Александр Леонидович Аввакумов
Пион не выходит на связь
– Есть, товарищ старший лейтенант.
Александр вернулся обратно и, взяв с собой, пять человек, направился в сторону дороги, откуда доносился гул моторов. Идущий впереди боец, старый охотник, неожиданно поднял руку. Солдаты остановились и залегли. Прошли минуты три, и на поляну выкатила группа немецких мотоциклистов. Один из немцев поднес к глазам бинокль и стал указывать остальным солдатам на что-то рукой. Один из немцев вынул из люльки снайперскую винтовку и, прицелившись, выстрелил. До разведчиков долетели веселые гортанные крики немцев. Стрелявший солдат положил в люльку винтовку и побежал в их сторону. Не добежав до них метров сорок, он нагнулся и, подняв с земли убитого им зайца, с веселым радостным криком побежал обратно.
«Похоже, разведка, – решил Тарасов. – Видишь, как смеются и резвятся, словно дети. Считают себя хозяевами положения и поэтому ведут себя с такой наглостью. Не догадываются, что в ста метрах от них русская разведка, в которой каждый мечтает уничтожить их».
Александр посмотрел в сторону, откуда до него донесся шорох. Среди кустов он заметил фигуру Павла. Немцы, оставив мотоциклы в стороне, сбились в кучу и стали что-то обсуждать. Один из них достал из полевой сумки карту и, разложив ее на пеньке, начал что-то говорить одному из солдат. Закончив объяснять, он убрал карту обратно в сумку и, расстегнув китель, лег на землю. Тарасов перевел взгляд на другого немецкого солдата, который сел на пенек и стал снимать сапоги. Не обращая ни на кого внимания, он начал что-то вытряхивать из них. Лучшего момента для нападения нельзя было и придумать. Тарасов махнул рукой, и разведчики поползли в сторону отдыхающих на солнце немцев. Когда до них осталось метров двадцать, красноармейцы выскочили из кустов и, сделав бросок вперед, навалились на немцев. Нападение было столь стремительным, что гитлеровцы впали в ступор. Через секунду группы сошлись в смертельной схватке. Ни та, ни другая сторона не стреляла. Обе стороны дрались отчаянно, круша головы своих врагов прикладами автоматов и саперными лопатками.
Тарасов ударом приклада в лицо опрокинул одного из немцев на землю. Солдат заверещал что-то на своем языке и, вскочив на ноги, выхватил из ножен нож. Он бросился на Александра, выставив нож перед собой. Немец успел сделать всего два шага, когда его лицо исказилось от боли. Романов, оказавшись у него за спиной, со всей силы ударил его саперной лопаткой по ней. Солдат сломался пополам и повалился на землю. Оттащив убитых немцев в кусты, разведчики стали собирать разбросанное по поляне оружие.
– Романов! – крикнул ему Тарасов. – Собери у мертвых документы. Не забудь забрать полевую сумку.
Они загнали мотоциклы в кусты и забросали их ветками.
– Товарищ сержант! Может, подожжем мотоциклы? Не оставлять же немцам технику?
– Отставить, – тихо произнес Александр, направляясь в сторону окопавшегося батальона.
Прибыв в расположение роты, он доложил старшему лейтенанту о стычке с немецкой разведгруппой и выложил ему на стол изъятые у немцев документы и полевую сумку. Старший лейтенант с интересом стал рассматривать документы убитых врагов.
– Сержант! Ты случайно не знаешь немецкого языка? Интересно, что там у них написано?
– Нет, товарищ командир. У меня всего три класса церковно-приходской школы.
– Ты знаешь кого-нибудь из наших бойцов, кто владеет этим языком?
Александр пожал плечами.
– А где они на вас напоролись? Покажи мне на карте, где это произошло?
– Я плохо знаю карту, товарищ старший лейтенант. Могу лишь сказать, что это произошло в километрах четырех на северо-запад от этого места. Там еще небольшая низина и озеро, около которого, в кустах, мы и заметили их.
Ротный снова склонился над картой. На какой-то миг он оторвался от нее и посмотрел на Тарасова, который продолжал стоять недалеко от него.
