Алекс Миро
Озеро: воскресшие
А Сибиряк смотрел на Землю. Стратостат неумолимо двигался в сторону России, к холодным сибирским землям, но как же было осознать, как было поверить в то, что, даже если бы он пролетал над родным домом, он бы ни на шаг не приблизился к нему. Если бы он мог, даже рискуя собственной жизнью, отцепить трос и начать падение вниз, он ни на секунду не засомневался бы. Но это было невозможно. Увидеть и не смочь дотронуться – истинная мука, от которой по его щекам катились крупные слезы. Он хотел домой так сильно, что легкие отказывались дышать, ноги двигаться и все тело слушаться. Он так и застыл, глядя вниз, а камни в его ладони переговаривались, вспоминая и наблюдая, перемешивая прошлое и настоящее, потому что для них время было размытым понятием, уж очень долго они существовали на свете.
В соседней капсуле Райан и Мэри стояли, тесно прижавшись друг к другу. Ему пришлось накинуть свой пиджак ей на плечи. Воздух внутри был холодный, и по коже ее рук пронеслись тысячи мурашек.
– Тебе нравится? – спросила Мэри, не оборачиваясь. Ее золотое платье было теперь так похоже на ту золотую полосу заката вдали, вторило ей, откликаясь на безмолвную песню света.
– Это была моя мечта, – отозвался Райан, обнимая ее за плечи.
– Что конкретно? Увидеть мир с такой высоты? Дотянуться до звезд? Или остаться со мной в тесной капсуле, парящей на высоте ста километров?
– Честно говоря, я часто представлял себе, как все будет сегодня, но не думал, что вот так… Это ведь невероятно. Ну согласись. – Он говорил тихо, мечтательно глядя перед собой, чуть через голову Мэри, и далекий закатный свет проходил поверх ее рыжих волос, просачивался сквозь и через, золотясь и искрясь.
На секунду он вспомнил оленьи рога, через ветви которых вот так же проходило солнце, но воспоминание тут же померкло. Прошлое таилось где-то в глубинах, ждало своего часа. Но так высоко, так необычно было здесь, в этом стратостате, в этой прозрачной капсуле, что ничто не могло нарушить покой в душе Райана. Может быть, полностью увлеченный, так далеко от Замка, он впервые за много лет по-настоящему освободился от него.
Он почувствовал ладонями тепло кожи Мэри, вдруг приметил ее корично-медовый аромат, на который раньше едва ли обращал внимание, вдруг понял, что они крепко сшиты между собой, как будто две части одного целого, и если разъединить их, распороть шов, то останутся лишь два ненужных обрывка, пущенных по ветру. Мысль о разлуке с Мэри напугала его, и тогда Райан сказал то, что собирался сказать много лет. Золотое платье застыло, капсула накренилась, заваливая закатный горизонт, минуты вне времени разлетелись, бесконечно удаляясь в черную пустоту и отражаясь от синей океанской глади.
– Ты выйдешь за меня замуж?
Мэри удивилась, но не подала вида. Только кивнула, и новая порция золотого света с округлого края Земли смешалась с ее рыжими волосами.
Ворота времени
Едва добравшись до гостиницы, Сибиряк сразу же проскользнул к себе в номер. Ночь. Тени, шуршания, блики и отсветы – его номер на первом этаже, поэтому по полу стелется прохлада. В приоткрытое окно намело розовых лепестков, опавших, но не увядших, на удивление живых и свежих. Они падали с подоконника, тянулись маленькими круглыми следами вглубь спальни, прятались под свесившимся покрывалом, – озорники, пробравшиеся в чужой, пусть и временный дом. Сибиряк, не зажигая свет, прошел до открытого окна. За ним сад. Здесь все было прибрано, высажено в горшочки и корзинки, ровно выставлено между стульями и столиками, размечено дорожками и систематизировано. Десятки ароматов, одни пахли днем, другие дурманили ночью. Гостиничный сад был словно прирученная радуга. Даже облетевший ненароком куст цвета фуксии, постриженный по последней садовой моде, наклонился к дорожке, будто извинялся за свое поведение. На подвесных качелях вдалеке кто-то неспешно раскачивался. Маленькая тень, очертание, едва различимое. Здесь не было света. Все постояльцы разбрелись кто куда – в город или в поля, где с прошлой, новогодней, ночи еще транслировали световые шоу и пускали виртуальные салюты и петарды. Тень качалась, качели поскрипывали. Сибиряк все еще тянул за собой вчерашнюю ночь, он все еще был там, на стратостате, летел над своим домом, пусть и отчасти, но это ощущение так отчетливо и ярко держалось в нем, что сад, гостиница и следующая ночь никак не могли стряхнуть с него наваждения.
