Алекс Райт
Вороны всегда следуют за волками

Сераф слушал ее, не перебивая. На протяжении всего рассказа его лицо оставалось непроницаемым, словно маска, только мерцающая магия в глубине глаз выдавала его истинные чувства.

– И ты поверила ему? – жрец скрестил руки на груди. Черные одежды придавали ему суровый вид. Слуги Погоста нередко становились судьями и палачами, и поэтому Набата почувствовала себя, как на скамье подсудимых, а не на кушетке врачебного кабинета. – Поверила демону?

– Я знаю, что тебя это не убедит, но… Сераф, ты не видел его, когда он это говорил. Не слышал, как звучит его голос. Клянусь тебе, он не лгал.

– Пф! – фыркнул Сераф. – Не тебе ли не знать, что демоны лучшие притворщики и лжецы. Он мог сказать что угодно, и это бы звучало, как истина, это его природа – притворяться, врать, все ради достижения своих гнусных целей. Смерть и Пустота, неужели я должен это тебе объяснять, Набата?! Ты же инквизитор!

– Тише. – она приложила палец к губам. – Нас могут услышать.

– Серьезно, после того, что ты сделала, тебя пугает то, что наш разговор услышат? – съязвил Сераф.

– Поговори с ним сам. И ты убедишься.

– Исключено! – Сераф отмахнулся. – Я не собираюсь разговаривать с демонами.

– Я не прошу тебя говорить с демонами, я прошу выслушать только одного из них.

– Да хоть самого Первородного, Набата, очнись! – он всплеснул руками. Сделал паузу, чтобы выдохнуть и совладать с эмоциями, снова смочь говорить тихо, а не кричать. – С какой стати демону быть с тобой честным? С тобой! Ты забыла, кто ты?

– Нет.

– Тогда во имя всех ипостасей, прекрати говорить ересь. – он отвернулся. Будь тут больше места, Сераф бы начал ходить туда-сюда, но ему оставалось лишь нервно топтаться на месте. – Ничего. Мы что-нибудь придумаем. Должен быть способ освободить тебя от него, от этой метки. – он опустил взгляд, чтобы посмотреть на ладонь Набаты. От инквизитора не скрылось отвращение, с которым жрец это сделал.

– Ты прекрасно знаешь, что способа нет. – обреченно ответила она. – Люди потратили века, чтобы его найти, но напрасно. – Набата тяжело поднялась с кушетки и принялась заматывать руку бинтом. – Моя душа не вернется в цикл, а станет пищей для демона. Это мое решение, и если такова цена за возможность найти лекарство от бессмертия, я готова ее заплатить.

– Ты вообще себя слышишь?! – прошипел Сераф, приблизив свое лицо к лицу Набаты. – Никто не просит тебя приносить такую жертву, ты уже заплатила цену, когда встала на инквизиторский путь, к чему это мученичество, объясни мне? – он выпрямился. – Не будь мы друзьями, я бы уже приказал законникам тебя арестовать.

Набата злобно прищурилась.

– Ну так давай! Сделай это! Это ведь ты сейчас твердишь мне о долге, а разве не твой долг придавать правосудию клятвопреступников вроде меня? Что тебя останавливает? – молчание. – Так я и думала. Ты такой же, как и я, Сераф. Трус, который боится идти до конца. Я знаю, что должна была умереть на том ранчо. Это было бы правильно. Мое тело бы обглодали бурееды, а у тебя не осталось бы даже места, куда бы ты смог прийти и оплакать мою гибель. Такова судьба многих инквизиторов. И моя в том числе, но я, энтропия тебя забери, испугалась умирать. Я предпочла жить, чтобы и дальше исполнять свой долг. С демонической меткой или нет, я все еще инквизитор, Сераф. Ты можешь осуждать меня, можешь отвернуться от меня, но я уже не исправлю того, что сделано. Я произнесла слова, и только смерть сможет освободить меня от сделки. Только смерть… – она осеклась.

– Что? – раздраженно спросил Сераф.

Набату осенило. Только смерть может разорвать ее с Теневисом договор. Учитывая, что демон бессмертен, всегда подразумевалась смерть второго участника сделки, то есть – ее. Но если ей удастся найти способ вернуть сущность Теневиса в цикл, если она поможет ему обрести смертность, не станет ли это спасением для нее самой?

