Александр Леонидович Аввакумов
Пион не выходит на связь
– Товарищ капитан, посмотрите, что с моей головой? – обратился к нему Александр. – Похоже, что меня и там зацепило немного.
Он снял с головы шапку и посмотрел на врача. Тот подошел к нему и, осмотрев голову, взял со стола ножницы и выстриг клок слипшихся от крови и грязи волос.
– Тебе здорово повезло, Тарасов. Осколок скальпировал лишь волосяной покров да немного чиркнул по черепу. Если б ударил на сантиметр ниже, хана бы тебе была, младший лейтенант.
Он быстро обработал рану и снова наложил повязку. Тарасов хотел надеть на голову шапку, но у него ничего не получилось. Он поднял каску, валявшуюся на земле, и надел на голову. Он попытался встать с табурета, но сразу понял, что спирт сделал свое дело. Капитан, заметив это, попросил санитаров отвести его в соседнюю палатку и положить на топчан.
– Полежи немного, война никуда не убежит. Проспишься, пойдешь обратно в роту.
Александр лег и через минуту заснул крепким сном, которым спят уставшие люди.
***
Тарасов, пошатываясь и спотыкаясь в темноте, шел в сторону расположения своей роты. Повязка на лице сбилась и пропиталась кровью. Он вскоре нагнал красноармейца, комсорга роты Чечетку, который тоже был легко ранен в руку и сейчас после перевязки возвращался в роту.
– Товарищ младший лейтенант, – обратился он к нему, – вас разыскивали два офицера из особого отдела полка. Вы виделись с ними?
– Нет. Я иду из санчасти. Ты не знаешь, что им нужно от меня?
– Не знаю, товарищ командир, они мне об этом не говорили.
Александр заметил штабную машину, стоявшую среди деревьев, и направился к ней. Около машины его остановил часовой.
– Стой! Пароль?
– Какой пароль, Григорьев? Ты что, своего командира не узнал?
– Узнал, товарищ младший лейтенант, но приказано никого к машине не подпускать.
– Кем приказано? Я такой команды тебе не давал.
– Этот приказ мне дал капитан из особого отдела.
– Тогда сообщи ему, что пришел командир роты Тарасов.
Дверь автобуса открылась, и из него вышел капитан НКВД. Посмотрев в сторону Александра, он направился к нему.
– Товарищ капитан, мне сейчас доложили, что вы искали меня?
– Да, искал, товарищ младший лейтенант! Где вас черт носил?
– Был в санчасти, в связи с полученным в бою ранением.
– Ладно. Заходи, нужно поговорить.
Он прошел мимо часового и вошел в автобус.
– Присаживайся. У меня к тебе один вопрос, Тарасов. Скажи, сколько у тебя в роте дезертиров? Мне нужны их списки с указанием должности, звания. Это не праздное любопытство, младший лейтенант, это – приказ. Вот, можешь ознакомиться. Капитан взял со стола лист бумаги и молча, протянул ему.
«Приказ о предоставлении в Генштаб списков военнослужащих, сдавшихся в плен врагу. N 0321 26 августа 1941 г. В соответствии с приказом Ставки Верховного Главного Командования Красной Армии N 270 от 16 августа 1941 года приказываю:
1. Командирам и комиссарам полков и дивизий совместно с особыми отделами составить к 5 сентября списки, в которые включить, начиная с первого дня военных действий:
а) командиров и политработников, сдавшихся в плен врагу;
б) рядовых и младший начсостав, сдавшихся в плен врагу.
2. Списки составить отдельно на начальствующий состав и отдельно на рядовой и младший начсостав по форме: наименование части, фамилия, имя, отчество, должность, военное звание, место жительства и каким военкоматом призван в РККА, с указанием членов семьи, находящихся на их иждивении (жена, совершеннолетние дети, родители).
Списки представить в Генштаб к 8 сентября и впредь представлять их регулярно к 1 и 15 числу каждого месяца.
Об исполнении настоящего приказа доносить Генштабу еженедельно.
Народный комиссар обороны СССР И. Сталин.»
Тарасов прочитал приказ и, взглянув на офицера особого отдела, и вернул его капитану.
