Александр Герасимов
Дети Агамемнона. Часть I. Наследие царей
Глава 10
Царь Пурпурного острова явился, когда солнце вошло в полную силу. Эта поездка явно утомила и Леарха, и его запряженного в колесницу коня. Толстяк правил не слишком умело; складки на его теле колыхались на каждой кочке, а по лицу крупными каплями стекал пот. Что могло заставить властелина Порфируса совершить вылазку из дворцовой прохлады под жгучие солнечные лучи? Лишь серьезное происшествие. Владыку сопровождали несколько стражников, но вид у них был куда бодрее, чем у предводителя.
Небольшая процессия остановилась у «Мелеагра». Сверху сбросили веревочную лестницу. Тяжело дыша, Леарх поднялся на корабль и приказал охране ждать внизу.
На борту его встретил Орест, даже не пытавшийся изображать радушие. Молодой микенец исподлобья смотрел на владыку Порфируса и будто пытался угадать, существовала ли связь между Леархом и покушением.
А если удастся доказать вероломство царя Пурпурного острова, что дальше? Что следует предпринять?.. Эти вопросы были слишком сложными.
Порфирус подчинялся Микенам и исправно платил положенную дань. Торговцы и путешественники из Львиного города время от времени заглядывали на этот остров. И все же это был чужой берег. Родные Оресту стены остались позади, и в безопасности здесь он не был – сегодняшний день столкнул царевича с суровой реальностью.
– Друг мой! – взмокший Леарх, переведя дыхание, подошел к Оресту и по-отечески положил руки тому на плечи. – Какую ужасную новость сообщил твой посланник! Надеюсь, ты не сильно пострадал?
– Я в порядке, владыка. Это действительно плохая новость… для тебя, – юноша смело взглянул Леарху прямо в глаза. – Кажется, последний раз Порфирус нападал на Микены еще при царе Схенее… Неужели здесь позабыли о последствиях?
Эти слова поразили Леарха, словно удар щитом. Его спокойствие и радушие пошатнулись: губы царя дрогнули, а сам он словно стал ниже ростом.
История покорения Порфируса была хорошо известна. Старый Атрей, дед Ореста, однажды послал представителей на Пурпурный остров, требуя от того подчинения. Но их перебили на месте. Порфирус не собирался вставать на колени перед Львиным городом. Здесь надеялись на сплоченность островных царств и поддержку со стороны Крита…
Схеней заявил последнему из выживших микенских послов:
«Ваша дерзость не знает границ. Вы мечтаете о едином царстве от Айгиптоса до Хаттусы, но вам не хватает кораблей, чтобы владычествовать на море. И теперь вы, микенцы, смеете навязывать «союз», который отнимет свободу у Порфируса? Не бывать этому, пока я жив! Когда вернешься домой, передай Атрею, что мой народ не нуждается в указаниях надменных чужеземцев!»
Посла выпороли и с позором отправили обратно.
Ответ микенцев не заставил себя ждать. И он оказался куда более устрашающим, чем Схеней себе представлял.
Атрей немедленно заключил союз с Пилосоми заполучил в свое владение множество превосходных кораблей. А критский трон тем временем занял юный Идоменей – честолюбивый и гордый властитель, у которого с Атреем нашлось немало общего. Новый царь охотно согласился объединиться с Микенами против растущей мощи Трои.
Узнав об этом, владыка Пурпурного острова понял, что ему несдобровать, ведь злопамятный микенец уж точно не забыл о строптивости Порфируса… Но Схеней не успел что-либо предпринять. Да и не смог бы.
Боевые галеры Микен и Пилоса, Крита и Родоса, плывущие в едином строю, одним лишь видом гасили поползновения островных царьков к какому-либо сопротивлению. Могучий флот высадился в бухтах Порфируса сразу с трех сторон. Вскоре корабли Пурпурного острова, мирно стоявшие на берегу, запылали огнем.
Атрей в сопровождении трех сотен воинов вошел в мегарон дворца. Никто не пытался ему сопротивляться: защитники Порфируса даже не обнажили клинки. Все было ясно без слов.
