Алекс Миро
Озеро: воскресшие
Райан срывает с головы нейронный дешифратор. Он провалил интервью.
Перерыв на рекламу даст ему время собраться с мыслями.
– Что за черт?
Мишико в ужасе уставился на Райана. Он снова отключил микрофон.
– То, что мы видели, выглядит очень дурно, Райан, прямо-таки жутко!
– Да все в порядке! – замотал головой Райан. – Я сам не понял, куда меня понесло. Это просто осколки памяти. Не вздумай сказать в эфире нечто подобное. Все и так печально, теперь в проект никто не придет, я испортил все дело.
Мишико удовлетворенно похлопал Райана по плечу.
– Ну нет. Видно, что ты ни хрена не смыслишь в сенсациях. Это бомба, дорогой, атомная бомба. Теперь держись, люди наводнят Замок и будут умолять тебя принять их в программу. А мне ты сделал рекордный рейтинг.
Рекламная пауза окончилась. Программисты вытащили диск, на котором было записано все, что только что происходило у Райана в голове, отключили станцию виртуальной реальности, уложили ее в кейс и вместе с дешифратором отдали Райану. Он едва ли запомнил, как Мишико прощался с ним под бдительными взглядами камер. Райан что-то говорил зрителям на прощание, благодарил за приглашение в студию, его слова сами выстраивались в правильные фразы, но мозг отказывался думать, из Райана вышли все силы.
Он сядет в такси и через полчаса будет в гостинице. Спать и не видеть снов – и по-детски надеяться, что ничего этого не было на самом деле.
***
Мэри пообещала себе не смотреть эфир – своим тайным отъездом Райан дал ей понять, что ее это не касается. Она прошлась по узким витиеватым тропинкам сада, обогнула беседку, белые занавеси которой взлетали и опадали на ветру, и наконец нашла того, кого искала. Кэссиди сидела на земле, она собирала виртуальное «Лего». Ее серая вязаная кофта с растянутыми рукавами так подходила к ее серым глазам. Мэри погладила девочку по голове.
– Я скачала тебе новые приложения. Попроси у Четверки, она поставит тебе что-нибудь новенькое из игр.
– Да ну их, нет настроения, – пожала плечами Кэссиди. – Ева не хочет со мной играть, и мне скучно.
– Ей шестнадцать, тебе десять. Предложи ей «Визиря Безантиума». Игра закачана в станцию. Думаю, она подойдет вам обеим.
Кэссиди повеселела. Она пнула виртуальную станцию, и та аварийно отключилась. Рождественский домик эльфов рассыпался на разноцветные детали, и те растаяли без следа. Девочка скрылась за кустом желтого дрока, только ее голос, выкликавший имя Евы, разносился над садом.
В кармане весело заверещал телефон. Мэри надеялась, что Райан, наконец, напишет ей, хоть что-нибудь. Она не любила, когда он уезжал, не простившись. Но это был Нис.
«Что делаешь вечером?» – куча разномастных смайликов, значение которых ей было лень расшифровывать.
«На гидрологической станции заняться нечем?» – ответила она вопросом на вопрос, представив, как Нис коротает время в одиночестве, на посту, среди мигающих датчиков и ему совсем не с кем поговорить. Андроиды шестой серии были неразговорчивы, и толку от бесед с ними было мало. Если они не выполняли приказы, то сидели неподвижно, сканируя внутренние процессы.
«Слышал, Райан свалил. Не хочешь прогуляться?»
После имени Райана Нис наштамповал смайликов в виде кучек дерьма. Мэри хихикнула.
«Как ты узнал?»
«Я на тебя подписан, не забыла? И нет, интервью смотреть не буду, даже не умоляй. Мне достаточно его физиономии тут, под боком».
«Завязывай с оскорблениями. Дай мне подумать до вечера. Если освобожусь, свистну».
Рядом с Нисом она снова превращалась в семнадцатилетнюю девчонку: забавную, безбашенную, которая сначала делала, а потом соображала, что натворила. С ним она становилась собой, по-настоящему глубоко дышала.