– Товарищ капитан, у меня таких сведений нет. Они, наверняка, есть в штабе батальона, вы у них и спросите. У меня после последнего боя людей в роте практически не осталось.
– Это ничего не меняет, товарищ младший лейтенант. Мне нужны списки за вашей подписью, а не за подписью вашего комбата. Может, вам не понятен приказ товарища Сталина?
Он пристально посмотрел на Тарасова. Его взгляд был таким тяжелым, что Александр невольно отвел глаза в сторону.
– Приказ понятен, товарищ капитан. Просто в моей роте не было дезертиров за время моего командования.
– Все ясно, младший лейтенант. Мне правильно доложили о вас, Тарасов, что вы сами чуть ли не дезертир. Вы же были в окружении, не правда ли? Вам тогда повезло, что вы встретились с майором Виноградовым. А так бы вы уже давно гнили где-нибудь в овраге.
Кровь ударила в голову Тарасова. Рука его дернулась к кобуре с пистолетом, но он вовремя остановился. Он встал с табурета и, одернув гимнастерку, произнес:
– Да, вы правы, товарищ капитан. Я действительно был в окружении, в котором, как и я, были десятки тысяч наших солдат и офицеров. Но я пробился к своим и вывел с собой около пяти десятков бойцов для того, чтобы они могли сражаться и умереть за Родину. И эти ранения, товарищ капитан, я получил не в пьяной драке в тылу, а в бою за высоту, на склоне которой остались более сотни моих бойцов. И я не виноват, что меня не убили в том бою, что я выжил и сейчас должен стоять перед вами и оправдываться в том, что ни один мой боец не поднял рук и не перешел на сторону врага.
Александр закончил говорить и сразу же испугался, что все это выпалил в горячке этому чисто выбритому и холеному офицеру. Он замялся, так как не знал, как вести себя дальше.
– Я все понял, Тарасов. Можете быть свободны, – произнес капитан и отвернулся от него. – Я доложу начальнику особого отдела свое мнение о вас. Думаю, что мы с вами еще встретимся.
– Я не думаю, что новая встреча что-то изменит, товарищ капитан.
Он развернулся и вышел из автобуса.
***
Романов ковылял на костылях, торопясь на встречу с резидентом немецкой разведки. Утром он проснулся с головной болью. Во рту было сухо и противно. Накануне вечером к нему зашел его бывший приятель и принес с собой две бутылки противного и вонючего самогона. Они долго говорили о жизни, о своих знакомых, которых разбросала по фронтам и городам эта проклятая война. Наговорившись вдоволь, приятель попрощался. Через минут пять Павел услышал, что кто-то вошел в прихожую. Он встал на костыли и направился туда.
– Это ты, Игнат? – поинтересовался он, решив, что вернулся его приятель. – Ты что-то забыл?
Дверь в комнату открылась, и вошел мужчина средних лет в зеленом военном плаще и фуражке.
– Мне нужен Романов Павел, это случайно не вы? – спросил он его.
– Да, это я. А вы кто будете, товарищ? Я вас не знаю.
– Я зашел, чтобы передать вам привет от вашего родственника. Вот только фамилию его припомнить не могу, у меня такое бывает. Это последствия полученной контузии.
– У меня нет родственников, которые могли бы мне передавать приветы через неизвестных людей, – отрезал Романов. – Вы, наверное, спутали меня с кем-то, товарищ?
– Что ж, бывает, может, я действительно что-то перепутал. По-моему вашего родственника зовут капитан Нойман. Может, я опять что-то напутал.
Лицо Павла стало белым. Неожиданно для военного нога Романова подкосилась, и если бы не успел его подхватить под руку мужчина, то он точно упал бы на пол.
– Нехорошо, Романов, забывать своих близких родственников. Вы почему не оставили маяк о своем прибытии в условном месте? Наверное, рассчитывали, что мы о вас забудем? Напрасно, мы все помним. Может, стоит напомнить вам, как вы сдавали немцам командиров Красной Армии, евреев. Мало? Я еще могу что-то вам напомнить, о чем вы решили забыть.
Мужчина подошел к столу и, взяв в руки бутылку с самогоном, поднес ее к своему крючковатому носу.