Царь Микен обратился к повелителю острова, не скрывая насмешки:
– Судьба твоей семьи и всех жителей острова, Схеней, находится в моих руках. Но я не хочу вершить суда без особой нужды. Твоя жизнь станет достаточной ценой для спасения остальных. Будешь ли ты упорствовать, обрекая свое царство на гибель?..
Схеней встал. Горе согнуло плечи владыки, руки его дрожали. Он проиграл, проиграл без боя… И понимал это с ужасающей ясностью.
– Клянешься ли ты при собственных воинах, что сохранишь жизнь моей семье и моему народу? – обратился он к Атрею.
– Клянусь богами Олимпа, – коротко ответил тот.
Царь Порфируса, не говоря более ни слова, вытащил из-за пояса тонкий кинжал и одним точным ударом всадил его себе в грудь. Обмякнув, подобно кукле, тело Схенея осело на ступени у подножия трона.
Воцарилось жуткое молчание. Атрей повернулся к съежившемуся у трона царевичу Леарху, тогда еще совсем молодому и стройному. Взгляд микенского владыки заставил того затрепетать от дурного предчувствия.
– Кажется, теперь ты здесь главный? Что ж, я обещал сохранить жизнь семье Схенея… Но какой она будет, мы не договаривались! Ты можешь либо подчиниться и править этой землей, либо влачить жизнь изгнанника. Выбор за тобой, парнишка.
Леарх бросил на бездыханное тело быстрый взгляд. Ему было жаль отца… Но Схеней оказался недальновидным правителем: не смог вовремя разглядеть угрозу и рассчитать силы. Все могло окончиться гораздо хуже. Позже он, Леарх, воздаст погибшему владыке всевозможные почести, но сейчас было не до горевания…
– Я буду верен Микенам, царь Атрей. Позволь мне отправить отца в чертоги мертвых и обсудить с тобой условия мирного договора. Поверь, я не собираюсь подражать безрассудному Схенею. Увы, он не прислушивался к голосу разума, за что и поплатился!
Атрей кивнул. Они поняли друг друга.
Но тут их разговор прервал крик ярости, раздавшийся позади микенского правителя. Атрей, опытнейший воин, отреагировал без колебаний: отступил в сторону и встретил атакующего ударом кулака в лицо. Никто даже не успел обнажить клинка. Ноги противника подкосились, он рухнул на каменный пол; к своему ужасу, Леарх признал в нем младшего брата – одиннадцатилетнего Никандра. Подросток, корчась от боли, с ненавистью смотрел на Атрея.
Леарх застонал от отчаяния. Какая глупость!.. Что, если микенец решит взять свои слова обратно? Даже если гнев царя падет на одного Никандра, наблюдать за тем, как брата казнят, Леарху вовсе не хотелось.
– Подлый убийца! – закричал Никандр, с трудом поднимаясь на колени. Кровь обильно текла из его носа и губ, разбитых могучей рукой микенского владыки.
Атрей покачал головой; в его глазах не было злости, только сожаление:
– Твоего отца погубила лишь самонадеянность. Я дал слово и отрекаться от него не собираюсь… Но ты, сопляк, никак не можешь смириться с неизбежным. Глупость и упрямство наказуемы.
Он махнул рукой, и несколько рослых солдат окружили мальчика. Тот замер, не решаясь окончательно встать на ноги.
– Тебя посадят в лодку, дадут немного пищи и воды. Отправляйся, куда пожелаешь, но не появляйся ни в микенских владениях, ни в союзных землях – там для тебя нет места до конца дней.
Сказав это, Атрей посмотрел на Леарха, словно требуя подтверждения. Тот кивнул, ощущая в сердце саднящую боль.
– Если нарушишь мой приказ, будешь казнен, – закончил микенский царь. – Увести его прочь!
Плачущего Никандра выволокли из мегарона. Леарх понял, что судьба брата решилась бесповоротно… Осталось позаботиться о судьбе всего Порфируса. Отныне это его долг, как нового властелина.
И многие годы спустя он исполнял его со всей добросовестностью. Леарх неукоснительно соблюдал достигнутые договоренности с Микенами и состарился, не нарушив ни одного из обещаний.
