханок хлеба, мешок прошлогодней картошки, небольшой мешочек с пшеном и несколько кусков свиного сала.
Александр приказал бойцам похоронить убитых. Выкопав одну яму, бойцы осторожно положили в нее трупы мужчины и женщины. Закончив эту траурную процедуру, красноармейцы стали готовить обед. Тарасов сидел около телеги, когда услышал голос бойца, который находился в боевом охранении.
– Стой! Кто идет? Стой или я буду стрелять!
– Я тебе сейчас стрельну, – послышался Тарасову знакомый голос Романова. – Я тебе сейчас покажу, как стрелять в своих товарищей! А ну убери винтарь в сторону, а то и действительно от страха пульнешь.
Из-за кустов вышел Павел с группой бойцов и, улыбаясь, направился к Тарасову.
– Саня! Я вот здесь кое-что раздобыл из еды. Кроме этого, привел еще шестерых бойцов из нашего полка. Так что встречай команду!
– Боец Романов! Во-первых, я вам не Саня, а товарищ сержант. Это раз! Во-вторых, вы знаете, что бывает с бойцом, самовольно оставившим пост во время войны? Его расстреливают на месте без суда и следствия. Я смотрю, вы ничего не поняли после расстрела Сергеева.
Романов побледнел, то ли от страха, то ли от охватившего его возмущения. Он не верил, что его земляк может принять подобное решение. Однако полной уверенности в этом, похоже, у него не было.
– Товарищ сержант! Ведь мы ушли за продуктами. Мы же не дезертиры. Мы же догнали вас и еще привели с собой людей.
– Кто вам давал приказ покинуть пост? Я? – лицо Тарасова исказила злобная улыбка, от которой его добродушное лицо приобрело какой-то устрашающий вид.
Солдаты сбились в кучу и стали внимательно наблюдать за развитием событий, гадая, что произойдет дальше, расстреляет своего земляка сержант или нет.
– Товарищ сержант! За что его расстреливать? Если мы будем убивать своих солдат, то кто будет воевать с немцами? – произнес один из бойцов. – Простите его, он все понял и сделал для себя соответствующий вывод.
Тарасов посмотрел на солдата так, что тот мгновенно спрятался за спинами бойцов.
– Вот что, боец Романов! Если вы еще раз нарушите воинскую дисциплину, то я сам лично расстреляю вас и не посмотрю на то, что мы с вами земляки. Идет война, война не на жизнь, а насмерть, и подобное разгильдяйство любого из вас может привести к гибели боевых товарищей. С этого момента я устанавливаю в нашей группе жесткую дисциплину! За любое нарушение и невыполнение моего приказа – смерть. А сейчас всем разойтись и приступить к обеду. Через час выступаем.
***
«Здравствуйте, мои дорогие жена и детишки! Вчера исполнилось ровно два месяца, как я не видел вас. Я очень соскучился по тебе, Надя, и по моим ребятишкам. Ты знаешь, я только недавно понял, кто вы для меня. Мне так не хватает тебя, твоих рук и твоего задорного смеха. Извини, что долго не писал, потому что все письма, написанные вам, ношу в кармане гимнастерки. Нашего почтальона убили, а нового еще не прислали. Здоровье у меня хорошее, на фронте кормят сытно. Вот рядом со мной находится Павел, о нем я уже писал раньше. Он передает привет. Если тебе не трудно, зайди к его матери, скажи ей, что у него все хорошо. Писать заканчиваю. Как появится почтальон, отправлю тебе все свои письма.
Целую. Твой муж Александр.»
Тарасов, аккуратно сложив написанное письмо, засунул его в карман гимнастерки, где уже лежали три неотправленных письма.
– Подъем! – громко скомандовал он.
Солдаты нехотя стали подниматься с нагретой солнцем земли. Сейчас, после вкусного и сытного обеда, многим захотелось немного подремать.