– Самогон, – скривив губы, с отвращением произнес он. – Пьете какой-то суррогат, впрочем, это ваше дело.
Он поставил бутылку на стол и, подойдя к окну, отодвинул в сторону занавеску.
– А где мать? – спросил он Романова. – Она по-прежнему болеет?
– Нет, она поправилась. А сейчас ушла на фабрику. У нее вторая смена.
– Давно прибыли в Казань?
– Около месяца назад, – коротко ответил Павел, боясь соврать. – Я хотел оставить маяк, но в этот момент у меня сильно заболела нога.
Мужчина усмехнулся и внимательно посмотрел ему в лицо.
– Запомните, Романов. Мы вас уговаривать не собираемся. Не хотите сотрудничать с нами, дело ваше. Думаю, что НКВД будет интересно познакомиться с инвалидом войны Павлом Романовым, с его ранением и так далее.
– Нет, я правду вам говорю. Заболел я тогда.
– А деньги забрать из тайника вы почему-то не забыли. Ну, ладно. Будем считать, что вы действительно тогда заболели. А сейчас слушайте меня внимательно. Завтра вы должны прибыть в четыре часа дня к Никольскому храму. Надеюсь, вы не забыли, где он находится. Встанете слева от входа.
– Зачем? Зачем мне туда тащиться? Что, ближе место встречи назначить нельзя? Для меня это очень далеко.
– Поменьше задавайте вопросов, Романов. Это не моя прихоть, это приказ. И не вздумайте хитрить, Романов… – он не договорил, но Павлу и так было понятно, что хотел сказать дальше этот мужчина.
Он еще раз подошел к окну и посмотрел на улицу. Надев фуражку, направился к двери.
– Меня провожать не надо, дорогу я знаю.
Когда мужчина вышел из комнаты, Романов налил в кружку остатки самогона и залпом выпил.
«Действительно самогон вонючий и противный, – подумал он. – Да ладно, я не из господ».
Сев на койку, он достал кисет и скрутил себе цигарку. Еще вчера он был уверен, что немцы забыли о нем, а сегодня ему напомнили, что никто не забыт и ничто не забыто. Хмель ударил ему в голову, и он, отложив в сторону свои костыли, не раздеваясь, лег на койку. Через минуту он уже храпел, забывшись в тревожном сне.
***
Проценко подошел к Романову со спины так неожиданно, что тот вздрогнул.
– Что, испугался? – спросил его незнакомец. – Не бойся, Романов, я не из НКВД. Будет лучше, если ты не будешь оглядываться по сторонам. Понял? Стой и молча, слушай мой приказ. Ты должен устроиться на водозаборную станцию, что находится на станции Пороховой. Задача ясна?
– Но кто меня туда примет одноногого. Кому я нужен без ноги?
–Ты обратись в военкомат, пусть они помогут инвалиду войны с трудоустройством. Просись в охрану, это лучший вариант. Если откажут, то соглашайся там на любую работу.
– А если меня все-таки не возьмут на работу? Что тогда?
– Это твое дело, Романов. Ты знаешь, что приказы не обсуждаются, а выполняются. Нужно сделать все, чтобы они тебя приняли. Дави на жалость. Понял?
Романов промолчал. Ему так хотелось обернуться и посмотреть на этого человека, который с металлом в голосе отдавал ему приказ.
– Хорошо, я попытаюсь выполнить этот приказ, – сделав паузу, произнес Павел. – Как я с вами могу связаться?
– Зачем со мной связываться? Встречаемся здесь каждый понедельник в четыре часа дня. Запомни, Романов, никаких опозданий, и еще – заруби у себя на носу, если я в течение пяти минут от назначенного времени не подойду, можешь уходить. Лишний раз здесь светиться не стоит. Кстати, ты верующий или атеист?
– А если я устроюсь на работу? – снова произнес Павел, словно не слыша вопроса этого человека.