Что в итоге стало с его братом?.. Погиб ли Никандр в морской пучине или начал мирно возделывать землю где-то в далеких краях, откуда не дождаться вестей? Владыка Пурпурного острова этого так и не узнал.
Порфирус подчинился Львиному царству без резни и насилия, отделавшись жизнью своего владыки, изгнанием младшего царевича да сожженными на берегу судами. Остров сохранял верность Микенам и после смерти Атрея. Агамемнон, новый царь Львиного города, оказался еще более жадным до крови и завоеваний, чем его отец. Ссориться с ним значило одним махом уничтожить все воздвигнутое.
Удивительно, но Леарх ухитрился пережить и второго микенского владыку. Могущественнейшие из мужей гибли, мир содрогался от кровопролитных войн, а на Порфирусе продолжали потихоньку делать знаменитую пурпурную краску, заниматься рыболовством и добычей меда… Царь не забыл и о том, чтобы отправить богатые дары вдове Агамемнона Клитемнестре, подкрепив их заявлениями о вечной преданности. Довольно прозорливо, не в пример своему предшественнику.
И вот спустя годы призрак смертельной опасности снова заглянул своими пустыми глазницами в сердце старого царя, сжав его холодными тисками…
– Поговорим, царевич Орест, – мягко сказал Леарх, очнувшись от неприятных воспоминаний. – Плохо, когда из поспешных суждений рождаются скоропалительные выводы. Тебе наверняка это известно.
– Я всегда готов выслушать человека, если только он не грозит мечом, – Орест пожал плечами. – Так что ты хочешь сказать, царь Пурпурного острова?
– Полагаю, ты подозреваешь меня. Считаешь, что я мог отдать приказ о нападении. Ведь так? – Леарх не стал заходить издалека, время для этого было неподходящим. – Но я бы не стал совершать подобной ошибки. Ты сам напомнил мне, что однажды на Порфирусе против микенцев уже обнажали мечи… И мы с тех пор утратили независимость. Если бы я повелел тебя устранить, на мои земли пришли бы смерть и горе.
Судя по выражению лица Ореста, слова владыки не особо его убедили. Леарх вздохнул:
– Я не похож на отца… И стремлюсь не повторять его ошибки. Мой остров называют Пурпурным из-за краски, которую здесь добывали с незапамятных времен, только и всего. Я не желаю, чтобы причиной этого названия стали реки пролитой крови.
– Разумные слова, но их недостаточно, – голос Ореста зазвучал резко, в отличие от увещевающего тона Леарха. – Откуда мне знать, что охота на мою голову началась не с Микен?.. Если бы приказ поступил оттуда, твоей репутации ничто бы не угрожало.
Леарх от природы был внимательным человеком, а непростая ситуация еще и обострила его интуицию. Царь Порфируса заметил, как скривилось лицо Ореста, пока тот говорил – казалось, будто у микенца заболели разом все зубы. На какой-то миг Леарху даже стало его жаль. Царевич был молод, неопытен, и теперь ему предстояло столкнуться с множеством страхов и противоречий. Они станут точить душу Ореста подобно тому, как вода точит камень… Владыка Пурпурного острова решил прийти ему на помощь, не забывая и о собственном благе.
– Это невозможно. Гони сомнения прочь, царевич! Разве может человек моего положения слушаться какого-нибудь военачальника или торговца, даже будь он родом из Микен? Отдать такой приказ мне способен лишь правитель Львиного города… И мне пришлось бы подчиниться его воле, – при этих словах Орест вздрогнул, но Леарх продолжил говорить, повысив голос. – Царем Микен недавно стал Эгисф, твой брат. Считаешь ли ты его человеком, способным на подобное злодеяние?
– Нет… Конечно же, нет! – Орест замотал головой, словно отгоняя дурное. – Мы с братом ладили, между нами не было серьезных разногласий. К тому же я отказался от притязаний на трон.
– Тогда кто мог захотеть твоей смерти? Неужели великая Клитемнестра?..
