Александр Леонидович Аввакумов
Пион не выходит на связь
– Около двух недель, господин капитан.
– Вот и хорошо. Я думаю, что он обрадуется этой встрече. Да и вы, наверняка, тоже. Только не переигрывайте, вы – плохой артист, и излишние старания могут погубить вас.
Капитан нажал на кнопку. Дверь отворилась, и в кабинет вошел офицер.
– Гальдер! Заберите у меня господина Романова. Проинструктируйте его, что от него требуется. Пусть выучит пароли и явки в Казани. Завтра утром он должен быть в лесу. Задача ясна?
Офицер, молча, кивнул. Нойман еще раз взглянул на Романова и дружески улыбнулся ему.
– Не переживайте, Романов, все будет хорошо. Наши люди найдут вас в Казани.
Романов попытался улыбнуться, но у него ничего не получилось. Гримаса страха, словно маска, застыла на лице. Он развернулся и направился вслед за офицером. Весь остаток дня он проходил инструктаж. Когда наступил вечер, его накормили и снова завели в знакомый кабинет, где он проходил инструктаж. Не успела за ним закрыться дверь, как находившийся в кабинете немецкий офицер сильным ударом в лицо заставил его сначала упасть на пол, а затем начал методически избивать ногами. Очнулся Романов в кузове грузовой машины. Кругом было темно, и он никак не мог понять, что с ним и где он. Он попытался привстать в кузове, но не смог. От сильной боли он потерял сознание.
***
Романов открыл глаза. Над ним, наклонившись, стоял человек, одетый в красноармейскую гимнастерку. Он держал в руке винтовку с примкнутым к ней штыком.
– Николай! Ты только посмотри, а он оказывается живой! – крикнул красноармеец кому-то из товарищей.
Павел повернул голову и увидел небольшую группу солдат, стоявших в стороне и наблюдавших за ним. К нему подошел солдат и, сняв с головы выгоревшую на солнце пилотку, нагнулся над ним.
– Ты кто такой? Из какой части? Как оказался здесь в лесу?
– Рядовой сто шестьдесят седьмого стрелкового полка Романов Павел. Я отстал от своей группы, которая пробивается к линии фронта. Вот попытался ее догнать, но в лесу сначала наткнулся на немцев, а затем на солдат из батальона «Роланд», пришлось вступить с ними в бой. Кое-как ушел, если не ночь…. А вы кто? – прошептал он, с трудом ворочая разбитыми губами.
– Мы тоже, брат, пытаемся вырваться из окружения. Идем уже вторую неделю. А у вас – большая группа?
– Была человек в тридцать, все из разных частей. Сейчас уже не знаю. Я отстал от них дней десять назад.
Подошедший к ним солдат снял с ноги Павла ботинок и, размотав обмотки, стал осматривать рану.
– Как же ты мог с такой раной так долго идти? У тебя же кость перебита. Видишь, края торчат из раны?
– Жить захочешь, не то, что пойдешь, – поползешь. Если бы они меня поймали, то точно бы повесили на первом же суку.
Солдат, как потом узнал Павел, был санитаром. Он умело обработал рану раствором марганцовки, а затем, достав бинт из своей сумки с красным крестом, быстро перевязал рану и отошел в сторону. Бойцы помогли Романову перебраться на самодельные носилки и подняли их.
– Спасибо, братцы! Если останусь живым, всю жизнь буду помнить вас, – прошептал Павел.
Бойцы сделали несколько шагов и остановились, так как он потерял сознание от болевого шока. К носилкам подошел командир группы и положил руку на его лоб.
– Похоже, у него жар, – произнес он. – Вы, братишки, осторожнее с ним, слышали же, у него кость перебита.
Романов очнулся минут через двадцать и никак не мог понять, где он находится и что с ним. Открыв глаза, он понял, что лежит на самодельных носилках и его несут на плечах четыре солдата. Он повернул голову в сторону и увидел Николая, который шел недалеко от него. Он махнул ему рукой, и тот, заметив это, подошел к нему.