– Оставишь маяк в условном месте. Думаю, что ты еще не забыл, где это место. А сейчас я ухожу. Не оглядывайся назад. Я не один и, если ты не выполнишь мое указание…
Мужчина не договорил. За спиной Романова послышались легкие удаляющиеся шаги. Когда он обернулся, то никого не увидел, улица была пуста, лишь сильный северный ветер гнал листву по замерзшим лужам. Павел закурил и посмотрел по сторонам, стараясь отыскать глазами людей, наблюдавших за ним. Бросив недокуренную цигарку, он мысленно улыбнулся и, ковыляя, направился в сторону железнодорожного вокзала.
***
Проценко, не торопясь, шел по улице. Иногда он останавливался и проверялся на наличие за ним слежки. Он стал делать это после того, как пропал Маркелов, входящий в группу Эстеркина. Иван не знал его судьбу и поэтому не исключал варианта, что его могли задержать чекисты. В день исчезновения он много думал, какие последствия могут наступить с его задержанием. Он приказал Эстеркину срочно сменить адрес второго парашютиста, так как Маркелов знал этот адрес. Им удалось это сделать быстро и незаметно. Сегодня он получил очередную шифровку от хозяев из-за линии фронта. Они требовали более активных действий по выполнению операции «Эшелон». Проценко и сам все это хорошо понимал, но операция была настолько сложна, что требовала определенного времени. Любая неточность в расчете могла привести к ликвидации всей сети, которую он так долго сплетал в этом городе.
Иван снова остановился и нагнулся, словно завязывая шнурок на ботинке. Он оглянулся, улица была пуста, лишь две женщины стояли около ворот и о чем-то мирно разговаривали. Он сплюнул и ускорил шаг.
Вчера днем Проценко снова спускался в обнаруженный им лабиринт. Он уверенно дошел до комнаты и открыл потайной выход. В этот раз он взял с собой длинную лестницу, которую нашел на чердаке своего дома. Поднявшись по ней, он с большим трудом отодвинул плиту и выбрался на поверхность. Он оказался в полуразрушенном заброшенном склепе, в котором покоились останки одного из настоятелей Зилантова монастыря. Иван быстро прикинул, где находится его дом, и невольно удивился. Дом, в
которым он проживал, был в метрах пятидесяти от этого склепа. Прочитав имена усопших, он направился к люку, но неожиданно остановился. Его внимание привлекла слегка сдвинутая плита на соседней могиле. Он подошел к ней и попытался сдвинуть с места. То ли плита оказалась тяжелой, то ли он был в недостаточно хорошей физической форме, но сдвинуть ее с места ему не удалось.
«Что же там под плитой? – думал он, предпринимая одну попытку за другой. – Все равно отодвину!»
Измотавшись, он сел на соседнюю могильную плиту и уперся спиной в крест. Достав из кармана кисет с табаком, он свернул цигарку. Докурив, он бросил окурок и раздавил его ботинком. Поднимаясь, он оперся рукой на крест, который под весом его тела стал медленно уходить в землю. Раздался еле слышный щелчок, и могильная плита, которую он так долго пытался сдвинуть с места, отодвинулась самостоятельно. Под плитой лежали три зеленых патронных ящика. Увидев металлический прут, лежащий рядом с ящиками, он вскрыл один из них. Каково же было его удивление, когда он увидел груду золотых иконных окладов. Он вынул несколько и положил рядом с ящиком. Под окладами лежала целая россыпь золотых монет царской чеканки. От охватившего волнения у него затряслись руки.
«Боже! Неужели это все сейчас мое?» – подумал он, перебирая царские червонцы.
В эту ночь он не мог заснуть. Он попытался привести мысли в порядок и вскоре выработал алгоритм дальнейших своих действий. После диверсии на пороховом заводе он заберет все эти ценности и перейдет линию фронта. Отчитавшись перед немцами о выполнении задания, он постарается перебраться в нейтральную Швейцарию, где бесследно растворится. Но для того, чтобы реализовалась эта мечта, ему нужно было взорвать водокачку, снабжающую Казань водой, и пороховой завод. Эти две диверсии должны быть, как считал он, осуществлены одновременно, то есть в один день и в одно, и тоже время.
***
Виноградов Зиновий Павлович закончил утреннее совещание. Из докладов подчиненных он понял, что им пока так и не удалось установить ни одного человека, кто бы посетил адрес, указанный Маркеловым, в течение всей недели.
