Александр Герасимов
Дети Агамемнона. Часть I. Наследие царей
Глава 13
Гермиона рассталась с Орестом лишь вечером – до дворца они добирались вместе, и девушка даже позволила микенцу править колесницей. Кносс, погруженный в тишину сумерек, уже озарялся масляными лампами, а вдоль высоких стен неспешно бродили ночные стражники. Царевна остановила одного из них, велела отвести лошадь на конюшню и после этого тепло попрощалась с новым другом.
Кносский дворец, подобно всем постройкам такого рода, разделялся на женскую и мужскую части. Гермиона неторопливо поднялась по крутым ступеням. Несмотря на усталость, царевна чувствовала себя превосходно; более того, душу дочери Идоменея грело легкое волнение – весьма приятное, но мешающее сосредоточиться.
Ей хватило одного лишь разговора с микенским гостем, чтобы проникнуться к нему симпатией и доверием. Это было совершенно не в характере критянки. Орест вдруг стал занимать ее мысли больше, чем стоило бы… Но они не раздражали – скорее наоборот.
Вдруг кто-то ее окликнул. Гермиона подняла голову – хорошее настроение разом поблекло. На последней ступени лестницы, ведущей на женскую половину, стоял Неоптолем. Судя по выражению его лица, он уже давно ожидал ее возвращения.
К брату прославленного Ахилла Гермиона относилась с добротой – они были знакомы еще с детства. Пелей, царь мирмидонцев, однажды прибыл на Крит в качестве гостя, прихватив с собой младшего – и уже единственного – сына. В то время посмертная слава Ахилла гремела во всех окрестных землях; ее отголоски долетали до Айгиптоса и царства хеттов. Неоптолем, брат знаменитого героя, тогда был лишь пухлым мальчиком, льющим слезы по любимой игрушке – маленькому, искусно вырезанному из дерева коню. Юная Гермиона случайно нашла в саду потерянную лошадку и отнесла ее владельцу. С тех пор они подружились, стали проводить много времени вместе в кносском дворце, на морском берегу и кипарисовой роще. Так продолжалось до самого отъезда Пелея и его свиты обратно во Фтию.
Царевна радовалась Неоптолему и тогда, когда он, чуть повзрослев, навестил Крит уже без отца. Мирмидонец за каких-то пару лет стал высоким юношей с развитой мускулатурой, а полноватый мальчишка остался в прошлом.
В ту пору они много беседовали, прогуливаясь по той же роще, где когда-то играли малыми детьми. Мирмидонского царевича угнетало, что его жизнь так и проходила в тени славы погибшего брата-героя.
Все помнили Неоптолема и царя Пелея лишь как родственников Ахилла. Один приходился ему братом, второй отцом, но оба не могли сравниться с человеком, который создал вокруг себя сияющий ореол легенды.
Юная Гермиона сочувствовала другу, хотя ее огорчала вдруг пробудившаяся в нем жажда власти и громких побед. Тем не менее она замечала, что рядом с ней грубоватый Неоптолем будто смягчался; его рассказы о драках и мечты о великом подвиге отходили на второй план, он начинал беззастенчиво радоваться жизни. Часто царевна ловила на себе внимательные взгляды, но не придавала этому особого значения.
Он не единожды навещал Крит. Когда Неоптолем прибыл погостить в пятый раз – окончательно возмужавший, с волосами до плеч и густой бородой, – все изменилось. Он начал откровенно заигрывать с Гермионой, и той пришлось наконец осознать, что мирмидонский царевич влюбился в нее без памяти. Это очень расстроило критянку.
Неоптолем совершенно не скрывал своих чувств; он еще не попросил у Идоменея руки царевны, но почти все во дворце догадывались о его намерениях. Хотя брачный союз между Фтией и Критом мог показаться неплохой идеей, сама Гермиона не была от этого в восторге. Мягко говоря.
Она ценила в мужчинах силу и волю, которыми сполна обладал Неоптолем. Однако чутье подсказывало: счастливой парой им не стать. Ее также привлекали острый ум и доброта, тогда как характеру Неоптолема было присуще невероятное самомнение. Кроме того, Неоптолем для нее всегда был лишь другом детства… но не более. Делить с ним ложе Гермионе совершенно не желала.
И теперь, глядя на стоявшего перед ней мирмидонца, она поняла: разговор предстоит не из приятных. Губы Неоптолема были сжаты, глаза поблескивали. Царевич Фтии явно накручивал себя, вид у него был упрямый и злой.
