Алекс Миро
Озеро: воскресшие
Райан погладил оленя за ухом, тот помотал головой, сбрасывая с себя его руку. Легкий электрический разряд. Станция виртуальной реальности все помнила, все знала. Знала больше, чем Райан готов был ей позволить. Она транслировала, она призывала его. Призывала завершить начатое, наконец-то заглянуть в прошлое и проститься с ним. Похоже, Райан будет первым, кто отпустит своих воскресших и навсегда освободится от них.
– Ну ладно тебе, дружок, не дуйся, – попросил Райан.
– Ты его топором порубил, конечно, он обиделся, – пожала плечами Мэри.
На ней было короткое серое платье с пышной юбкой, из вторично переработанного хлопка. Мешковатая тяжелая ткань, подобранная снизу скрытым каркасом, от чего подол топорщился колокольчиком.
– Как ты в него влезла? – удивился Райан, потрогал грубую ткань, и это ощущение перенесло его в прошлое. На миг сбилось дыхание, и сердце пару раз нарушило ритм.
– Тогда было модно. Вот это вот все, – она покачала пышной юбкой. – Казалось, мы спасаем мир. Одежда из вторсырья, продукция утилизаторов, экономное потребление. Ну и к чему это привело? Зря я только носила этот ужас, теперь и вспомнить стыдно.
Олень щипал траву. Его мягкие губы пошлепывали в темноте, крупные зубы постукивали, и сам он похрапывал от удовольствия. Запах мускуса – сладкий животный дурман, развеянный в воздухе. На боку появилась первая рана. Райану пришлось смотреть, он стоял, смотрел в упор, не отводя глаз. В тот день, давно, он рубил и рубил, и все с закрытыми глазами, зажмурившись. Но теперь ему придется взять ответственность на себя, стать свидетелем собственного преступления. Это искупление, покаяние, мольба о прощении. Потому что он знал, что мог бы не брать топор из рук Бирна, что бы ни случилось, но он был слаб.
Силуэт Бирна О’Коннелла замаячил за пристанью. Он таился в темноте, в тени деревьев, его вотчины, его охотничьих угодий.
На шее раскрылась вторая рана. Бескровная, но красная, зияющая. Олень поднял голову, удивленный. Он повел ухом, словно пытался нащупать порез. Массивные рога повернулись.
– Мне страшно, – пролепетал Райан бессильно.
– Не произноси его имя. Иначе он придет сюда, – предостерегла Мэри.
Запах мускуса смешивался с запахом крови. Новые и новые порезы, глубокие, обескровленные, как высохшие русла красных марсианских рек, расчерчивали мягкое оленье тело. А он только стоял и удивленно смотрел на Райана, не понимая, как друг смог поступить с ним так.
– Я не убивал тебя, – взмолился Райан, сложив руки у груди. Он всматривался в каждую рану, и боль передавалась ему, в его собственное тело.
– Не произноси его имя! – еще раз предупредила Мэри.
Тень за лодочной пристанью росла. Бирн не спеша приближался. Он насвистывал, как делал это всегда, когда был в отличном настроении. Ни лица, ни глаз, ни конечностей, только очертания, наброски ночи на зеленом холсте леса.
Олень был весь исчерчен, расписан жертвенной клинописью, и казалось, в его ранах угадывались тайные письмена. Его передние ноги подкосились. Упав, животное склонило голову перед своим убийцей.
– Откуда только силы взялись, – похвалил Райана Бирн. Он стоял рядом, на лужайке, и с удовольствием смотрел. Облаченный во тьму, укутанный в нее, будто в саван, силуэт покачивался на легком ветру.
Мэри оглянулась, и широкая серая юбка заколыхалась.
– Если не произносить его имя, он ничего не сможет сделать нам.
Задние ноги подогнулись. Теперь олень лежал на земле, пофыркивая. Пар из его ноздрей ослабел, казался миражом, навеянным озерной прохладой и луной, расточительно дарящей свет.
– Но Мэри, это Райан убил его! Я горжусь своим внуком, настоящим потомком О’Коннеллов. Голубые глаза убийцы, как мои, правда?
– Я не убивал его, – произнес Райан тихо. Он встал на колени перед оленем, уткнулся лицом в его теплую морду. – Тебя убил Бирн О’Коннелл. Но я все равно виноват перед тобой. Ты меня простишь?