– Командир! Я уже, похоже, бывал в этих краях, я хорошо помню эту сосну без кроны. Как я сейчас понял, я просто крутился по этому лесу, поэтому так и не смог догнать свою группу. Вам нужно уйти с этой тропы. Впереди будет деревня, туда идти не стоит, там большой немецкий гарнизон.
Сказав это, он снова потерял сознание. Николай остановил свой отряд и, подозвав одного из бойцов, приказал ему проверить, нет ли впереди немецких частей. Отдав команду на привал, он снова подошел к Павлу.
– Ну, как ты? Ты сам-то откуда? Я вот из Омска, а ты?
– Я из Казани. Ты слышал об этом городе? Чувствую я себя паршиво, сильно болит нога, – прошептал Павел. – Как мне сказал санитар, задета кость. Вы уж меня простите, что навязался на вашу голову.
– За что прощать-то? Почему ты решил, что стал для нас обузой? Ничего, Романов, потерпи немного. Вот выйдем к своим войскам, там тебе обязательно помогут. Мы еще потанцуем на твоей свадьбе.
Николай отошел от него и присел на поваленное дерево. Он посмотрел на уставшие лица своих бойцов. Стрелковый батальон, в котором служил он, был сформирован в Омске. Недалеко от старой границы он практически был уничтожен на марше. Еще не вступив в бой, подразделение потеряло почти сорок процентов личного состава. Он надолго запомнил этот налет вражеской авиации, который застал их на открытой местности. Вскоре остатки батальона влили в один из стрелковых полков, который удерживал небольшую высотку. У подножия ее, словно змея, извивалась проселочная дорога.
Мимо Николая прошел боец из его взвода, заставив снова вспомнить этот бой у высоты, эти бесконечные немецкие атаки, которые накатывались одна за другой в течение всего дня. Когда на дороге появились немецкие танки, остатки батальона стали спешно отходить в сторону ближайшего леса. Вскоре этот отход превратился в настоящее бегство. Они бежали по полю, словно зайцы, петляя и падая среди высокой ржи. За ними, расстреливая их на ходу, мчались немецкие мотоциклисты. Ему и еще десятку, таких как он счастливчиков сильно повезло, им удалось добежать до леса, где они укрылись в глубоком, заросшем кустарником овраге.
Николай поднял голову и увидел бойца, вернувшегося из разведки.
– Командир, впереди нас немцы.
– Сколько их? Ты можешь толком доложить, сколько их, что они делают?
– Могу.
– Вот и докладывай все по порядку.
Боец перевел дыхание и начал говорить. Из его доклада следовало, что впереди них находится небольшая деревенька, домов в сорок, в которой квартирует немецкая часть, общей численностью около двух рот.
«Все сходится с рассказом подобранного нами раненого Романова. Впереди действительно деревня и немцы. Значит, нужно менять направление и обойти эту деревню стороной», – подумал он.
По команде, группа снялась с места и, приняв влево, двинулась вперед.
***
Капитан Нойман сидел за столом и делал отметки на разложенной перед ним карте. Буквально полчаса назад он получил доклад от армейской разведки, которая заметила в лесу группу русских солдат, общей численностью около двадцати человек.
«Это хорошо. Все идет по плану. Эта та самая группа, которая должна была подобрать его агента Романова, – подумал он, откладывая записку в сторону. – Сейчас можно доложить полковникам Кобе и Шенгарду об успешном внедрении агента в русскую группу красноармейцев».
Отметив на карте направление движения группы русских, он не без явного удовольствия для себя отметил, что расстояние между группами Тарасова и этой группой красноармейцев значительно сократилось и, если все пойдет по намеченному плану, то они должны будут встретиться буквально через сутки. Чтобы ускорить эту встречу, он снял телефонную трубку и приказал роте немецких егерей, которая находилась на отдыхе, начать преследование этой маленькой группы отступающих и деморализованных русских солдат.
– Капитан Гюнтер! Я надеюсь, что вы отдохнули? Мимо вас прошла небольшая группа красноармейцев. Предлагаю вам немного поохотиться за ними. Напугайте и гоните их, как зайцев, но в боевое столкновение с ними не вступайте. Просто сидите у них на хвосте и не более.
– Все ясно. Разрешите начать преследование?