– Ничего. – она покачала головой. Сераф все равно не верит ей, потому что не верит демону. Нельзя его в этом осуждать. Еще пару недель назад она бы покрутила пальцем у виска, если бы ей сказали о том, что она сделает и на что согласится. – Я лишь хотела сказать, что сделанного уже не исправить. – Набата потуже затянула бинт на ладони, чтобы не сползал. Она все еще чувствовала себя слабее, боль никуда не делась, хоть и стала терпимой, но в ее жизни бывали моменты и хуже. – Что делать с этим всем, решать тебе, Сераф. Ты можешь принять мой выбор, а можешь отказаться от меня. Но прошу, прекрати пытаться меня спасти, зря потеряешь время.

Сказав это, она вернулась в коридор, не оглядываясь на то, последует ли Сераф за ней. Хотелось присесть, хотелось прилечь. Придется потерпеть до утра, пока Набата не покинет это место, чтобы отправиться туда, где когда-то стоял Собор Триединой.

Ее пугали мысли об этом. Что она там увидит? Встретит ли кого-то из ордена? Сколько людей погибли и пострадали из-за бедствия?

И самое главное – что стало с Хранилищем душ?

У Кайроса камень с сердца упал, когда он услышал среди ночи голос Кейла. Альв вернулся целым и невредимым, а помимо нужных патронов привел еще и Рику вместе с его матерью. Они устроились вокруг постели Кайроса, на которой он очнулся этим утром, едва помня последние часы.

Раньше следователю не приходилось лично встречаться с миссис Л’Эндано, поэтому он ощутил искреннее смущение, когда пожилая альвийка смерила его испытывающим взглядом от носков ботинок до кончиков волос, словно сверяясь с той информацией, что ей о нем рассказали.

– Мой сын много рассказывал о вас, господин Адар. – Кайрос скривился, когда к нему обратились «господин». Хуже только «милорд». Он уже давно не считал себя частью аристократического света Сантремира и больше любил, когда к нему обращались по имени или фамилии, без неуместных, на его взгляд, условностей. – Буду честна, вы выглядите немного иначе.

– Матушка… – Кейл покраснел до кончиков ушей. Рика, заметив это, хохотнула, прикрыв губы рукой.

– А что я сказала не так, Кейл? Ты ведь и правда много говоришь о своем начальнике.

– Надеюсь, только хорошее. – вежливо улыбнулся Кайрос.

– Надейтесь.

Следователь моргнул. Это было сказано так небрежно, что даже сложно расценить, как оскорбление. Похоже, госпожа Л’Эндано в силу возраста считала, что имеет право говорить то, что думает. Откуда же Кейлу тогда удалось научиться такой тактичности?

– Я рад, что вам удалось уцелеть в том безумии, что творится на улицах. Кейл. – он повернулся к альву. – Как дела у Жантара в участке?

Юноша надул губы.

– Как бы тебе сказать…он мертв. – Кайрос слегка повел бровью в ответ на это, и тогда Кейл добавил. – Мне пришлось убить его.

– Что?!

– Это была самозащита. – твердо заявил юноша, встретив шокированное выражение лица Адара. – Я обвинил его в измене и потребовал, чтобы он сложил полномочия, но он отказался и бросился на меня.

Да что там происходит?

– Откуда такие обвинения? – Кайросу едва хватало самообладания, чтобы не вскочить со своего места и не начать бегать по потолку, истошно крича, что мир сошел с ума. Жантар? Человек, которого он знал столько лет и который столько лет терпел его выходки? Как это вообще возможно?

– Он получил указания от некого Л. из этой записки. – Кейл протянул следователю сложенные стопкой клочки бумаги, которые он забрал из урны в кабинете главного следователя. – Не знаю, кто это, но Жантар заперся вместе с другими законниками в участке и делал…ничего. Словно ждал, что все решится само. А еще, – Кейл нервно облизал губы. – Когда я сказал Жантару, что ты в больнице, он удивился тому, что ты жив.

– Он мог узнать о том, что случилось. – попытался оправдать покойного Кайрос.

– Ты ведь велел мне держать в тайне все, что касается нашего расследования. Когда я нашел тебя едва живого на полу в твоей квартире, я никому не докладывал. Даже докторов попросил не сообщать о тебе в участок. Кайрос, Жантар знал о покушении и ждал твоей смерти.

– У нас нет доказательств… – неуверенно возразил следователь.