– Романов! – окликнул он Павла. – Возьми Воронина, и выдвинитесь вперед. В бой с противником не вступать, группу не обнаруживать!
– Есть выдвинуться вперед! – отчеканил Романов. Закинув за плечи автомат, он махнул рукой Воронину, и они выдвинулись вперед. Группа медленно тронулась вслед за ними. Они прошли километров пять, когда к Александру подбежал Воронин.
– Товарищ сержант! Впереди – немцы! – чуть ли не прокричал он, переводя дыхание.
– Что орешь! Сколько немцев, и что они делают? – произнес с некоторым раздражением Тарасов. – Ты что, немцев ни разу не видел?
– У них, похоже, что-то с машиной случилось, вот они и возятся около нее. Их всего трое.
– А где Романов?
– Он остался около дороги, следит за ними.
– Семенов! Остаешься за меня, – выкрикнул Тарасов и, забросив за плечо автомат, направился вслед за Ворониным.
Вскоре они услышали голоса и были сильно удивлены. Люди, одетые в немецкую полевую форму, разговаривали на украинском языке.
– А может, это наши бойцы? – прошептал ему в ухо Воронин. – Может, они тоже, как и мы, выходят из окружения?
– Погоди, – прошептал ему Тарасов. – Нужно разобраться, что это за люди. Если это наши красноармейцы, то почему они в немецкой форме? Что-то здесь не так, Воронин.
Они легли на землю и медленно поползли в сторону Романова, который лежал за кустом и следил за дорогой.
– Кто это, немцы или наши? – тихо поинтересовался у него Тарасов. – Почему они говорят не по-немецки?
– Я сам ничего не пойму, товарищ сержант. Вроде бы наши, украинцы, но в немецкой форме. Вон видите того, что стоит справа, маленький такой. Он только что рассказывал тем, двоим, что лично повесил в Ровно трех коммунистов.
– Выходит, это не наши красноармейцы. Я слышал от комбата, что у немцев есть специальное подразделение, составленное из русских и украинских эмигрантов. Они специально забрасывают их в тыл Красной Армии для уничтожения старших офицеров. Понял? О чем еще они говорили?
– Я особо не прислушивался, товарищ сержант. У них полная машина каких-то ящиков, – в ответ прошептал Романов. – Они здесь с самого утра загорают. Пробили сразу два колеса, одно уже сделали, а сейчас ждут, когда заклеится второе. Что будем делать?
– Брать, – убедительно произнес Тарасов. – Ты возьми на прицел этого высокого, а я этих двоих. Только смотри, Романов, не промахнись. Начнем по моей команде. Понял?
Романов кивнул. Тарасов отполз от него метров на двадцать в сторону и, укрывшись за большим пнем, передернул затвор автомата. Убедившись, что Павел готов к бою, он толкнул в бок Воронина. Тот снял с себя гимнастерку и, подняв руки вверх, вышел на дорогу.
– Хальт! – закричал один из солдат и, взяв в руки винтовку, поднялся с земли. Вслед за ним поднялся и его товарищ. Третий – водитель – продолжал копаться в двигателе машины, не обращая внимания на своих товарищей. Воронин остановился, а затем устало сел на землю, продолжая держать поднятые вверх руки.
– Ну что, краснопузый, попался! Никак думал, что на своих бойцов нарвался? – произнес, тот, что маленького роста, и громко засмеялся. Он передернул затвор и направил винтовку на Воронина. – Иди сюда ко мне, я с тобой сейчас быстро разберусь! Чего сидишь? Что, ноги от страха не держат?
Взглянув на товарища, он направился к красноармейцу.
– Ты, главное, не переживай, москаль, мы убьем тебя быстро, без мучений, – он остановился и обернулся назад. – Данилко! Ты только посмотри, как я сейчас замочу этого краснозадого!