Тень на качелях подняла руку в приветствии. Преодолев подоконник, Сибиряк вылез в окно. Небо, наполненное сердитыми пузатыми облаками, зависло над землей, грозно на нее поглядывая.
– Что ты здесь делаешь? – ахнул Сибиряк, застыв на месте.
– Пришла тебя проведать. Я ждала тебя вчера, а ты не пришел. Новый год, а дома пусто, – Ева перестала качаться, опершись носками кедов в землю.
– Ты можешь отходить так далеко от Замка?
– Я – да. Пришлось поколдовать над программой Райана, разобраться в кодах. Втихушку, конечно. Четверки еще нет, а Омега такая рассеянная, что я запросто пробралась в крипту. Теперь я могу уходить достаточно далеко от нашей станции виртуальной реальности.
Сибиряк присел рядом на расстеленное на качелях лоскутное покрывало.
– Как провели Новый год? – без всякой обиды в голосе спросила Ева.
– Я скучал по тебе, – признался Сибиряк. – Все думал, что ты была бы счастлива лететь на стратостате, рядом со мной, с бокалом шампанского в руке…
– Еще слово, и я окончательно расстроюсь, – надулась Ева. Прядь зеленых волос свисала со лба, прикрывая одну сторону лица.
– Прости. Если бы я знал, что путешествие так затянется, остался бы с тобой.
Ева снова раскачивала качели, потихоньку, ухватившись рукой за железную цепь.
– Может, в другой раз. В следующем году? – спросила она.
Сибиряк посмотрел на сад. Позади них, касаясь его затылка, когда качели подавались назад, висели красные ягоды сарсапарели. Он развернулся, сорвал алую гроздь.
– У меня больше ничего для тебя нет, – сказал он, протягивая Еве тяжелую, налитую соком ягодную метелку.
– И этого достаточно.
Они отрывали ягоды от одной метелки по очереди. Молчали. Каждый из них знал, что в следующий Новый год не будет никакого стратостата, они никуда не полетят, и Ева не увидит Землю и космос с высоты ста километров. Но все же что-то у них уже было. Запах ягод сарсапарели, запах первой ночи две тысячи семьдесят четвертого, налитые облака над головой и старые качели в тихой, опустевшей гостинице.
– Может, я все же покажу тебе кое-что? – неуверенно спросил Сибиряк. Он думал: а что, если он коснется Евы и ничего не случится? Только пустота и тишина, миг разлетевшихся иллюзий. Есть ли у нее душа, которую можно позвать за собой?
На веранде над вторым этажом погас ночник, и тут же с него, как пепел, сметенный ветром, разлетелись десятки ночных бабочек.
– Ну? – спросила Ева, нетерпеливо подаваясь вперед.
Немного помедлив, Сибиряк протянул ей руку. Ладонь у Евы была прохладной и щекотала его легкими разрядами электрических сигналов. Между пальцев просачивался едва заметный синий свет сенсорных импульсов. И все же пальцы, бледные и тонкие, были настоящими. Ногти с облупленным черным лаком, запястья под широким рукавом худи, острый локоть под толстым слоем ткани, сброшенный с зеленых волос капюшон, в котором затерялась пара розовых лепестков, болезненно тонкое лицо, словно ее кожа не видела дневного света, – все было самым что ни на есть настоящим.
– Закрой глаза, – попросил Сибиряк. Глядя на Еву сейчас, он точно знал, что ему будет кого позвать за собой.
Они сидели на качелях под хмурым небом Ирландии, невидимые никем на свете, кроме самого времени, отворившего для них свои ворота. За широкими, увенчанными резными узорами створками времени шел снег. Настоящее первое января, давно минувшие дни, давно невиданные погоды. Снег кружился, воздух звенел, но они не чувствовали холода, входя в царство памяти Сибиряка. Ирландия осталась далеко. Теперь тайга плыла в белом мареве. Между деревьями горели окна их гостиницы. Настоящее и прошлое все еще смешивалось для них. Да и как можно было их разделить, если одно без другого не могло бы существовать. Сибиряк протянул руку, и гостиница померкла, растворилась.
