Алекс Миро
Озеро: воскресшие
– Кто? – От удивления Сибиряк нажал не на ту кнопку, и длинный луч принтера начал печатать пирог вверх ногами. – Элайза Маккенна?
И тут он понял, куда именно не пустила его душу Элайза.
– Точно, – в свою очередь удивилась Омега. – Вы знакомы?
– Лет тридцать как, – брякнул Сибиряк и осекся. Омега посмотрела на него внимательнее, чем ему бы хотелось, но тонкая складка напряжения между ее бровей тут же разгладилась.
– Да что я несу, – Сибиряк улыбнулся.
– Поняла, вы давно знакомы.
Они долго стояли в кухне, плечом к плечу, словно повар и его верный су-шеф, сервируя тарелки, раскладывая вилки и ножи, разливая напитки по фамильным хрустальным бокалам О’Коннеллов.
– Сформуешь? – Омега протянула ему прессованные шары жевательного кофе.
Сибиряк скалкой раскатал шарик, и Омега быстрым движением руки нарубила его на кубики. По кухне разнесся запах свежесваренного кофе. Один из кубиков Сибиряк помял в руках и придал ему форму сердца. Омега подняла одну бровь и усмехнулась, но тут же нахмурилась.
– Ты знаешь, что это неправильно, – прошептала она, пока Сибиряк, перегнувшись через стойку, поглядывал на сидевшую на диване Еву. Андроиды как никто другой умели предвидеть будущее, лишь сопоставив факты, холодно и расчетливо, без надежды на чудо или слепой веры в то, что все будет хорошо.
– Знаю, – так же тихо согласился Сибиряк. – От этого мне очень страшно. Но я не могу ничего с собой поделать, – добавил он, разглядывая сердечко сухого кофейного напитка на ладони.
– Кому как не мне тебя понять, – ответила Омега, выкладывая лепестки петрушки на кунжутные булочки бургеров. – Готово!
Граница космоса
Серебряный шар парил над долиной, его огромный купол заслонял собой небо, и казалось, пузатые облака вот-вот чиркнут провисшими брюхами прямо по верхушкам натянутой ткани.
– Готовы? – спросил Райан у Мэри и Сибиряка, а сам переминался с ноги на ногу, не в силах дождаться посадки.
– Здравствуйте! Ваш комплект спасательных парашютов. Добро пожаловать на борт! – В широком проеме стояли двое – андроид проверяла билеты, а старпом отточенным движением выдавал спасательное снаряжение, запакованное в пакеты из бактериальной целлюлозы.
– Надеюсь, они нам не понадобятся, – перекрестившись на всякий случай, проворчал Сибиряк.
– Не волнуйся, я лично знаю разработчика программы, мы вместе учились в университете. Правда, тогда он был полным придурком, но таланта у него не отнять. – Райан был в восторге, который Сибиряк явно не разделял.
– Боже, побыстрее бы на борт. Что они плетутся, как черепахи! – шипела Мэри, глядя на медленно ползущую по посадочному рукаву толпу туристов.
– А может, ну его? Поедем домой, попьем таежного чая, – взмолился Сибиряк.
– Даже не думай! – Райан взял его под руку и потащил вперед.
Тесный коридор закончился. Все пятьдесят человек туристов выстроились длинной цепочкой в ожидании посадки. Когда двери шлюза разошлись в стороны, по толпе прошел удивленный вздох.
– Хорошо, что я взяла вечернее платье, – прошептала Мэри, лихорадочно перебирая в уме лучшие наряды, которые были у нее с собой. Она покосилась на Райана, одетого, как обычно, в потертые черные джинсы и майку с очередной математической шуткой.
Гости стратостата разошлись по залу. Стены и пол корзины были сделаны из стекла, толстого и прочного, но настолько чистого, что можно было разглядеть через его толщу смятую траву долины и каждую проползающую под днищем букашку.
Притаившийся в углу белый рояль с поднятой крышкой сам наигрывал Шопена: черные и белые клавиши плавно ходили вверх и вниз, словно их прижимала и отпускала невидимая рука пианиста. За барной стойкой посередине зала, за которой запросто могло разместиться больше сотни гостей, опустив руки по швам, ждали десять андроидов в черных фраках, надетых на обязательную униформу.
