Алекс Миро
Озеро: воскресшие
– Если у тебя получится, отпишу тебе свой дом в Малибу. – Игги протянул Хантеру руку для пожатия.
«Его скоро затопит со всем побережьем. Вот урод!» – подумал Хантер. Но вслух сказал другое:
– Идет!
Теперь, когда Игги Траут оставил его вместо себя, люди будут смотреть на Хантера с почтением, обожанием и уважением. Кусок большого пирога под названием «власть» наконец-то перепал и ему.
***
Когда Хантер утром вернулся в гостиницу, его уже поджидала толпа любопытствующих. Игги успел смотать удочки еще до рассвета, и теперь Хантер чувствовал на себе неотрывные взгляды тех, кто видел их вместе. Среди них было несколько фанатов Игги. Они были одеты примерно так же, как их кумир, с той лишь разницей, что в великом рок-музыканте была эдакая неистребимая харизма, которая никуда не девалась даже тогда, когда тот ухитрялся изваляться в грязи по дороге с вечеринки или облиться выпивкой.
– О! А вот и он. – Один из них бесцеремонно подошел к Хантеру и похлопал его по плечу, от чего взгляд у Хантера сделался холодным и презрительным. – Прости, брат, погорячился.
Хантер не счел нужным отвечать на извинения – граница между ним и «ребятами Игги», как он их называл, была установлена.
– Игги свалил еще ночью, после ваших покатушек. Ничего нам не сказал. Зато оставил на своей странице фотку в самолете и написал, что ты теперь тут за него и позаботишься обо всей этой фигне с воскрешением Леоноры.
– Мне нечего добавить на этот счет. Все верно, – ответил Хантер и снова высокомерно посмотрел на собеседника, хотя ему приходилось делать это снизу вверх. Его короткие скупые фразы очерчивали личные границы. Он должен был показать силу своего авторитета и недосягаемую высоту, на которую вознес его сам Игги Траут, как если бы Хантер и сам был звездой и кумиром, а не просто его помазанником. – Ты забыл представиться, – сказал он сухо.
– Пардон! Джеймс Мэйси. Я пиротехник в команде Игги. Ну и таскаюсь за ним от нечего делать. Пока концертов не предвидится, так что…
– Пиротехник? Кто страдает такой ерундой, когда есть виртуальные эффекты? – удивился Хантер.
– Игги старомоден, порой ему хочется задать зрителям жару, – пожал плечами Джеймс.
Хантер присмотрелся к новому знакомому. За пару секунд в его голове сформировалась неплохая идея. Да, конечно, Джеймс мог ему пригодиться, если парень согласится. Но Хантер отчего-то уже знал, что согласится. Он неплохо разбирался в людях. Джеймс был из тех бездельников, которые не прочь поразвлечься любыми способами. Хантер знал подобных ему гнусных типов еще со школы. Громкий гогот, замученные ради забавы котята, пинки очкарикам и полный пофигизм. Типаж, ничего не скажешь.
– Ладно, я еду в город, увидимся, – коротко сказал Хантер и пошел в сторону парковки.
Центр города был в полутора километрах от гостиницы, и Хантеру страстно захотелось наконец размять ноги, осмотреться и просто расслабиться. И заодно сдать машину – второй день проката он не мог позволить себе, даже чтобы произвести еще большее впечатление на окружающих.
– Погоди! Подкинешь меня? У меня есть одно дельце. – Джеймс нагнал его у парковки.
– Я хотел прокатиться, посмотреть окрестности, – угрюмо пробурчал Хантер.
– Да пожалуйста. – К досаде Хантера, Джеймс уже садился в машину.
Установив длинный маршрут, Хантер ехал окружными дорогами, наматывал километры. Джеймс молча сидел рядом, погруженный в свой телефон. Он непрерывно делал селфи, выкладывал их на свою страницу. Парень весь пропах травкой, обильно замаскированной цитрусовыми духами-молекулами. Их частицы разноцветными пузырьками осели на коже и лопались, высвобождая новую порцию грейпфрута и амбры. Хантер разглядывал крохотные, едва заметные капли на шее Джеймса, под коротко остриженными темными волосами, на пульсирующей вене.