«Выходит, они предусмотрели возможность провала Маркелова и мгновенно выехали из адреса после его задержания, – подумал он. – Значит, нужно снимать засаду. Если за это время никто не посетил эту квартиру, значит, это пустышка».
Он пододвинул к себе рапорты старших оперативных групп и снова внимательно перечитал. Он отложил их в сторону и, поднявшись с кресла, подошел к окну. За окном выл ветер, и, несмотря на старания завхоза, который утеплял рамы, он реально ощутил, как холодно на улице. Он поежился и снова сел в кресло. Сейчас он прикидывал в голове, как будет оправдываться перед наркомом внутренних дел республики.
«Как бы, не забыть напомнить ему об отзыве из действующей армии Тарасова, если он, конечно, еще жив, – подумал майор. – Он сейчас единственный человек, который видел в лицо одного из диверсантов. Чем черт не шутит, может, и встретит его здесь в городе. Хоть это и мизерный шанс, но он есть, и им обязательно нужно воспользоваться».
Он встал из-за стола и, взяв папку с рапортами подчиненных, направился к двери. Проходя по коридору наркомата, он увидел Горшкова, который открывал свой кабинет.
– Саша! – обратился он к нему. – Ты же знаешь Тарасова, ну того, который перед войной сдал нам немецкую агентурную сеть? Ты же сам мне тогда докладывал, что вы с ним чуть ли не соседи?
– Так точно, товарищ майор. Я хорошо знаю Тарасова, мы с ним живем в одном доме. Вернее, раньше жили, пока он не получил новую квартиру.
– Подготовь на всякий случай шифровку о его отзыве с Западного фронта. Он служил в 334 стрелковом полку. Сделай ее за подписью наркома. Если я сейчас с ним договорюсь, то отдашь ему на подпись. Понял?
– Так точно, товарищ майор, – отчеканил Горшков. – Может, еще будут какие-то указания?
Майор не ответил и проследовал дальше по коридору. Совещание у наркома подходило к концу, когда тот неожиданно для всех присутствующих поднял с места Виноградова.
– Что у вас нового, Зиновий Павлович?
– Пока ничего реального, товарищ комиссар. Адреса, указанные диверсантом Маркеловым, отработаны, реальных результатов нет. Я сегодня уже дал команду о снятии засады.
– А вот мне сегодня утром доложил дежурный по комиссариату, что при тщательной проверке железнодорожных вагонов нашими соседями из Чувашии удалось обнаружить в одном из них мину с часовым механизмом. Нам с вами здорово повезло, что ваш Маркелов не успел установить временной таймер, а то бы мы с вами, товарищ Виноградов, сейчас бы сидели не в этом теплом кабинете, а где-нибудь в Лефортово.
Виноградов стоял, молча, не зная, что ответить на этот укор комиссара. Наконец он набрался мужества и начал говорить.
– Товарищ комиссар! Для того, чтобы отработать весь город, у меня не хватает ни людей, ни технических возможностей. Сотрудники отдела вымотаны окончательно. Сегодня утром в Арском районе при проверке документов патрулем был задержан некто Миронов Сергей Петрович. При обыске в его вещевом мешке была обнаружена крупная сумма денег, оружие и батареи к радиостанции «Телефункен». При себе Миронов имел документы сотрудника Башкирского НКВД и командировочное удостоверение. Мы связались с Уфой, сотрудник с такими данными никогда не служил там.
Комиссар свел брови. Это был явный признак его недовольства и раздражительности.
– Почему я не в курсе этого задержания? – строго спросил он Виноградова. – Что вы молчите? Я вам уже неоднократно приказывал, что по всем задержаниям вражеских лазутчиков докладывать мне незамедлительно в любое время суток.
– Извините меня, товарищ комиссар, я просто не успел этого сделать.
Лицо комиссара стало каменным.
– Все свободны, кроме майора Виноградова.
Сотрудники комиссариата поднялись и направились к двери, оставляя в кабинете хозяина майора Виноградова. Многие из них шли и гадали, чем закончится это совещание для майора – выговором или отправкой на Западный фронт. Через полчаса нарком подписал шифровку об отзыве Александра Тарасова с фронта.