«Только бы не наделал глупостей…» – с тоской подумала Гермиона.
Неоптолем заговорил:
– Ты не должна так поздно возвращаться домой. Темнота небезопасна для молодых девушек. Пристало ли царской дочери подвергать себя риску и заставлять близких волноваться?
– Я и так дома, Неоптолем. Крит – мой родной остров! Распекать меня за вечерние прогулки может лишь отец, – Гермиона сказала это резко, выражая неодобрение тону мирмидонца. Но затем все же смягчилась. – Не стоит волноваться, меня сопровождали до самых стен дворца. Я ничем не рисковала.
– А мне говорили, что ты ушла одна, не взяв стражников. Кто тогда был твоим спутником? – Неоптолем с удивлением взглянул на критянку.
Гермиона поколебалась. Однако утаивать правду не было смысла. В конце концов, их с Орестом наверняка кто-нибудь да видел, когда они возвращались вместе. Рано или поздно об этом наверняка заговорят…
– Со мной был микенский царевич. Вы представлены друг другу, так что Ореста ты знаешь. Благодаря его компании, темнота вряд ли мне угрожала, – закончила она с деланной усмешкой.
– Орест… отказавшийся от трона, – Неоптолем неодобрительно покачал головой, нахмурив брови. – И где же вы встретились, интересно узнать?
Гермиона почувствовала, как начинает злиться. С чего этот человек вообще взял, что может распоряжаться ею!..
– Я обязана отвечать на расспросы, Неоптолем? Может, ты считаешь меня своей пленницей или прислугой? – холодно спросила она.
– Что ты! – он сделал усилие над собой, изобразив миролюбивую улыбку. – Я лишь поинтересовался…
– Мы встретились на побережье и вместе плавали. Надеюсь, мой ответ тебя устраивает?
Гермиона не без удовольствия заметила, как помрачнел мирмидонский царевич. Она понимала, что дразнить его не стоило, ведь Неоптолем был весьма вспыльчив. Но и удержаться оказалось невозможно, ведь он сам нарывался на ехидные ответы.
– Не скажу, что это мне по душе… – протянул гигант, его глаза зло сощурились.
– А какое тебе дело до того, с кем я провожу свободное время, друг мой? – непринужденно спросила царевна, выделив голосом два последних слова.
– Не желаю, чтобы та, кого я хочу видеть своей женой, купалась с другим мужчиной, – мирмидонец спустился на пару ступеней.
Вот оно! Гермиона почувствовала, как зашумело в голове. Это не было тревогой или радостью – напротив, царевну захлестнула горячая волна негодования: считались ли вообще с ее мнением?!
– С чего ты решил, что я стану твоей женой, Неоптолем? Я еще никому не давала подобных обещаний. Что за дикие мысли посещают твою голову!
Неоптолем заметно напрягся. Прикусив губу, мирмидонец некоторое время тяжело сопел, словно ища ответ в глухих сумерках. Гермиона вдруг заметила, насколько огромным был этот мужчина. Как она могла знать его с самого детства и не замечать рук толщиной с ее бедро, широких плеч и недюжинного роста? Царевна доставала ему лишь до плеча… На миг Гермионе даже стало страшно. Но она быстро переборола это ощущение и посмотрела на собеседника с вызовом.
Но, к ее удивлению, гигант вдруг рассмеялся – громко, от души.
– О, милая Гермиона, твой характер тверже щита самого Геракла! Только это меня никогда не смущало. Хоть ты упрямишься, но тебе я точно не уступлю. Уже близок праздник Аполлона… После него я повторю свое предложение, и на этот раз в присутствии самого Идоменея. Он царь Крита, его слово будет решающим.
Неоптолем был прав, и Гермиона содрогнулась. Конечно, она могла бы заранее договориться с отцом, попросить его о решительном отказе… Но что, если это расходится с планами самого Идоменея?
Неоптолем продолжал говорить, с каждым словом усиливая страх царевны:
– Однажды трон Фтии станет моим. Твой отец наверняка уже принял к сведению, что наш союз укрепит отношения между двумя народами. К тому же я буду оберегать тебя, стану самой надежной опорой в жизни. А смазливые мужчины вроде этого микенца не способны ни на что путное. Им нечего тебе предложить. Только посмотри на Ореста: этот слабак отказался от престола и наверняка этим гордится! У него больше нет ничего, кроме кучки кораблей… Уж не знаю, что на меня нашло, когда я счел его соперником! Да и микенцев ты не особенно жалуешь, так что прости меня за необоснованные подозрения.