Остались лишь деревья, такие высокие, что увидеть их кроны можно было, только задрав голову до предела. Сосны сметали с неба звезды, будто метлы, порождая мерцающие снежные вихри, спускающиеся на землю после такой уборки. Вокруг понемногу прояснялось, темнота рассеивалась, и через нее проступали очертания низких деревянных избушек. Сибиряк посмотрел на Еву. Она была так странна там, в его доме, в его Сибири, со своими зелеными волосами и в кедах, и он не знал, примет ли ее великая Тайга. Окошки не горели, селение спало мирно и крепко, завороженное снежными снами, погребенное под пуховым одеялом на двускатных крышах. Только в одном окошке вдруг чуть затеплился огонек. Это лучина у красного угла, робкая, зажженная маленькой рукой. Поскрипывая по сугробам, но не оставляя следов, они приблизились к окну. Сибиряк лет пяти стоял перед иконой, посреди ночи, и смотрел на образ внимательно, о чем-то размышляя. Его длинная белая ночная рубашка касалась подолом деревянного пола, а рукава свисали до колен, как у Петрушки. Он был забавным, этот маленький задумчивый мальчик, проснувшийся посреди ночи, пока его мать и отец спят в своей кровати за импровизированной ширмой в другом углу натопленной избы.
Ева почувствовала прикосновение. Она обернулась, обернулся и Сибиряк, испугавшись не на шутку. Одна из сосен протянула к Еве свою широкую лапу, увенчанную острыми плотными иголками. Сибиряк знал, как беспощадна бывает Тайга с чужаками. Но, кажется, Ева нравилась лесу. Сосна провела ветвью по ее плечу, приласкав девушку, и снова устремилась в высоту, распрямилась, стряхнув с себя снежную порошу.
– Ты будешь ей сниться. Еще сотню лет, наверное, – сказал Сибиряк, снова взял Еву за руку, и они пошли дальше.
За коровником, из щелей которого шел пар от дыхания дремавших животных, они свернули, теперь уже вглубь леса. Снега все наметало, но идти было легко. Ночь близилась к рассвету. С каждой минутой становилось все светлее. Проявлялись, как на фотографической пленке, скакавшие между ветвей белки, петлявшие между стволами заячьи следы, волчьи лапы – глубокие узкие ямки, оставленные хищником. Запели первые птицы. Еще тихо, осторожно, чтобы не спугнуть нарождающийся день.
У ручья едва намеченные очертания берегов тянутся змейкой между деревьями. Кругом лед, белая короста, под которой весело бежит вода. В проруби для забора воды шум ручья набирает полную силу. Они присели на краешке. Отверстие круглое, как луна, как солнце, как все гармоничное и настоящее, улыбчивое и животворящее. То и дело из него выпрыгивают веселые капли. Ева опустила палец, образовав порожек вздыбившейся воды. Сибиряк сделал то же. Их руки соединились в ледяном ручье, благословленные матерью-природой. Рассвело, и за деревьями открылось бескрайнее снежное плато, расчерченное тысячами следов.
– Олени. Они проходят здесь дважды в год, – кивнул в их сторону Сибиряк. – Потому среди деревьев много волчьих следов. Олени идут нога в ногу, в глубоком снегу, друг за другом, вместе с зимой и морозом. Так заведено. Весь мир уже изменился, а здесь все по-прежнему.
– Зачем ты уехал из дома? – спросила Ева, очарованная увиденным. – Здесь так хорошо.
– Я шел к тебе, как было предначертано. – Сибиряк встал, под ним в снегу не осталось ни единого следа.
Они возвращались к избушкам. Ворота времени уже ждали их, открытые. Нужно было уходить, пока все не проснулись. Они в последний раз заглянули в окно его дома. Маленький Сибиряк крепко спал в своей постели, только ноги торчали из-под одеяла, да русая голова утопала в подушке.
– Если они проснутся, отец с матерью, то выйдут из дома. Я не смогу уйти, если увижу их.