– Что еще у тебя, сержант?
– Товарищ командир, разрешите мне оставить у себя трофейный автомат, а свой я оставлю вам.
– А что так? Чем тебе не нравится наш автомат?
– Он тяжелее немецкого, да и патронов я у них набрал достаточно много.
Он указал рукой на пояс, на котором висели два кожаных чехла с автоматными магазинами.
– Хорошо, оставь мне свой ППШ, а этот забирай, я не против этого.
Тарасов вышел из землянки и направился в расположение отделения, где бойцы, сидя в траншее, с нескрываемым интересом рассматривали немецкие автоматы.
***
Ночь прошла относительно спокойно. Гул канонады, доносившийся с запада, переместился куда-то в сторону и теперь звучал там, где проходила железная дорога. Из-за леса выглянуло солнце. Висевший над полем туман начал потихоньку таять. Солдаты медленно потянулись к полевой кухне, гремя котелками и ведя ни к чему не обязывающие разговоры.
– Воздух! – послышалась команда.
Солдаты, наученные горьким опытом, словно горох, рассыпались по лесу. Из-за леса показалась большая группа немецких бомбардировщиков, которую сопровождали около десятка юрких истребителей М-109. От группы отделилось одно звено Ю-87 и, упав на крыло, стало пикировать на наши полупустые траншеи. Один заход следовал за другим. Отбомбившись, они издевательски, чуть ли не касаясь вершин сосен, прошли над головами красноармейцев и исчезли где-то на западе.
Тарасов поднялся на ноги. Он стряхнул с себя землю и посмотрел на большую воронку от бомбы, которая дымилась в метрах пятнадцати от него.
– Пронесло. Слава тебе, Господи, – тихо прошептал он. – Видимо, еще не суждено мне было погибнуть от этой бомбы.
Несмотря на антирелигиозную пропаганду, которую вело советское правительство накануне войны, он до сих пор носил на шее медный крестик, который достался ему от умирающей матери. Испугавшись своих мыслей, он невольно посмотрел по сторонам, словно кто-то другой мог прочитать их. Однако, судя по лицам солдат, его мысли о Боге никого из них не интересовали. По траншее и по полю побежали санитары с носилками и стали выносить из покореженных бомбежкой окопов тяжелораненых солдат, чтобы погрузить их на гужевые подводы. Легкораненые бойцы шли в медсанбат самостоятельно. Отделение разведчиков, которым командовал он, в этот раз тоже понесло потери. Одна из бомб накрыла окоп, в котором, скрываясь от бомбежки, прятались трое его бойцов.
– Романов! Возьмите людей, лопаты и похороните бойцов. Документы отдайте младшему политруку, он – вон в той землянке, – произнес Александр и указал на землянку, в которой был политрук. – Он и напишет похоронки им домой.
Павел кивнул, и вскоре он и трое солдат его отделения стали копать одну общую могилу. Тарасов, забросив автомат за плечо, направился к землянке ротного.
– Тарасов? А я за тобой уже хотел посылать бойца. Ты знаешь, погиб командир второго взвода, лейтенант Газаев, так что принимай его взвод.
– Товарищ старший лейтенант! Извините меня, но я никогда не командовал взводом, – удивленно произнес он. – Вы же знаете, у меня и образования-то нет.
– Сейчас, Тарасов, мне не до того, кто и кем командовал. Это – приказ. Понял! У тебя есть боевой опыт, которого нет у многих наших командиров.
– Есть принять второй взвод, – без особого энтузиазма произнес Александр.
При выходе из блиндажа он столкнулся с капитаном Гатиным, начальником связи батальона. Остановив рукой Тарасова, он произнес:
– Я только что от комбата. Он просил передать вам приказ, что отходим. Немцы час назад заняли станцию, это в пяти километрах от наших позиций. Нужно сворачиваться быстро, а иначе можем оказаться в тылу у немцев, а это – окружение.
– Я что-то вас не понял, товарищ капитан? – удивленно воскликнул ротный. – Как взяли станцию? Куда отходить?
– Я тоже не знаю, как они это сделали, но станцию они взяли. Мне он сказал, что немцы были переодеты в форму наших солдат. Ты слышал приказ комбата? Поднимай взвод, отходим!