Выражение лица Неоптолема демонстрировало, что он совершенно успокоился и, более того, обрадовался своему «удачному» ответу. Пользуясь тем, что его подруга хранила молчание, мирмидонец уверенно закончил:
– Теперь я с чистым сердцем отправлюсь отдыхать. Мы обсудим это еще раз после праздника. Доброй ночи!
Со смехом он сбежал вниз по ступеням, оставив Гермиону в одиночестве. Девушка не ответила и даже не шелохнулась, потеряв дар речи от столь неприкрытого нахальства.
Осталось лишь надеяться, что отец послушает ее, а не мирмидонского царевича… Отказать Неоптолему она могла и сама, однако все зависело от воли правителя Крита.
Гермиона в глубине души понимала, что ее могут ожидать неприятности. Но она еще не догадывалась, к каким событиям приведет сегодняшний вечер. Намечалось противостояние, которого никто не мог предвидеть.
***
Удар за ударом звенела бронза. Бойцы то расходились, то сближались вновь. Орест с великим трудом удерживал заданный темп поединка, однако сегодня ему удалось продержаться значительно дольше обычного.
Они с Пиладом вот уже несколько дней тренировались на настоящих мечах – на этом настоял сам учитель, утверждавший, что занятия с деревянными палками хороши лишь вначале. Ореста следовало подготовить к реальным поединкам, а для этого необходимо ощущать боль и страх.
Царевич успел получить несколько порезов – не спасал даже доспех. Однако Орест не возражал, ведь Пилад оказался абсолютно прав. Микенец уже лучше контролировал свои атаки и продумывал защиту. Хотя сын Агамемнона еще не мог противостоять более опытному бойцу, все же нельзя было отрицать, что нынешний Орест стал сильнее и проворнее.
Сегодняшний бой закончился предсказуемо; меч Пилада пробил оборону Ореста, с силой ударив по нагруднику. Микенец отступил и с улыбкой поднял руки, признавая поражение.
– Не так уж и плохо, – Пилад одобрительно кивнул, – Продержался дольше, чем вчера. Работы предстоит еще много, но из тебя получился способный ученик.
– Но я все равно проиграл, – Орест неуклюже скинул доспехи; после битвы их тяжесть чувствовалась особенно сильно. – Иногда мне не верится, что тебя вообще можно одолеть. Уж слишком ты быстрый.
– В жизни может случиться всякое, мой друг. Я никогда не считал себя лучшим.
– К чему такая скромность? – Орест усмехнулся. – Почему бы тебе не заявить, что ты всего лишь второй… после Ареса, например?
– Скромность украшает мужчину. А я предпочитаю быть добродетельным. Но если уж говорить начистоту… – Пилад насмешливо сощурился. – Хороший воин и правда способен на многое! Например, взмахом меча я могу лишить летящего комара мужской силы, оставив его самого в целости.
– В первый раз слышу, что у комаров есть мужская сила.
– Раньше была… Но я же бью без промаха! Теперь они меня боятся и никогда не кусают.
– Мойся ты почаще, кусали бы! Твое воинское искусство здесь ни при чем, а вот запах из подмышек сейчас способен и быка уложить.
– Какая бесстыдная ложь, микенец! Впрочем, ты и сам не розовыми лепестками благоухаешь.
– Хорошая тренировка была! Я такой мокрый, словно целый день таскал камни! – Орест наигранно вытер пот со лба. – Если ты не намерен дальше гонять меня, предлагаю сходить к морю и немного освежиться. Что думаешь, бессердечный мучитель?
В глубине души Орест не мог не удивляться тому, что им с Пиладом удалось найти общий язык и теперь они могли так просто направляться вместе к побережью, подшучивая друг над другом.
Временами мрачный и нелюдимый, равно скорый на шутку и грубость, Пилад был намного старше Ореста, но держался с ним открыто и на равных. К тому же учитель оказался удивительно образован, несмотря на грубый вид и шрамы, выдающие в нем больше бойца, чем мыслителя. Пилад знал множество легенд и немало путешествовал, а когда он бывал в приподнятом настроении, то рассказывал поразительные истории о нравах и обычаях народов, проживающих вдали от моря.
Команда довольно быстро привыкла к хмурому и некрасивому, но отзывчивому воину. Даже Дексий со временем начал миролюбиво относиться к выходцу из Фокиды. Когда Акаст во время гребли перегрузил кисть руки и продолжал работу превозмогая боль, именно Пилад обратил на это внимание. Он отправил гребца отдыхать, взялся за весло и уже не вставал до конца смены. И при этом ни разу не сбился, будто с младенчества постигал искусство гребли. Такой поступок расположил к нему всех людей с «Мелеагра».