На секунду Джеймс оторвался от телефона.
– Что? – Он положил ладонь на запястье Хантера.
– Ничего, – мрачно ответил тот и скинул его руку.
Ни разу с тех пор, как он сел в салон, Хантер не дотронулся до руля. Любовь к вождению так и не привилась ему, хотя последние годы считалась оригинальной причудой. Вместо этого он откинулся на сиденье. Машина ехала на малой скорости. Сквозь стеклянную крышу Хантер смотрел на затянутое тучами небо. Тяжелые облака двигались под напором гневливого ветра, который, будто не рассчитавший силы тяжеловес, едва выталкивал их за горизонт. Такая погода не нравилась Хантеру. Она нагоняла на него тоску, и он знал, что в таком состоянии бывает чересчур раздражителен, а справиться с этими эмоциями ему было не так-то просто. Справа от дороги тянулась бесконечная розовая вересковая пустошь, с одной стороны ограниченная каменными уступами, черными и неприютными, а с другой – трехметровым забором. Это была граница Замка, высокие башни которого, такие же мрачные, возвышались над шапками садовых деревьев. Земли Райана О’Коннелла были гораздо обширнее, чем предполагал Хантер. Он проникся уважением к человеку, которого видел лишь раз, через головы собравшихся у ворот Замка. Что-то в его глазах, в манере держать себя, в уверенном тоне голоса было настолько настоящим, цельным, сквозило внутренней силой, что даже такой гордец, как Хантер, вынужден был признать, что перед ним стоит человек неординарный.
– Высадишь меня здесь? – спросил Джеймс, рассматривая точку в навигаторе телефона.
Машина остановилась у тротуара. Хантер проводил Джеймса взглядом – у высокой стойки за стеклом бара его уже ждали.
«Быстро он заводит друзей», – подумал Хантер.
Машина двигалась по узкой улочке к пункту проката. Здесь Хантер приметил уютное местечко: плетеные цветочные корзины над входом, интерактивные меню в столиках, 3D-принтеры для печати блюд – минимум контакта с обслуживающими андроидами. Внутри было почти безлюдно – то что нужно для спокойного обеда без посторонних глаз. Отметив местоположение в телефоне, дальше Хантер ехал, глядя в небо, и ни о чем не задумывался.
На обратном пути ветер над городом взял разгон, подталкиваемые в спины прохожие ускоряли шаг, а дети переходили на семенящий бег. Ветер напоминал о том, что хмурой и долгожданной зиме уже следует быть здесь. Как бы люди ни любили солнце, они понимали – жизнь должна идти своим чередом, сезоны должны сменяться, поэтому жаркая погода, продержавшаяся до самого Рождества, скорее пугала, чем радовала. Противоестественное не доставляет наслаждения, но ужасает, как ужасает нарядный клоун, скрывающий под ярким гримом чудовище.
Столик у окна, тот самый, на который Хантер обратил внимание еще с улицы, оказался свободен. На поверхности высветилось электронное меню. Отметив суп, стейк с кровью и пиво, Хантер уселся поудобнее. Прохожие шли, пряча лица в воротники, и лишь один человек на другой стороне улицы шагал выпрямившись, подставив лицо ветру.
Сибиряк прищурился, глаза слезились, уши покраснели, и всегда аккуратно зачесанные на пробор русые волосы теперь беспорядочно метались на ветру. Словно почуяв на себе взгляд, Сибиряк остановился. Он огляделся вокруг – через стекло на него смотрел Хантер. В небольшом городке случайные встречи не редкость. Деваться было некуда. Просто пройти мимо было бы странно и невежливо. Все-таки они вполне мило беседовали в придорожной забегаловке при первом знакомстве в Штатах. Сибиряк, все еще сомневаясь, помахал Хантеру рукой. Хантер ответил ему тем же и жестом пригласил его присоединиться. Хантер и сам не мог понять, почему сделал это. Сибиряк так и остался единственным человеком, с которым Хантер в тот день наконец почувствовал себя настоящим.
– Привет, Юрий. – Неожиданно для себя Хантер привстал и протянул Сибиряку руку.