Александр вышел из землянки, стараясь понять, что произошло, и почему их батальон, не вступив в бой с передовыми частями противника, должен спешно отходить, чтобы не оказаться в окружении.
– Второй взвод, стройся! – громко выкрикнул он.
Когда бойцы построились, он вышел на середину строя. Представившись им новым командиром взвода, он обошел строй. От первоначального состава взвода в строю остались всего тридцать шесть бойцов.
«Немного, – подумал он. – Интересно, как поведут себя в бою эти молодые необстрелянные ребята?»
Он тут же отбросил эту мысль и громко скомандовал:
– Взвод, шагом марш!
Строй медленно двинулся туда, откуда они пришли два дня назад.
***
Первый бой батальон принял недалеко от деревни Козий Рог. После небольшой артподготовки немцы предприняли попытку выбить батальон с господствующей высотки. Подразделению, лишенному артиллерийского прикрытия, было трудно сдерживать натиск превосходящего в силе врага и, когда на поле появились немецкие танки, солдаты сначала стали пятиться назад, а затем хаотично отходить в сторону ближайшего леса, бросая на ходу оружие. Немецкие танки, рассыпавшись по полю и не встречая практически никакого сопротивления, стали гонять остатки батальона по открытому пространству, где невозможно было укрыться от разящего огня танковых пулеметов и пушек. Окончательно рассеяв батальон, немцы не стали преследовать его остатки, которые укрылись в небольшом лесу, и двинулись дальше на восток.
Тарасову с уцелевшими бойцами своего взвода удалось укрыться в овраге, где, сидя на пне, он обдумывал план дальнейших действий. Рядом с ним сидели пять бойцов, двое из которых были без оружия.
– Где ваше оружие? – повернувшись к ним, спросил он.
Солдаты встали с земли и виновато опустили глаза.
– Вы знаете, что бывает с теми, кто бросает во время боя оружие? Раз молчите, значит, знаете. Чего стоите, идите и без оружия не возвращайтесь. Мне трусы не нужны. Приказ понятен?
Красноармейцы переглянулись между собой и быстро исчезли за кустами. Где-то наверху раздались радостные голоса. Александр поднялся с земли и посмотрел в ту сторону, откуда они доносились. Он невольно обрадовался, когда увидел старшего лейтенанта Окунева с небольшой группой солдат, которым, как и им, повезло уцелеть в этой мясорубке. Командир роты присел рядом с ним на землю и, достав из кармана галифе пачку папирос, протянул Тарасову.
– Сколько с тобой бойцов? – спросил он.
– Со мной шесть. Двоих отправил в поле за оружием.
– И со мной двенадцать. Значит, всего нас восемнадцать.
– Неужели все погибли? А комбат?
– Майор погиб у меня на глазах. Его подмял под себя танк, когда он пытался помочь раненому солдату. В отношении остальных, не знаю. Может, погибли или бродят где-то по лесу. Давай, сержант, с часок подождем, вдруг еще кто-то выйдет на нас.
Они закурили.
– Товарищ старший лейтенант, можно задать вам вопрос? Скажите, почему нас не поддержала артиллерия? Вы же сами говорили, что их позиции недалеко от нас?
Окунев затянулся и, выпустив дым в небо, тихо ответил:
– Не знаю, Тарасов. Их еще ночью подняли и перебросили в расположение второго батальона. Командир полка решил, что там наиболее слабое место в нашей обороне. А вот немцы почему-то посчитали по-другому, они ударили встык между нашими батальонами и легко прорвали оборону.
Он бросил окурок себе под ноги и раздавил его каблуком сапога.
– Товарищ старший лейтенант, выходит немецкие командиры умнее наших орденоносцев? Ведь они ударили встык батальонов, туда, откуда ушла артиллерия?
Окунев испуганно посмотрел по сторонам, стараясь определить, слушают ли их разговор бойцы. Немного помедлив, он тихо произнес:
– Не знаю, что тебе сказать, Тарасов. Опыта у них, конечно, больше, чем у нас. Они уже, который год воюют? А мы? Вот и делай вывод сам.