Орест с Пиладом спустились к одной из многочисленных бухточек, коими изобиловало побережье Крита. Перед ними раскинулось спокойное мелководье с ровным дном. Лишь мелкий ветерок порой поднимал рябь на поверхности воды.
У самого моря царевич и его учитель перешли на бег: так сильно им хотелось освежиться. А после купания, мокрые и расслабленные, они растянулись на горячем песке.
Орест смотрел в полуденное небо, где, хрипло крича, парили большие чайки. Микенец чувствовал себя прекрасно, несмотря на боль в мышцах после тренировки. Пилад лежал рядом, на его лице застыло непроницаемое выражение. Подобное с ним случалось часто: он не был склонен к пустым беседам. Однако Оресту хотелось пообщаться. Некоторые вопросы уже долгое время занимали царевича. Оторвавшись от небесной синевы, он перевел взгляд на наставника. В очередной раз его внимание привлекли глубокие шрамы на лице и мускулистом теле Пилада – они не были похожи на те, что мог оставить вражеский клинок. Чуть поколебавшись, Орест все же решился:
– Прости за грубость, но меня занимают твои старые раны… Откуда они? Я не знаток, но готов поклясться, что их не могли оставить ни меч, ни копье.
– Бронза здесь ни при чем, это правда.
– Тогда что же?
– Огонь. В тот день я чуть не умер, но все обошлось, – при этих словах Пилад криво улыбнулся, однако взгляд его оставался странно пустым.
– Извини, – Орест почувствовал себя неловко. Возможно, дом его наставника сгорел? Или он пытался кого-то спасти во время пожара?.. Чутье подсказывало микенцу, что углубляться в тему явно не стоит. Чтобы избежать гнетущего молчания, он выпалил очень неуклюжий вопрос:
– Наверное, такие раны даже спустя долгое время болят?
Сказал и поморщился: до чего неудачным вышло продолжение разговора… Однако Пилад неожиданно серьезно ответил:
– Иногда, ага. Если погода резко меняется, кожу как будто стягивает… Ощущения не из приятных. И давай-ка закончим обсуждать мою внешность, микенец. Некоторые вещи заслуживают того, чтобы о них умалчивали.
– Понимаю. Я вовсе не хотел тебя обидеть.
– Не на что тут обижаться. Сам знаю, что не красавец. Если бы мне платили золотом за каждый вопрос о шрамах, я бы уже давно купил большой дом и завел в нем трех служанок из далеких земель, где люди черны кожей и красивы телом, – Пилад снова усмехнулся, на этот раз дружелюбнее.
Какое-то время они молча наблюдали за чайками. Огромные птицы, охотясь, камнем падали вниз и затем взмывали обратно к солнцу с добычей в клюве. На небе не было ни единого облачка, а линия горизонта казалась золотой нитью ясонова руна, протянувшейся через всю землю. Ученик и учитель безмятежно наслаждались покоем Крита. Недавний холодок между ними быстро забылся.
Спустя какое-то время чернобородый воин заговорил:
– Ходят слухи, что некий микенец и царская дочь стали часто проводить время друг с другом. Быть может, даже чаще, чем того требуют обычаи местного гостеприимства.
– Она замечательная девушка, – незамедлительно откликнулся Орест. – Гордая, независимая и умная. Мне нравится подолгу общаться с ней.
– Ну да. А еще царевна довольно хороша собой. Понимаю.
– Ее внешность не имеет значения, – запротестовал было Орест, но тут же осекся, сообразив, что бесполезно утаивать очевидное. – Ладно. Не буду скрывать, что она красавица. И ее общество мне приятно. Но неужели все во дворце только и судачат о наших встречах?..
– Об этом говорят не только в Кноссе – команда тоже обсуждает ваши отношения. Ты же не думал, что такое пройдет незамеченным? Хотя она достойный выбор и трудно упрекнуть тебя за чрезмерное рвение, я все же советую вести себя осторожно, Орест.
– Я же сказал, здесь нет ничего такого… Пока что. От чего именно ты желаешь меня предостеречь?
– Ну, – Пилад просеял между пальцами пригоршню золотистого песка, – похоже, что мирмидонец Неоптолем также добивается внимания Гермионы. Более того, он полон решимости сделать ее свой женой.