– Какие еще тебе нужны доказательства? Его долг заключается в том, чтобы защищать город, а он заперся в участке, как змея в гнезде. Он напал на меня, Кайрос! Напал, когда я обвинил его в превышении должностных полномочий. Эта записка, его удивление. – альв покачал головой. – Извини, но это не совпадения.

Рика слушала их, и ее уши опускались все ниже, выдавая страх. Миссис Л’Эндано гладила фамианку по ладоням, чтобы успокоить. Вся эта ситуация и Кайроса не на шутку пугала. Что, если его неспроста назначили ответственным за расследование смерти Ористо? Что, если он стал частью чужой интриги, в которой ему предстояло быть поверженной пешкой? Если это так, то какую роль в этой интриге играл Жантар? Чем помешал Кайрос? За что убили Ористо, и кто такой этот Л? Связаны ли эти события с тем, что происходит с городом?

Кайрос ощутил, как у него заболела голова. Тело не оказалось готово к тому, чтобы распутывать столь масштабные клубки чужих заговоров. Он чуть не умер, ему нужно еще немного времени, чтобы восстановиться. Адар потер лоб пальцами, а когда убрал от лица руку, то поймал на себе пристальный взгляд Улики. Вопрос, что это за кошка такая, тоже не давал ему покоя.

– Поговори с Набатой. – велел он Кейлу, осторожно укладываясь на кушетке, чтобы не потревожить сломанные ребра.

– Инквизитор здесь? – удивился альв.

– Прибыла незадолго до тебя. Они со жрецом где-то наверху. Расскажи ей про Ористо и обстоятельства смерти ювелира. Спроси совета. Может, нам удастся получить новую нить в этом расследовании.

– Ты ведь просил держать от всех в тайне детали этого дела.

– В тайне от всех, кроме Набаты Алейн. – раздраженно буркнул Кайрос, отворачиваясь к стене. – Работай. Я собираюсь поспать.

Закрывая глаза, он слышал удаляющийся звук мягких альвских шагов. Мать Кейла и Рика остались рядом, о чем-то шепчась. Под тихое шуршание их голосов Кайрос уснул особенно быстро.

Ночь опустилась на истерзанный страхом город, ало-серые тона сменились на монохромные, в ночной тиши где-то на улице были слышны выстрелы и крики людей, но они находились так далеко, что не вызывали у Набаты никакого волнения. Здесь, в стенах городской лечебницы, защищенной ритуальными символами и законниками с оружием, было безопасно.

Она сидела на подоконнике заколоченного окна, привалившись плечом и свесив вниз ногу, иногда посматривая на улицу через щель плохо подогнанных досок. Большая часть беженцев, укрывающихся здесь, спали, до слуха Набаты доносились чужой храп или тихий женский плач. Днем из этого окна можно было увидеть Собор, а ночью его витражи и шпили зажигались огнями, делая его заметным даже во тьме, словно путеводный маяк для заблудших в этом жестоком и бессердечном мире душ. Теперь на его месте не было ничего, кроме ночной темноты. Набата ощущала это не только как личную потерю, она чувствовала, словно потеряла надежду. Для Сантремира Собор был не только местом поклонения богине, но и символом человеческой стойкости, символом того, что даже в самые суровые времена люди способны сплотиться вокруг общей идеи и выжить. Утратив этот символ, город не скоро сможет вернуться к прежней жизни. В воздухе буквально ощущались перемены, казалось, протяни руку, и сможешь коснуться их неуловимой сути.

Спать не хотелось. По большей части из-за тупой боли в боку, но еще и потому, что Набату не отпускало желание поскорее отправиться к руинам Собора. Ее место там. Там ее дом.

Был ее дом.

– Не помешаю?

Молодой мужской голос заставил Набату вынырнуть из тревожных раздумий. Она посмотрела в сторону, не поворачивая головы, и узнала Кейла, юного помощника Кайроса. Они виделись несколько раз, когда следователь помогал Набате добраться до одержимого, который скрывался за стеной из бюрократии и лазеек в законах.

– Я разве выгляжу занятой? – улыбнулась инквизитор.

– Не выглядите.

– Так чем могу помочь?

– Мне нужна ваша консультация как профессионала по оккультизму.

Набата улыбнулась еще шире.