Тарасов плавно нажал на курок автомата. Солдатик, видимо, так ничего и не понял. Он упал лицом в траву все с той же глупой улыбкой. Водитель автомашины попытался схватить лежавший рядом с ним автомат, но это ему сделать не удалось. Пуля попала в бедро и, похоже, перебила кость. Третий, кого звали Данилко, бросился бежать вглубь леса. Тарасов хотел срезать его из автомата, но мешал автомобиль. Пока он его обходил, тот скрылся в густых кустах. Почему в него не стрелял Романов, Тарасов так и не понял. Краем глаза он увидел, как из кустов выскочил Павел и бросился вслед за солдатом. Раздалась очередь, затем вторая. Минуты через две из кустов показался Романов. Воронин с интересом посмотрел на него.
– Ты, почему не стрелял? – спросил его Тарасов. – Почему ты снова не выполнил мой приказ?
– Простите, товарищ сержант, побоялся испортить машину. А вдруг среди наших бойцов есть водитель? Чем идти пешком, можно поехать на машине. А этого, что побежал, я завалил. Если не верите, можете сходить и посмотреть.
Тарасов со злостью посмотрел на Романова. У него просто не было слов, чтобы высказать ему все, о чем он думал в этот момент.
– Смотри, Романов, доиграешься ты у меня, – с угрозой в голосе произнес Александр.
Пока они разговаривали, к ним подошли и другие бойцы их отряда. Бойцы залезли в кузов автомашины и стали взламывать ящики. В них оказались артиллерийские снаряды.
– Водители есть? Что молчите? Значит, нет. А саперы есть? Еще раз,– саперы есть? – поинтересовался у них Тарасов. – Неужели и саперов нет?
– Есть, – произнес один из бойцов и вышел из строя. – Я сапер.
– Тогда – минируй машину, – приказал ему Тарасов. – Сможешь сделать так, чтобы машина взорвалась, когда в нее сядут фашисты?
– Могу, товарищ сержант.
– Вот и приступай. Нужно грохнуть так, чтобы многие услышали этот взрыв.
– Сделаем, товарищ командир.
Александр подошел к раненому солдату и, опустившись на колено, задал ему вопрос:
– Кто ты? Почему на тебе вражеская форма?
Раненый солдат сморщился, то ли от боли, то ли от заданного вопроса. Александр расстегнул на его кителе карман и достал документы. Он развернул их, документы были на немецком языке. Выругавшись, он отбросил их в сторону.
– Ты что, не понял, о чем я тебя спросил или мне еще раз спросить об этом? Говори, сволочь!
Солдат сделал попытку отодвинуться, однако у него это не получилось. Лицо его исказила гримаса боли. Он застонал.
– Я из украинского батальона «Роланд»1, – произнес он. – Скажите, вы не убьете меня?
– Что это за батальон? Я такой батальон не знаю, – словно не слыша пленного, продолжал задавать вопросы Александр.
– Батальон создан немецким командованием из украинцев, которые готовы воевать против Советов с оружием в руках. Таких батальонов пока только два, это наш и батальон «Нахтигаль».
– Ну как, повоевали? Говорят, что ты лично повесил трех коммунистов в Ровно? Это правда?
Солдат нахально улыбнулся Тарасову, так как, по всей вероятности, понял, что этот стоявший над ним сержант Красной Армии все равно не пощадит его.
– Да. Я сам лично повесил трех москалей. Мы только за один день в Виннице уничтожили 1400 евреев и комиссаров. Ты не смотри на меня такими злыми глазами. Я же знаю, что ты все равно меня убьешь.
– Где дислоцируется ваш батальон? Сколько в нем штыков?
– Батальон расквартирован в пяти километрах отсюда, в нем около шестисот человек. Жалко, что вы меня подстрелили. Я бы вас не пожалел, всех бы лично повесил на этих березах.
Тарасов поднялся с колена и быстро нашел глазами Романова. Тот, заметив взгляд командира, подошел к нему.
– В расход его, – коротко произнес он. – Такие люди не должны жить.