Их разговор прервался из-за того, что они увидели, как двое наших солдат, которых Тарасов послал искать потерянное оружие, толкая прикладами винтовок в спину, гнали перед собой раненого в руку немца. Заметив командиров, они направились в их сторону.
– Товарищ старший лейтенант, вот захватили в плен немца. Эта сволочь ходила по полю и добивала наших раненых бойцов.
Ротный посмотрел на немца. Перед ними стоял молодой парень в возрасте чуть более двадцати лет, светловолосый, белозубый. Рукава его серо-зеленого кителя были засучены. Но самое главное – в его глазах отсутствовал страх. Немец скептическим взглядом смерил фигуру стоявшего перед ним советского офицера и, отвернувшись в сторону, сплюнул в траву. Окунев посмотрел на Тарасова и, вспомнив их предыдущий разговор о знании немецкого языка, обреченно махнул рукой.
– Отведите его к оврагу, – буднично произнес ротный. – В расход его.
Немец, по всей вероятности, понял, что это конец. Он оттолкнул от себя одного из солдат и, петляя среди деревьев, бросился бежать. Это произошло так неожиданно, что стоявшие рядом с ним солдаты растерялись. Ему уже удалось выскочить на поле, когда чей-то выстрел сразил его наповал. Он широко взмахнул руками и, сделав несколько неуверенных шагов, упал лицом в нескошенную рожь. Выстрел, словно вернул всех к действительности. Старший лейтенант приказал всем построиться и повел красноармейцев на восток.
***
Остаткам батальона под командой Окунева удалось догнать отступающий полк на второй день марша. Впервые за трое суток солдаты получили горячую пищу и возможность немного отдохнуть. Тарасов спал под елью, положив вещевой мешок под голову. Ему снились: дом, дети. Он проснулся от легкого прикосновения чьей-то руки. Александр открыл глаза и увидел Павла.
– Товарищ сержант, вас срочно вызывает ротный.
Он быстро вскочил на ноги и, расправив складки на гимнастерке, направился в сторону огромной ели, около которой стоял ротный. Рядом со старшим лейтенантом стояли еще несколько незнакомых ему военных в офицерской форме.
– Тарасов! Сдайте командование взводом лейтенанту Липатову.
– Есть сдать командование взводом. Только от всего взвода остались шесть человек.
Окунев усмехнулся. Он сразу понял, что Тарасов не знает, что в полк поступило пополнение.
– Кому сдавать взвод, товарищ командир роты?
– Лейтенанту Липатову. Вон он стоит рядом с грузовиком.
Александр посмотрел в сторону стоявшего грузовика и заметил молодого офицера, гимнастерка которого была подпоясана новым светло-коричневым ремнем. Потом он узнал, что все эти офицеры только нынешним летом окончили пехотное училище и буквально несколько часов, назад прибыли в батальон в качестве пополнения.
Лейтенант Липатов был маленького роста. Родом – из Саранска. На его худой шее громоздилась непропорциональная телу голова с большими оттопыренными ушами. Фуражка на его голове казалась довольно большой, и только уши не давали ей сползать на лицо.
– Ну что, пойдем, Тарасов! Показывай свое хозяйство, – деловито произнес он и направился вслед за ним. Александр построил остатки своего взвода и представил бойцам нового командира.
– Бойцы! – обратился к ним Липатов. – Товарищ Сталин и весь наш советский народ с замиранием сердца следят за обстановкой на Западном фронте. Народ не верит, что немцы сильнее нашей армии, и мы с вами обязаны подтвердить это. С сегодняшнего дня вы все должны понять и хорошо усвоить, что нам нет дороги на восток. Хочу предупредить каждого, кто без моей команды поднимется из окопа и побежит назад, будет расстрелян лично мной.
Он хотел сказать что-то еще, но, видимо, передумал. Он замолчал и посмотрел на стоявшего рядом с ним Тарасова. Солдаты стояли молча. Кто-то из второй шеренги тихо произнес:
– Мы еще посмотрим, кто из нас первый побежит.
Липатов услышал эту реплику. Он замер, лицо его стало похоже на мордочку хищного зверька. Он резко развернулся и направился к сказавшему эти слова бойцу.