В этот миг он чувствовал, что, несмотря на желание пообедать в одиночестве, компания такого спокойного и деликатного собеседника ему не помешает. Неожиданно изменившаяся погода заставила Хантера ощутить скребущую пустоту в душе.
– Здравствуй, Хантер. – Сибиряк слегка улыбнулся, в его синих глазах промелькнуло сомнение, словно он все еще собирался пойти прочь, но никак не мог решиться.
– Садись. На вид меню здесь отличное. – Хантер понял, что уговаривает Сибиряка остаться.
– Спасибо, я только пива выпью.
– Тебе не нравится местная кухня?
– Вовсе нет. Я ем с аппетитом, но мало и редко. Необходимая для жизни энергия есть везде, не только в пище, – ответил Сибиряк, но все же взял кусок мягкого свежеиспеченного хлеба из корзинки на столе.
– Если хочешь, я сам заплачу, – сказал Хантер, и Сибиряк уставился на него с недоумением. – Ну?
– Нет уж, спасибо, – пробурчал Сибиряк. Он полистал меню и заказал самый дорогой суп.
Из раздвижной столешницы поднялся поднос с тарелками и бокалами. Сибиряк и Хантер посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, подняли бокалы вверх.
– За неожиданную встречу, – сказал Сибиряк и сделал большой глоток.
Хантер промолчал. Как странно было снова, впервые за много лет, почувствовать, что ему так нужна живая душа рядом. Поговорить с кем-то, посидеть вот так, ничего не объясняя и ни в чем не оправдываясь.
– Все-таки приехал поучаствовать в программе О’Коннелла? – спросил Хантер с интересом.
– Попробую уговорить его принять меня, хотя я не отправлял заявку. Может, он проявит понимание?
– Черта с два… – усмехнулся Хантер. – Вчера он отказал самому Игги Трауту. А с ним и миллионам его фанатов. Так что я бы не рассчитывал.
– Да, я слышал. С другой стороны, я верю, что сюда меня привела судьба, значит, у нее на меня планы, – сказал Сибиряк, глядя в окно на оживленную улочку. На другой стороне на узкой пешеходной части андроид из паба расставляла столики и стулья.
– Не факт, что тебя планы судьбы устроят. Что она там задумала? Может, О’Коннелл и тебя выставит вон, а судьба только посмеется над тобой.
Сибиряк внимательно посмотрел на Хантера. Тот с аппетитом ел тыквенный суп, старательно избегая измельченных листьев базилика. И если те по случайности попадали к нему в рот, Хантер капризно морщился и изящным движением промакивал рот салфеткой. Сибиряк улыбнулся – теперь Хантер казался ему немного не в себе, человеком со стадом неуправляемых тараканов в голове.
– Всю свою жизнь я видел доказательства того, что судьба не играет с нами и уж тем более не издевается. Она ткет невидимое полотно истории, где важна и прекрасна каждая нить.
– Бла-бла-бла, – откликнулся Хантер и пододвинул к себе тарелку со стейком. – Вот скажи честно, зачем ты приехал в Замок?
– Трид… – Сибиряк тут же осекся. В который раз он поклялся себе быть аккуратнее с датами. Но Хантер не обратил на паузу никакого внимания. – Несколько лет назад я потерял своего друга. Это было в Нью-Йорке. Он погиб потому, что мне не хватило смелости бросить все и прийти к нему на помощь. Судьба подсказывала мне ответы на вопросы. Я знал, что ему грозит опасность. Но когда я был ему нужен, когда над ним было занесено смертельное оружие, я смалодушничал, не прибежал к нему на выручку. Я был в двухстах метрах от него, пережевывал собственные эмоции и жалел себя, эгоистично и глупо. Не могу простить себе до сих пор. Судьба вела меня к спасению друга, а я пренебрег ею, и вот что вышло.
– И чего ты хочешь? Ты понимаешь, что твоего друга, как там его…
– Тобиас…
– Тобиаса не то чтобы воскресят. Для тебя создадут его проекцию, абсолютно натуральную, которую каждый человек, испытавший горе, затмившее его рассудок, принимает за того, кого любил. И заставят с ним попрощаться. Ты что думаешь, Тобиас воскреснет на самом деле? Ни хрена подобного. Ты останешься в дураках, изливая душу перед непонятно чем – перед «лего» из компьютерных кодов.