Они дошли до ворот. Снег закончился. Ева посмотрела на сосны, на скакавшие по ветвям пушистые беличьи хвостики, на солнце, восходящее со стороны белого плато, на следы лапок в снегу, вздохнула. Делать нечего, нужно возвращаться.
Они открыли глаза на качелях, на лоскутном покрывале. Тепло, зелено, распустившиеся цветы и буйство красок, ошибка, недосмотр природы, который так хочется исправить в первый день нового года.
Сибиряк взял Еву за руку. Он повел ее к открытому окну своей комнаты. Розовые лепестки облетевшего куста прокладывали путь к застланной постели, будто крохотные следы, круглые, озорные, вторгшиеся в их с Евой пусть и временный, но все же дом. Другого дома у них все равно не было.
Сибиряк утонул русой головой в белой подушке. Зеленые волосы Евы касались его щек, и, если не открывать глаз, можно было вообразить себе, что сами сосны дотрагиваются до него ласково, смягчив острые иголки, чтобы ненароком не ранить. Ветер раскачивал для них качели, и цепь скрипела, как таежный снег.
За всю ночь они ни разу не открыли глаз, витая между мирами, между прошлым и настоящим, на пороге ворот времени, не в силах ни уйти, ни остаться. Руки Евы, все еще холодные, будто бы от воды в ручье, скользили по телу Сибиряка, и синий свет тактильных импульсов слабо мерцал под кончиками ее пальцев.
Лепестки цвета фуксии лежали тысячами крохотных оленьих следов на земле, разбросанные одни хаотично, другие друг за другом, нога в ногу, в глубоком снегу Сибири и на плодородной земле Ирландии. Так заведено. В мире все оставалось по-прежнему.
***
Райан обходил свои владения. Казалось, с того момента, как они с Мэри отправились в путешествие, прошла целая вечность. Время растяжимо: два дня, ничего не значащие для других, стали для Райана особенной, отдельной историей.
Портретная галерея так и взирала на него равнодушно, холодными голубыми глазами его предков. Из сада по ступеням вприпрыжку поднимался Акира Ито, как всегда бодрый и в хорошем настроении.
– Привет! – Он махнул Райану и легким шагом прошелся мимо портретов.
Полы легкой песочной накидки развевались, хлопали позади него, как крылья стрекочущей цикады. Пестрый красно-зеленый галстук, концом заправленный в клетчатый жилет, был заколот чем-то смутно знакомым Райану.
– Мэри подарила. Невероятная вещь! – Он погладил заколку для галстука. Скелетик из платины зашевелился, кости на крохотных шарнирах заходили ходуном, словно он танцевал под слышную только ему музыку.
– Я видел эту заколку на одном из показов, где Мэри создавала аксессуары, – припомнил Райан. Свет, много света, искусственного, жаркого, какие-то аллюзии на стенах, красный язык подиума, андроиды, проекции, люди – все вперемешку. Ряд за рядом, каблуки и шпильки, фарс и фонтан нелепицы. Так ему казалось тогда. Райану, сидевшему в первом ряду, беспокойному, в майке с математической шуткой и в черных джинсах. Его гардероб никогда не менялся. Райан выглядывал в высоких прическах шедевры Мэри. Она могла сделать все: от заколки, достойной королевского приема, до сумасшедшей конструкции, башни, пронзающей напичканный светодиодами потолок шоурума. В волосах, на галстуках, на кончиках туфель, вместо застежек сумочек – неповторимые детали, которые Райан выхватывал из водоворота цвета и тканей, лиц и причесок, словно вылавливал саму Мэри по частичкам, дорогим и знакомым ему. После показа он сел в такси и улетел восвояси, не сказав ей ни слова.
– Как провели праздник? – спросил Райан.
– Отлично! Мы с Нири, Беллой, Освальдом и Бруно пускали петарды у озера. Ева где-то пропадала, грустила в своей комнате, наверное. А остальные веселились в гостиной. Омега потрясающая. Она все организовала: расставила станции виртуальной реальности и превратила Замок в приложение «Деревеньки Санты».
– Звучит мило, – сказал Райан. – Если бы в игре не было зомби…
– Мы загнали их в подвал, прямо в погреб. Там они и бродили всю ночь. Нири хотела удалить гробы и железные ящики для останков, но мы с Люком просто оттащили их под лестницу.