– Фамилия? – с угрозой в голосе произнес он. – Повторите все, что вы сказали!
– Рядовой Сергеев, – осипшим от волнения голосом ответил боец. – А что я собственно сказал? Я ничего и никому не говорил!
– Выйдите из строя и сдайте оружие сержанту, – приказал он.
Побледневший Сергеев вышел из строя, молча, сунул в руки Тарасову свою винтовку и замер. Только теперь, похоже, до него дошло, что произошло.
– За ведение пораженческих разговоров вы арестованы, Сергеев. Пусть вашу судьбу решит трибунал. Я думаю, что это будет наглядным примером для каждого бойца. Каждый из вас, бойцов Красной Армии, должен хорошо знать и понимать, что бывает с предателями и паникерами в военное время.
Липатов отдал команду, и двое бойцов повели арестованного Сергеева в сторону штаба полка. Когда Липатов ушел к ротному, к Тарасову подошел Павел и сел рядом с ним.
– Товарищ сержант! Неужели Сергеева расстреляют? – спросил он. – Он же не немец, он – русский. Нельзя расстреливать людей за два высказанных слова.
Александр промолчал, так как не знал, что ему ответить. Наконец он сплюнул под ноги и, повернувшись к земляку, тихо ответил.
– Ты понял, Павел, что бывает с людьми за ведение подобных разговоров на войне. Так что придержи свой язык и не провоцируй других бойцов. За тобой тоже водится подобный грешок.
– Так я это, только с тобой на эту тему и говорил. Больше ни с кем, ей Богу,– с испугом пролепетал он, оглядываясь по сторонам, словно кто-то мог подслушать их разговор.
– Поэтому ты, Романов, до сих пор и жив. А сейчас иди, мне не до тебя.
Вечером командир роты построил бойцов на опушке небольшого леса. Рядом с ним стояли – новый взводный, старший политрук, новый командир батальона и какой-то лейтенант с нашивками НКВД. Сотрудник особого отдела громко зачитал приговор трибунала, после чего выстрелил Сергееву в затылок. Ноги бойца подкосились, и он, словно мешок с картошкой, упал в высокую траву. Строй стоял молча. Все были шокированы расстрелом товарища.
– Разойдись! – громко выкрикнул ротный.
Строй рассыпался. Бойцы собирались небольшими группками и вполголоса обсуждали смерть Сергеева. Минут через тридцать прозвучал новый приказ. Батальону предстояло выйти к селу Вишневое и оседлать дорогу, идущую на Киев. Батальон двигался часов пять, пока не последовал новый приказ. Сейчас батальону предписывалось занять оборону на высотке 14,7 и не пропустить на восток танки. Несмотря на полную темноту, бойцы стали окапываться. К утру траншеи были готовы, и солдаты, измученные переходом и работой, повалились спать.
Тарасов не сразу понял, где он находится, и что его толкает в плечо солдат из его отделения.
– Что случилось? – спросил он.
– Вас вызывает к себе командир роты.
Александр проследовал за ним до окопа Окунева.
– Тарасов, возьми с собой человек десять и выдвинься вперед. Вон, видишь тот небольшой пригорок в метрах пятидесяти от перекрестка. Вот там и окопайтесь. Это наиболее опасное направление для нашей обороны, и вам предстоит огнем двух пулеметных расчетов не дать возможности немецкой пехоте атаковать нас из этого небольшого лесочка.
Посмотрев на него, старший лейтенант продолжил:
– Я все понимаю. Люди смертельно устали, но это нужно сделать сейчас, потом будет поздно.
Тарасов козырнул и направился обратно в расположение своего взвода, чтобы через пятнадцать минут вновь приступить к рытью окопов.
***
Стояла жара. В августе бывают дни, когда дневная температура просто зашкаливает. Ярко-желтое солнце висело в зените и нещадно палило. В небе не было ни одного облачка. Красноармейцы, раздевшись по пояс, лениво ковыряли землю.
– Что раскисли! Копайте быстрее! Немцы не будут ждать, когда спадет жара, и с минуты на минуту могут появиться здесь, – командовал лейтенант Липатов, обходя огневые точки взвода.