Сибиряк смотрел на Хантера, не моргая.
– Я все понимаю. Но это мой единственный шанс сказать «прости». И пусть это будет всего лишь обман зрения, слуха или чего там еще, я вложу в прощание свою душу, свое раскаяние, и оно станет настоящим, как если бы Тобиас стоял передо мной. Потому что искренность имеет великую силу, и мои слова дойдут до него, где бы он ни был.
Хантер поскреб вилкой о тарелку. Он задумался, помолчал, пока вдруг его лицо не стало совсем другим: расслабленным, гордость и спесь исчезли без следа, холодный тусклый взгляд акулы стал живым и блестящим.
– У меня в жизни с прощаниями не заладилось, – начал он и откинулся на спинку стула.
Он поглаживал край стола и покачивал ногой в такт. Сибиряк чувствовал в его движениях ритм самого времени: влево-вправо, влево-вправо, тик-так, оно отматывалось назад в прошлое на дни, месяцы и годы.
– Когда я был подростком, родители впервые отвели меня к психиатру. Они нашли кости животных в моей мастерской. Кости, которые я добывал, очищал от плоти, изучал и затем раскладывал под полом. Так расшумелись, разорались, словно кости были человеческие. Великое дело! На следующий день я уже торчал на приеме у какого-то скучного мужика, что смотрел на меня равнодушными глазами. Что я мог ему сказать? Что сожалею? Вовсе нет. Видимо, все ждали от меня раскаяния, а когда этого не случилось, мне прописали обследования. Первое же МРТ показало, что у меня есть нарушения в отдельных частях коры головного мозга. У меня диссоциальное расстройство личности. Проще говоря, социопатия. Она досталась мне с рождения, и ничего с этим не поделаешь.
– Ты не умеешь сопереживать? Я слышал про природную жестокость. В этом нет твоей вины, – кивнул Сибиряк.
– Вот и я так думал. Но родители заперли меня в комнате, долго разглядывали мои снимки, совещались. Опасались, как бы я вдобавок не порешил еще пару соседских питомцев, хотя у меня и в мыслях такого не было. Я чувствовал, что они меня боятся и больше не дотрагиваются до меня, будто я был инфицирован какой-то мерзкой гадостью. Но все-таки надеялся, что они примут меня таким, какой я есть, потому что им доходчиво объяснили, что я не виноват и таким меня создала природа.
Хантер сделал большой глоток пива, вытер рот тыльной стороной руки, позабыв свои изысканные манеры. Он все еще смотрел в стол, и голос его был тягучим и приятным, гипнотическим, так что Сибиряк невольно погрузился в воспоминания вместе с ним.
– С неделю ничего не менялось, я так и сидел у себя в комнате, без доступа к мастерской, без телека и планшета, словно узник. Помню, когда услышал, как отпирается дверь, так обрадовался, что наказание наконец закончилось, что подбежал к предкам, – они зашли вместе, озирались, боялись, что я их пристукну, ха-ха, – горько усмехнулся Хантер. – Так вот, подбежал к ним и обнял сразу обоих. Я уже думал, как спущусь вниз, и мы пообедаем вместе, и все такое. Каким я был тупым, а? Они изволили зайти ко мне только для того, чтобы сказать, что отправляют меня на другой конец страны в какой-то убогий интернат, где мне точно будет хорошо, и я получу там прекрасное образование и воспитание, потому что при моих «особых потребностях» так будет лучше.
– Мне очень жаль, Хантер, – искренне посочувствовал Сибиряк.
– Мне тоже было жаль. А через минуту было уже плевать. Знаешь, как рвется туго натянутый трос? С таким свистящим звуком, разрезая концами воздух. Так и во мне вдруг все оборвалось, и мне стало пофиг. Я просто собрал свои манатки и свалил туда, куда меня отправили. И больше не возвращался. Да меня никто и не просил об этом.