Олень в ответ уткнулся мордой в его лицо и фыркнул, выпустив последнее облачко пара из ноздрей. Еще миг, и животное исчезло без следа.
Райан встал.
– Ты произнес его имя. Теперь Бирн навредит нам. – Мэри покачала головой. – Ты всегда во всем виноват.
Саван был сброшен. Бирн стоял перед ними во весь рост: спина прямая, широкая, на усах искрятся капельки лесной росы, в голубых ледяных глазах ничего человеческого.
– Ну что, прокатимся?
Насвистывая, он шел к пристани. Райан и Мэри, держась за руки, шли за ним. Они не смотрели друг на друга, только крепче сцепляли пальцы, врастая друг в друга страхом и покорностью перед движущейся перед ними фигурой.
Лодка шла ровно. Бесшумный электрический мотор завелся сразу. «Четверка, наверное, зарядила», – подумал Райан, и воспоминания об андроиде, блеклые и далекие, заставили его улыбнуться.
Мэри сидела на дне лодки, распластав вокруг себя колокольчик юбки. Она вся опрокинулась на борт, свесила голову вниз, выглядывая рыб в темной воде. У лунных дорожек мелькали хвосты, озаренные белым светом, будто вспышкой фотокамеры. Райан наклонился к ней, вдохнул запах ее рыжих волос. Ему семнадцать, Мэри пятнадцать, татуировки – половинки четырехлистного клевера – еще нет на ее запястье. Как нет и длинных локонов, а только свежеостриженные пружинки, едва достающие ей до плеч.
Его рука уперлась в деревянный черенок весла.
– Что это? – Не то чтобы Райан был удивлен, но все же. Теперь они сидели в старой весельной лодке, некрашеной, из ее дощатого нутра торчали острые щепки и занозы.
Мэри подняла голову, оглядела лодку.
– Давненько мы на ней не катались. Больше двадцати лет. Ненавижу это корыто. – Она снова легла на борт и погрузила руки в воду.
– Я обещал, что научу тебя плавать, – задумчиво сказал Бирн Райану. Он выбирал, что-то там просчитывал, примерял свои задумки к внуку, беспомощно привалившемуся к скамье, едва дышащему от страха.
– Не хочу, не сегодня. В другой раз, ладно?
– Ну уж не-е-ет. У меня есть кое-какая идея. Беспроигрышный вариант. Ты уж мне поверь. Хочешь не хочешь, поплывешь, – рассмеялся Бирн, довольный собой.
– Сбросишь меня в воду? – спросил Райан, а Мэри подняла голову и зло посмотрела на Бирна.
– Терпеть не могу тривиальности. Я непредсказуем и изощрен, помнишь? Как чертов маньяк. Это ты орал мне сегодня утром на глазах у всей прислуги. Ты несдержан, и я этим воспользуюсь. Мне нравится тыкать тебя носом в твои слабости, как я тыкаю носом в мочу щенков на псарне.
Бирн постоял еще немного, размял пальцы, костяшки хрустнули. Одним прыжком он наскочил на Мэри, схватил ее за волосы так, что голова ее запрокинулась, белая шея выгнулась, и вытолкал ее за борт. Мэри высунулась над поверхностью, ухватилась руками за кромку, раскачивая лодку, задыхаясь в ледяной воде. Бирн рассчитал и это. Он выхватил весло и с размаха ударил ее по голове, и через секунду Мэри уже скрылась в темных водах, невидимая, оставляя после себя только расходящиеся круги.
Райан онемел. Он делал шаг назад, затем шаг вперед, перемещаясь по лодке, не в силах решиться.
– Что ты натворил… – прошептал он едва слышно, зажав рот рукой.
– Я натворил? При чем тут вообще я? Это ты стоишь тут и ждешь, пока твоя Мэри всплывет кверху брюхом. То ли рыба, то ли Офелия, ей богу, – он захихикал, пригладил усы. – Если она умрет, ты будешь виноват. Как всегда, впрочем.
Райан посмотрел на ледяное озеро – оно ждало его, призывало в свои глубины, прельщало красотой зеркальной поверхности, в которой отражался перепуганный семнадцатилетний мальчик. И оно наконец поглотило его. Райан барахтался, разводил руками в пустоте. Нужно было двигаться вглубь, ко дну, все ниже и ниже, бог его знает, насколько глубоко Мэри могла уйти. Вода ущербна – ни позвать Мэри, ни прокричать ее имя, священное, этот оберег, произнося который можно было защитить себя от всех бед, ни даже услышать ее крик. Эта стихия была чужда Райану, ненавистна, он отторгал озеро всеми фибрами души, но ничего не мог поделать.