– Разрешаю, – коротко приказал Нойман.
Идущие впереди группы двое разведчиков вовремя заметили гитлеровцев, которые, выпрыгивая из машин, быстро развертывались в цепь. Это известие заставило Николая и его бойцов резко изменить направление движения группы. Чтобы не попасть под немецкую зачистку, они направились не на восток, а на север, стараясь обойти стороной немецкую цепь. Однако немцы, словно, догадавшись об их маневре, тоже изменили свое движение и направились вслед за ними. Немцы шли в полный рост, изредка постреливая из автоматов по кустам, заставляя красноармейцев сначала ускорить шаг, а затем побежать. В какой-то момент Николай понял, что не сможет оторваться от немцев, так как раненый Романов сковывал движение группы, однако бросить его в лесу он не решился. Словно прочитав его мысли, немцы вдруг резко замедлили свое движение, а затем и совсем остановились.
«Что это? – с испугом подумал командир. – Почему они остановились? А может, впереди их ждет засада, и немцы, зная об этом, не решились их преследовать, опасаясь попасть под огонь своих же солдат».
Он послал вперед двух разведчиков. Те вернулись минут через тридцать и доложили ему, что впереди немцев нет.
«Что-то здесь не так. Если они обнаружили нашу группу, то почему прекратили свое движение и не пытаются заблокировать и уничтожить нас?», – подумал он.
Для большей убедительности он снова послал уже других бойцов перепроверить это сообщение. Он никак не мог понять, что случилось и что заставило немцев прекратить преследование его группы. Вскоре вернулась и эта разведгруппа и доложила, что впереди все чисто. Николай махнул рукой, и солдаты снова двинулись вперед.
Капитан Нойман был доволен полученным донесением от командира роты егерей. Он снова нагнулся над картой и сделал на ней несколько отметок. Судя по его расчетам, всего лишь несколько километров отделяли эти две группы друг от друга. Он встал из-за стола и налил себе в рюмку французского коньяка. Посмотрев жидкость на свет, он медленно выпил содержимое, чувствуя, как оно приятно обжигает горло. Закусив выпитый коньяк долькой лимона, он снял трубку и попросил связиста, чтобы тот связал его с полковником Кобе.
– Господин полковник! Наша с вами операция по внедрению вышла на завершающую прямую линию. Я считаю, что сейчас самое главное – пропустить их через наши боевые порядки. Я, как никогда, почему-то уверен в ее успешном завершении.
– Не нужно предсказывать события, Нойман. Давайте, капитан, подождем, когда группа сержанта Тарасова перейдет линию фронта. Кстати, вы доложили своему непосредственному шефу об этом?
– Пока нет, господин полковник.
– Тогда доложите. Я не хочу этого делать за вас. Думаю, что он будет рад этой информации.
– Хорошо, господин полковник, я все понял. Просто я хотел лично сам проконтролировать ее переход через линию фронта, а уж затем докладывать полковнику Шенгарду.
– Удачи вам, капитан.
Нойман положил трубку и, взяв в руку бутылку с коньяком, снова налил его в хрустальную рюмку.
***
Зоя быстро свернула рацию и, сложив ее в чемодан, укрыла сверху своим старым платьем. Встав с колен, она сунула чемодан между стропил крыши и забросала его разным барахлом, которое годами скапливалось на чердаке. Убедившись, что его не видно, она отряхнула с одежды пыль и, осторожно ступая по шатким ступенькам, спустилась с чердака.
– Зоя? Ты что делала на чердаке? – поинтересовался у нее пьяный сосед, схватив ее за локоть. – Может, зайдем ко мне? У меня есть вино, посидим, поговорим о жизни?
– Тебе, Гришка, выпить не с кем? Да у тебя дружков полный двор, а ты меня приглашаешь.
– Зачем мне друзья, Зоя, если у меня есть такая соседка. Что, не подхожу? Тебе все со шпалами в петлицах подавай?
– Ты прав, Гриша, я люблю военных. Мне нравится форма, и при виде офицеров я просто схожу с ума.
Она вырвалась из его рук и, специально виляя бедрами, проследовала по коридору в сторону своей двери.