Павел вытащил из кармана галифе трофейный пистолет и выстрелил раненому в голову. Подобрав трофейное оружие и боеприпасы, отряд углубился в чащу леса. Через час до них донесся глухой грохот взрыва. Похоже, это взорвалась машина с боеприпасами.
***
Борис Львович Эстеркин родился в 1910 году в городе Житомир, в семье врача. С детских лет он занимался музыкой, и педагоги предсказывали ему большое будущее. В 1918 году в город вошли воинские части Петлюры, и начались еврейские погромы. Он до сих пор хорошо помнит, как к ним в дом ворвались пьяные гайдамаки, как упал порубанный шашками его отец, как кричала мать, насилуемая петлюровцами. Потом были: улица, голод и холод, детский дом. В 1920 году его нашел и взял к себе старший брат отца, который служил в охране военного министра Красной России Троцкого.
Вскоре он окончил школу и поступил в институт. Закончив его, Борис Львович женился на своей однокурснице Клавдии Измайловой, отец которой был вторым секретарем Воронежского обкома партии. Жили они с Клавой у ее отца, в доме которого часто собирались гости, среди них было много писателей, поэтов и военных. Эстеркин любил эти вечера, когда после хорошего ужина они садились в беседку и вели непринужденные разговоры об искусстве, музыке. Он иногда брал в руки скрипку и играл гостям что-нибудь из произведений Моцарта, чью музыку любил с детства. Все сломалось весной 1939 года. Он по привычке заскочил в цветочный магазин и, купив букетик ландышей, направился домой. Подходя к дому, он увидел стоявший около подъезда «черный воронок». Сердце сжалось от предчувствия большой беды. Он быстро вбежал на третий этаж и в растерянности остановился около двери. Входная дверь была раскрыта настежь, а по квартире ходили какие-то неизвестные ему люди и осматривали шкафы, книжные полки, сбрасывая книги прямо на пол. За большим обеденным столом сидел тесть. Лицо его было растерянным, словно он не понимал, что происходит.
– Иван Тимофеевич! Что все это значит! – спросил его Борис Львович.
Однако тот, взглянув на него, промолчал, будто не услышав вопроса. Наконец, словно очнувшись ото сна, посмотрел на него и еле слышно произнес:
– Произошла какая-то страшная и трагическая ошибка. Думаю, что скоро эти люди разберутся и поймут, что я не враг народа. Я прошел всю гражданскую, имею два Ордена Красного Знамени, и вдруг я – враг народа. Боря, чтобы не случилось со мной, не верь тому, что говорят эти люди. И еще – береги Клаву, она у меня одна.
Через десять минут закончился обыск, и тестя увели. Он был приговорен к десяти годам по статье пятьдесят восемь с поражением всех гражданских прав и отправлен куда-то в Карелию валить лес, который был так необходим для новостроек новой России. Через полгода Клава была арестована НКВД за участие в каком-то непонятном ему заговоре против товарища Сталина. Чтобы не попасть под молот репрессий, Борис Львович быстро открестился от жены и тестя и перебрался жить в Саратов, где его никто не знал.
Двадцать шестого июня 1941 года в дверь его квартиры кто-то сильно и настойчиво постучал. Что-то оборвалось внутри Эстеркина, и он, еле перебирая ногами, направился к двери. Он с минуту стоял около закрытой двери, гадая, что его ожидает за ней. Наконец, набравшись мужества, он открыл дверь и увидел незнакомого мужчину в полосатой тенниске и кепке.
– Эстеркин? – спросил его мужчина и, получив положительный ответ, протянул ему повестку из районного военного комиссариата, к которому он был приписан. Он пробежал глазами по тексту и понял, что его призывали в армию, а если сказать вернее, то на фронт.
***
Утром следующего дня Борис Эстеркин был уже в районном военкомате, в кабинете военного комиссара, с которым познакомился на одной из вечеринок, которые часто устраивал его тесть.