Они дошли до гостиной. Ни души, только колышутся занавески и на кухне Омега громыхает крышкой продуктового принтера.
– Слушай, Райан… – нерешительно спросил Акира. – Что ты скажешь, если я снова начну писать? – Он поправил длинные волосы.
Райан оторопел. Душа. Он словно видел ее перед собой, оголенную, сияющую, трепещущую. Книги и письмена, папирусы, мечты и желания, выплеснутые в мир через страницы книг, старых печатных и единственно возможных сегодня – электронных.
Они шли в библиотеку. Сердце Замка, если оно вообще было, явно находилось не здесь. Пустынная комната, под завязку заполненная сокровищами человечества, но покинутая мужчинами рода О’Коннеллов. Но теперь великий Акира Ито стоял посреди комнаты, у дубового стола с глобусом посередине, в окружении необъятных полок – Священных Граалей каждого писателя. Каблуки его начищенных ботинок нетерпеливо постукивали по полу. Лесенки, лестницы и табуретки, они поднимались и опускались вдоль стеллажей, от А до Я, от первой и до последней книги, собранной мужчинами этого дома. Это было наследие Райана. Его далекие тихие вечера с книгой в кресле у камина, под шерстяным пледом. Тень Мэри, скользящая за окном в темноте, где она предавалась развлечениям куда более занятным, чем скучное чтение. Ее шажки, торопливые, по дорожкам сада, редкие постукивания в стекло, когда она звала его наконец захлопнуть пыльный талмуд и присоединиться к ней и к новорожденной холодной ночи. Наследие Райана, не только эти стены, но и комнаты, каждая из них, хранящие его дыхание, его отражения, стук его бьющегося сердца, никому не нужное наследие последнего О’Коннелла. И вот теперь нашелся человек, для которого что-то значила хотя бы частичка этого дома.
– Библиотека в твоем распоряжении. Омега предоставит тебе все, что нужно для работы, – кивнул Райан.
Райан и Акира сидели в креслах друг напротив друга. Мэри, как и много лет назад, сновала по саду, сопровождаемая Евой и Нири. Она заглянула к ним через стекло, прижавшись к нему носом, отчего стала похожа на поросенка, громко хмыкнула и спешно пошла дальше, а ветер только и поспевал за ней.
– Я сделал ей предложение, – вдруг сказал Райан совсем незнакомому ему человеку. Или знакомому давно? Где-то среди этих полок таились книги Акиры Ито, эксцентричные радужные всплески эмоций, безумия и варварского отношения к словам, разбросанным в беспорядке, но хватающим за душу так крепко, что не отпускало до последней страницы. Сидел ли перед ним тот же Акира, великий, многообещающий, недосказанный судьбой и так много не успевший? Или это был кто-то другой?
В саду качались деревья, на клумбах качались цветы, кивая разноцветными головками. Мир вообще покачивался сегодня, как стратостат на ветру, покойный и безмятежный.
– Мне казалось, вы давно женаты. – Он поправил воротничок пятнистой рубашки – капли краски, разбросанные по белому полотну. – Кажется, вы одно целое. Никогда не видел вас порознь.
– Странно, да? Я и сам не понимаю, как все так получилось, – покачал головой Райан.
– В одной из моих книг было нечто подобное. Другое, но схожее, понимаешь? – Акира говорил так же, как писал, порой складывая слова между собой, как неподходящие друг другу куски пазла, но картина все же составлялась. – Сросшиеся душами не могут друг без друга. Знаешь, кто-то рождается в паре, это тело, близнецы и двойняшки. А кто-то рождается с половиной души, просто это не так очевидно. Но каждый, кто рожден таким, знает об этом и ищет свою вторую половину. Ничего тут не попишешь, и доказательства не нужны. Просто по отдельности вы…
– «Как распоротый шов, как два лоскута ткани, ненужные порознь, пущенные по ветру», – процитировал Райан.
– «Меланхолия совокупления. Трагедия первая». Рад, что ты помнишь мои книги наизусть. – Акира поводил носком ботинка в воздухе, раздумывая. – Когда я увижу брата? – спросил он, глядя в окно.