***
Полковник Шенгард стоял у окна и внимательно рассматривал березовую рощицу, что раскинулась в пятидесяти метрах от его особняка. Березы гнулись от сильного ветра, раскачивая оголенными ветками. Полковник не любил это время года. Сырость и холод вызывали нестерпимую боль в его воспаленных суставах, и он, чтобы как-то спастись от этих болей, приказал затопить в кабинете камин. Он медленно обернулся, почувствовав чей-то взгляд на своей спине. В дверях стоял капитан Нойман.
– В чем дело, капитан? – спросил он глухим голосом.
Он не любил, когда в его кабинет входили без стука и разрешения.
– Господин полковник! Только что получена новая шифровка от Пиона, – произнес капитан. – Разрешите зачитать?
– Читайте, Ганс, – приказал он ему.
Капитан громко зачитал текст полученного сообщения. В кабинете повисла тишина. Было хорошо слышно, как в углу громко тикают большие напольные часы, а в камине тихо потрескивают березовые поленья.
– Передайте Пиону, что германское командование довольно его работой. Значит, он хочет произвести взрыв седьмого ноября, в день их революции? – переспросил он капитана. – Нойман! Я думаю, что это будет настоящей пощечиной Сталину в главный его праздник. Сейчас, когда наши войска стоят на подступах к Москве, это будет не только подрыв оборонной способности Советской России, но и сильный политический удар по советскому правительству.
– Господин полковник! Что ответить Пиону на его просьбу вернуться после этой акции?
– Если все пройдет гладко, я не против его возвращения. Это главный критерий возврата. Ганс, а почему бы нам с вами не выпить за этого Пиона? В случае удачного исхода этой операции, вы получите майора. Вы же давно мечтали об этих погонах?
Полковник, прихрамывая, подошел к серванту и достал из него две хрустальные рюмки и небольшую тарелочку с нарезанным лимоном. Все это он поставил на стол и, взяв в руки бутылку коньяка, разлил ароматную жидкость по рюмкам.
– За нашу победу, Нойман, – произнес полковник и пригубил рюмку.
Капитан опрокинул в себя рюмку, поставил ее на стол и с удивлением посмотрел на Шенгарда, рюмка которого оказалась нетронутой.
– Скажите, капитан, почему вы служите в Абвере, а не в СД или гестапо? Мне всегда казалось, что вас больше прельщает черный цвет мундира? Да и круг ваших связей сплошь состоит из людей этих структур?
Вопрос был задан, и полковник ждал ответа. В душе Ноймана что-то беззвучно екнуло. Он сразу понял, что полковнику хорошо известно, что он регулярно доносит в СД о морально-нравственном состоянии личного состава разведшколы, о планах полковника. Этот разговор не обещал ничего хорошего для него, и поэтому он вдруг отчетливо понял, что ему нужно что-то предпринимать, чтобы не оказаться на восточном фронте.
– Господин полковник! С бароном Генрихом фон Вернером я учился в одной группе на факультете восточных языков Берлинского университета. Меня связывает с ним старая студенческая дружба и не более. По стечению обстоятельств получилось так, что он сейчас возглавляет службу безопасности в этом небольшом городке. Мы иногда встречаемся с ним в ресторане, вспоминаем наши студенческие годы, друзей…
Полковник пристально посмотрел на капитана. Другого ответа он и не ждал.
– Ганс! Я не против вашей дружбы. Я просто хотел предупредить вас, что не нужно путать дружбу со службой. Я не люблю, когда мне кто-то дышит в спину, пытается читать мои мысли и прогнозировать мои действия. Надеюсь, капитан Нойман, вы сделаете соответствующие выводы из нашего с вами разговора. Предателей не уважают ни в Абвере, ни в СД.
Капитан стоял, вытянувшись в струнку. В какой-то миг он понял, что опасность, грозившая ему буквально минуту назад, отошла на второй план, но никуда не исчезла. Просто ему дали возможность еще немного подышать, прежде чем оторвут голову.
«Старый козел, – подумал он о полковнике, – хочет присвоить себе лавры победителя. Ведь выигрывают сражения генералы, а проигрывают – солдаты».
– Я вас больше не задерживаю, капитан, – тихо произнес Шенгард. – Держите меня в курсе всех событий. Мне нужно доложить адмиралу Канарису о начале операции «Эшелон».