В Замке было тихо и прохладно. Четверка чистила ковры, в коридоре стоял удушливый запах мокрой шерсти, смешанный со сладким запахом чистящего средства.
– Я иду в мастерскую. Надеюсь, ты не будешь опять преграждать мне дорогу?
– Нет, но если хочешь, могу проводить тебя, – спокойно ответила Четверка, стараясь выполнить свое обещание Райану как можно лучше.
– Не надо, спасибо. Если что, я позову, – сказала Мэри и улыбнулась. Четверка заботилась о ней как могла, и Мэри ценила это. – Прости, ладно? Я не должна была тебе грубить. Ты член нашей семьи, всегда помни об этом.
– Хорошо, – на лице Четверки не дрогнул ни один мускул.
Как же она отличалась от Омеги! Будто они были двумя разными существами, хотя на самом деле сошли с одного конвейера и выглядели, за исключением скальпированного черепа Четверки, одинаково. Но «человеческая» суть Омеги делала ее уникальной, и прекрасное лицо, на котором сменялись сотни эмоций, невозможно было забыть.
Мэри прошла мимо библиотеки. Высокие шкафы с книгами навевали на нее сон. В детстве, когда она навещала Замок, то обходила это место стороной. Мэри помнила, как торчала в ярко-желтом плаще под проливным дождем и с улицы через широкое окно показывала Райану язык – тот делал вид, что усердно читает очередной скучный талмуд. Каждый закоулок Замка напоминал ей о нем. Тут они как-то подрались за джойстик от «икс-бокса», там она вылила ему на голову ягодный морс, когда он обозвал ее дурой, а в кладовой все еще лежала швабра, с которой Райан гонялся за ней по всему дому в надежде огреть ее по спине.
Мэри свернула в узкий коридор с единственной дверью. Из подвала потянуло сквозняком. Тоннель, ведущий в мастерскую, напоминал длинную холодную пещеру. На полу уже которую неделю росла лужа – подземные воды просачивались откуда-то из щелей, из крысиных ходов. Но в самой мастерской было тепло и уютно, в углу горел приглушенный свет. Ящик с инструментами, печь для обжига, дубовый стол с расцарапанной столешницей. В глубоком мягком кресле по-хозяйски раскинулся плед цвета спелой сливы, вязанный крупными косами. «Вот ты где», – Мэри ухватила бутылку виски, забытую на столике возле кресла. В бокале напиток казался насыщенным янтарем, смолой, спустившейся с дерева жизни с десяток лет назад.
На черном от ожогов паяльника столе лежала еще не законченная работа – крошечная, выложенная из серебряной паутинки северная башня Замка с арочным окошком. Мэри подставила заготовку под линзу, зацепила ставню пинцетом – окно отворилось, так же как в настоящей башне Замка. Она провернулась на табуретке, собираясь с мыслями.
К Неделе моды Мэри успевала создать десятки изысканных заколок за пару месяцев, но теперь работа шла с трудом. Ей казалось, что она живет чужой жизнью, отдает всю себя добровольцам, воскресшим, но это было детище Райана. Ее собственное детище, ее вдохновение, так и лежало заготовками. Одна заколка, вторая, третья, спрятанные в ящике стола, живой укор их создателю. С тех пор, как Райан привез Мэри в Замок, ни одна заколка так и не была закончена. Мэри нашла на телефоне любимый трек-лист, взяла со стола деревянную шкатулку. Десятки драгоценных камней на бархатной обивке – живые, алчущие света и внимания, они переливались немыслимыми цветами. Райан считал, что шкатулку нужно прятать в сейф, но Мэри все упрямилась, держала ее незапертой на рабочем столе.