Над кораблем повисла тишина, подобная той, что всегда стояла в старых гробницах великих царей – всепоглощающая, липкая и ледяная одновременно. Она легла на плечи собеседников, коснулась когтистой рукой их сердец, заглянула с кривой ухмылкой в самую душу. Для Ореста мысль о том, что собственная мать могла отдать приказ об его устранении, была самой страшной на свете.
Какое-то время никто не мог проронить ни слова. Голос Леарха развеял жуткий морок:
– Впрочем, какое кощунство даже думать об этом! Нет ни одной матери на свете, что пожелает зла собственному ребенку.
Орест улыбнулся, его взгляд стал мягче:
– Ты прав, царь Леарх. Не могу сказать, что эти слова сняли груз с моего сердца… Но все же мне немного полегчало.
– Значит, это было разбойное нападение трех алчных глупцов на богатого чужеземца, – подвел итог властелин Пурпурного острова и вытер пот со лба; солнце продолжало немилосердно жечь его лысину.
– Надеюсь, что так. Не сочти за обиду, однако остаток своего пребывания на острове я проведу на борту «Мелеагра».
– Конечно, я не стану этому противиться, – пожал плечами Леарх.
Заметив, что владыка Порфируса изнемогает от жары, Орест велел одному из гребцов принести воды. Пока тот шел за кубком, Леарх наклонился к микенскому царевичу и негромко сказал:
– Мои стражники уже опознали двоих нападавших. Одноглазый – известный задира и пьяница, несколько раз был брошен в темницу за драки. Другой – нездешний и с темным прошлым, вечно тратился на шлюх. Я бы не стал опускаться до найма такого сброда.
– Звучит обнадеживающе, – пробормотал Орест себе под нос.
– Я все-таки царь! Совесть владык редко бывает чиста, но так грубо марать руки недостойно тех, кому боги даровали власть. Считай это вопросом чести, Орест… И не волнуйся за свою безопасность на Порфирусе.
Принесли воду; Леарх выпил ее с наслаждением, словно лучшее вино на свете. В душе он ликовал: беду, которая подошла так близко, удалось отвести. Напившись вдоволь, царь спросил:
– Одному человеку непросто справиться с тремя убийцами. Тебе помог кто-то из команды, или местные пришли на помощь?
– Мне действительно помогли, – Орест указал на Пилада, который с безучастным видом стоял поодаль. – Развязка оказалась бы плачевной, не появись вовремя этот незнакомец.
– Впервые его вижу, – Леарх пожал плечами. – Ну, я не обязан знать каждого жителя острова в лицо. В любом случае, рад, что ты вышел из передряги живым, царевич! Полагаю, твоего спасителя теперь ожидает достойная награда?
– Он попросил взять его с собой в плавание.
– Вот так всегда, – ворчливо заявил толстый царь, вытирая влажные губы тыльной стороной ладони. – Мужчины бегут с насиженных мест в поисках приключений, богатства и славы… А кому потом на Порфирусе пасти коз, сеять хлеб, добывать мед?.. Впору уже самому себе назначить оплату и пойти трудиться на благо острова!
– Уверен, ты и так делаешь для него все возможное, – учтиво заметил микенский царевич.
На этом они расстались. Леарх спустился с корабля к ожидавшей его охране. Спустя некоторое время колесница царя двинулась прочь; владыка Порфируса неловко трясся на ней, словно мешок с камнями, и время от времени страдальчески охал. Орест провожал его взглядом, про себя посмеиваясь над неуклюжестью царя Пурпурного острова.
На душе у сына Агамемнона снова было легко; Орест надеялся, что больше ему не придется сомневаться в людях. Царевич наслаждался солнцем и шелестом волн позади микенских кораблей, а все страхи отступили прочь, будто тьма перед рассветом.
– Кажется, сегодня должны доставить краску, которую мы купили у Леарха? – вспомнив о чем-то, окликнул он Дексия.
– Обещали привезти к вечеру, – кивнул тот.
– Вот и славно. Это была выгодная сделка.
– Старый царь наверняка думает так же, – Дексий подошел к Оресту и оперся о борт корабля. Какое-то время он разглядывал бухту, щурясь от солнечных лучей. А затем спросил:
– Почему этот Пилад убил всех, кто напал на тебя?.. Тебе не кажется это подозрительным?