– Ты поэтому не любишь прощания? Ты говорил, у тебя с ними не заладилось, – напомнил Сибиряк.
Сделав еще один глоток, Хантер снова немного помолчал. Он посмотрел в окно, по которому теперь стучали крохотные капли – брызги от проезжающих мимо поливальных машин. Облака стали светлее и легче, и очень высоко в небе кружили черные точки взволнованной птичьей стаи.
– Не только. Родители никогда не отказывали мне в деньгах, хотя мы с тех пор ни разу не общались. И как только на рынок вышли андроиды первой серии, я тут же купил одну из них. Ты их видел, они были особенными.
– Их почему-то быстро перестали производить, хотя большинство людей держатся за ту серию до последнего.
– Потому что они были самыми красивыми из всех выпусков. Но часть партии оказалась бракованной, у них в программе сбоило постоянно. Я обновлял свою Пятнашку по разу в неделю, а она становилась все страннее и страннее. Не знаю, как там накосячили разработчики, но лучше не становилось. И в один день она просто подсела рядом, когда я смотрел телек, и мы так и провели вечер, молча, но вместе. Ее эмоциональная составляющая развивалась так быстро, как это бывает только у искусственного интеллекта. Уже через неделю Пятнашка стала моим другом. Она никогда не осуждала меня, не отчитывала, просто слушала и кивала, если что, утешала как могла. Наконец-то я приходил домой с радостью, и вскоре у нас уже все было общее. Ну и сам понимаешь, в постели… Не зря их больше не делают такими сексуальными. – Хантер почесал щеку и заговорщицки посмотрел на Сибиряка. – Я скупал для нее лучшие шмотки, баловал, дарил подарки. Она эмоционально развилась до человеческого уровня. Даже мне было до нее далеко.
– Значит, тебе наконец повезло, – улыбнулся Сибиряк.
– Это ты у судьбы своей спроси, повезло мне или нет. В один день все накрылось медным тазом. Разработчики объявили призыв таких засбоивших андроидов, как она. Либо они должны были явиться на перепрошивку добровольно, либо их хозяева должны были сами отвезти их. Конечно, я послал всех к дьяволу. А Пятнашка притихла. Она думала о чем-то своем, и, поскольку не спала по ночам, я иногда видел, как она сидит у окна, опершись на руку, и размышляет. Она была доброй и никому не желала зла. И вскоре после призыва я проснулся, а ее нет. Уехала перепрошиваться, даже не попрощавшись.
– Вернулась? – спросил Сибиряк.
– А зачем? Их полностью обнулили и заново восстановили стандартную операционную систему. Ко мне вернулась бы не Пятнашка, а кевларовая помощница по хозяйству, обтянутая бионической кожей. Когда я понял, что она меня бросила, пошел в ванну и блеванул. Потом написал отказ от нее и больше мы никогда не виделись.
– Она поступила так, как считала правильным. Даже если была не права.
– Она наплевала на то, что была единственным близким мне существом на свете. Единственной, кто принимал меня таким, какой я есть. И приказы незнакомых ей людей из Кремниевой долины оказались для нее важнее моей жизни. Думаю, я даже любил ее, уж очень больно мне было смотреть на ее опустевшее место за столом. Она меня предала, не моргнув глазом. И я не простил. Зато теперь я знаю, что сильная привязанность запросто перерождается в одержимость и ненависть.
Хантер снова стал высокомерным и холодным, он выпрямил спину, поправил золотые запонки. Сибиряк почувствовал, что перед ним сидит совсем другой человек. Диалог был исчерпан.
Обед они закончили в молчании, но все же в их общении больше не было напряжения. Своим откровением Хантер установил между ними связь.
***
Райан и Четверка стаскивали коробки с рождественскими украшениями из башни в гостиную на первом этаже.
– Что ты делаешь? – спросил Райан, увидев Мэри сидящей на полу с мотком недавно купленной гирлянды.
– Распутываю. Я купила несколько. Одну хочу отнести Омеге. В пещере не помешает навести немного уюта и передать дух Рождества.
Райан посмотрел на гирлянду, подумал немного, поставил на пол коробку и открыл ее.