– Дамы и господа, прошу минуточку внимания!
Двери в стенной панели раздвинулись, и гости с удивлением обнаружили скрытый от посторонних глаз другой зал, еще сумрачный – лампы там были погашены, а часть интерьера занавешена плотными гардинами.
– Отныне и до конца путешествия с вами буду я, ваш покорный слуга Кларк Моньяни, – ведущий поклонился. – Компания «СтрейтТуСпэйс» рада приветствовать наших первых туристов. Сегодня, в час дня по Гринвичу, в разных концах света одновременно стартует десять стратостатов в предновогоднем путешествии, которое продлится двое суток. Ну, вы это и так знали, – сказал Кларк, отбрасывая рекламный проспект. – Слова, слова… – Он махнул рукой и пожал плечами. – Красивые слова ничего не стоят, когда вы находитесь в таком месте, как стратостат «ЭйрБалун», прозванный его экипажем ласково – «Пузанчик».
Сибиряк наконец немного расслабился и засмеялся вместе с остальными. Роскошь, царившая вокруг, отвлекала его от страхов и сомнений.
– Всмотритесь в карту на своих планшетах! Мы полетим над Ирландией, постепенно наберем высоту, словно грузная неторопливая птица. Мы услышим, как наверху в горячем брюхе шара пыхтит воздух. Что мы увидим? Покачиваясь на ветру, барахтаясь в облаках, мы увидим саму душу нашего острова. Прямоугольники долин и нити городских улиц, покой и движение, леса и километры солнечных батарей…
При этих словах Мэри почувствовала нетерпение, ей хотелось поскорее взмыть в воздух. Страх высоты накатил на Сибиряка с полной силой. Райан был так увлечен, что ни на что не обращал внимания.
– К вечеру мы выйдем к Норвежскому морю, и, если обещанный шквальный ветер не снесет нас к чертям собачьим, мы встретим рассвет над Гренландией. Все хотят увидеть снег?
Туристы закивали, зааплодировали, по залу разошелся счастливый шепот. От волнения Мэри крепко стиснула локоть Райана, и он ласково потрепал ее по руке.
– Ну, а дальше вы все знаете и сами… – снова махнул рукой ведущий, но в зале раздалось со всех сторон: «Нет! Нет, не знаем! Это должен был быть сюрприз!».
– Ну да, сюрприз. – Кларк развел руками, невинно захлопал глазами и лукаво подмигнул. – И я не буду спойлерить, честно! Только если кто-нибудь из вас напоит меня до беспамятства сегодня вечером.
Андроиды как по команде встали к барной стойке, и бокалы весело зазвенели – путешествие началось.
Шар стратостата над их головой зашипел, забурлил и задышал сотней качающих воздух насосов. По периметру зала открылись клапаны, и гости почувствовали, как теплый воздух ласково окутывает их с ног до головы, – шар приветствовал путешественников.
– Шампанское! – пропел Райан, потирая руки от удовольствия.
Путешественники занимали столики у стеклянных стен. Содержимое бокалов едва заметно покачивалось, пару раз грозя расплескаться, когда шар попадал в воздушные карманы.
– Ну что, теперь оценили мою затею? – спросил Райан, уступая Мэри место у самого окна.
– Даже не знаю, как тебя благодарить, – начал Сибиряк, но Райан прервал его нетерпеливым жестом.
– Да ну, брось! Мне хотелось разделить радость с друзьями. Я мечтал об этой поездке с тех пор, как ее анонсировали пять лет назад. Мне она по ночам снилась, – он говорил торопливо, воодушевленно, чуть задыхаясь.
А Мэри, отвернувшись к окну, смотрела на уплывающий вниз мир, уменьшающиеся длинные ангары, обрамляющие взлетное поле, и думала, что за все эти пять лет Райан ни разу не поделился с ней своей «большой мечтой». И когда накануне он преподнес ей билеты, она была ошеломлена. Сколько еще невысказанных мыслей и сокрытых от ее глаз желаний схоронилось в его голове?