«Кто я?» – она перебирала камни, едва касаясь, поглаживала их кончиками пальцев: зеленые изумруды, алые рубины, голубой аквамарин, розовый империал. Камни думали, смотрели на нее со дна шкатулки и решали, кем будет их Мэри. Глубоким синим сапфиром? Отчего же? В ней нет ничего от вечернего неба. Фиолетовым аметистом? Да нет же! Разве похожа она на лавандовое поле, купающееся в июльском ветре? Она грустна немного, чего-то ждет, волосы рассыпаны по плечам, как рассыпаются осенние листья. Да, она – осень, их Мэри, вот она какая. Камни поворочались в шкатулке, совещаясь, и наконец цитрин выступил вперед. Оказавшись в ее руках, камень засверкал всеми оттенками оранжевого. Словно апельсиновый сок, свет лился из его нутра при ярком свете лампы на столе, а в полутьме мастерской затихал, превращался в густой мед. Мэри приложила локон к камню – почти идентичны. «Я знала, что вы не подведете», – она закрыла шкатулку.
Но до темноты Мэри так и просидела над столом, перебирала обрезки серебряной нити, вертелась на стуле, прохаживалась по мастерской. Отовсюду играла музыка – Четверка развесила колонки так, что Мэри утопала в мелодии. Бутылка быстро опустела, а на столе так и лежал медовый цитрин. Он был ею самой, неприкаянный, потерянный, забывший нечто важное, о чем уже и не вспомнить. Только мысли о Нисе рассеивали тоску. Мэри отчаянно искала путь к себе самой, к жизни, которую оставила ради Замка, и Нис иногда казался ей путеводной звездой к свободе.
Телефон молчал. Мэри то и дело проверяла уведомления – ничего. В коридоре раздался плеск, словно кто-то шагал по растекшейся по полу луже.
– Четверка, ты? – прокричала Мэри, приглушив музыку. Ответа не последовало.
Она выглянула за дверь. В пустом коридоре только монотонный стук срывающихся с потолка капель. «Еще пара месяцев, и придется переносить мастерскую из подвала наверх. А погреба… Что будет с ними?» Мэри обулась в высокие резиновые сапоги, которые теперь хранила здесь на случай потопа, и прошлепала по тоннелю к разбухшей от сырости двери. В системе лазов под Замком разобраться было почти невозможно. Многие коридоры переплетались, выстраивались один над другим, вели в тупики или, наоборот, закольцовывались, и, как в страшном сне, выбравшись из очередного узкого прохода, рано или поздно заблудившийся путник снова попадал в то же самое место. Но Мэри знала Замок как свои пять пальцев. В детстве они жили с Райаном по-соседству, и проводили здесь за игрой в прятки целые дни. Она ловко пригибалась под каменными уступами, открывала скрипучие двери, шагала по темным коридорам, узким, как кротовьи ходы, и наконец вынырнула у самого погреба.
Между стеллажами было сухо. Бутыли спали мирным сном, и Мэри ступала по погребу тихо, чтобы не нарушить их покой. Краем глаза она заметила быстрое движение. Смех, отрывистый, воскресший в памяти на секунду. Ее смех. Он отразился эхом от стен. Порыв ветра сквозняком метнулся к выходу и, хлопнув дверью, исчез. От страха Мэри подпрыгнула и зажала рот рукой. «Этого не может быть… Где Четвер…» Она оставила телефон в мастерской. В притихшем погребе не было ничего, что могло бы связать Мэри с внешним миром. Между стеллажами в углах шевелились тени. Воскресшие?
– Освальд? Акира? Кто там? – голос осип, будто она больна ангиной.
Замок был полон привидений, и кому, как не Мэри, было зазорно бояться их. Но все равно страх сковывал ее. Неуверенными шажками она обходила погреб в надежде, что сюда забрел один из воскресших и теперь, по старой привычке из прошлой жизни, инспектирует коллекцию бутылок.
Никого. Только сама Мэри остановилась посреди погреба, и ей казалось, что звук ее дыхания стал громким, как паровозный гудок.
– Я дружу с тобой только потому, что больше не с кем, – злой голос Райана раздался прямо над ее ухом, преодолев годы.
Мэри стало не по себе, ее затягивало в воронку прошлого. Дверь в погреб открылась и захлопнулась снова, быстрые удаляющиеся шаги в коридоре. Столько лет прошло, а Мэри все еще помнила, куда нужно заглянуть. В темном уголке под навесным деревянным шкафом с раритетным виски сидела совсем юная Мэри, скрючившись на полу, и обиженно плакала, вытирая красный нос тыльной стороной ладони.