– Кейл, ради богини, давай без этого официально тона. Тебя Кайрос попросил? – кивок. Она развернулась к нему, чтобы было удобней разговаривать. – Спрашивай.

– Наше расследование касается таинственного убийства. – начал альв. – Убитый – ювелир, член Рубиновой ложи. Его тело нашли в парковой территории Зеленого округа.

Набата медленно кивала.

– Пока не звучит, как что-то, в чем необходима моя помощь.

– Грудь ювелира была взорвана изнутри. – Кейл руками изобразил раскрывающиеся ребра своей грудной клетки. – Нам неизвестно, какое оружие или вещество способно проделать такое с человеком. А еще из раны доносился легкий запах жженых спичек. Свидетельница смерти говорит, что когда все случилось, вокруг никого не было.

Услышав последние слова, Набата нахмурилась. В убийстве определенно замешаны сверхъестественные силы, но…

– Ты уверен, что ювелир взорвался изнутри, а не кто-то порвал его в клочья?

Снова кивок.

– Тело внимательно осмотрели, характер повреждений костей и мягких тканей говорит именно о том, что грудная клетка вскрыта изнутри. – альв поджал губы. – Кошмарное зрелище.

– Не удивлюсь, если бедолага был жив, когда началось…ну… – Набата повторила недавний жест Кейла напротив своей груди. – Ужасно.

– Есть идеи, какой демон мог сделать такое?

– Честно признаюсь – я не знаю. Заставить легкие человека взорваться с такой силой… Для этого нужно немалое могущество. Демоны, на которых охочусь я, рвут людей зубами и когтями. Да, их сила велика, голиаф может разорвать взрослого мужчину пополам, словно куклу, но для этого все еще нужен физический контакт. Если твоя свидетельница никого не видела, могу лишь сказать, что это очень, очень тревожный знак.

– Знак чего?

– Что мы имеем дело не с обычным демоном. С кем-то действительно древним и сильным. Скорее всего, это глашатай.

– Кто такой глашатай? – с живым интересом спросил Кейл. Набата не сдержала легкой улыбки. У юного законника любопытный и пытливый ум, полезное качество для его профессии.

– Думаю, тебе известно, что все демоны берут свое начало от семи Первородных, которые стали воплощениями семи грехов, описанных в Гимне Циклов. Первородные, как следует из их названия, семь первых демонов, ступивших на землю Талаума. Из их гнилой крови родились остальные их порождения, демоны, которых мы поныне встречаем в мире. Но среди этих отродий есть первенцы первенцев, демоны, родившиеся сразу после Первородных. Их мы и зовем глашатаями – вестниками их хозяев.

– Глашатаев тоже семь?

Набата пожала плечами.

– Во времена Зодчих перепись населения не вели, что уж говорить о переписи демонов. Я наверняка знаю, что глашатаев больше, чем семь, но точное их число неизвестно.

Кейл хмурился. Похоже, его тревожили слова Набаты.

– Разве таких сильных демонов не изловили еще во времена первых инквизиторов?

– Я тоже так думала. Но видя, с каким вопросом ты пришел ко мне, полагаю, что все же не всех. Один каким-то образом ускользнул от ордена, столетиями успешно скрывался, а теперь зачем-то убил ювелира, о котором ты мне рассказал.

–Учитывая все, что происходит. – альв сложил на груди руки. – Как нам справляться с этим?

– С глашатаем? – Набата покачала головой. – Без инквизиции даже не пытайтесь. Если вы найдете его или ее, скорее всего, погибнете. Конечно, я не могу вам запретить пытаться, но будет лучше, если вы попросите помощи у инквизиции. – встретив красноречивый взгляд Кейла, Набата поджала губы. – Понимаю, вам неоткуда ждать такой помощи в ближайшее время. Я могу дать вам несколько советов, но не более.

– Не откажусь. Но почему ты сама нам не поможешь? Ну, лично.

Взор Набаты вновь обратился к щели между досками, через которые виднелась часть фиолетового звездного неба. Свет падал ей на лицо узкой полоской.

– Боюсь, у меня уже есть миссия. – она снова посмотрела на Кейла. – Но пока я в Сантремире, вы можете рассчитывать на мою помощь и поддержку.

Сераф безуспешно пытался уснуть, ворочаясь из стороны в сторону на больничной койке. Возможно, все дело в испуганных шепотах людей вокруг и запахе страха, что пропитал воздух своим кислым ароматом. Возможно, в звуках выстрелов и криков где-то в городе, которые доносились до его ушей.