Они поднимались на второй этаж к своим каютам. Сибиряк нырнул налево по коридору, а Мэри и Райан пошли дальше, молча, каждый думал о чем-то своем, только глухой стук шагов по застеленному ковром полу отбивал такт. Многие гости еще пили внизу, с первого этажа доносилась ненавязчивая мелодия, вокруг сновали андроиды, указывали катящимся чемоданам путь к каютам.
Из окна на них смотрело белое облако, внизу, у кончиков туфель Мэри простирался Дублин, и тысячи вспышек фотокамер с земли озаряли город, приветствующий огромный растянутый в небе воздушный шар, набитый людьми, как спелый арбуз семечками.
Райан распаковывал чемодан, развешивал вещи и напевал себе под нос им самим сочиненную мелодию. Шар покачивало, едва заметно.
– Жаль Четверка и Омега не видят всего этого. А еще Ева и Нири. Да и все наши воскресшие, – сказала Мэри, приложив ладонь к холодному стеклу.
– Мы никогда не проживем ровно ту жизнь, которую нам хотелось бы прожить. Придется наслаждаться тем, что есть. Мы здесь в единственно возможном составе. Но мы можем насладиться моментом, знаешь, не думать о том, чего не случилось, потому что о том, что с нами происходит сейчас, мы и мечтать не могли.
– Ты говоришь, как Сибиряк, – вздохнула Мэри, отворачиваясь от окна.
Она положила голову на плечо Райана, прикрыла глаза, прислушалась к его голосу. Его новая белая майка пахла порошком, шея – кремом после бриться, волосы – шампунем, и все три запаха, смешавшись в один, составляли его собственный неповторимый запах, который Мэри не спутала бы ни с каким другим.
– Я многому у него научился. Это необычный человек, ни за что не сказал бы, что он младше нас с тобой. Кажется, его мудрости нет предела.
– Он советовал рассказать Омеге о том, что случилось с ее домом, до нашего отъезда, – напомнила Мэри. – Но я не смогла. Она все равно узнает, рано или поздно. Подключится к Сети или еще как-нибудь. И что тогда?
Райан только покачал головой – тихонько, чтобы не потревожить Мэри резким движением.
Стратостат набирал высоту, одинокое облако осталось позади, и шар летел на север, покачиваясь на спокойных волнах ветра.
***
Сибиряк сидел на постели, прислушивался к гулу натянутой ткани стратостата – она трепыхалась, словно парус, высоко над головой. Он встал на стул, приложил руку к потолку – вибрация, ощутимая всем телом, вибрация огромной движущейся своим курсом чудесной машины, наполненной раскаленным, как пустыня Сахара, воздухом. Он решил оставить Райана и Мэри наедине до самого ужина: нужно было все обдумать, переварить, осознать, потому что происходящее никак не укладывалось в голове. Это путешествие, в которое так неожиданно позвал его с собой Райан, поражало его воображение. Признаться честно, Сибиряк побаивался даже самолетов, чего уж говорить о необкатанном летающем шаре, одном из десяти, бороздящих сейчас воздушные пространства над планетой. Покрутив меню на сенсорной панели, он выбрал новый интерьер своей каюты – простой обойный рисунок на стенах постепенно исчезал. На его место заступали исполинские сосны, тянущиеся ввысь, за верхний край, ограниченный потолком. Ковер на полу стал лесной пожухлой травой, листьями подорожника, папоротником и разбросанными по земле сосновыми шишками. Казалось, в иллюзию можно запросто войти и потеряться в ней. Он лег на постель, лицом к окну, в котором было видно лишь небо, такое, каким оно бывает выше облаков – недосягаемое, вечно уходящее за горизонт, небо, к которому нельзя приблизиться, сколько бы ты ни пытался до него добраться. В полудреме он видел тайгу, великую и бескрайнюю, и ему казалось, что он плывет сейчас над ней, прямо над вековыми деревьями, мощные ветви которых сдержанно помахивают ему в знак приветствия. Пошел снег, и Сибиряк поежился от холода, как делал это в детстве, стоя босыми ногами на деревянном полу своей избы, проснувшись ночью в полной тишине. За окном так и плыло небо, и снег все валил и валил, но не заметал подоконник, а просто исчезал, коснувшись земли. Над крышей дома трепыхался воздушный шар. Изба, покачиваясь, приподнялась