– Сучка! – тихо произнес Григорий и стал подниматься по лестнице, ведущей на чердак.
Ему вдруг стало интересно посмотреть, что там могла делать его соседка. Поднявшись на несколько ступенек, он неожиданно рухнул вниз, так как одна из ступенек, не выдержав его веса, сломалась, и он, потеряв равновесие, упал, сильно ударившись головой о стену дома. Выругавшись матом, он направился во двор, откуда доносились голоса его дружков.
Зоя вошла в комнату и обессилено опустилась на стул. Только сейчас она по – настоящему осознала, что сильно рисковала с этим выходом в эфир из собственного дома. Однако переданная ею информация в Абвер была столь важной, что не оставляла ей другого выхода, как пойти на этот риск. Она проинформировала немецкую разведку о том, что Казанский пороховой завод начал промышленный выпуск пороха, который использовался Красной Армией в новом секретном оружии под ласковым и красивым названием «Катюша».
Поправив на себе платье, она открыла дверь «черного входа» и, осторожно ступая, стала спускаться по старой скрипучей лестнице. Толкнув рукой дверь, она оказалась во дворе разрушенного временем дома. Оглядевшись по сторонам, она вышла на улицу. Около соседнего дома сидел на лавочке Проценко. Кепка на его голове наполовину закрывала лицо, и поэтому со стороны казалось, что человек задремал. Заметив Зою, он встал со скамейки и направился к ней.
– Ну, как? – коротко поинтересовался он.
– Плохо. Кое-как передала, похоже, сели батареи. Что будем делать?
Проценко задумался. Сейчас, когда ему удалось, наконец, сформировать надежную агентурную сеть в городе, эта новость явно не могла его обрадовать. Он посмотрел на Зою и тихо произнес:
– Надо что-то предпринимать. Без связи нам нельзя.
Она взяла его под руку, и они неторопливым шагом направились вдоль улицы. Они гуляли недолго и, обговорив все нюансы следующей встречи, направились обратно.
***
Проценко, тяжело шагая в гору, направлялся к Лабутину Павлу, который проживал на Зилантовой горе .
– Как живешь, Павлуша? – тяжело дыша, поинтересовался он у хозяина дома.
Лабутин оторвал взгляд от стола и посмотрел на вошедшего в дом гостя. Судя по лицу, он явно был не рад этой встрече. На столе перед Павлом стояла початая бутылка водки.
– Чего приперся? Какого хрена надо?– спросил он полупьяным голосом. – Деньги принес?
– Какие деньги, Паша? – удивленно произнес Проценко. – Деньги, Паша, нужно зарабатывать, а не клянчить. Ты же знаешь, я нищим не подаю.
– Это я – нищий? – с вызовом переспросил его хозяин. – Я таких, как ты фраеров, штабелями укладывал у параши. Может, и ты хочешь этого?
Лабутин громко засмеялся и, взяв в руки бутылку водки, плеснул жидкость себе в стакан. Он демонстративно не стал предлагать выпить Ивану, по всей вероятности, рассчитывая окончательно его унизить и обидеть. Он выпил одним глотком и, не закусывая, поставил пустой стакан на грязный стол. Он посмотрел на Ивана осоловевшими от алкоголя глазами и, выругавшись матом, стал ему говорить:
– У меня сейчас денег, Ваня, что снега зимой, и мне твои жалкие «кутарки» не нужны. Только куда теперь с этими деньгами? Что на них можно купить? Магазины пусты, там, похоже, даже мыши повесились с голода. Так что вали отсюда. Ты меня понял?
– Не нужно чесать там, Паша, где не чешется. Ты же хорошо знаешь, кто я. Это ты своих друзей-щеглов можешь гонять, как хочешь, но не меня. А в отношении параши, я бы вообще посоветовал не напоминать. Может, ты забыл, как ты сдал операм своего кореша Свища? Если ты это забыл, то он, наверняка, помнит, как погорел на одном из «скачков». И погорел он, Паша, только благодаря тебе. Это ты сообщил милиции, что он хочет нагреть эту хату.
Проценко заметил, как изменился в лице хозяин квартиры. Он сразу же отрезвел и с удивлением посмотрел на гостя.