Отрыв свой окоп, Тарасов лег на дно. Прохладная земля на какой-то миг вернула его к жизни.
«Много ли человеку надо, – невольно подумал он, наслаждаясь прохладой. – Пять минут передышки, и человек снова готов вгрызаться в эту украинскую землю».
К нему подошел боец и, стоя на краю бруствера окопа, окликнул его.
– Тарасов! Тебя вызывает командир роты.
Он выругался про себя и, поправив сбившуюся набок пилотку, направился в сторону блиндажа ротного.
– Товарищ старший лейтенант! Сержант Тарасов по вашему приказанию прибыл! – четко отрапортовал он, чем вызвал довольную улыбку у командира роты Окунева.
– Молодец, Тарасов! Сразу видно армейскую школу. Скажу больше, просто удивляюсь тебе, как ты в этой непростой обстановке сохраняешь чувство юмора и продолжаешь рапортовать так, словно мы не на войне, а на учениях. Что скажешь? Окопались?
– Да, зарылись в землю. Нам бы еще людей, товарищ старший лейтенант. Маловато нас, чтобы сдержать немецкую пехоту.
Тарасов еще раз посмотрел в сторону этого реденького лесочка, который находился в метрах двухстах от линии обороны его отделения. Он усмехнулся про себя, так как отлично понимал, что шансов выжить у его отделения, практически нет.
– Товарищ старший лейтенант! Скажите, что мы можем сделать с двумя пулеметами. Да они нас мгновенно подавят из минометов.
Лицо Окунева было спокойным, словно он не слышал Тарасова. Он явно не ожидал подобной просьбы от своего начальника отделения и поэтому не знал, что ему ответить. Он взглянул на взводного, который почему-то отвернулся в сторону, тем самым лишая себя ответственности за принимаемое ротным решение.
– Присаживайся, Тарасов, – произнес Окунев и пододвинул к нему табурет. – Надеюсь все, что я тебе сейчас скажу, останется между нами.
Тарасов сел на самодельный табурет и посмотрел на командира роты.
– Вчера третья рота второго батальона полным составом перешла на сторону немцев. Ушли не все, в основном – новобранцы, призванные из западных областей Украины, Белоруссии и наших восточных республик. Сейчас там работают люди из Особого отдела. Чем все это закончится, трудно сказать. Скажи мне, ты можешь гарантировать, что среди твоих людей нет предателей и агентов немецкой разведки?
Он замолчал и внимательно посмотрел на него.
– Гарантии раньше, товарищ старший лейтенант, давал лишь госстрах, и никто больше. Откуда я могу знать, что у каждого моего бойца на душе. Пусть этим занимается Особый отдел. Могу сказать лишь одно, если замечу, что кто-то из моих бойцов попытается уйти к немцам или побежит назад, расстреляю собственноручно.
Тарасов замолчал, ожидая, что скажет ему Окунев. Однако тот промолчал и снова посмотрел на взводного.
– Товарищ командир роты! Дайте мне людей для усиления огневой мощи отделения. Я же знаю, что вчера вечером к нам вышла группа красноармейцев из окружения. Дайте ее мне. А там будет видно, кто из них враг, а кто – нет, если, конечно, кто-то из них останется в живых. А по-другому, я с десятком бойцов вряд ли смогу долго удерживать эту позицию.
В блиндаж вошел политрук батальона и, сняв с головы фуражку, вытер носовым платком вспотевший лоб.
– Жара! Градусов тридцать, наверное, – произнес он и взглянул на Окунева.
Командир роты посмотрел на политрука и в двух словах обрисовал ему ситуацию.
– Вы коммунист, сержант? – спросил он Тарасова.
– Нет, товарищ политрук. Беспартийный.
У политрука, похоже, пропал интерес к нему, как к человеку.
– Решай сам, Окунев. Здесь я тебе не советчик, – произнес политрук.
– Товарищ старший лейтенант! Я думаю, что если люди вышли из окружения с оружием в руках, то им можно доверять.