с места, покружилась на стропах и поплыла вверх, уносимая шаром в неизвестность. Сибиряку стало страшно. Рубаха взмокла от пота, подушка медленно, но верно сползала набок, изба кренилась в воздухе, одна ставня распахнулась, и в комнату влетел морозный ветер. Но Сибиряк его не чувствовал, просто знал, что он есть где-то здесь, подвывающий, разгоняющий темноту. Из красного угла на него смотрела икона. Ее закопченный лик, чуть скрытый за свечным огарком, был строг и милостив одновременно. Хватаясь руками за предметы по пути – накренившийся стол, едва стоящий на ножках стул, – Сибиряк пробрался к иконе и протянул к ней руку – бледную, маленькую. Иисус с иконы опустил на него глаза, изба совсем перекосилась и заплясала в воздухе, шар все хлопал полотном – громче и громче, оглушая и пугая мальчика до смерти. И Иисус заплакал. Сибиряк привстал на цыпочки, раскрыл ладонь, и в нее упали две слезы. Он сжал пальцы – два твердых бриллианта покоились в его теплой руке. Слезы Бога. Изба неслась все быстрее, теперь из окна было видно лишь небо, такое, каким оно бывает выше облаков, пустое и одинокое, в котором человеку совсем не место. Оглушительно хлопавшая ткань шара натянулась, издав свистящий звук, растянулась, и вдруг с оглушительным треском лопнула.
В соседней каюте громко хлопнула дверь. Сибиряк вскочил с постели в таком страхе, какого не испытывал с самого детства. Его майка была вся пропитана потом, сердце бешено колотилось. Он проспал до утра.
Сибиряк выглянул в коридор.
– О! Так это опять ты? – спросил он удивленно.
Хантер застыл на месте со странным выражением лица – ни улыбки, ни гримасы, он все еще был погружен в свои мысли и никак не мог сосредоточиться на происходящем.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Сибиряк растерянно.
– То же, что и ты: путешествую, – ответил Хантер. – Я стараюсь не пропускать исключительные события – могу позволить себе такую роскошь. Скоро начнется первая высадка. Поторопись.
Сибиряк вернулся в номер, подошел к окну. Под его ногами стелилась бесконечная снежная равнина. Они уже летели достаточно низко над землей, и он хорошо различал редкие синие домики с белыми наличниками на окнах и перемещающихся внизу людей – кто на снегокатах, кто пешком, по проторенным в снегу тропам. Путники останавливались, поднимали головы и махали шару руками. Гренландия грелась в солнечных лучах, искрилась белой брошью на лацкане земли. Сибиряк оглядел свою комнату. Теперь виртуальная реальность на стенах уже не казалась ему такой заманчивой. Суррогат, не способный обмануть его ни на минуту. Он помнил дом совсем другим, и это был не набор сосен и травинок, а нечто иное – дух и душа тайги, и никакие иллюзии не способны повторить ее прекрасную самость, уникальную суть, которую Сибиряк пронес в своем сердце через много лет. Снова полистав меню, он вернул комнате первоначальный вид – ковер и простые обои, и, удовлетворенно оглядев свое временное жилище, вышел в коридор.
– Заходи. – Мэри открыла дверь и тут же снова уселась на пол у постели.
– Что это? – спросил Сибиряк, присаживаясь рядом.
– Моя коллекция заколок, – ответила Мэри, пододвигая к нему шкатулку. – Не вся, конечно, я взяла лишь несколько подходящих под платья.
– Так вот чем ты занята в мастерской. – Сибиряк аккуратно взял в руки тяжелую заколку в виде павлиньего хвоста, усыпанного драгоценными камнями. – Почему она красная?
– Рубиновый павлин. Бывают же такие… – Мэри посмотрела на заколку с нежностью. – Я сделала ее в Индии. Райан приехал навестить меня, как всегда не предупредив заранее. Может, он просто проверял, одна я или нет. Заявился в гостиницу вечером, втащил свой чемодан и занял половину кровати и половину вешалок в шкафу. Мы провели вместе очень счастливые дни. Он обещал, что заберет меня и мы вместе полетим куда-то там, куда звала его работа, – она махнула рукой, красные точки рубинов на серебряном веере павлиньего хвоста пылали. – А в день отъезда, не сказав ни слова, исчез. Я вернулась в гостиницу, чтобы собрать чемодан, а его и след простыл.