– Когда мы призовем всех сюда на праздник Воскрешения. Скоро…
– А что потом?
Райан промолчал. Слова никак не шли с языка.
– Ну что ж, в таком случае надо ускоряться, – кивнул сам себе Акира и, одернув жилет, торопливо встал. – У меня есть кое-какие задумки, ведь я многое не успел закончить. Завершить. Высказать. – После каждого слова он делал паузу, ставил точку, потому что в одном слове и был смысл всего, что он хотел сказать. Успеть. И это главное благословение, которое он сам у себя отнял. – «Меланхолия совокупления. Трагедия вторая, завершающая». Ну что?
– Я в нетерпении! – Они обнялись, Акира похлопал Райана по спине.
Райан спустился в крипту, открыл дверцу хранилища. Диск с надписью «Акира Ито, 2022–2048» лежал, аккуратно прикрепленный к задней стенке. Придет день, и Райан вынет диск из гнезда, отформатирует его, будто никогда и не было никакого Акира Ито, по крайней мере того, кто теперь ходил по библиотеке Замка, обустраивая свое рабочее место.
В его кармане неожиданно зачирикало сообщение. Райан прочел и бросился в Замок, да так быстро, что пару раз поскользнулся на проступающей из-под гравия дорожки воде. «Займусь этим позже», – подумал он, притормозив возле особенно большой лужи, и махнул рукой.
– Мэри, светлячок! – закричал он так, что на звук его голоса откуда-то из комнаты выбежала Омега.
– Что случилось? – спросила она обеспокоенно.
– А! Давай-ка Мэри подождем, тогда и скажу, – от радости он хлопнул в ладоши.
– Ты чего орешь? – Мэри спустилась с лестницы, сердито глядя на него. Она вытирала мокрые волосы полотенцем. Лицо у нее было розовое – она принимала такой горячий душ, словно была крабом в кипящем чане шеф-повара.
– Четверка приедет сегодня. Да! – Райан заглянул в планшет. – Она уже в аэропорту! Наконец-то.
Омега опустила глаза, обтерла руки о кухонное полотенце, словно снимала с себя домашние дела, которые теперь вернутся законному андроиду этого дома.
– Господи, как же хорошо… – Мэри потянула носом воздух, предвкушая нечто замечательное.
– Тогда я вернусь к себе в пещеру, – сказала Омега тихо.
Мэри и Райан переглянулись.
– Еще чего удумала, – сказал Райан весело. – Ты остаешься с нами. Это и твой дом тоже. Тем более другого у тебя теперь…
– Черт побери, Райан, – одернула его Мэри, но Омега уже озадаченно посмотрела на них.
Они сидели в гостиной, на одном диване, втроем, Мэри и Райан по обе стороны от андроида, держали ее за руки. Она не плакала, только всхлипывала понемногу. Но весь ее вид – сутулая спина, опущенная круглая голова – выдавал скорбь, которую можно было буквально потрогать руками, такой насыщенной она была.
– Ты говорила, они примут меня. Хотя бы однажды… – без укоризны напомнила Омега.
– Прости, я ошиблась. Никто не знает, кто это сделал. Полиция не хочет расследовать, их можно понять. Хотя о чем это я… – Мэри осеклась, подумав, что одной этой фразой предала Омегу и все, во что сама верила столько лет подряд.
– Ты хотела свой дом, и он у тебя есть. Он здесь, в Замке. Никто не посмеет потревожить тебя в моих владениях.
– Спасибо, Райан. – Омега благодарно улыбнулась.
Наконец у ворот зазвонил звонок.
Райан и Мэри поспешили к подъездной дорожке.
Запечатанный карбоновый бокс ждал их за железными прутьями ограды.
– Приложите чип и можете забирать. – Водитель грузовика протянул Райану планшет.
Райан активировал панель управления в углу крышки, и ящик на колесах покатился за ними следом, подпрыгивая и грохоча на гравии.
– Такой же она приехала ко мне впервые, – улыбнулся Райан.
В гостиной он навис над крышкой, ввел код: свой идентификатор, потом парт-номер Четверки и номер ее чипа. Еще раз перепроверив цифры и буквы, он нажал ввод. Крышка, щелкнув, отъехала в сторону. В ящике, словно кукла или покойница, неподвижно лежала их Четверка.