– Борис! Ты меня прости, но «бронь» я тебе сделать не могу. Пойми меня правильно, но сейчас сделать это просто невозможно. Я не хочу повторить судьбу твоего тестя.
– Георгий, я и так очень признателен за все, что ты сделал для моей семьи и лично для меня. Я не хочу подводить тебя, и доволен, что ты меня направляешь в распоряжение полковника Смирнова. Казань – неплохой город, а служба на сборном пункте мне знакома. Ты же знаешь, я всю жизнь занимался торговлей, просто сейчас ассортимент будет намного скуднее и не более.
Военком громко рассмеялся и дружески похлопал его по плечу.
– Ты прав, Борис. Что-что, а это дело ты хорошо знаешь. Думаю, что ты там с голоду не умрешь. Кстати, сегодняшним приказом командующего округом тебе присвоено звание майора интендантской службы, так что прими мои поздравления, товарищ майор.
Военком разлил по стаканам водку, и они чокнулись. Выпив, они закусили зеленым луком.
– Извини, Борис, служба. Приедешь на место, напиши, – произнес военком, давая понять, что он занят.
– Спасибо за помощь. Конечно, дам о себе знать, Георгий, как устроюсь на месте. Долг платежом красен.
Он пожал руку своему товарищу и вышел из кабинета. Закрыв за собой дверь, он сразу же оказался в плотном кольце людей, которые стояли в очереди, чтобы сделать отметку в повестке. Пробившись сквозь толпу, Эстеркин вышел на улицу и, достав из кармана брюк папиросы, закурил. Только сейчас, стоя под теплым и ласковым солнцем, он полностью осознал то, что сделал для него его товарищ. Борис Львович боялся фронта, как его боялись и тысячи других людей, призываемых в эти дни на фронт. Мягкий и податливый по натуре, он не представлял себя в потной и грязной гимнастерке, в каске, с винтовкой в руках, среди рвущихся бомб и мин, поэтому был безумно рад, что его оставляют в глубоком тылу заниматься снабжением воинских частей, уходящих на фронт.
В Казань он прибыл через два дня налегке, с одним небольшим чемоданчиком. Через час он уже щеголял по складу, набитому провиантом, в шерстяной гимнастерке с двумя шпалами в петлицах. Переговорив с интендантами о съемной квартире, он получил адрес от одного из них и, взяв машину, отправился снимать квартиру.
По указанному в записке адресу проживала одинокая женщина, лет шестидесяти, с которой он быстро сговорился в цене. Комнатка была небольшой, но очень уютной. С этого момента и началась воинская жизнь Бориса Львовича.
В конце августа, когда он ехал в кабине грузовика, он случайно увидел женщину, от вида которой у него совершенно по-особому застучало сердце. У нее были светлые волосы, уложенные в замысловатую прическу, длинные и очень красивые ноги. Когда она остановилась и повернула к нему свое лицо, он сразу понял, что влюбился в эту женщину.
– Останови автомашину, – приказал он водителю. Эстеркин вышел из кабины и, разгладив складки на гимнастерке, направился ей навстречу.
– Здравствуйте, девушка. Вам кто-нибудь говорил, что в ваших бездонных глазах можно утонуть? Если нет, то я первый, кто готов это сделать. Позвольте представиться, майор интендантской службы Борис Львович.
Она мило улыбнулась и, протянув свою тонкую ладонь с красивыми и ухоженными ногтями, тихо представилась:
– Меня зовут Зоя. Я – преподаватель музыки.
– Я сразу догадался. У вас такие красивые руки, которые я готов целовать всю жизнь.
Зоя засмеялась и, кокетливо передернув плечиками, произнесла:
– Судя по вашей руке, вы тоже не молотом махали.