***
– Господи, что здесь происходит? – она ворвалась в кухню, опрокинув стоящий на пути стул.
Четверка подняла глаза и молча посмотрела на перепуганную Мэри.
– Там в погребе… Я и Райан… В детстве! Да я себя только что видела!
Пока Четверка разобралась, в чем дело, Мэри успела немного успокоиться.
– Где аппаратура из крипты?
– Райан забрал ее на интервью в Лондон, – ответила Четверка, наливая Мэри горячий чай.
– Что? Он совсем сдурел?
Она уже догадалась, на ком именно он решил показать, как работает нейронный дешифратор, и почему она увидела в подвале то, что увидела…
– Так же нельзя!
Теперь Мэри знала, с какой целью Райан не сказал ей ни слова, когда уезжал. Если он затевал глупость, то проворачивал ее тайком, будто школьник, ворующий заначку марихуаны из родительской спальни.
– Он хочет доказать миру, что все происходящее в Замке – это наука. Никакой охоты на ведьм и колдовства. Райан должен показать себя ученым, а не шарлатаном и фокусником. То, что сейчас думают о нас люди, никуда не годится. Пусть раскроет перед ними всю схему работы: от дешифратора до озера. Проекту от этого будет только лучше.
С Четверкой было трудно не согласиться. Мэри стало немного легче, страх прошел, осталась только обида на Райана, который снова оставил ее за бортом собственной жизни, не удосужившись рассказать о своих планах.
– Неужели он показал на себе, как работает система? Перед всем миром?
– Именно так. Станция виртуальной реальности завязана на наши системы, где бы она ни находилась. Поэтому в погребе проявились старые воспоминания. Наверняка их было не много, только самые безобидные, – заверила Четверка. – Если нужно, я принесу твой телефон из мастерской.
Мэри поплелась в свою комнату. Лежа в постели, она никак не могла уснуть. От Райана все еще не было ни строчки, и теперь это сильно расстраивало Мэри. Он не посвятил ее в один из самых важных замыслов, в детали интервью, от которого зависела судьба всего проекта. И вдруг Мэри отчетливо осознала, что никогда не была для него ни другом, ни соратницей, ни партнером. Она свернулась в клубочек и заплакала так же горько, как тогда, в погребе, много лет назад: красный нос и опухшие глаза, слезы обиды текут, и Райан ни за что не попросит прощения, не такой он человек.
Телефон на тумбочке заверещал. Мэри покосилась на него, надула губы и отвернулась. Но любопытство взяло верх.
«Освободилась?» – и рядом цветочек, трогательная голубая незабудка.
Что бы там ни происходило у них с Райаном, для Ниса она была всем.
«Типа того. Куда идем?»
«В лес. Я у восточных ворот, где контейнеры с компостом. Поторопись, от них такая вонь, что сейчас стошнит!»
Мэри засмеялась. Она вскочила с кровати, натянула джинсы, накинула кофту, обула кроссовки, прихватила волосы заколкой с серебряным светлячком и, тихо ступая по ковру, прокралась на первый этаж. Четверка прибиралась в гостиной. Мэри, стараясь не скрипеть половицами, выскочила в коридор и выскользнула на улицу через заднюю дверь.
Ночь пахла свободой. Усеянное звездами небо было черно, как траурная вуаль вдовы. Цветы пахли оглушительно, пленяли и манили. И если день благоухал сладким вереском, то ночь была околдована миндалем, дымом, едкой горечью, наполнявшей ее до краев.
– Я не могу открыть ворота, мой чип сразу отметится в системе, и Четверка поймет, что я ушла.
Мэри держалась за холодные прутья ограды, ее карие глаза горели огнем восторга.
– Ты тут пленница что ли? Смотри, могу разнести этот обветшалый домишко к чертям собачьим, – пробасил Нис, просовывая к ней руку сквозь толстые прутья.
– Не тупи, я перелезу как-нибудь.
Мэри озиралась по сторонам в поисках плацдарма.
Через минуту она уже карабкалась на разлапистое дерево, с ветки которого могла перепрыгнуть через ограду.