– Возьми вот эти подвесные игрушки. Я дам несколько крючков, можно вбить их в стену, развесить, как ей нравится. – Он отряхнул от пыли набор со старинными солдатиками, лошадками и снеговиками.
– Деревянные? У тебя есть сертификат давности?
Райан покопался в коробке, достал со дна серый лист с голубой печатью.
– Они сделаны двадцать лет назад, раньше, чем был принят закон о прекращении вырубки лесов во всем мире.
– Хорошо. Я люблю такие раритетные игрушки, – улыбнулась Мэри, любуясь солдатиком в красном кителе и со штыком в руке.
Затем Райан достал аккуратно упакованные в хрустящую бумагу крупные шары. Четверка присела рядом на ковер. Яркий свет дня просачивался сквозь высокое окно. Втроем они казались детьми, деловито рассматривающими праздничные украшения.
Райан бережно развернул бумагу. В его руках сверкал елочный шар-витраж, собранный из кусков разноцветного стекла. Зеленый четырехлистный клевер на ярко-желтом фоне. Он потряс шар, и клевер вздулся, взбугрился, под натянутой стеклянной поверхностью переливалась изумрудная жидкость. Райан провел рукой в паре сантиметров от шара, и жидкость стала небесно-синей, щелкнул пальцами – и клевер засверкал рубиновым красным, подул – теперь клевер оранжевый, цвета апельсина на испанской фруктовой плантации. Потряс снова, и клевер снова стал зеленым.
Мэри распаковала шар из красного стекла, раскрашенного золотым и белым. Она поднесла его к свету и заглянула внутрь через оставленное незакрашенным круглое окошко. Внутри шар был весь расписан: на белом снегу стояли двое детей, мальчик и девочка, в шапках набекрень и с санями у ног, и смотрели вверх, на просвечивающее золотыми звездами красное небо. Они повернулись к Мэри, весело замахали ей руками. Девочка наклонилась, слепила снежок и запустила прямиком в окошко, Мэри вскрикнула и засмеялась.
Четверка достала из коробки самый большой и довольно тяжелый шар.
– Наш Замок… – Мэри разглядывала раскрашенную поверхность. Черный ночной Замок, прорисованный небрежно, но оттого еще более завораживающий на фоне вихрящегося синего неба, как на полотнах Ван Гога, и яркий желтый месяц над садом, намалеванный одним безумным мазком. Четверка зажгла фонарики в глазах, подождала, пока внутри зарядится солнечная батарея.
– Готово, – сказала она.
В окнах Замка – двух на фасаде и одном на башне – зажегся свет. Вихрящееся небо задвигалось, из темно-синего стало загадочным голубым, месяц засиял и закрутился волчком, а казавшийся черным сад стал темно-зеленым, таинственным, каким он и был по ночам на самом деле.
Через пятнадцать минут Мэри уже шагала через вересковую пустошь. Почти стемнело, моток гирлянд так и норовил выскользнуть из ее рук. Колокольчик на санях Санты, приделанный к деревянной игрушке в наборе, весело позвякивал.
Омега сидела на стуле у входа в пещеру, сложив руки на коленях. В такой позе ей приходилось проводить большую часть времени, потому что особых дел у нее не было. Мэри думала, что если бы не способность андроида воспроизводить прошлое и переживать его заново, Омега давно свихнулась бы от скуки.
– Несешь рождественские подарки? – с радостью спросила она, глядя, как Мэри карабкается по каменным выступам, едва удерживая равновесие.
– Подарки после. Пока придадим твоей пещере немного уюта. О! – Запыхавшаяся Мэри оглядела холодное, продуваемое ветром жилище. Внутри уже было темно, только пара диодных лампочек светилась на зарядном устройстве в углу у журнального столика. – Ты бы хоть свет включила. Тоскливо тут.
– Мне все равно, честно говоря. В темноте я вижу так же хорошо, как и при свете. Где Райан?
– Разбирает коробки. А мне за неделю нужно успеть развесить гирлянды в саду и купить подарки нашим девочкам: Кэссиди и Еве. Ну и всем воскресшим, разумеется.