– Что-то случилось? – спросил Сибиряк удивленно.
– Вовсе нет. Он всегда так поступает. Сначала притягивает, потом отталкивает, и каждый раз отталкивает дальше, чем в предыдущий раз. Никогда не поймешь, что у Райана на душе. Накануне мы гуляли рука об руку в Зеркальном дворце Агры. Там в саду я заприметила этого павлина. Никогда таких не видела. Красный, представляешь? «Глазки» на хвосте как капли крови. Все было так хорошо… Стоило предположить, что ненадолго. На следующий день я осталась одна, в пустом номере. В такие минуты одиночество становится оглушительным. Лежишь, как сдутый шарик после дня рождения, и сил совсем нет, никаких.
– Они все о расставаниях? – спросил Сибиряк, перебирая заколки.
– Нет. Но они все о прошлом. Это книга моей жизни. А вся моя жизнь – это Райан. Как-то так.
В каюту постучались. Андроид раздавала экипировку для высадки. Мэри закрыла шкатулку, заперла ее в сейф под столом.
Собравшиеся внизу путешественники оделись в плотные термокостюмы, цвета воронова крыла, с отражателями на рукавах и на спине. Райан уже натягивал перчатки, такие же черные, как и вся остальная одежда.
– Как мы узнаем друг друга в этих одинаковых экипировках? – спросил Сибиряк, покрутив в руках прочный блестящий шлем.
– Настроим передатчики и будем слышать только друг друга. – Райан провел сенсорной перчаткой по экрану умных часов, подключился к Мэри и Сибиряку.
Хантер подошел к Сибиряку и положил руку ему на плечо так неожиданно, что тот вздрогнул. Он приветливо улыбался, но его взгляд оставался таким же спокойным и холодным, как и всегда.
– Привет! – Он поднял руку в черной перчатке, приветствуя Райана и Мэри.
– А! Райан, Мэри, это мой знакомый, Хантер, – представил их Сибиряк.
Хантер неестественно горячо пожал протянутую Райаном руку, галантно поклонился Мэри.
Друг за другом они вышли на открытую платформу на носу стратостата. Пятьдесят аэроснегоходов, расставленные в ряд, с уже работающими электромоторами ждали команды на взлет.
– Ну что, готовы увидеть снег? – спросил Райан, и его голос зазвучал в шлемах Мэри и Сибиряка.
Мэри опустила визор, отчего стала похожа на черноголовую стрекозу с огромными янтарными глазами.
Хантер шутливо отдал им честь и, ровно по команде, сорвался вниз с платформы. Его снегоход завис в воздухе и на большой скорости пошел вниз, остановившись в паре метров от поверхности льда. Друг за другом все туристы поднимали снегоходы в воздух и падали, исчезая за краем платформы.
– Готовы? – спросил Райан, он явно был вне себя от восторга.
– Готовы, – рапортовал Сибиряк, крепко вцепился в руль и опустил зеленый визор на шлеме. В зеркальном стекле до невозможности контрастно и четко отразилась Мэри, готовая метнуться навстречу снегу.
– Готова. Давай уже, жми на газ! – задиристо окликнула она, и Райан, мгновенно набрав скорость, понесся над белым покровом.
Сибиряк удалялся от стратостата, прислушиваясь к веселой перекличке Мэри и Райана, их шуткам и смеху, все время звучавшим в его наушнике. Даже не зная их истории, становилось понятно, что эти двое знают друг друга всю свою жизнь – такое ни с чем не спутаешь. Они понимали друг друга с одного слова, перебрасывались обрывками фраз, договаривали друг за другом. Сибиряку показалось, что он вот-вот станет свидетелем чего-то интимного, не предназначенного для его ушей, и он отключил канал.
Как давно он не видел снега! Ладони еще помнили мягкое, ледяное прикосновение, хрустящее, словно фантик от конфеты. Он остановился, спешился, подняв белую пыль, золотящуюся в солнечном свете. Откинул визор, снял перчатку и осторожно, медленно приблизил ладонь к холодной поверхности.