– Вы – угадали. Я всю свою сознательную жизнь занимался торговлей, да еще немного увлекался музыкой. Люблю Моцарта, Чайковского. Скажите, Зоя, что вы сегодня делаете вечером? Может, встретимся, поговорим о музыке? Прошу вас, только не спешите отказываться от моего приглашения, а иначе я просто умру из-за неосуществленной мечты.
Она засмеялась.
– Хорошо. Давайте встретимся сегодня в семь часов вечера.
– А где?
– Прямо здесь, на этом месте.
Вечером Борис Львович, положив в портфель деликатесы, направился на свидание. Эту ночь, проведенную с ней, он запомнил надолго. Ему было с ней так хорошо, как не было с другими женщинами после ареста жены. Выйдя утром на улицу, он сделал для себя вывод, что предпримет все, чтобы эта женщина всегда была рядом с ним.
***
Зоя сидела под деревом и передавала по рации. Ее тонкие музыкальные пальцы отправляли в эфир все новые и новые группы цифр. Радист Абвера быстро писал столбцы цифр, иногда бросая взгляд на стоявшего перед ним капитана Ганса Ноймана. Капитан сгорал от нетерпения, ему хотелось как можно быстрее узнать содержание этой большой шифровки, конца которой все не было и не было. Наконец радист снял наушники и отложил их в сторону.
– Быстро расшифровать! – приказал ему капитан. Он достал из кармана кителя сигарету и, щелкнув зажигалкой, прикурил. Закончив курить, он толкнул дверь и вошел к шифровальщикам.
– Расшифровали? – спросил он сидевшего за столом лейтенанта.
– Так точно, господин капитан, – четко отрапортовал начальник отдела и протянул ему два листа бумаги, на которых была отпечатана полученная информация.
«Молодец! – подумал Нойман. – Хорошо работает Пион. Нужно срочно доложить полковнику».
Положив листы в папку с надписью «Для доклада», он вышел из кабинета и, пройдя по длинному узкому коридору, остановился у двери своего начальника. Капитан постучал в дверь кабинета полковника Шенгарда и, услышав приглашение, вошел в полутемный кабинет.
– Хайль Гитлер! – громко выкрикнул капитан и звонко щелкнул каблуками до блеска начищенных сапог. – Сообщение от Пиона.
Полковник сидел в большом кожаном кресле, и свет, падающий из-за спины, делал его лицо невидимым. Капитан протянул Шенгарду шифровку. Полковник несколько раз перечитал текст шифровки и удовлетворенно потер кисти рук. Он был доволен работой своего агента.
– Вы уверены, Ганс, что радист работал без контроля?
– Господин полковник, я хорошо знаю почерк Музыканта. Я не мог ошибиться, да и условного сигнала о работе под контролем она не передавала.
– Вы знаете, Ганс, в принципе я очень доволен работой Пиона. Он сообщает много ценой информации, вот этот факт меня и настораживает. Я хочу, чтобы вы организовали его проверку. Пошлите в Казань контролера. Пусть посмотрит со стороны, не вступая с ним в контакт. Если заметит измену, пусть ликвидирует его.
– Все понял, господин полковник. Контролер будет оправлен через три дня. Господин полковник, что сообщить Пиону о вербовке? Может, отложить ее до возвращения контролера?
– Хорошо, Ганс. А сейчас сообщите Музыканту, что командование вермахта довольно работой группы. И еще, пусть Пион приступает к выполнению первой части операции «Эшелон». Пусть не затягивает сроки.
– Хорошо, господин полковник, – отчеканил капитан и, щелкнув каблуками, вышел из кабинета.
«Одно слово, солдафон», – подумал раздраженно полковник, когда за капитаном закрылась дверь. При всех достоинствах капитана Ноймана, полковник недолюбливал его, считая выскочкой. Сейчас он осуществлял проверку всех сотрудников разведшколы, вычисляя среди офицеров того, кто вот уже длительное время сотрудничал со службой безопасности СД. Одним из подозреваемых в этом двурушничестве был и капитан Ганс Нойман.