Он устало сел, откинув рукой волосы с лица. Причиной его беспокойства являлась та, кого он считал единственным близким другом. Сераф все еще не мог поверить в то, что Набата правда поддалась на демонические уловки и согласилась на сделку. Это казалось таким же невозможным, как голубое небо или солнце, встающее на западе.

Но с другой стороны…

С другой стороны, неужели он бы и правда предпочел, чтобы она умерла?

Конечно, нет!

Но не такой ценой.

Сераф потянул за пальцы черную перчатку. Ему приходилось носить эту деталь одежды, не снимая почти никогда. Кто-то считал, что так жрец скрывает ужасные шрамы от ожогов, которые покрывали его руки от локтей до кончиков пальцев, и Серафа это более чем устраивало. Но истинное предназначение перчаток скрывалось в том, чтобы держать в узде магию, которая по неизвестной причине бурлила в его теле с самой юности. Ювелирам требовалось обучение и драгоценные камни, чтобы подчинять своей воле чужие эмоции, стихии или растения. Сераф мог управлять огнем, как рубиновый маг, но для этого ему достаточно просто огня. Он носил в серьге крупный красный камень, но это подделка, крашенное стекло, качественное, но все еще не рубин. Маскировка, чтобы окружающие не задавали вопросы, откуда он берет свою силу.

Сняв перчатку, Сераф вытянул пальцы, покрутил запястьем, разглядывая шрамы. Уже старые, кожа под ними заметно разгладилась и теперь не выглядела так ужасно, как лет десять назад, когда магия впервые вырвалась наружу из его рук, сжигая его собственную плоть. С внутренней стороны черных перчаток железной нитью были вышиты знаки, сковывающие магию. Они делали Серафа безопасным для окружающих, хотя жрец уже не видел в них необходимости. За годы служения церкви Погоста он научился справляться со своим проклятьем – так он его называл, но перчатки носить не переставал. Они хранили в себе память о Роберте, старом инквизитор, учителе Набаты. Он сделал эти перчатки, он познакомил его со своей ученицей, и так родилась их дружба.

Сераф помнил тот день, словно это случилось вчера. Его родителей задавил экипаж. Несчастный случай, подобные были нередки в Сантремире, ведь город рос и развивался, карет и дилижансов становилось больше, как и тех, кто случайно оказывался под их колесами. Судья приговорил кучера к исправительным работам и обязал выплатить компенсацию, но Серафу такой вердикт показался слишком мягким. Он потерял родителей, обоих за один день, а их убийце за это ничего не будет? Ему тогда только-только исполнилось шестнадцать, переполненный юношеским максимализмом и обостренным чувством справедливости он решил, что свершит правосудие сам. Вооружившись охотничьим ножом, доставшимся еще от прадеда, он выследил кучера, когда тот возвращался домой, напал на пороге дома. Завязалась нелепая драка, в процессе которой Сераф выронил нож, и тот оказался в руках противника. Разгневанный, напуганный, он стоял перед тем, кого собирался убить, но теперь уже они поменялись ролями, и Сераф стал тем, кого могли сейчас убить. В приступе паники и отчаяния, он бросился на убийцу своих родителей, ощутил, как железо проткнуло его плоть и вошло глубоко в живот, как под одеждой по ноге побежала горячая кровь, его кровь. Но вместе с этим он ощутил и кое-что еще. По его венам заструилась сила, столь жгучая, что заставила Серафа кричать от боли. Схватив противника за шею, он стиснул пальцы, а через мгновение из-под его ладоней вырвался огонь, сильный и яркий, он расплавил плоть кучера, превратил его лицо в обгоревший череп, в нос ударил тошнотворных запах горелого человеческого мяса. Сераф отпрянул в ужасе, испугавшись, кожа на его собственных руках пузырилась и лопалась от жара, но он не знал, как это остановить, он кричал от боли и звал на помощь. Теряя сознание, он слышал, как хрипит умирающий кучер и думал, что вскоре последует за ним в цикл.

Очнулся Сераф уже в тюремной камере. О его ранах позаботились, как и об обожженных руках. Чувствовал он себя ужасно.

– Пришел в себя? – незнакомый голос по ту сторону решетки. Подняв голову от лавки, Сераф увидел пожилого мужчину с инквизиторским знаком на груди.