– Что смотришь? Ты думал, что об этом никто не знает? Ты прав, Свищ не знает, но я – знаю. Сейчас все зависит, Паша, от тебя, узнает об этом Свищ или нет. Так что придержи свой поганый язык и не говори со мной в таком тоне. Понял?
Лабутин сглотнул набежавшую слюну и с нескрываемой злостью посмотрел на Проценко.
– Ты знаешь, Ваня, что моего кореша красноперые недавно порешили? Когда заводик наш рванули, мы с ним захотели немного разжиться. Адреса были давно наколоты, это те барыги, у кого золото дома имелось. Одну хату подломили нормально, а вот на второй сгорел мой Свищ. Я ему говорю, переждем немного, а он взял да и выскочил прямо на военный патруль. Они его на месте и чикнули. Сегодня я его как раз и поминаю. Так что, Ваня, ты уже никому и ничего не расскажешь. Он уже на небе, Свищ-то. Давай лучше помянем раба божьего Корнилова Андрюху.
Он разлил водку по стаканам, и они, не чокаясь, выпили. Проценко достал из кармана ветровки пачку папирос и, достав одну папиросу, бросил пачку на стол. Когда они закурили, Иван начал говорить:
– Паша, ты Журавлевские казармы знаешь?
– Зачем ты меня об этом спрашиваешь? Кто их не знает? Может, ты меня решил на фронт отправить? Не выйдет! Я невоеннообязанный, у меня белый билет. У меня открытая форма туберкулеза. Я понятливо тебе все объяснил?
– Я не об этом, Паша. Мне до твоей болезни, как до Москвы. Мне нужны батареи для рации. Нужно их каким-то образом… – он еще не договорил, как Лабутин схватил его за руку.
– Ты что, Ваня! Ты меня под вышак загнать хочешь? Да они и судить меня не будут, если застигнут на месте. Это тебе нужны батареи, а не мне. Вот ты и лезь за ними сам, посмотрим, насколько ты фартовый парень. Мне моя рубашка ближе…
– Что, испугался? Ты прав, это тебе не квартиры чистить… Здесь головой работать нужно, а не тыквой.
– Что ты сказал, фраерок? Это ты меня назвал…
Лабутин не договорил. Он резко вскочил со стула и схватил нож, что лежал на столе. Он сделал два шага вперед и внезапно остановился, увидев в руке Проценко пистолет, ствол которого смотрел в его живот.
– Сядь, Паша, не заставляй меня делать неприятные для нас обоих вещи. Я не заставляю тебя делать то, что ты не можешь. Но здесь я знаю, ты можешь помочь мне.
Лабутин стоял посреди комнаты, не спуская взгляда с пистолета. Наконец он отбросил нож в сторону и плюхнулся на стул.
– Сделай дело, и я больше тебя не потревожу. Мы же с тобой одной веревочкой связаны, – снова обратился к нему Проценко. – Если бы у меня был другой вариант, то я бы не стал тебя беспокоить. Ну что?
– Хорошо, – выдавил из себя Лабутин. – Покажи и расскажи, что я должен там взять. Ни я, ни мои кореша понятия не имеем, как выглядят эти твои батареи.
– Поговорим, Паша, завтра, а сейчас я ухожу.
Проценко сунул пистолет за пояс брюк и, повернувшись, вышел из дома Лабутина.
***
Тарасов дремал под елью, укрывшись телогрейкой. Изматывающий переход за последние сутки окончательно выбил его из сил. Недалеко от него вповалку лежали товарищи.
– Товарищ старшина! – услышал он голос бойца. – Командир! Проснитесь! На нас вышла группа красноармейцев.
Александр кое-как открыл глаза, скованные коркой гноя, и посмотрел на часового.
– Где они?
– Вон там, – произнес он и указал куда-то в темноту.
Тарасов с трудом поднялся на ноги и, закинув автомат за плечо, направился в указанную часовым сторону. На небольшой поляне, в свете полной луны, он увидел группу красноармейцев, которые сбились в кучу. Александр вышел на поляну и, поправив на груди автомат, громко произнес:
– Пусть ко мне выйдет командир. Остальным стоять на месте. Если кто из вас дернется, начнем стрелять без предупреждения.