– Ради всех богов, Декс! – Орест махнул рукой. – Давай не будем об этом. Хватит с меня на сегодня сомнений и тревог. От одних только воспоминаний начинает подташнивать. Дай мне отдохнуть, хорошо?
– Извини, – Дексий хотел было еще что-то сказать, но запнулся, явно подбирая слова помягче. – Я не хочу тебя расстраивать. Однако… У меня сердце не на месте от того, что мы взяли с собой этого чужака. Разве нормальный человек способен убить сразу троих? Какие у него мотивы для этого?
– Например, обычная справедливость? – прозвучал вдруг голос Пилада, который неслышно подошел сзади. Дексий не едва подскочил на месте и обернулся.
– По-твоему, равнодушное убийство может быть справедливым? – командир гребцов не скрывал раздражения.
– Смотря с какой позиции рассуждать. Иногда это одно и то же, – на лице Пилада появилась усмешка. – Действительно справедливый человек не имеет права судить предвзято. Я увидел, как трое бандитов издевались над неопытным юнцом, потому избавил от них белый свет, не тратя время на перевоспитание. Возможно, я кажусь тебе равнодушным чудовищем. Но это лишь мнение. И оно так же далеко от истины, как мы – от Колхиды.
– Твое лицо, твои слова и манеры мне не нравятся, – прямо заявил Дексий, глядя Пиладу в лицо. – Но ввязываться в споры я не желаю. Сомневаюсь, что мы сможем поладить… Однако надеюсь, что ты и впредь будешь полезен моему господину. До тех пор я согласен мириться с посторонним на корабле, и не скажу худого слова… А сейчас закончим разговор.
И, резко повернувшись, он отошел к противоположному борту судна.
– Вот и побеседовали, – подвел итог Пилад.
– Постарайся хотя бы не выводить его из себя, – Орест осуждающе поджал губы. – Сложно найти более преданного и надежного человека, чем Дексий, и ты еще не раз в этом убедишься.
– Я никого и не вывожу из себя. По крайней мере, сейчас я этого делать не собирался. Но в одном Дексий прав, – Пилад приосанился, его тон стал серьезным. – Уговор есть уговор, и я должен тренировать тебя, микенец. Предлагаю не затягивать с этим. Начнем прямо с завтрашнего утра!
Глава 11
Тело болело, просило пощады, но боль, как ни странно, приносила удовлетворение. Получая деревянным мечом удар за ударом то по груди, то по животу, Орест морщился, однако не переставал нападать. Пилад сдержал свое слово – изнурял микенского царевича занятиями, не давая ни малейшей поблажки. Учитель из него вышел прекрасным, но, увы, не отличавшимся особым добродушием.
На одной из первых тренировок Орест пропустил сильный удар. Дексий поспешил к Оресту, разъяренный от вида крови на теле царевича, но тот потребовал не вмешиваться:
– Я должен уметь защищать себя сам. Может статься, что в следующий раз некому будет прийти на помощь. Наш новый друг действует согласно моим указаниям.
Декс вынужденно согласился и с тех пор не вмешивался ни в одну из тренировок. Чаще всего бои проходили на корме «Мелеагра», где никто не мешал упражняться. Едва восходящее солнце разгоняло сумрак и заливало нежно-розовым светом облака и спокойные морские воды, царевич и его наставник вставали друг напротив друга.
Орест помнил занятия с Телефом и другими микенскими бойцами, которых нанимали для обучения. Царевич считал себя достаточно проворным и знал большинство простых уловок в битве на мечах. Но Пилад быстро доказал, насколько Орест заблуждался. Он то и дело ловил микенца на ошибках, побеждал раз за разом, а после щепетильно разбирал каждый промах, чтобы не допустить его впредь. Обезображенный воин не переставал твердить: в настоящем сражении не будет времени как следует продумать свои действия. Всего лишь одно попадание настоящим мечом не оставит никаких надежд: мертвым исправлять ошибки ни к чему. В любое сражение следовало вступать с холодной головой и ясными мыслями, а также не тратить слишком много времени на оборону.