Капитан щелкнул каблуками до блеска начищенных сапог и вышел из кабинета.
***
Тарасов шел в колонне отходящих на восток войск. Он не спал уже трое суток, ноги заплетались от усталости, и сейчас у него было лишь одно желание: упасть и заснуть. И ему уже было без разницы, что это будет – топчан в блиндаже, или просто снег, который выпал сегодня утром на скованную морозом землю.
– Тарасов! К командиру батальона, – крикнул пробегавший мимо него красноармеец.
Александр вышел из колонны и побежал вдоль строя. Нагнав комбата, он пошел с ним рядом.
– Как дела, Тарасов? – поинтересовался у него Гупало. – Судя по твоей внешности, дела у тебя не очень. Как лицо?
– Ничего, товарищ майор, рана затягивается. Врачи говорят, что все будет хорошо.
– Я рад за тебя. Раз так, слушай мой приказ, вон видишь эту высотку? – произнес он и показал на небольшую заснеженную высотку, которая виднелась по ходу движения колонны. – Ты со своей ротой должен хорошо оседлать ее и не дать противнику на наших плечах ворваться в город. Слева тебя будет прикрывать батарея «сорокапяток». Твоя задача – не пропустить немецкие танки и продержаться до темноты. Ночью снимешься и догонишь нас. Задача ясна? Я понимаю, что люди измотаны переходом, но у меня нет больше никого, на кого бы я мог положиться, кроме тебя.
– Я все понял, Михаил Семенович, – устало произнес Тарасов. – Распорядитесь, чтобы мне выдали больше противотанковых гранат, бутылок с «коктейлем Молотова» и патронов. Будем стоять, пока хватит сил.
– Все сделаю, а сейчас иди, бери своих бойцов и начинай окапываться. Думаю, что зарыться у тебя хватит времени.
Они по-братски обнялись и разошлись. Майор повел остатки батальона вперед, а рота Тарасова двинулась к высоте.
– Давайте, ребятки, поторапливайтесь. Надо успеть окопаться, пока не появились немцы.
К вечеру рота зарылась в еще не успевшую промерзнуть землю. Выставив боевое охранение, измученные маршем и работой люди стали отдыхать. Тарасов бросил на дно вырытого окопа охапку елочного лапника, лег на него и мгновенно уснул. Сколько он спал, Александр не знает. Он проснулся от легкого прикосновения к его плечу. Он открыл глаза и не сразу понял, где находится. Перед ним стоял красноармеец.
– Что случилось? – спросил он у бойца.
– К вам, товарищ лейтенант, – доложил боец и рукой указал на двух офицеров, стоявших невдалеке от окопа. Александр выбрался из окопа и направился к ним.
– Младший лейтенант Тарасов, – приложил он руку к шапке.
– Лейтенант Козлов, – представился один из офицеров.
– Кирсанов, – коротко бросил второй из них.
– Тарасов, хочу оставить у тебя Кирсанова. Связь мы протащили, он будет корректировать огонь нашей батареи.
– Хорошо, я не против этого. Пусть размещается в моем окопе, а я пойду к своим бойцам.
– Мы стоим вон в том лесочке, – произнес Козлов и указал рукой на небольшой лесочек, который виднелся слева от высоты. – Мы, конечно, постараемся сдержать танки, если это у нас получится, а ты уж обеспечь наше прикрытие от пехоты. Договорились?
– Я все понимаю, товарищ лейтенант. Что нам с вами еще остается делать, как только прикрывать друг друга огнем.
Они обменялись рукопожатием. Лейтенант Кирсанов прыгнул в один из окопов, а Козлов, насвистывая какую-то мелодию, направился в обратный путь к лесочку.
– Кирсанов! Как ты там? – спросил его Александр, подходя к окопу. – Как позиция?
– Нормально, Тарасов. Обзор хороший, – ответил тот и поставил телефон на пустой ящик из-под патронов.
– Отдыхай. Думаю, что сегодня они не сунутся. Немцы воевать ночью не любят.
Он развернулся и направился к соседнему окопу. Прыгнув в него, он снова лег на дно окопа и заснул.