Из толпы вышел солдат и направился в его сторону.
– Рядовой 242 стрелкового полка Николай Храмов.
– Сержант Тарасов, – представился Александр. – Сколько вас человек?
– Со мной будет семнадцать. Сегодня вечером к нам прибились еще двое бойцов.
– Сейчас ночь, и поэтому я вас всех прошу сложить оружие. Утром разберемся, что к чему, и вы снова получите оружие.
– Товарищ сержант! У нас один ранен. Мне кажется, у него начинается гангрена, – обратился к нему Храмов.
– Утром посмотрим, а сейчас сдайте оружие и отдыхайте.
Отряд Храмова, молча, разоружился. Оставив около оружия часового, Тарасов направился к повозке, около которой отдыхал Воронин. Толкнув его в бок, Александр, понизив голос, чтобы никто, кроме них, не услышал этого разговора, попросил его присмотреть за новыми бойцами.
– Есть, товарищ сержант, – тихо ответил тот и нехотя поднялся со своего нагретого телом места.
Он быстро исчез в темноте, а Тарасов лег на его место, положив рядом с собой автомат. Он укрылся телогрейкой и снова задремал. Александр проснулся от громкого разговора. Открыв глаза, он увидел Воронина, который о чем-то разговаривал с раненым бойцом, лежавшим на самодельных носилках. Поймав на себе взгляд, он махнул Тарасову рукой, подзывая того подойти к нему.
– Товарищ сержант! Смотри, кто здесь лежит. Это же наш Романов! А мы все считали, что он дезертировал.
Тарасов наклонился над Павлом.
– Прости меня, Саня, – прошептал тот. – Я тогда отошел ночью с поста, мне послышались какие-то голоса. Это были украинцы из батальона «Нахтигаль». Они тоже заметили меня, и я уже не мог вернуться к вам. Я повел их в другую сторону, а затем понял, что заблудился в ночном лесу. Я долго искал вас, а когда вышел на место вашей стоянки, там уже никого не было. Я пошел по вашему следу, но наткнулся на немцев, которые жгли деревню. После этого я долго мотался по лесу, надеясь, что рано или поздно нагоню вас, но опять наткнулся на немцев. Если бы не Николай со своим отрядом, то, наверняка бы, давно погиб.
Тарасов пристально посмотрел в лицо раненого Павла. Его сухие губы, растрескавшиеся от высокой температуры, были настолько обескровлены, что сливались с цветом лица. Заросший щетиной, худой, он был практически неузнаваемым. В душе Тарасова шла ожесточенная борьба между чувством жалости к этому изнеможенному ранением человеку и недоверием к его рассказу. Он не стал больше расспрашивать и, улыбнувшись ему, отошел в сторону.
«Зачем сейчас спрашивать его, почему он покинул пост? Пусть эти вопросы зададут ему сотрудники особого отдела», – решил он, поняв, что чувство жалости, в конце концов, пересилило его бдительность.
Взглянув на Воронина, он подал ему знак рукой, чтобы тот отошел с ним в сторону.
– Ну что? – коротко поинтересовался у него Тарасов. – Как капитан? Как новенькие?
– Пока ничего сказать не могу. Новенькие спят, словно убитые, и мне не с кем было даже поговорить. Посмотрим, что будет утром. А люди капитана пока держатся все вместе, словно боятся потерять друг друга.
– Смотри, Воронин. Ты у меня как дознаватель, и от тебя зависит, с кем мы пойдем дальше.
– Я все понимаю, товарищ сержант. Но я тоже не Бог, поймите меня правильно.
– Старайся, Воронин, старайся. А иначе все пропадем.
Тарасов отошел от него и направился к повозке, около которой стоял Храмов Николай.
***
Канонада гремела где-то совсем рядом, и Тарасову иногда казалось, что до линии фронта остались лишь какие-то считанные километры. Но фронт откатывался значительно быстрее, чем двигался его отряд. Звук канонады вселял определенную радость в сердца солдат, и они, несмотря на смертельную усталость, все настойчивее двигались на восток.