– Нет, так не годится, – заявил Пилад после пятого занятия. – Скорость у тебя хорошая, в этом главное преимущество. Силы в руках тоже хватает, а вот с равновесием явные проблемы. Ты легко теряешь опору, и тут-то клинок противника и устремляется тебе в горло, понимаешь? Давай начнем с самого начала.
Они снова встали друг против друга, наставник приказал Оресту взять его за руку. Микенец подчинился… и одним коротким рывком Пилад повалил ученика. Орест сразу же поднялся, но вид у него был весьма недовольный.
– Твой черед, – с любезной улыбкой заявил учитель, протягивая руку царевичу.
Как ни старался Орест, сдвинуть Пилада с места не получалось. Тот извивался, подобный змею, при этом ноги его словно вросли в палубу. Царевич выбился из сил, а Пилад так и не сделал ни единого шага. Самодовольное выражение на его лице выводило Ореста из себя.
– Держи равновесие в драке, микенец, – принялся объяснять воин, нимало не смущаясь того, что в этот самый миг Орест с пыхтением тянул его руку вниз. – Отклоняй тело в противоположную сторону, балансируй, но держись твердо. Стоит покачнуться, утратить контроль – и противник воспользуется преимуществом. Смотри, как сильно ты выгнулся вперед!.. Достаточно легкого движения, и тебе конец.
Он подкрепил свои слова делом, быстро покачнувшись назад и вбок. Для Ореста, со всех сил давящего на партнера, этого оказалось достаточно. Царевич упал во второй раз… но снова встал, готовый продолжать тренировки. На его лице застыло упрямое выражение.
Так они занимались, пока утреннее солнце не начало жечь кожу. Орест чувствовал, как болят бедра, икры и спина одновременно – ныли даже те участки тела, которые вроде как не были задействованы в поединке.
– В человеке множество мускулов, и даже самые мелкие играют важную роль, – заговорил Пилад, словно прочитав его мысли. – В молодости мне довелось пообщаться со знаменитым лекарем по имени Асклепий. Он сказывал, что нашим телом управляет не менее пятисот мышц… Скорее всего, их намного больше! Поверь, в битве тебе понадобится каждая из них. Поэтому привыкай к боли, микенец. Относись к ней, как к дару богов. Боль сделает тебя сильнее и проворнее, чем когда-либо.
На протяжении нескольких дней после этого Пилад заставлял Ореста выполнять странные, на первый взгляд, упражнения. Например, передвигаться по плывущему кораблю с наполненным до краев кувшином воды. Если царевичу удавалось пройти от носа до кормы, не расплескав ни капли, Пилад давал передышку, но случалось это редко. Наставник требовал от Ореста то сохранять равновесие во время качки, то стоять на одной ноге, то уклоняться от ударов, не пытаясь дать сдачи. Последнее было труднее всего, поскольку тычки палкой получались болезненными.
Вскоре сын Агамемнона стал замечать, что уроки даются ему легче, чем раньше. Он двигался увереннее прежнего. Их с Пиладом бои на деревянных мечах стали более продолжительными, а количество свежих синяков на теле микенца сокращалось.
Когда они упражнялись однажды во время вечерней стоянки, Оресту даже удалось нанести своему учителю удар, который тот не сумел отразить.
– Будь в твоих руках настоящий клинок, – заявил Пилад, опуская оружие и отступая на пару шагов, – я бы уже корчился в агонии.
И тут же усмехнулся:
– В бою, царевич, тебе может повезти. Даже самый опасный враг способен на роковую ошибку. Он может споткнуться о камень, зажмуриться от солнечных лучей или просто чересчур поверить в себя. Но полагаться на это не следует! Сегодня ты смог нанести победный удар, а значит, все же усвоил парочку уроков и оказался способным учеником… Однако не слишком гордись собой, микенец. Будь в твоих руках лучший из мечей, я все равно предпочел бы выйти против тебя, чем биться с хорошо обученным бойцом, вооруженным лишь маленьким и тупым ножиком.