Путешественники разлетались над снежным полем, как грачи, – черные быстрые точки. Многие, как и Сибиряк, прыгали в снег, снимали шлемы, расстегивали тугие воротники экипировки, сбрасывали перчатки и умывались, обтирали щеки, целовали холодный пух, который таял на их счастливых лицах, превращаясь в слезы. Где-то в нескольких километрах от них работали станции, жили своей жизнью малочисленные городки, для которых снег стал пленом, круглогодичным пейзажем, приевшимся и не сменяющимся. Но для людей пришлых снег был самым желанным подарком природы, которого ждали много лет и, так и не дождавшись, летели к нему со всего света в надежде прикоснуться хоть на секунду.
Над Сибиряком пронеслась тень, за ней, раздувая воздух, промчался и сам снегоход, чуть было не задев воздушными подушками его голову.
– Вот черт! – выругался он, потревоженный.
Снегоход мчался в сторону горной гряды, низких скальных пород, оголенных, серых, с острыми пиками, обточенными ветром, словно зубы хищника в белой пасти зимы.
Глаза слезились – яркие всполохи белого полотна ослепляли, Сибиряк снова надел шлем и опустил визор. Вдалеке, как раз там, куда умчался напугавший его снегоход, взметнулось в воздух облако, и ему показалось, что на секунду в просвете между скалами блеснуло и погасло пламя.
Сибиряк несся на снегоходе, сам себя подгоняя. Сбоку пару раз мелькнули другие путешественники, но они свернули задолго до горной гряды, и Сибиряк летел один, напрямик, с колотящимся сердцем, сосредоточенный на той единственной точке, откуда до сих пор, как предсмертное дыхание, поднимался слабый дымок.
– Не шевелитесь, я сейчас спешусь! – он поднял визор, раздумывая, где было бы безопаснее спрыгнуть.
От скалы вниз и по прямой тянулся ледяной разлом. Глубокий, серебристо-серый сверху и темно-синий внизу, метров на пятьдесят он уходил вниз, и дальше ничего нельзя было разглядеть. Путешественник болтался в воздухе, из последних сил держался одной рукой за руль снегохода. Перевернутый, застрявший в расщелине полозьями воздушных баллонов, снегоход медленно чертил две царапины во льду, опускался все ниже и ниже под тяжестью висящего на нем человека. Сибиряк наклонился над краем и протянул руку.
– Хватайтесь! – просипел он, до предела вытягиваясь вперед над пропастью.
– Я не дотянусь! – путешественник был в шлеме, и Сибиряк понадеялся, что, сорвавшись, тот хотя бы не убьется насмерть.
– Раскачайтесь немного, вдруг снегоход выдержит.
Путешественник болтал ногами в воздухе, протянув вперед руку, все сильнее и сильнее, наращивая амплитуду. Еще немного, еще метр, снегоход заскрипел о лед. Полметра, руль повернулся вниз, проседая. Четверть метра – снегоход дернулся и остановился, накрепко схваченный льдом расщелины. Двадцать сантиметров – Сибиряк уже предвкушал, как рука в черной перчатке вот-вот окажется в его руке. Снегоход снова дернулся, сорвался с места и рванул вниз, разлетаясь по пути на мелкие кусочки. Но Сибиряк за секунду до этого успел схватить путешественника за руку. Тот уперся ногой в выступ, стараясь зацепиться свободной рукой за ледяной край.
– Я сейчас потяну вас вверх, помогайте, как сможете, – с трудом проговорил Сибиряк. Его рука онемела, он почти не чувствовал пальцев. – Что это?
Сибиряк прислушался. Хруст и треск. Он посмотрел вниз, туда, где, должно быть, в темноте расщелины еще перекатывался снегоход, – но звук шел не оттуда. Трещина ползла на него сбоку.
– О боже!
И через секунду они оба уже летели вниз, наталкиваясь в воздухе друг на друга, натыкаясь на узкие стены расщелины, ударяясь о лед расставленными руками, цепляясь за пустоту и крича так, что их голоса вырывались вверх, к солнцу и пустынному снежному полю, надежно спрятанному за неприветливой скальной грядой.