Тарасов в эти дни не переставал удивляться и радоваться тому, что его группа очень легко обходит все немецкие части и заслоны. Может, это было простым везением, а может, результатом хорошо организованной разведки. Три дня назад он назначил старшим группы разведки Воронина и сейчас не мог нарадоваться своему решению. Он просто поражался его везению. При таком скоплении немецких частей ему удавалось проводить группу, не вступая в огневой контакт с немцами.
Александр подошел к подводе, на которой лежал Романов. Взглянув на почерневшее и осунувшееся от болезни лицо своего земляка, он положил ему ладонь на лоб. Даже невооруженным взглядом можно было догадаться, что у того жар. Павел открыл глаза и, посмотрев на Тарасова, тихо прошептал:
– Ты прости меня, Саня. Просто так вышло. Заблудился я тогда в лесу.
– Ты поменьше говори, Павел. Главное – выйти к нашим частям. Ты слышишь, как гремит впереди? Осталось совсем немного.
Некогда зревшее на Павла зло куда-то исчезло. Он еще раз взглянул на него и отошел в сторону. Он дал команду, и отряд остановился. Все стали ждать возвращения разведки. Время шло, а она все не возвращалась. Чтобы как-то успокоить себя, Тарасов достал из кармана гимнастерки неотправленные письма и начал их перечитывать. Оторвавшись от чтения, он посмотрел в сторону, откуда стали доноситься громкие мужские голоса. Наконец на поляне показался Воронин и трое его разведчиков.
– Ну, как? – поинтересовался у него Александр.
– Все нормально, командир. Кругом одни немецкие части, все дороги забиты машинами и танками.
– Ну и что в этом хорошего? Ты скажи лучше, как пройти между этими частями. Если они обнаружат нас, то прихлопнут, как комаров. Чего молчишь?
Неожиданно Воронин улыбнулся и весело посмотрел на него.
– Вы не поверите, товарищ сержант, но я нащупал слабое место. В пяти километрах южнее находится болото. Там всего несколько разрозненных групп немцев. Группы небольшие. Расстояние между постами метров триста, а может, и больше. Они, по всей вероятности, считают, что только ненормальные люди рискнут пройти в такое время года через болото. Поэтому сбить их с толку там будет значительно проще, чем в другом месте. Кстати, у меня Сазонов нашел лесника, который берется провести нас через это болото. А там до наших частей рукой подать. Этот старик-проводник будет ждать в условном месте в десять часов вечера. Но придется бросить повозку. Да Бог с ней, лишь бы пройти через эту топь.
– Молодец! Готовь людей! Нужно без шума снять немецкие посты. А иначе они просто расстреляют нас в этом болоте.
– Разрешите исполнять, товарищ сержант?
Тарасов кивнул. Воронин повернулся и быстро исчез за кустами. Заметив наблюдавшего за ним капитана, он направился в его сторону.
– Что скажешь, Тарасов? Что донесла разведка?
– Воронин нащупал проход в обороне немцев. Предлагает пройти через болото. Посты там, у немцев, малочисленны и разбросаны на довольно большие расстояния. Думаю, что стоит рискнуть, товарищ капитан, тем более, что он нашел проводника.
– Хорошо, сержант. Пусть твой взвод первым попробует форсировать это болото. Если все пойдет хорошо, мы двинемся следом за вами. Во сколько начнем выдвижение?
– Часов в девять вечера. Думаю, что темнота поможет нам и в этот раз.
– Готовьте людей, – приказал ему капитан и направился к подводе.
Проводив его взглядом, Александр присел на траву и, достав из противогазной сумки тряпку, начал чистить свой автомат. До начала выдвижения группы Воронина оставалось еще около четырех часов.
***
Горшков доехал до воинской части минут за тридцать. В этот день он дежурил по управлению, и ему приходилось уже дважды выезжать на различные происшествия. Он вышел из машины и направился к группе офицеров, которые стояли в метрах тридцати от него и что-то бурно обсуждали. Заметив его, от группы отделился офицер в звании майора и направился ему навстречу. Он козырнул Горшкову и представился. Из его рапорта следовало, что два часа назад часовым, который нес охрану здания, где располагался узел связи, были замечены двое посторонних людей.