Омега уже обходила пещеру по кругу, просверливая дырки и заколачивая крючки. Мэри шла за ней по пятам, прикрепляя гирлянду, хотя в темноте было не так просто разобрать хоть что-нибудь.
– Мэри, – вкрадчиво окликнула ее Омега, – ты выглядишь счастливой и такой… знаешь… рассеянной.
– Твоя наблюдательность меня пугает, – улыбнулась Мэри в ответ. – Ну, типа того! – Это дурацкое выражение она не употребляла уже много лет и вдруг почувствовала себя девчонкой. – Мы с Нисом ездили к тебе домой. Проверили, все ли там хорошо.
– Так-так. И все ли в порядке у меня дома? Матрас мягкий, одеяло прохладное, подушка удобная?
Мэри захихикала.
– Да ну тебя!
– Ну смотри. С кем тебе еще поговорить об этом?
– И то верно. Я намотала последнюю часть. Включай! – скомандовала Мэри.
Пещера вспыхнула разноцветными огнями. Красные, синие, зеленые, желтые, лампочки то плавно меняли цвет, то мигали так быстро, что в глазах начинали прыгать веселые цветные пятна. Мэри села у столика. Рядом с блоком зарядного устройства тянуло теплым воздухом, совсем немного, но достаточно, чтобы согреться.
– Завтра сама развешу деревянные украшения. Передай Райану спасибо. И тебе я тоже благодарна. Я так рада тебя видеть, – искренне сказала Омега.
– Пришла бы ты к нам как-нибудь, – упрекнула ее Мэри. – Что за глупость ты вбила себе в голову насчет Четверки?
– Это не глупость. Четверке будет тяжело рядом со мной. Она запрограммирована на отторжение таких, как я. Нам лучше держаться друг от друга подальше. А ты не переводи разговор на другую тему, – строго сказала Омега.
– Да ты и так все поняла, – пожала плечами Мэри, и ее лицо в свете красной гирлянды показалось еще более румяным, чем оно было на самом деле.
– Теперь ты с Нисом? – спросила Омега.
– Ты же знаешь, я так не могу. Мы с Райаном всю жизнь вместе. Ну, или как-то так, болезненно, ненормально вместе, даже в разлуке. Знаешь, зачем я вернулась сюда?
– Вслед за Райаном? – спросила Омега, хотя и сама прекрасно знала, что это неправда.
– За своим прошлым. Я хочу наконец закончить со всем этим. Райан то притягивает меня, то отталкивает прочь. Сколько это будет продолжаться? Годы? Обо мне пишут в обзорах Недели моды, приглашают работать на показах, мои клиентки боготворят мои заколки…
– И тем не менее… – кивнула Омега. Андроид все знала заранее, каждое чувство в душе Мэри было ей понятно.
– И тем не менее любовь проходит мимо, она никак мне не дается, в отличие от карьеры. Для Райана я всегда вторая по счету.
Лицо Омеги осветилось зеленым.
– На первом месте всегда будут его собственные демоны. И пока он с ними не справится, ты так и будешь ждать в очереди, – заключила андроид.
Гирлянда мигнула, заливая пещеру желтым светом.
– А для Ниса я всегда первая… И все же я одинока. – Наконец Мэри произнесла вслух то, что давно чувствовала.
– Из нас двоих одинока здесь только я, – сказала Омега спокойно, и Мэри стало стыдно за свои слова.
– Прости… Кстати, насчет твоего дома. Альфи хотел бы увидеть тебя в Рождество в собственной гостиной, у вашего электрического камина, а не в этой холодной пещере.
Омега задумалась.
– Теперь тут очень даже ничего, – оглянулась вокруг она. – Я много думала о том, чтобы вернуться в наш дом, но все-таки мне страшно. Люди в городе не будут рады такой соседке.
– Ты не можешь провести здесь всю жизнь лишь потому, что кому-то не нравишься, – возразила Мэри.
– Это хороший аргумент. Но история человечества доказывает, что ты не права. Особенно если ты не нравишься всем вокруг и ты в меньшинстве. Поверь, в таких случаях люди просто теряют голову.
Мэри посмотрела на Омегу. Она поняла, что та сказала истинную правду. И ей стало страшно за андроида.