– Это ты брось, Тарасов! Я сейчас не могу ручаться ни за кого, даже за самого себя, а не то, что за этих людей. Ладно. Так и быть, забирай этих бойцов с собой. Отдаю под твою ответственность.
Тарасов козырнул офицерам и бегом направился к своему отделению.
***
Красноармейцы сидели небольшой группой и безучастно смотрели на то, как окапывается рота. Тарасов проследовал мимо них и, заметив Павла, направился к нему.
– Отделение, встать! Быстро сгоняй к пулеметчикам. Пусть следуют за нами. Мы будем окапываться вон там, – скомандовал Тарасов и указал Павлу на опушку лесочка.
– Товарищ сержант! Мы что-то никак не поймем вас. То окапывайся здесь, то окапывайся там. Скажите конкретно, где нам окапываться. Разве не видите, что люди устали.
Тарасов подошел к Романову и молча, схватил его за ворот гимнастерки.
– Ты что, отказываешься выполнять мой приказ? Разве тебе и всем вам не ясен приказ? Вы что, не знаете, что бывает с теми, кто отказывается выполнять приказы вышестоящих начальников?
Рука его скользнула по ремню. На миг, задержавшись около кобуры, расстегнула ее.
– Всем взять лопаты и быстро приступить к работам! – скомандовал он. – За невыполнение приказа – трибунал!
Красноармейцы взяли в руки лопаты и направились в указанную им точку. Александр, проводив их взглядом, пошел в сторону отдыхающих бойцов, вышедших из окружения. Они, не обращая на него внимания, лежали на траве и травили анекдоты.
– Встать! Кто старший группы? – спросил он одного из бойцов.
Тот нехотя поднялся с земли и со злостью посмотрел на него.
– Чего кричишь, сержант! Вон, лейтенант. Он у нас старший, – ответил он и указал в сторону дерева, в тени которого лежал человек.
Рядом с офицером стояли его сапоги и белели сохнущие на солнце портянки. Тарасов подошел к офицеру и посмотрел на него. Тот явно не спал, но открывать глаза, по-видимому, не хотел. На его гимнастерке были черные петлицы инженерных войск.
– Товарищ лейтенант! Согласно приказу командира роты, ваша группа поступает в мое распоряжение. Поднимайте людей и следуйте за мной.
– Это куда, сержант? – недовольно спросил он Тарасова, открыв глаза.
– Я уже вам сказал, товарищ лейтенант, что ваша группа поступает в мое распоряжение. Что вам неясно?
Он нехотя поднялся с земли и, отряхнув с себя приставшие к гимнастерке и галифе сухие елочные иголки, отдал команду бойцам. Солдаты лениво встали с земли и последовали вслед за ним к опушке лесочка. Позади всех вразвалочку шел лейтенант, показывая всем своим видом, что он не намерен выполнять приказы какого-то неизвестного ему сержанта.
– Окопаться! – коротко приказал Тарасов и посмотрел на лейтенанта, который снова лег в тень кустов.
Солдаты стали медленно рыть окопы, отбрасывая землю в сторону от себя.
– Что так плохо копаете? – спросил он у них. – Что, копать разучились?
– А зачем копать, если завтра все равно побежим дальше, – ответил один из бойцов.
– Что за разговоры, товарищ боец? – строго спросил Тарасов. – Прекратите вести пораженческие разговоры, а то я вас лично поставлю вот к этой сосне.
– А мне без разницы, товарищ сержант, вы меня убьете или убьют немцы, – ответил он. – Вот только я почему-то бегу от самой границы и все остановиться никак не могу.
– Вы что, не поняли моего приказа? – чувствуя, что начинает срываться, произнес Тарасов. – Вы что, под трибунал захотели? Ваша фамилия?
– Ивлев, – коротко ответил он.
– Товарищ лейтенант, проведите соответствующую работу с личным составом, а то я вынужден буду доложить об разговорах командиру роты, хоть мне и не хочется этого делать, – приказал Тарасов офицеру, чем вызвал у него недовольную гримасу.
– Хорошо, сержант, обязательно проведу. Только ты, сержант, извини меня, не выпрыгивай здесь из штанов. Тебе еще, по всей вероятности, не приходилось бегать от немцев, вот ты и ерепенишься. Вот когда они попрут на нас, мы и посмотрим, на что ты способен.