– Похоже, что они перелезли через забор вон в том месте, товарищ лейтенант, – произнес майор и указал рукой на место преодоления заграждения. – Там на земле отчетливо видны следы мужской обуви. Это насторожило часового, и он решил посмотреть, куда подевались эти двое. Он оставил пост и свернул за угол здания, но там никого не оказалось. Часовой посчитал, что ему все это привиделось, и он направился обратно на свой пост. Подойдя к зданию узла связи, он увидел, что замок на двери сбит и валяется на земле. Он вошел в помещение, чтобы проверить, кто это мог сделать. Несмотря на то, что в помещении было темно, он заметил двух мужчин, которые что-то делали около стоявших на столе радиостанций. Кстати, вон стоит часовой, пусть он и расскажет сам, что было дальше.
Майор крикнул часового по фамилии, и тот подошел к ним. Представившись, он, по приказу майора, начал рассказывать Горшкову, что было дальше:
– Стой! Кто здесь?– выкрикнул часовой и взял винтовку наизготовку.
Мужчины застыли на месте. Похоже, они никак не ожидали увидеть здесь часового. Вдруг, словно по команде, они бросились на него, стараясь повалить на землю и вырвать из рук винтовку. Боец выстрелил в одного из них и убил на месте. Второй мужчина вытащил нож из-за голенища сапога и попытался ударить им часовому в живот, но тот смог отбить удар штыком своей винтовки. Потеряв в этой схватке нож, преступник выскочил из помещения узла связи и бросился бежать. На шум выстрела был поднят караул. Принятыми мерами задержать диверсанта не удалось.
– Значит, убил на месте нападения? – переспросил красноармейца Горшков.
– Так точно, товарищ лейтенант. Пуля попала ему прямо в сердце, и он скончался на месте.
Горшков отошел в сторону и подозвал к себе майора.
– Установлено, что хотели похитить эти люди?
– Нет, товарищ лейтенант. Возможно, хотели испортить радиостанции, а может, что-то другое.
Александр в сопровождении командира батальона прошли к узлу связи. Горшков открыл дверь и вошел внутрь помещения. В углу, в луже крови, лежало тело мужчины средних лет с рыжей копной длинных волос. Он нагнулся пониже и вытащил руку убитого из-под его тела. Кисть руки и пальцы неизвестного были синими от наколок.
«Судимый, – подумал он. – Интересно, что нужно было здесь блатным? Ведь они, наверняка, знали, что это не продовольственный склад? Значит, их привела сюда не жажда наживы, а что-то другое. Что же?»
Он выпрямился и посмотрел на комбата. Тот, словно испугавшись его взгляда, мгновенно начал оправдываться. Он уверял, что они постоянно инструктируют своих бойцов, как себя вести в тех или иных ситуациях.
«Сейчас еще будет утверждать, что боец новенький, и что, по всей вероятности, еще не усвоил устава караульной службы», – подумал Александр.
Словно угадав его мысли, командир батальона начал уверять его в том, что часовой ранее жил в деревне, поэтому не совсем усвоил правила несения службы. Допросив всех офицеров и личный состав караула, Горшков поехал обратно на работу. Он сидел в машине и анализировал события последних дней. Проверка рабочих станции Юдино не дала положительных результатов. Все рабочие, от сцепщиков вагонов вплоть до диспетчеров, были приняты на работу еще до начала войны и не вызывали особого подозрения. Один из рабочих неделю назад уволился с работы и устроился на пороховой завод. Это увольнение тоже не вызывало у Горшкова подозрение. Шла война, и рабочие завода получали значительно больше, чем работники железной дороги. Второе направление, по которому работали контрразведчики, оказалось довольно сложным: людей, располагающих сведениями о прибывающих и убывающих из города воинских частях, оказалось намного больше, чем они предполагали. Александр посмотрел в окно. За окном было темно, ни одной встречной машины. Город, словно вымер, лишь одинокие военные патрули, будто сказочные фигурки, то появлялись, то исчезали, растворяясь в темноте ночи.