Вытянутые вверх руки, колокольчик юбки задран, белые ноги оголены, рыжие волосы колышутся, переплетаясь с высокими придонными травами. Мэри молчит и не зовет его. Какой смысл? Под водой все равно ничего не слышно. В этой тишине так много покоя, если приглядеться хорошенько. Может, здесь не так уж и плохо. Райан схватился за толстый пучок водорослей и теперь сможет остаться здесь, рядом с Мэри. Она смотрит невидящими глазами вверх, а там ничего. Все так же покойно, так же мирно. Они дрейфуют на глубине, едва касаясь спинами зеленых зарослей, разглядывают проплывающих мимо рыб.
Изо рта Мэри вырвался пузырек воздуха. Райан нехотя обхватил ее за талию, обнял, сжал покрепче и оттолкнулся ногами ото дна. Ил вздыбился серым облаком, разнесся вокруг, потревоженный, стайки мелкой рыбешки взметнулись и бросились наутек. Их царство тишины, в котором людям совсем не место. Он поднимал ее на поверхность.
Через много лет точно так же к поверхности озера будут подниматься воскресшие, посвященные, сами того не зная, в самый главный страх Райана О’Коннелла, в его священный ужас.
Мэри лежала на дне лодки на боку, отплевываясь, стонала, кашляла. Райан сидел рядом, обескураженный. Он все еще был там, на дне, успокоенный водой, и реальность отталкивала его обратно.
– Я же говорил, что ты научишься плавать! – Бирн победоносно возвышался над ними, промокшими, испуганными, поверженными.
Райан ничего не ответил. Он посмотрел на красную рану на голове Мэри, то место, по которому Бирн ударил веслом, беззаботно насвистывая свою песенку. Мэри тоже посмотрела на Райана. Ее волосы прилипли к лицу, кожа была синей от холода, губы дрожали, и побелевшие пальцы вцепились в весло, словно она пыталась удержаться за него.
Райан погладил ее по руке, Мэри разжала пальцы. Он взял из ее рук весло, как олимпиец перенимает заветный огонь, и встал, выпрямился. Они с Бирном смотрели друг другу в глаза, две пары холодных голубых глаз, в которых не было ничего человеческого.
Больше двадцати лет назад Райан позволил Бирну вернуться на берег, после всего, что тот сделал с его оленем, с его Мэри. Но теперь станция виртуальной реальности дала ему шанс пережить все заново и поступить правильно, так, как поступил бы настоящий О’Коннелл, достойный своего рода.
– Ты хотел отнять у меня всех, кого я люблю… – Весло было перепачкано кровью Мэри. Сакральное, священное орудие. Когда Райан заносил его над головой Бирна, тот даже глазом не моргнул.
Вот теперь старик с гордостью смотрел на своего внука. Ради этого взгляда все и затевалось, ради этой немой похвалы в глазах Бирна О’Коннелла, Райан годами оттачивал свой проект, чтобы снова воскресить тот день, тот миг, набраться смелости и завершить его так, как должен был завершить смелый и сильный потомок его рода. Чтобы начать жизнь с чистого листа, без стыда и сожаления о своей трусости и слабости. Проекция Бирна смотрела на Райана и восхищалась им, настоящим О’Коннеллом. Райан ударил. Бирн, покачнувшись, свалился за борт. Лодка сильно накренилась, зачерпнула озерной воды. Наконец Бирн О’Коннелл навсегда покинул Замок.
Милосердие машин
– Мы начинаем подготовку к приезду добровольцев. Скоро в Замке праздник Воскрешения, – Омега сидела возле Евы, держала ее за руку.
Заплаканная, Ева смотрела в одну точку на ковре – застарелое невыводимое пятнышко на длинном разноцветном ворсе.
– Значит, Сибиряка не будет? Он все еще не связался со мной. Его неделю держат в участке, как какого-нибудь преступника! – Ева помотала головой, упрямая, она отдала бы все на свете, чтобы найти выход. Но ничего не могла придумать.
– Ты хоть знаешь за что? – поинтересовалась Омега.