Омега смотрела на нее, но будто видела себя. Когда-то они были совсем одинаковыми. Если бы не скальпированный череп Четверки и гладкое лицо, без единого намека на эмоции, андроидов было бы невозможно различить. Но теперь Омега чувствовала, что в гладкости кожи Четверки, в ее умиротворении, с которым она, будто маленький ребенок, спала глубоким сном в своем боксе, таилась пропасть между ними. Омеге было не суждено снова обрести такой же покой бесчувствия, душевного безучастия. Каждое событие оставляло отпечаток на ее лице – прочерчивало морщинки, заминало складки, опускало и поднимало уголки губ и уголки глаз. Подвижная, словно слепленная из еще не застывшей глины мимика могла бы сказать об Омеге больше, чем озвученные ею истории своей жизни.
– Запускаем? – спросил Райан, глядя на Омегу. Он знал, что теперь тяжелее всего будет ей, но другого выхода не было.
Омега кивнула, и Райан приложил ладонь к сканеру на груди Четверки. Казалось, он передает ей тепло своего тела, дыхание своей жизни. И Четверка широко открыла глаза. Присев, она огляделась.
– Что ты здесь делаешь? – первым делом спросила она у Омеги, забыв поздороваться с хозяевами. – Тебе нельзя здесь…
– Она теперь живет с нами, – отрезал Райан.
– Но в правилах сказано…
– В правилах сказано, что ты обязана подчиняться моим решениям. Это приказ.
Четверка захлопала глазами, соображая, что ей теперь делать. Два недопустимых паттерна поведения боролись в ее мозгу: она не могла ослушаться приказа хозяина, но и жить под одной крышей с изгоем тоже не могла. Но все же первое правило – не перечить человеку – было более весомым. Она покосилась на Омегу и вылезла из бокса. Для начала она отправилась на разведку, проверить, все ли в порядке в ее вотчине.
– Хорошо, что ты не трогала ее фартук с мухоморами, – посмеялась Мэри тихо, наклонившись к Омеге.
– А поварешки все на место повесила? – спросил Райан. – А то у Четверки сейчас мозги закипят, если порядок на кухне нарушен.
– Ровно так, как все было до ее отъезда, – подтвердила Омега, вздохнув. – И что мне теперь делать? Чем я смогу помочь вам? Не могу же я жить здесь просто так?
И тут, словно ответом на ее вопрос, по всему дому и над садом разнесся протяжный вой тревожной сирены.
– Это наша? Или общая, по городу? – испуганно спросил Райан.
– Это наш «Моисей»! – Четверка уже подключилась к системам Замка и теперь видела все, что там происходило.
Райан и Четверка бегом спустились в подвал. Мониторы «Моисея» горели красным. Цифры бегали вверх и вниз как заведенные. Все выло, стенало и охало, и сирена оглушительным отзвуком заполняла тоннели подземелья.
– Снимай защитную пломбу, – закричал Райан сквозь шум, хотя Четверка и так уже отстегивала руку, чтобы получить доступ к кусачкам. Сирена орала все громче, призывнее, будто горн или маяк в тумане – звук, который сам по себе пугал много больше того, что он мог означать. Наконец Четверка перерезала пломбу. Они вскрыли короб с рубильником. Райан изо всех сил дернул ручку вниз.
– Пять минут… – выдохнула Четверка, глядя на датчики на мониторе «Моисея».
– Бежим к озеру! – прокричал Райан, уже чуть тише, потому что сирена, все еще завывающая, понемногу успокаивалась.
Они неслись к берегу. Уже за двадцать метров от того места, где раньше была кромка воды, они погрязли в высокой, выше щиколотки, луже. Под ногами в глубине трясиной хлюпала земля. Ошалевшие от холодной воды, стриженные травы газона и цветы на клумбе колыхались у поверхности. Наполнившись, отводной канал гнал воду вдоль пустоши, но его не хватало для того, чтобы спасти положение.
«Моисей», посверкивая желтыми боками, неспешно поднимался из глубины. Пластиковые блоки, заслонившие собой горизонт, растянутые на всю ширину береговой линии, они восставали, воздвигались преградой на пути поднимающегося озера, единственной защитой людей и Замка от того, что готово было утопить их всех, словно котят.