– Штаны не порви, чудачка! – Нис приготовился ловить ее. – Боишься собственного андроида, она тебя что, отшлепает? А ногу сломать сейчас ты не боишься… Осторожно!
Сук хрустнул под весом Мэри, но все же выдержал, и она без страха ослабила хватку, чтобы спрыгнуть в объятия Ниса.
С опушки виднелись высокие башни Замка и весь верхний этаж – в спальне Мэри остался гореть приглушенный свет. По ночам лес казался черным и непроглядным, будто состоял из цельного куска угля. Держась за руки, они вошли в ночь, настоящую, осязаемую, насквозь пробирающую холодком. Упираясь верхушками в небо, вокруг шептались кроны деревьев.
– Знаешь, куда именно мы идем? – спросил Нис, кивнув в сторону сгущающейся между деревьями темноты.
– На поляну, куда же еще, – ответила Мэри, ускоряя шаг.
Здесь ей было хорошо, спокойно и совсем не страшно.
Так они и шли, крепко держась за руки, переговариваясь и хихикая. Вдалеке засиял призрачный желтый свет. Они подошли ближе, спрятались за деревом.
– Поляна светлячков, – Мэри ткнула Ниса в бок, за что он шлепнул ее пониже спины. – Да погоди ты, отвали.
– Ты реально пошла со мной в лес ночью и думала, что я буду вести себя как джентльмен? – прошептал Нис, покусывая ее за мочку уха.
– Пошли лучше туда.
Прижавшись к земле, Мэри поползла к озаренной светом тысяч светлячков поляне. Нис обреченно вздохнул и пополз следом.
Они сидели на земле, смотрели на неугомонный рой крохотных фонариков, кружащих над ними.
– Как здесь красиво, – покачала головой Мэри. – Но это не наше с тобой место. А наше с Райаном. Он даже называет меня «светлячок».
– Вот только он тебя сюда не отведет, – заметил Нис, и Мэри удивилась, насколько хорошо он знает Райана. – Сколько раз с тех пор, как вы приехали, ты была здесь с ним? Спорю, что ни одного. А я знаю, как тебе здесь нравится. Теперь это наше место. Как ты не поймешь!
– Чего? – коротко спросила зачарованная Мэри.
– Того, что я люблю тебя с самого детства. И не перестаю любить ни на минуту.
– А-а, ну это я знаю. Я тебя тоже люблю.
Слова так просто сорвались с ее языка, и снова она провалилась во временную дыру. Ей опять восемнадцать, они с Нисом валяются под звездным небом пьяные и счастливые. Теперь она думала, что в Замке не действуют законы времени: воскресшие, чужие потери, их с Райаном и Нисом жизни, все это сбило какие-то невидимые временные настройки, и в землях Замка то и дело нарушаются законы физики и логики, и прошлое путается с настоящим, смешивается и разделяется снова.
Нис потрогал заколку в ее волосах. Отполированная серебряная пластина на спинке светлячка отражала искристый свет. Его зеленые изумрудные глазки мерцали в темноте, загадочные, озорные. И сама букашка была такой ладной, искусно сотканной из тончайших серебряных ниточек, легких и прочных одновременно.
– Ты такая талантливая, – прошептал Нис и коснулся носом шеи Мэри.
– Мои заколки – это моя память. Книга жизни. Райан воскрешает чужое прошлое, а я – свое. По сути, мы с ним заняты одним и тем же.
Они так и сидели на траве, упоенные волшебной ночью. Им было по-настоящему хорошо вместе.
Лезвие гильотины
– Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту города Дублин…
Дальше Сибиряк уже не слушал. Он не успел выспаться за время перелета из Штатов. После взлета сон долго не шел, и он беспокойно ерзал в кресле. Каждый раз, когда Сибиряк добывал поддельные документы, ему казалось, что изобличение неминуемо, но уже несколько десятилетий он чудом избегал неприятностей. И вот теперь впервые за тридцать лет он покинул США и прошел самый бдительный из всех контролей –пограничный. Его молодое открытое лицо, голубые глаза и русые волосы, аккуратно уложенные на пробор, как у мальчика-отличника, ни у кого не вызвали подозрения. Но это была половина дела. Теперь оставалось пройти контроль на выходе, и тогда можно будет окончательно расслабиться.