– Откуда тебе это известно? – Орест нахмурился.
– Я слежу за всем, что происходит вокруг. Но даже если бы об этом не судачили слуги во дворце, разве ты сам не видишь, как Неоптолем глядит на тебя при каждой встрече? Ему хочется вырвать твое сердце… и съесть его сырым, с кровью и на кончике меча.
– Что ж, пусть попробует! – взгляд Ореста заледенел. В этот миг он стал удивительно похож на свою мать, Клитемнестру, когда та пребывала в гневе.
Но Пилад лишь покачал головой:
– И что ты сделаешь, если он действительно решит напасть? Неоптолем – хороший боец, это видно по его телосложению. К тому же ему уже довелось участвовать в настоящих боях. Парень весьма крупный, скоростью похвастаться не сможет, зато силы в избытке. Идти против него – ничем не оправданная глупость.
– Советуешь изобразить труса и сдаться заранее? Я не согласен, пусть мысль и здравая. Кучка мирмидонцев против всей мощи Микен?.. Смешно. Полагаю, брат Ахилла не такой уж дурак!
– Да как сказать, – Пилад приподнялся на локте, глядя на Ореста. На лице наставника не было привычного скучающего или насмешливого выражения. Он выглядел глубоко недовольным. – Начнем с того, что микенский престол занят не тобой. И здесь, на Крите, ты всего лишь… гость. Посланник доброй воли, не более того. Между прочим, я слышал, что Неоптолем и царевна Гермиона знают друг друга с детства. Что, если они уже дали обещание друг другу, а тут появляешься ты, злой дух раздора? Если это окажется правдой, Неоптолема не осудят: он имеет право защищать свою добычу.
Наконец, мирмидонцу не обязательно тебя убивать, рискуя миром между Фтией и Микенами. Достаточно сломать челюсть и пару ребер, а после заявить, что ты посягнул на его возлюбленную. Добрая половина Крита подтвердит, что вы с Гермионой часто проводили время вместе. Так и так ветер для тебя не попутный, Орест. И на твоем месте я бы был куда осторожней. Если желаешь выкинуть какую-нибудь глупость на предстоящем пиру в честь Аполлона, лучше воздержись. Хотя бы не приглашай дочь Идоменея танцевать с тобой у костра.
– Здесь я решаю, что мне делать! – губы микенского царевича превратились в тонкую нить, кровь прилила к лицу. Было видно, что он с трудом сдерживается. Но, пересилив бурю в душе, Орест замотал головой:
– Нет, Пилад. Возможно, я глупец, но мы с ней уже договорились пойти на праздник вместе. Ты оказался проницателен. Однако скажу честно: если я не сделаю этого, то буду жалеть очень долго. Быть может, всю жизнь! Не могу объяснить как следует, но… Гермиона стоит того, чтобы пойти танцевать с ней у огня, несмотря на любые угрозы и риски. И я не боюсь Неоптолема, хотя понимаю, как он могуч и несдержан.
– Ого, ты говоришь, как настоящий влюбленный. Понимаю! Когда в сердце бушует страсть, кажется, что любые преграды по плечу… – Пилад наигранно улыбнулся и в следующий же миг сменил тон на серьезный. – Но страсть не надежный бронзовый щит, она не защитит от всего на свете. По правде говоря, она вообще ни от чего не способна защитить, а вот навредить может. Я хотел бы ошибиться насчет намерений мирмидонца, но все же советую тебе помнить о моих словах.
– А если что-то случится… Ты поддержишь меня?
– Разумеется. Терять способного ученика с собственным кораблем – верх глупости. Бесплатный проезд и сытная кормежка меня вполне устраивают. Если тебе будет угрожать настоящая опасность, я сам отшлепаю этого мирмидонца по заднице и объясню, что он отнюдь не Ахилл.
– А ты знал Ахилла?
– Да все его знали… Он внушал ужас и выглядел полубогом. А вот Неоптолем, даром что большой и шумный, своему покойному братцу не ровня. Это сразу видно, – Пилад замолчал и на его лице вновь воцарилось отстраненное выражение.
Было ясно, что он не желает продолжать. Орест почувствовал, что уперся в глухую стену, и решил далее скользкую тему не развивать – понимал, что большего от Пилада не добиться.
Веселость между ними испарилась так быстро, словно ее никогда и не было, а в воздухе повисла раздраженная, неловкая тишина. До самого возвращения на «Мелеагр» царевич и его наставник не перекинулись ни единым словом.