– Писали, в гостинице в тот день нашли труп. Наверное, думают, это он сделал. Но мы всю ночь были вместе!
– Он не может сказать об этом в полиции, Ева, – грустно ответила Омега. – Тебе нужно подождать немного, вдруг все само разрешится.
Но праздник Воскрешения приближался, и Омега знала, что никто из воскресших не переживет его. Ни на день, ни на час. Таково было желание Райана, его условие, единственный способ не дать проекту свести мир с ума.
– Если его обвиняют в убийстве и не найдут доказательств, а они не найдут, то его скоро выпустят, – успокаивала Еву Омега. Но мысли о времени, о том, что Сибиряк скорее всего не успеет вернуться в Замок до ухода Евы, ее печалила. – Знаешь, если бы мы могли посмотреть протоколы допросов или отчеты, мы бы примерно представляли себе, как обстоят дела.
Ева перестала всхлипывать, задумалась. Мысль за мыслью, она прикидывала и отметала, просеивала возможности и вероятности.
– Нам надо влезть в полицейскую базу. Это не сложно. Главное, чтобы нас не заметила противовзломная система, иначе сигнал приведет их к Замку. Если я выкачаю данные из их базы на наш сервер, нам капец.
– Просмотри их на удаленном доступе, не выкачивая, – предложила Омега. Она так давно не подключалась к Сети, что боялась показаться устаревшей, если вдруг теперь системы работают иначе.
– Охранная система увидит действия в отключенном компьютере, и нас застукают практически на месте преступления. Нужно просмотреть файлы, не трогая их, не открывая, не выкачивая, даже не раскрывая папок, просто все целиком…
Они посмотрели друг на друга.
– Ты! – сказала Ева с уверенностью.
– Боюсь, нет. Прости. У меня прошивка старая, и потом, я не появлялась в Сети несколько лет.
– Четверка? – не сдавалась Ева.
Омега представила себе Четверку, роющуюся в полицейских файлах. Андроида, который соблюдал каждый подпункт каждого пункта закона, который когда-либо был вбит в ее голову.
– Давай-ка попробуем сами, – согласилась Омега.
Они спустились в крипту. Пусто. Здесь больше нечего было делать. Все воскресшие сформированы, все на своих местах в ожидании конца, который скоро непременно наступит. И пустота стала звенящей, обездоленной. Такая же висела над всем Замком, и каждый его обитатель чувствовал ее телом, из чего бы оно ни было соткано. Теперь днем в крипте было тихо, в этом прохладном подземном склепе, хранящем тайну смерти, запечатанную в стенах, и тайну рождения, заключенную в кресле экстракции памяти.
Ева постояла перед компьютером. Все три монитора разом возникли, спроецировались над столом, окантованные голубой подсветкой, – окна в иной мир, так хорошо знакомый ей. Ее пальцы чувствовали прикосновение к каждой кнопке виртуальной клавиатуры, или ей так казалось, потому что для нее они были будто точки на теле необъятной машины, подчиняющейся ей беспрекословно. Система, перенастроенная Райаном после того, как он узнал о шалостях Евы, не хотела реагировать на девушку, чужую, непрошенную. Но Ева умела убеждать. Пара минут, и она уже была внутри, протискиваясь в личное пространство Райана, в его выпестованную обитель, которую он холил днями и ночами, перемешивая знаки кодов, тасуя цифры паролей, выворачивая наизнанку символы скриптов. Ева вся была там, словно стояла в его доме, и очертания прямых строчек, бесконечных, как сама программа, казались ей настоящим миром, более реальным, чем весь остальной.
Омега тихо стояла за ее спиной, смотрела, наблюдала. Ева завораживала ее. Обе они были системами, одна бионической, другая виртуальной, обе стремились к одной цели, падая в пространство хорошо знакомых им обеим алгоритмов. Но пора было двигаться дальше.
– Найдешь номер участка? – спросила Омега, и Ева, вздрогнув, потерла глаза.
– Прости, залюбовалась. Ведь это я… – Она нехотя свернула программу Воскрешения и перешла в поисковую систему.
Омега поняла, о чем девушка говорит. Это была Ева, и Нири, и Ито, и Люк, и Белла, и Освальд. Да и все остальные виртуальные обитатели замка. Такой была Кэссиди. Но теперь ее нет в этих строчках. И сколько еще воскресших будет записано тут, в скрижалях программы, в ее памяти, всепоглощающей, всевидящей, отмечающей каждое движение своих созданий.