– Кто вы?

Старик постучал пальцем по стальному символу.

– Роберт Амслер, сам-видишь-кто. – ответил он улыбчиво. Судя по морщинкам, паутинкой собравшимся вокруг глаз инквизитора, тот довольно часто улыбался. – А ты Сераф. Мальчишка, который сжег убийцу своих родителей. – помолчав, добавил заметно тише. – Голыми руками.

– Я не знаю, как это произошло. Клянусь! Оно само!

Прежде Серафу не доводилось общаться с членами инквизиции, но зловещая слава шла далеко впереди этих людей. Почему здесь этот старик?

– Оно само. – повторил Роборт с легкой улыбкой. – Несправедливость, которая вызвала огонь правосудия. Знаешь, такое очень редко можно увидеть. Мой наставник рассказывал о таком, а я не верил. И вот, на закате жизни, встречаю тебя, парень.

– Я не одержимый! И договоров не заключал.

– Знаю. У меня было достаточно времени осмотреть тебя. И я слышу, что ты не лжешь.

– Тогда…Тогда зачем вы здесь?

– Забрать тебя отсюда.

Старик не солгал. Он забрал Серафа в орден, какое-то время он жил в древних стенах Собора, где ему помогали залечить раны и справляться со своим огнем. Роберт подарил ему перчатки, что помогали не навредить магией себе и окружающим. Сераф не мог пойти по стопам Роберта по двум причинам. Во-первых, никто, кроме Роберта не принимал его, а во-вторых, у старика уже была ученица, а взять второго никто не позволил бы. Проведя много времени среди служителей Триединой, священных текстов и древних книг, Сераф нашел свое призвание, став сначала послушником, а потом и священником Погоста Последнего пути. Однако, связи с инквизицией он не потерял. Мало кто из живущих мог похвастаться тем, что имел честь войти в древние залы защитников человечества, не являясь при этом членом ордена.

Сераф надел перчатку обратно, усилием воли прогнав от внутреннего взора воспоминания о прошлом. Он потратил годы на то, чтобы понять, в чем причина его состояния. Почему магия так сильна в его теле, что способна подчинять себе пламя без использования рубинов? Сам он звал это болезнью. Проклятьем. Сераф не мог позволить себе сильные чувства, ибо они могли вывести магию из равновесия.

Однажды ночью Серафу приснился кошмар. Проснувшись, он уже плохо помнил, что в нем было, однако его комната была в огне. Пожар быстро распространился по жилому крылу. С ним смогли справиться только к утру. Погибли четверо – задохнулись во сне от дыма. С той роковой ночи Сераф стал изгоем для всех. Наставники дали ему отдельную комнату – вдали от остальных. Сам юноша невольно превратился в затворника, ушел с головой в книги, чтобы найти решение для своей болезни, как он ее назвал.

Только Набата не изменила своего отношения к нему и все еще считала другом. Не боялась его проклятия.

Пока у него не появились перчатки, он устроил еще восемь небольших пожаров, во время одного из которых чуть не оказались уничтожены древние тексты времен Зодчих. Роберт успокаивал его тем, что главное, чтобы не пострадал никто из людей, но Сераф все равно испытывал чувство вины за то, что не мог контролировать свои силы. Чувствовал, что окружающие смотрят на него как на больного или проклятого. Никто, кроме Роберта и Набаты не желал иметь с ним дело. Его боялись, не понимали, даже ненавидели, словного настоящего одержимого, словно он заслуживал этой ненависти.

Он взглянул на свои руки в черных перчатках, под которыми скрывались ожоги. Когда-то давно Роберт поверил в него, взял под крыло и не дал сгнить на виселице или на каторге. Когда-то давно родилась их с Набатой дружба, которая пережила многое. Именно Набата была той, кто не оставила его, не отвернулась в час нужды, не плевала в спину, за глаза называя проклятым. Она не бросила его.

Должен ли он теперь бросить ее только потому, что она заключила темную сделку?

Подняв взгляд, Сераф встретился глазами с Уликой – странной кошкой, принадлежавшей Кайросу. Загадочное существо неописуемой красоты и чарующим взглядом, который на мгновение, длящееся не дольше одного удара сердца, показался ему смутно знакомым. Сераф тряхнул головой.

Должно быть, он слишком устал, и ему стоит отдохнуть.