***
Александр проснулся от жуткого холода. Шел дождь вперемежку со снегом. Телогрейка до нитки промокла. Он накинул на себя плащ-палатку и, приложив к глазам бинокль, начал рассматривать дорогу. Сквозь серую пелену дождя и снега он увидел немецких мотоциклистов, которые, объезжая на дороге ямы, медленно двигались в их сторону.
– Всем приготовиться! – громко скомандовал он. – Огонь без моей команды не открывать!
Мотоциклисты остановились в метрах пятистах от окопов и стали ждать отставших своих солдат. Вскоре к ним присоединились еще пять машин, и они медленно двинулись вперед. Тишина, висевшая над дорогой, похоже, пугала их, и они стали постреливать из пулеметов и автоматов по кустам, которые росли вдоль дороги. Пропускать их не имело смысла, так как они могли нанести удар в спину роте. Когда до первого немецкого экипажа осталось метров сто пятьдесят, рота, по команде Тарасова, встретила их огнем. Гитлеровцы хотели развернуться, но раскисшие от дождя дорога и поле не дали им это сделать. Ни один экипаж не смог увернуться от разящего пулеметного и винтовочного огня красноармейцев.
«Хорошо, что идет дождь, а то бы их авиация смешала нас с землей», – подумал Тарасов, продолжая в бинокль рассматривать дорогу, на которую уже выкатывал танк и несколько бронетранспортеров. Тяжелые машины, увязая в грязи, медленно двинулись в сторону высоты. Танк сделал несколько выстрелов из пушки. Снаряды пронеслись над головами бойцов и взорвались где-то за их спинами. Бронированная машина двигалась медленно, ощупывая кусты стволом короткой пушки и объезжая трупы лежавших на земле убитых мотоциклистов.
Где-то сбоку от Тарасова раздались несколько выстрелов из противотанковых ружей. Один из выстрелов оказался удачным, танк завертелся на месте, видимо, одна из пуль перебила ему гусеницу. Снова раздался выстрел, машина вспыхнула ярким огнем, а затем загорелась, вызвав у обороняющихся бойцов радостный крик.
– Горит! Смотрите! Горит! – кричал кто-то в соседнем окопе.
Подпустив немцев метров на сто, высота неожиданно ожила, кося кинжальным пулеметным огнем увязшую в грязи пехоту. Первая немецкая цепь была мгновенно выкошена, вторая и третья цепи повалились в грязь. Прошло около минуты, и по высоте ударила немецкая артиллерия и минометы. Мины и снаряды зарывались в грязь и, чавкая, выбрасывали вверх столбы липкого чернозема.
Артподготовка длилась минут двадцать, не причинив особых повреждений обороне роты. Из-за поворота дороги, что огибала лесопосадку, показались несколько танков, которые двинулись к высоте. Тарасов посмотрел на лейтенанта Кирсанова, который продолжал рассматривать приближающиеся танки в бинокль. Наконец он поднес ко рту трубку и что-то стал говорить. Первым же залпом артиллеристам удалось поджечь два немецких танка. Немцы остановились и начали стрелять по лесочку, из которого била наша артиллерия. Кирсанов все продолжал кричать в трубку, и, словно по его подсказке, вспыхнул еще один немецкий танк. По высоте и лесочку вновь ударили немецкие артиллерия и минометы. Тарасов хорошо видел, как взрывы мин и снарядов выворачивали вековые деревья с корнями, круша позиции нашей артиллерии. В этом стальном дожде трудно было спастись, но, несмотря на понесенные потери, орудия продолжали огрызаться, не давая немецким танкам сходу взять высоту.
Вдруг стало тихо, словно природа оглохла от рева взрывов и грохота танковых моторов. Тарасов перевел взгляд с лесочка на поле, где под прикрытием артиллерийского огня поднялась немецкая пехота и двинулась к высоте, поливая позиции наших красноармейцев из автоматов и пулеметов. Высота уже в который раз огрызнулась огнем, прижав к земле атакующие немецкие цепи. Гитлеровцы, встретив отчаянное сопротивление красноармейцев, перенесли свой огонь на высоту, утопив ее в дыму снарядных и минных разрывов.