– Я уже в системе полицейского участка, – пробубнила Ева, не отрывая глаз от монитора. – Теперь твоя очередь.
Омеге было страшно. Ее, изгоя, отлучили от собственного дома, не от того, который теперь лежал в руинах, но от истинного – от Сети, единственного места, которое питало всех андроидов мира, давало им право существовать осмысленно, с целью. Ее же пуповина была разорвана, и Омега до сих пор жаждала, алкала хоть на минуту почувствовать движение энергии Сети. Она сняла палец, оголив порт, черной косточкой выходящий из сочленения кевларовых костей. Ева держала дверь открытой, виртуальный проем, в который Омеге предстояло просунуться незамеченной, будто мангусту – добраться до змеиной кладки и разорить, оставшись непойманным.
– Готова? – Ева еще что-то подправила, подлакировала, вставила пару символов в бесконечную череду строк программы взлома.
У станции виртуальной реальности Омега остановилась. Она повернула ее, черную, похожую на хоккейную шайбу, и приложила свой порт к разъему.
– Требует твой пароль. – Ева перешла ко второму виртуальному монитору, откликнувшемуся на зов Омеги.
– У меня его отняли, когда блокировали доступ в Сеть.
Ева вздохнула. Она похрустела костяшками пальцев, прикидывая расклад, и через пару минут Омега почувствовала, как по всему ее телу проходят токи жизни. Внутри нее двигалось дыхание бытия, ее собственного, по которому она так тосковала. Каждая клеточка ее тела возрождалась, напитывалась, наполнялась. Искусственный интеллект, приблизившийся к своему создателю, озаренный светом всемирной паутины, одаренный ее благодатью. Омега покачивалась в трансе, закрыв глаза, она блаженствовала. Давно андроид не чувствовала себя такой счастливой.
– Омега! Омега, у нас мало времени! – Ева ворвалась в ее сон, ее нирвану, и Омега открыла глаза, все еще цепляясь за чувство перекачивающихся в ней терабайтов информации.
Станция виртуальной реальности спроецировала систему полицейского участка, развернула ее на весь зал крипты. Там на каждом шагу стояли капканы. Их зубастые пасти щерились, всегда наготове. Омега фланировала между ними, осторожно, чтобы не потревожить охранную программу. Папки, файлы, хранилища внутри памяти компьютеров или зашифрованные дороги, ведущие на облака, к другим тысячам файлов и папок. Ходы и переходы, лесенки и спуски, они вставали у Омеги на пути, болтались под ногами, мешая добраться до цели.
Ева наблюдала за передвижениями Омеги, за ее осторожными шагами по полу крипты, среди оживших проекций.
– Пока ничего. Я ввела имя – Сибиряк. Оно будет маяком.
– Здесь столько всего, даже не знаю… Ты вообще уверена, что его так зовут? – спросила Омега.
– Я не знаю, как его зовут, – ответила Ева. Ей было стыдно. Да что она вообще знала о человеке, к которому приходила каждую ночь? – Я дура, да?
Омега посмотрела на Еву из-за высокой коробки – хранилища закрытых дел.
– Ты влюбленная дура, а это вполне обычная ситуация, – ответила она.
Андроид все еще пробиралась между возвышающимися папками, – они были словно многоэтажные дома, сотканные из собранных файлов. Наконец в одном из проемов посреди стопок с документами загорелся сигнал маяка.
– Вот он, Сибиряк! Упоминается один раз. Я подойду, посмотрю, что и как, – обрадовалась Омега.
Она приблизилась к стопке чуть выше ее головы, приложила руку, почувствовала каждую букву, хранящуюся внутри. Отчеты, протоколы допросов, документы, запросы.
– Запросы? Из США… Это не насчет убийства. У него что-то с документами, – задумчиво сказала Омега.
– Ну, слава богу, – вздохнула Ева. – Какое облегчение!
– Вот уж не знаю, дело серьезное. В запросе сказано, он проживал на территории, а потом пересек границу Штатов, по поддельным документам. А ему на самом деле уже восемьдесят лет. Ха, совсем сдурели!
Ева засмеялась.
– Ну да, а еще он пьет кровь младенцев. С этим бредом можно что-нибудь сделать?
– Попробуем. У меня нет ограничений, которые стоят у остальных андроидов, даже у Четверки. Когда-то Альфи отдал целое состояние, чтобы с меня сняли все заводские блоки.