Над Дублином садилось солнце. К борту самолета подъехал трап, и все еще сидящий в кресле Сибиряк, не торопясь к выходу, рассматривал пассажиров бизнес-капсулы, выходивших первыми. Один из мужчин, спускавшихся с трапа, привлек его внимание. За восемьдесят лет жизни Сибиряк научился безоговорочно доверять внутреннему чутью, подаренному ему могучей природой русской тайги, в которой он родился и вырос. И это чувство ни разу не подводило. Его охватило острое неприятие, почти отторжение к этому коренастому, крепкому мужчине с широкими плечами и неестественно прямой спиной. Мужчина наконец повернулся вполоборота, и Сибиряк узнал профиль несимпатичного собеседника из придорожного кафе в Калифорнии. Хантер – так, кажется, его звали. Сибиряк приник к стеклу иллюминатора, но знакомец уже садился в поданный к трапу электрокар.
Пройдя к пограничному контролю, Сибиряк встал в длинную очередь. Ему было досадно, что придется понервничать еще минут пятнадцать, прежде чем все наконец закончится. Андроиды на контроле делали свою работу максимально быстро. Они моментально сканировали лица, сверяли их с базами данных, молниеносно вносили коды личных чипов в компьютеры и пропускали пассажиров к выходу. Но в последние годы даже они не справлялись: путешествующих становилось все больше, а очереди все длиннее.
Наконец подошла очередь Сибиряка. Как обычно, его лицо просияло широкой улыбкой – андроид сканировала мимику и осталась вполне довольна. Он приложил запястье к сканеру. Спина у Сибиряка вспотела – умная машина медлила, снова и снова просматривала данные чипа гражданина США Юрия Успенского. Когда в скальпированном черепе андроида вдруг загорелась яркая красная лампочка, Сибиряк был готов бросить сумку и бежать куда глаза глядят. Он мог бы поклясться, что прямо сейчас андроид вызывает к нему миграционную службу. Но страх оказался напрасным.
– Добро пожаловать в Ирландию, – бесцветным голосом произнесла андроид, и зеленая стрелка зажглась наконец на воротах выхода.
Сибиряк почти летел над землей, он чувствовал себя свободным и готовым на любые свершения. На секунду он подумал, что рано или поздно ему придется вернуться обратно в Штаты и проделать тот же самый путь через пограничный контроль во второй раз, но он отмахнулся от этих тревожных мыслей.
На выходе из аэропорта Сибиряк заметил Хантера с черной дорожной сумкой в руках. Он подошел немного ближе. Мужчина уже садился в заказанное такси. На секунду их взгляды встретились, но этого хватило, чтобы Сибиряк содрогнулся, заглянув в бесстрастные тусклые глаза акулы. Когда такси отъехало от остановки, Сибиряк сделал глубокий вдох. Что бы ни приготовила ему судьба, все это будет потом. А сейчас… Его встречал Дублин. Город, в котором он рассчитывал неплохо провести время и который станет отправной точкой в его путешествии к Замку.
***
Хантер был несказанно удивлен, когда увидел Сибиряка в аэропорту Дублина. Вдобавок ко всему, тот явно его разглядывал. Но уже в такси, немного поразмыслив, он вспомнил, что именно Сибиряк надоумил его совершить эту поездку.
«Еще один наивный человек, который собирается навестить Замок с его сумасшедшими обитателями, это прибежище горюющих», – недоумевал он. Хантер без интереса просмотрел статьи о Райане О’Коннелле, талантливом самоучке, модернизировавшем программу виртуальной реальности, чтобы «воскрешать» мертвецов. Все это казалось Хантеру игрой в дурака со слабонервными, готовыми на любой самообман, лишь бы успокоить свои мятущиеся души. Сам он был не из таких! В своей жизни он мало о чем жалел и никогда не оглядывался назад. Пока на земле жили очеловеченные андроиды, которых он ненавидел так истово, что одна мысль о них вызывала в нем приступы неконтролируемой злобы, он мог смотреть только в будущее. В светлое будущее, когда он в конце концов избавит человечество от этой угрозы.