– Я понимаю, – услышанное не слишком обрадовало Ореста, но правоту Пилада он не мог не признать. Один хороший удар действительно еще не превращал его в первоклассного воина.
Их дни проходили в постоянных тренировках. А моряки тем временем трудились на веслах, ставили парус и занимались ловлей рыбы. Погода стояла великолепная, один пейзаж сменял другой, микенские корабли то посещали прибрежные города, то останавливались в живописных бухтах крошечных островков. Это было путешествие, о котором так давно мечтал Орест. Несмотря на изнурительные занятия с Пиладом, царевич наслаждался странствием.
***
Дрему Акаста, нежившегося на солнышке, прервал какой-то моряк, который споткнулся об него и выбранился. Молодой гребец подскочил и рассыпался в извинениях, хотя его смене в это время вообще-то полагалось отдыхать. Услышав ругань, подоспел Гилас и сказал неунимавшемуся моряку пару резких слов, после чего тот, не переставая ворчать, удалился. Приятель посмотрел на Акаста и усмехнулся:
– Стоит жестче обращаться с людьми. Иначе все желающие будут погонять тебя, словно скот, до конца дней. Ты же не осел какой-то.
– Ничего страшного, – пробормотал Акаст, опустив взгляд.
Он еще не привык к появлению в своей жизни заступников… Даже не так – друзей! Сложно высоко держать голову, если с самого детства тебя преследуют лишь бедность и насмешки.
Однажды он научится. Наверное.
– К слову, о воде. Помоги-ка напоить гребцов! Вдвоем быстрее управимся.
Акаст согласно кивнул. Гилас пока не мог грести сам. Недавно его весло зацепило соседнее, и от неосторожного рывка случился вывих запястья. Ничего страшного, но Дексий настоял на паре дней отдыха.
Слоняться без дела Гилас не собирался, поэтому помогал как мог: с едой и питьем, уборкой корабля и другими делами. А еще приглядывал за Акастом. Случись что не так – товарищ всегда был поблизости, выручая словом или делом. И Акаст ценил это всей душой, с малых лет изголодавшейся по вниманию и заботе.
Они быстро раздали воду всем желающим; Гилас тут же нашел для себя иное дело, а Акаст перегнулся через борт «Мелеагра» и принялся рассматривать полупрозрачную толщу воды. Ему показалось, что там промелькнула стайка серебристых рыб. Промелькнула – и сразу скрылась из глаз, удаляясь прочь от бегущего по волнам судна. Ветер гнал в вышине ослепительно-белые облака, контрастирующие с синевой небес, однако Акаст не обращал на этот пейзаж внимания. И не удивительно: внизу он видел второе небо, ничуть не менее синее и прекрасное, а пена от весел белизной не уступала облакам. Да, это было такое же небо, только наоборот!.. Оно казалось куда ближе и доступней; Акаст даже видел на воде собственную тень. Ему отчаянно захотелось окунуться в прохладную соленую воду, опустить в нее хотя бы кисти рук…
– Не упади за борт, – дал ему дружеский совет Пенсенор. Этот толстячок с помощью небольшого, но очень громкого барабана задавал гребле ритм.
Акаст кивнул и отодвинулся. Он имел полное право отдыхать, но теперь это вдруг показалось ему неприличным, будто он всем мешал своим бездельем. Наверное, Гилас чувствовал себя так же?..
Мысли молодого гребца скакали, как народившиеся козлята; в следующий миг он уже вспомнил о матери. Здорова ли она? Думает ли о нем хотя бы иногда? Акаст не обольщался: в их отношениях с матерью практически не осталось места любви… Разум Исмены в последние годы пошатнулся, она часто смотрела на сына таким взглядом, словно тот был ей чужим. Перед путешествием он редко навещал мать: бедность и несчастья их отнюдь не сплотили.
Однако теперь Акаст знал о своем отце больше. Несмотря на злосчастный указ Агамемнона, в памяти многих Кимон остался героем и храбрым воином. Акасту страшно хотелось расспросить мать о нем. Возможно, они лучше поняли бы друг друга… Или время для откровений уже вышло?