***
Райан резко остановил снегоход у края обрыва – внизу бушевала океанская волна.
– Кто бы мог подумать, что здесь так красиво, – он говорил сам с собой, любуясь простертым перед ним океаном, расчерченным на поверхности пенными гребнями.
На выступах отвесных скал гнездились птицы. Они толкались, шумели, хлопали крыльями, то и дело сталкивали друг друга с крутых уступов. Незадачливые товарки, удивленно пролетев пару метров вниз, вдруг спохватывались и, раскинув широкие белые крылья, воспаряли по ветру, неслись вдоль скал, гонимые холодным потоком, в поисках свободного пятачка земли, крича и поглядывая желтым глазом на суетливый птичий базар. Мэри прикидывала, какую заколку могла бы смастерить в память о Гренландии. Крутила в уме белую растолченную в пыль каменную крошку, мысленно проектировала птиц, сотканных из золотых нитей, но картинка никак не хотела складываться в единое целое, – чего-то в ней не хватало, чего-то особенного, что, возможно, еще не успело случиться здесь, среди льда и снега.
Позади них, далеко у горизонта в воздухе висел стратостат. Опустевший, расслабленный, он дремал, разогретый солнцем, стекла бликовали, будто отправляли сигналы азбуки Морзе в пустоту.
– Высоко здесь. Даже не по себе… – сказала Мэри, глядя, как далеко внизу плещется океан.
– Спорим, ты первая струхнешь. – Райан повернул к ней спрятанное под синим визором лицо.
– Ты сдурел? – Мэри недоверчиво посмотрела на него, потом указала пальцем вниз. Сенсорные подушечки ее перчаток светились голубым светом. – Туда?
– А ты как думала? – Райан засмеялся. – Ну что, как в детстве! Кто первый струхнет, тот жопа!
Он вылетел за край обрыва, ткнул в иконку на панели, и из воздушных подушек снегохода со свистом вырвался воздух.
Мэри хотела было сказать, что у Райана плохо с головой, и все в таком же духе, но слова, покрутившись на языке, растаяли, и, сама того не желая, она крикнула:
– Ты жопа, ты! Ты первый сольешься!
Мэри саданула по кнопке сброса воздуха, и свободное падение захватило ее целиком.
Они летели навстречу океану. Снежные хлопья, захваченные в ловушку воздушного потока, летели вслед за ними, от чего казалось, что снегоходы и двое на них несутся вниз под белыми облаками. Через секунду было уже не понять, они ли летят навстречу океану, или вода поднимается вверх, чтобы приветствовать их валом из пены. Птицы на обрыве так переполошились, что одна за другой каскадом повалились вниз, пикируя на воду, изумленно глядя на странных визжащих существ на черных железках, с черными телами и черными круглыми головами, – существа вскинули руки и вопят от восторга.
Секунды растянулись, сжались и растянулись снова. Райан смотрел, как на огромной скорости растет перед ним мокрый острый выступ, окутанный волной. Он не смотрел на Мэри, но знал, насколько она бывает упряма. Кто-то должен был уступить и потом еще неделю носить унизительное звание «трусливой жопы». В такие минуты Мэри могла рискнуть головой, не задумываясь. Время снова замедлилось, и Райан опустил руки на руль, крепко схватил его и вдавил кнопку аварийного тормоза. Снегоход подбросило вверх, перевернуло вокруг свой оси, и двое воздушных полозьев тут же наполнились, раздулись, чуть было не разорвавшись от натяжения. Через секунду и Мэри уже вертелась в воздухе, не в силах совладать со взбесившимся снегоходом. Оба остановились в метре от поверхности – безумие, адреналин, глупость, неоправданный риск. Но оно того стоило. Страх животный, истинный страх за свою жизнь надолго выметал из головы страхи душевные, едкие, как застрявшие в плоти занозы. Страх истинный освобождал надолго, на часы, а порой и на дни, и, зависнув в метре от смерти, можно было наконец по-настоящему расслабиться.
Обретя равновесие, Мэри сняла шлем, ее рыжие волосы рассыпались на черной ткани экипировки, как новорожденное пламя на горячих углях камина.