Войдя в номер пятизвездочной гостиницы, Хантер первым делом достал из сумки небольшое стальное орудие, бережно завернутое в велюровую ткань. Он разглядывал инструмент как дорогое ему существо. Хантер помнил, как мастерил топорик, прикладывал его к развернутым на столе схемам строения андроидов и так, и эдак. Небольшая, остро заточенная пластина, которая легко умещалась в ладонь и не была похожа на оружие, должна перерубать главный кабель андроида в области шеи. Хантер долго и упорно тренировался на стальном макете, который тоже изготовил сам, и когда в итоге отточил свое мастерство, впервые вышел на охоту.
Это было еще в Иллинойсе, давным-давно, но и сейчас Хантер ощущал сладкий вкус победы. В тот день на плохо освещенной улице он одним ударом прикончил первого же выслеженного им очеловеченного андроида. Вытащил из ее тела базовую плату, родоначальницу его коллекции, и с триумфом удалился. С тех пор Хантер без труда провозил свое оружие из штата в штат, никогда с ним не расставаясь.
Хантер подошел к окну и долго простоял там, любуясь городом. На улице было многолюдно. Пятница, теплый вечер в ожидании скорых рождественских каникул. Толпа спешила, толпа прогуливалась, толпа стояла со стаканами перед входом в паб, толпа текла по мощеной мостовой. Она околдовывала Хантера. Ему казалось, что он высится над ними. Он – их спаситель. А люди, идущие внизу по своим ничтожным делам, даже не поднимут головы, чтобы узреть Хантера во всей красе. Его захлестывали чувства, более подходящие правителю, чем низкорослому широкоплечему мужчине средних лет, имя которого знала всего пара человек на свете. Но Хантеру было наплевать на это. Реальность его мало беспокоила – подчиненный единственной цели, взволнованный предстоящей охотой, он смотрел на город взглядом, преисполненным высокомерия.
Хантер неспешно шел в сторону набережной Лиффи. Озорной ветер то и дело забирался под рубашку, по телу пробегали мурашки, и Хантер зябко поеживался. Каждый дом был украшен к Рождеству, яркие огни, запитанные от солнечных батарей, превращали улицы в тоннели из света. Он вышел к реке.
Виртуальные проекции: десятки рыбацких шхун и барж, кельтские корабли с дубовыми мачтами и едва помещающиеся между берегами величественные римские галеры – все двигались с запада на восток, в сторону моря. Диорамы, исторические реконструкции флота, тысячи зрителей вдоль набережных провожали аплодисментами красочный парад.
Хантер смотрел как завороженный. Он облокотился на перила всем телом и встал на цыпочки, как делал это в детстве, пытаясь получше разглядеть происходящее. Наконец с его лица исчезла высокомерная гримаса, глаза загорелись любопытством, пальцы подрагивали в такт музыке, доносившейся из ближайшего паба. Неясные воспоминания из прошлого бередили душу, но он отгонял их прочь. Он был не таким человеком, который оглядывается назад с ностальгией. О своем прошлом он не хотел вспоминать, оно рождало в нем затяжное и безысходное одиночество, чувство отрезанности от мира. С годами Хантер убедил себя, что это не мир отторгает его, но сам он встает над миром так высоко, что уже не ищет в нем ни вторую половину, ни семью, ни друзей. Чувство вынужденного одиночества было вывернуто им наизнанку, элегантно обернуто в блестящий фантик тщеславия.
И вот теперь на пару минут, околдованный представлением, он превратился в мальчика, донельзя нормального, счастливого и немного трогательного, одетого, как в маскарадный костюм, в жесткие ботинки из черной кожи, идеально отутюженные брюки, дорогой пиджак и рубашку с золотыми запонками на манжетах.