Чтобы как-то сгладить возникшую ситуацию, Тарасов отошел от них и направился к бойцам своего отделения, которые продолжали окапываться.
– Копать в полный рост! – приказал Тарасов, заметив, что его земляк Павел, выкопавший окоп до колен, сел отдыхать. – Романов! А тебя мой приказ не касается? А ну, встал, когда с тобой говорит старший по званию.
Романов бросил взгляд в сторону лейтенанта и нехотя поднялся с земли. Он плюнул на ладони своих больших и сильных рук и снова взялся за лопату. Кто-то из бойцов наломал в лесу веток и стал ими маскировать окопы. Через некоторое время зелень полностью скрыла их от посторонних глаз. Окопавшись, Тарасов побежал к ротному докладывать о готовности отделения к бою.
– Хорошо, Тарасов. Идите и получите у старшины патроны, гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Я уже отдал ему приказ об этом.
– Товарищ старший лейтенант! А бутылки зачем? Вы же сами сказали, что танки в нашу сторону не пойдут, там топь.
– Ты меньше разговаривай, Тарасов. Выполняй приказ.
– Есть выполнять приказ, – произнес Александр.
Он и несколько бойцов получили у старшины патроны, гранаты и несколько бутылок с зажигательной жидкостью.
Быстро раздав боеприпасы, он сел на дно окопа и, достав из кармана листок из школьной тетради и карандаш, начал писать письмо домой.
***
Тарасов долго думал, какими словами закончить письмо. Писать о том, что его отделению предстоит тяжелый бой, из которого вряд ли можно выйти живым, он не хотел. Он хорошо понимал, что подобное письмо не вызовет радости у жены, и поэтому закончил его словами, что их часть стоит далеко от фронта и здоровье у него хорошее. Закончив писать, он свернул письмо треугольником и написал на нем свой домашний адрес. Сунув треугольник в правый карман гимнастерки, он выглянул из окопа. Вокруг стояла девственная тишина. Легкий южный ветерок гнал теплую волну воздуха, наполненного ароматом разноцветья. Стояла середина августа, кругом все было еще зеленым, и лишь отдельными желтыми крапинами выделялись молоденькие березки, посеченные осколками.
Внезапно эту летнюю тишину нарушил нарастающий с запада гул танковых моторов. Звук то нарастал с каждой минутой, то затихал где-то вдали. Тарасов окинул взглядом линию обороны своего отделения и посмотрел на небо. Глядя в это бездонное синее небо, можно было подумать, что нет никакой войны, нет забитых беженцами дорог и налетов немецкой авиации. Где-то в вышине, со стороны солнца, прошло звено немецких боевых машин.
«Пронесло», – решил Тарасов, провожая глазами немецкие самолеты. Но он ошибся. Где-то вдали показались черные точки, которые буквально на глазах стали увеличиваться в своих размерах.
«Стоит черта вспомнить, а он тут, как тут», – со злостью подумал Тарасов.
– Воздух! – зычно выкрикнул он и повалился на дно окопа.
Самолеты шли довольно высоко и их, похоже, совсем не интересовала эта редкая цепочка стрелковых окопов, которая, словно прерывистая линия, окружала небольшую на их взгляд высотку. Самолеты летели нагло, без сопровождения истребителей, так как хорошо знали, что у Красной Армии нет возможности дать им хоть какой-то адекватный ответ. Самолеты пролетели мимо, даря многим солдатам еще один шанс пожить на этой земле. Где-то на востоке, куда улетели самолеты, раздался глухой гром, и все небо заволокло черным дымом.
– Вот, суки, опять, похоже, бомбят станцию, – произнес прыгнувший к нему в окоп Павел.
– А что им не бомбить? Небо чистое и ни одного нашего самолета, – с горечью в голосе произнес Тарасов. – Сейчас бы с десяток наших ястребков…
– Вот и я часто думаю, товарищ сержант, а где наши войска? Где те танки, самолеты, что нам показывали в кино? Ведь нам обещали, что мы будем бить врага на его территории малой кровью.