– Господи, – прошептал Райан.
Мэри шла к нему, вся в слезах. Омега топала вслед за ней, обескураженная.
– Никогда не видела ничего подобного, – сказала андроид, потирая глаза, словно хотела проснуться от дурного сна.
Все вокруг, насколько хватало глаз – от пустоши до самых стен Замка, утопало. Деревья и сад, даже перелесок в другой стороне, раскачивались в воде, и их отражения, перекошенные и побитые рябью, раскачивались в такт.
– Они ничего не могут сделать. Все их гребаные насаждения, деревья эти проклятые, дамбы, заграждения… Мы пропали… – констатировал Райан, и все замолчали. Что тут скажешь?
– Здесь бригада гидрологов. Открывать? – спросила Четверка, просматривая видеодомофон на внутренних мониторах в своей голове.
– Нис с ними? – зло спросил Райан.
– Да, он здесь, – ответила Четверка.
– Тогда шли их в жопу. – Райан топнул в воде ногой, и вокруг него разбежалась рябь.
– Они все равно войдут. У них есть код-ключ для экстренных случаев, – ответила Четверка, и тут же они услышали шум мотора автомобиля-амфибии.
– Матерь Божья, – констатировал Нис, и пара его напарников, те, что были людьми, перекрестились. Андроиды в защитных гидрокостюмах плюхнулись с борта машины в воду и пошли к озеру, по дороге сканируя почву под ногами.
– Ты бы катился отсюда вон, – Райан и так нервничал, а вид Ниса теперь действовал на него, словно красная тряпка на быка.
Мэри стояла, разглядывая дорогого ей человека, и, несмотря на обиду и отчаянное желание дать ему пощечину, вдруг осознала, как соскучилась по Нису. Соскучилась так, что заломило пальцы, готовые сжать его лицо и притянуть к своему. Соскучилась так, что ноги, продрогшие и промокшие, готовы были нести ее к нему навстречу, как бы Райан ни бесновался. Нис собрал волосы в огненно-рыжий хвост, и он болтался кончиком между лопаток, как у лисенка, такой славный, заостренный, прямо промеж двух широких светоотражающих полос униформы.
– Дорогой, иди в дом, мы сами тут разберемся. – Мэри мягко погладила Райана по спине – его майка уже намокла, и она почувствовала, что он мелко дрожит, то ли от холода, то ли от злости.
– Сначала засандалю этому говнюку в рыло, – взвился он, глядя на Ниса и сжав кулаки.
– Да чего тебе надо от меня, урод? – Нис спустился в воду – плеск, волна, маленькая и стойкая, прошлась по поверхности. Он неумолимо приближался к Райану.
– Вы находитесь на частной территории, мистер Мюррей. Если вы примените силу против хозяев дома, я вызову полицию, – наконец вмешалась Четверка.
– Райан, прошу тебя. – Омега взяла Райана за руку и повела его к дому.
– Учти, придурок, мы не закончили, – сказал Райан, обернувшись.
– Тебе же лучше, – крикнул Нис, и если бы не Омега, крепко державшая Райана за руку, они бы так и сцепились, готовые убить друг друга без раздумий.
Мэри пыталась успокоить колотящееся сердце. Мир вокруг нее рушился, сил не было ни на что. Даже слово сказать казалось немыслимым актом воли. И ничто уже не имело смысла. Замок тонул. Впервые за все годы они поняли это наверняка. Человечество проиграло. По всему миру срабатывали тревожные сирены «Моисея». Многокилометровые дамбы рушились под натиском морей и океанов. «Моисеи» поменьше уже не справлялись с озерами. Желтые блоки теперь тянулись вдоль всех береговых линий. Казалось, проще было научиться летать или плавать, жить в воздухе или в лодках, чем продолжать эту бессмысленную битву с неизбежным. Что у них осталось? У нее и у Райана? А у Ниса? Они стоят по колено в воде, андроиды пытаются сделать хоть что-то, чтобы откачать воду, бригадиры то чертыхаются, то молятся. Когда видишь такое своими глазами, то не веришь ни в черта, ни в Бога, потому что у них свои дела и они не обращают на наши никакого внимания. Мэри обернулась на озеро и вспомнила наконец о том, о чем должна была спросить Ниса.