Предрождественский караван судов растянулся, насколько хватало глаз. Проекции были плотными, неотличимыми от настоящих кораблей. Деревянные наяды, высокие мачты, по которым взбирались виртуальные матросы, паруса, хлопающие на ветру. Хантер полностью погрузился в сказочную процессию и не замечал ничего вокруг, пока один из кораблей, проплывающих мимо, вдруг не покрылся неприятной пиксельной рябью. На секунду картинка восстановилась, затем снова пошла шумами, корабль задергался и исчез.
На Хантера накатил приступ ярости – его мечту неделикатно прервали в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал. Со злостью ударив рукой по ограждению, он заставил себя успокоиться. Ярость не приводила ни к чему хорошему, и оживленная улица была неподходящим местом для ее проявления. Он потер ушибленную руку и огляделся по сторонам.
Через дорогу от набережной светился гирляндами паб с красной деревянной дверью. Но что интересовало Хантера гораздо больше пива, так это рекламный плакат на втором этаже того же дома: Санта со станцией виртуальной реальности в руках. «Доступ к рождественским дополнениям для Play Me God бесплатно. Первый час игры со скидкой 30%». Заманчиво.
С тех пор, как он оставил свой дом в Иллинойсе, ему ни разу не выпадало случая выйти в мир виртуальной реальности, по которому он тосковал почти физически. Дома Хантер проводил долгие часы, а то и дни, не выключая станцию: носился по комнатам, убивал слюнявых монстров, ползающих по стенам, пугал себя до чертиков, прячась в шкафу от маньяков с тесаком или занимался любовью с незнакомцами в сети, прикинувшись то маленькой девочкой с косичками, то двухсоткилограммовой блондинкой в порванных чулках. Он перепробовал все возможные приложения, пока наконец не нашел то, что сделало его по-настоящему счастливым.
Play Me God – за многообещающим названием скрывалось то, что нужно было Хантеру как воздух. Выйдя в сетевую игру в первый раз, он тут же отрубил себя от остальных игроков и заблокировал все сообщения. Его виртуальная рука, окутанная божественным светом, спускает с небес плотное облако, его ноги, спрятанные под длинной белой тогой, шагают в сторону леса по росистой траве. Из-за деревьев на него удивленно таращатся глаза, мелькают головы, он слышит шепот своего будущего народа, их испуганные голоса. Народа, для которого он построит дома, затем город, а затем и весь мир. Много месяцев он целые дни проводил в игре: ловил, связывал и заволакивал на пустой пятачок земли виртуальных людишек, заставлял их работать мотыгами, пилить пилами, копать лопатами, таскать глину и строить по кирпичику свои первые жилища. Через три месяца во владении Хантера уже был виртуальный городок, где на него молились, воздвигали для него статуи и падали ниц, когда он выходил в сеть. Хантер казнил и миловал, повелевал и властвовал. Он установил себе трон, на который потратил почти все заработанные игровые деньги, восседал на нем посреди городской площади, спроецированной на простой лесной поляне около его собственного дома, смотрел, как подданные суетятся и стараются угодить ему во что бы то ни стало.
Play Me God стала для Хантера реальнее, чем жизнь. И теперь он рассчитывал восстановить свой доступ к игре и проверить, как там поживает царство в его отсутствие.
Как загипнотизированный, даже не посмотрев по сторонам, рискуя попасть под колеса, он перешел дорогу и дернул латунную ручку двери. Он протискивался между тесными столиками, пару раз нетерпеливо толкнул посетителей локтем, обогнул стойку, окинув мрачным взглядом андроида-бармена, и поднялся вверх по узкой лестнице.
Лестница заканчивалась массивной железной дверью, за которой когда-то был склад самого паба, теперь отданный в аренду под интерактивные развлечения. Хантер постучал, и звук гулко отозвался от стальной обшивки. Дверь со скрипом отворилась, и Хантер вошел внутрь. Приглушенный свет в коридоре, пара перегоревших светильников, неприветливый админ, за спиной которого высился стеллаж с потертыми станциями виртуальной реальности.
– Заказывайте, – сказал он, не глядя в глаза Хантеру. Админ смотрел куда-то мимо и выглядел таким же помятым и уставшим, как и все вокруг.