Акаст не обманывал себя: для него Микены остались в прошлом. Конечно же, он вернется домой, навестит мать и знакомых, но теперь все будет иначе. Он стал моряком, его кожа пропиталась солью, а глаза уже не пожелают видеть ничего, кроме волн. Возможно, со временем это чувство утратит свою притягательную силу, но сейчас молодой гребец и не помышлял об иной судьбе. Львиный город стал далеким и малоприятным, а впереди ждали море и множество приключений.
Он обернулся и увидел Ореста, который вытирал собственной одеждой вспотевшее лицо и грудь. Это зрелище поразило Акаста. Гребец подозревал, что одеяние микенского царевича стоило как пара породистых лошадей или небольшой домик, но тот словно вообще не заботился о его ценности… В другое время Акаста бы это покоробило, но сейчас показалось даже смешным.
– Хороший сегодня день, – заметил хозяин «Мелеагра», подходя ближе.
– Лучше и быть не может, – согласился Акаст. Ему хотелось прибавить «господин», но Орест каждый раз закатывал глаза. К тому же потному после тренировок человеку явно недоставало царственности. – Мы сегодня заночуем в открытом море?
– Ага. Мы далеко от берега, а мучить команду я не собираюсь, ведь торопиться некуда. Думаю, остановимся еще до заката. Лично я хочу хорошенько поплавать, – царевич подмигнул. – Проверим, кто из нас красивее прыгает с борта в воду?
– С такой высоты разве что на живот плюхнуться, – засмеялся Акаст. – Да и плавать я до сих пор не умею. Сразу пойду на дно!
– В соленой воде утонуть сложно. Ты многое упускаешь, – Орест пожал плечами. – Впрочем, решать тебе. Я-то всегда могу столкнуть в воду Дексия…
– Пойду привяжу себя к мачте, – раздался голос за их спинами.
– Тренировки с Пиладом очень сложные? – помолчав, спросил Акаст. Ему хотелось немного поговорить по душам, раз уж никаких забот до конца дня не предвиделось.
– Мягко сказано. Я учился владеть мечом во дворце, но там меня щадили, а здесь… Не ожидал, что заполучу в наставники изверга с каменным сердцем.
– Он страшный, но не кажется злым, – сказав это, Акаст невольно обернулся. Ему не хотелось, чтобы воин, наводящий страх одним лишь видом, услышал эти слова. – Конечно, его лицо и холодный взгляд отталкивают. Думаю, он повидал в жизни много горя…
– Одиссей говорил, что есть три вида людей, на чью долю выпало множество испытаний. Одни черствеют душой и забывают о радостях жизни, в них тлеет огонек неразделенной обиды. Таких лучше обходить стороной, иначе можно стать жертвой их злобы и мстительности. Другие – будто омут, в который можно глядеться до бесконечности, но так ничего и не увидеть. Они полны тайн, но не делятся ими без крайней нужды… Никогда не знаешь, чего от них ожидать. Наш Пилад – именно такой человек. По крайней мере, я так считаю, хоть и знаком с ним совсем недолго.
– А третьи? О них ты не сказал.
Орест немного подумал:
– Боюсь, они слишком редки для этого мира, и слишком хороши для него же. Одиссей рассказывал мне о друге, с которым ему довелось путешествовать в молодости. Его звали… Киос, если не ошибаюсь. Этот человек не понаслышке знал, что такое голод, предательство, разлука с родными людьми. Прошел путь от наемника до богатого торговца, был предан собственной семьей, удочерил девочку с улицы и пережил большинство своих приятелей…
Киос не раз повторял, что выбрал видеть лишь хорошее. В событиях и людях, в большом и малом. Для него этот путь оказался единственно верным: помог пережить все испытания судьбы и не согнуться под их тяжестью. Хотя некоторые считали Киоса наивным и легкомысленным, Одиссей придерживался иного мнения… Он полагал, что его друг был умнее многих мудрецов. Киос повидал больше, чем они, и в жизни разбирался явно лучше.
– Никогда не встречал таких людей, – Акаст покачал головой. – И сам вряд ли смогу стать таким, как этот Киос… Боюсь, меня слишком легко вывести из равновесия.