– Черт побери, в этот раз ты продержался так долго, что я уж думала сдаться, – выдохнула она, вытирая пот со лба.
– То есть еще секунда, и ты бы слилась? – расстроился Райан.
– Ну типа того… А теперь ты трусливая жопа, и всю неделю я буду называть тебя только так! – веселилась Мэри.
– Умоляю, только не на людях, а! – Райан молитвенно сложил руки.
Мэри так смеялась, что эхо ее голоса, отдававшееся от крутой скалы, сметало с нее только что успокоившихся птиц.
Они поднялись обратно. Над долиной еще носились снегоходы, кто-то успел смастерить снеговика, всего из двух твердых, крепко сбитых шаров, с дырками вместо глаз и улыбкой, проковырянной теплой пятерней чьих-то пальцев. Снеговик смотрел в сторону океана, на его холодной белой макушке уже темнело пятно птичьего помета, и он был ужасно счастлив.
– Он может простоять здесь вечность, – кивнул на снеговика Райан, придумывая, чем бы украсить это незамысловатое произведение искусства.
– Так оставим же свой след в вечности! – Мэри свесилась со снегохода, нацарапала на его животе: РиМ 31 декабря 2073.
Они дрейфовали над долиной, упоенные.
– Дураки мы с тобой… – вдруг заметил Райан, оглядываясь на Мэри. – Мы так и не потрогали снег. Боже, вот так бы и улетели!
Они спешились, и снегоходы медленно плыли по воздуху вслед за ними на почтительном расстоянии.
Мэри сняла перчатку, голубое свечение на сенсорных подушечках тут же погасло. Она подставила руку под солнечный свет. По коже пробирался холод, ветер со стороны океана потрогал Мэри за руку, лизнул пару раз широким языком и притих, опоенный запахом ее духов: свечи с медом, имбирные пряники и хвоя – отзвеневшее Рождество, волшебное, настоящее, снящееся зимнему ветру в его бесконечных одиноких снах. Она сжала пальцы, уплотняя снег в ладони: хруст, едва слышный, будто тайком распаковываешь в ночи полосатый леденец, украденный с обратной стороны елки – чтобы никто не заметил пропажу. Пара секунд, и между пальцами просачивается вода, и капли, падая, проделывают крохотные дырочки в белом полотне, точно муравьиные ходы в необъятное муравьиное царство.
Райан как следует размахнулся и запустил снежок ровнехонько Мэри в затылок. Секунду она сидела, не шевелясь, делала вид, будто растерялась, но вдруг вскочила и попала свежескатанным снежком прямо Райану в лоб. Они долго бегали друг за другом, петляя, расчерчивая первозданный нетронутый снег отпечатками тяжелых ботинок, пока Райан, раскрасневшийся от бега, не повалил Мэри, плотно прижав ее к земле.
– Слушай, светлячок… – сказал он, запыхавшись.
– Ну чего? – заинтересовалась Мэри, удобно лежа на белом холодном покрывале.
– Нет, это я так… – Райан улыбнулся, встал и снова взобрался на снегоход.
Отряхивая снег, Мэри все думала о том, что в который раз его мысли останутся для нее загадкой. Но, может быть, однажды она о них узнает, лет эдак через пять, а то и больше, как это и было между ними обычно. А может, не узнает никогда.
Снова они летели над снежным полем, друг за другом, молча, откинувшись на низкие спинки сидений снегоходов.
– Кстати, а где Сибиряк? Он же был на нашей волне, – вспомнила Мэри.
Райан прислушался, проверил настройки.
– На связи только мы с тобой. Давай подключу его снова. – На своих часах он нашел идентификатор Сибиряка, установил соединение.
– Что это за помехи? – спросила Мэри, прислушиваясь.
– Сибиряк, ты где? – спросил Райан, но в эфире все так же перекатывались из наушника в наушник невнятные звуки.
– Отсюда лучше слышно! – Мэри поспешила в сторону холмов, рядом с которыми помехи обретали очертания неразборчивой, но все же человеческой речи.
Поднявшись над вершинами скал, Мэри первой увидела снегоход, одиноко дрейфующий над ледяным разломом. На открытом на много километров пространстве не было ни души.