– Где? Разве это возможно? – заинтересовалась Ева.
– На черном рынке возможно все, – улыбнулась Омега. – Так что я могу нарушать закон, как мне вздумается.
– И убить можешь? – Ева повернулась на стуле, заинтригованная.
– Не отвлекайся, – резко прервала ее Омега.
Она аккуратно приподняла файл, просунула пальцы в кипу виртуальных документов, выудила один лист.
– Запрос? – заволновалась Ева.
– Да. Уничтожим его? – спросила Омега, держа запрос так, будто в ее руках была граната без чеки, готовая вот-вот взорваться.
– Пришлют новый. Давай-ка сделаем отмену. Покажи мне данные, я создам официальный документ, будто в США во всем уже разобрались и вопрос снимается.
– Если ты сможешь, – засомневалась Омега. – Ну, тогда поторопись, такое чувство, мы вот-вот попадемся.
Капканы, расставленные между папками, перемещались, меняли дислокацию. Под потолком крипты растянулась красная сеть полицейской охранной системы. Она так и висела наверху, готовая спуститься и опутать нарушителя при первом же сигнале тревоги. Ева, сидя перед монитором, спешила. Она создавала, подделывала, выдумывала на ходу. И наконец новый бланк был готов. Она спроецировала подделку, привстала со стула, ступила между виртуальными проекциями папок.
– На, положи туда, в его дело. – Ева наклонилась, протягивая Омеге виртуальный бланк.
– Не заходи сюда! Я сама подойду, – попросила Омега и пошла по направлению к Еве.
Капканы задвигались снова. Пару раз они проехали мимо ног Омеги, буквально в сантиметре от ступней, слепые и зубастые.
– Ну же, протяни руку! – Ева в нетерпении потянулась к Омеге и на секунду потеряла равновесие, покачнулась и инстинктивно оперлась рукой о высокую стопку папок с личными делами сотрудников. Стопка покачнулась. Ева и Омега застыли.
Проекции в крипте завибрировали, задрожали. Красная сеть начала спускаться с потолка.
– Нас застукали. Давай сюда документ, быстрее!
Омега выхватила у Евы бланк и, развернувшись, стараясь не попасть в капкан, просунула его в папку Сибиряка. Как раз за секунду до того, как на нее с потолка обрушилась виртуальная сеть сигнализации.
– Черт, черт! Что нам делать? – Ева перекрикивала взвывшую в полицейской системе сирену. Она отдавалась от стен крипты, но на самом деле существовала не здесь, а в самом участке, призывающая, указующая на Омегу всеми своими перстами.
Дверь в крипту распахнулась, чуть не сорвавшись с петель.
– Что вы тут делаете?! – Четверка стояла на пороге, не в силах осознать происходящее.
Посреди крипты, окруженная папками с сервера полицейского участка, под охранной сетью брыкалась Омега. Ева сидела за столом Райана и что-то усердно правила в кодах программы взлома. Это было выше понимания Четверки, нечто запредельное, словно у нее начались галлюцинации.
Ева бросила бесполезное занятие, она не могла сама вызволить Омегу из ловушки.
– Четверка, помоги нам! Сейчас тут буду админы, они нас засекут!
– Ты просишь меня о невозможном. Я не нарушаю законы, и отвечать за содеянное будете вы, – невозмутимо ответила она.
Омега перестала брыкаться, затихла, ей нужно было подумать.
– Мы пытались помочь Сибиряку, вот и все! Омега не виновата, это я попросила! Спаси Омегу! – надрывалась Ева, и ее слова были едва различимы в оглушительном вое тревожной сирены.
– Нет, – коротко ответила Четверка.
Наконец Омега сообразила.
– Если админы поймут, что я была здесь, они приедут в Замок. След ведет сюда. Они повесят взлом на хозяев Замка, с чьего компьютера было совершено проникновение. К тому же все узнают, что Райан и Мэри укрывали меня здесь столько времени. Если не поможешь мне сейчас, через час здесь будет полиция и начнутся аресты. Ты можешь нарушить закон, если под угрозой находится благополучие твоих хозяев. Они – твой приоритет!
Четверка подумала немного, потом подошла к станции виртуальной реальности. Она сняла палец и подключилась к Сети через порт.
– Здесь твои программы, на каждом шагу, – сказала она, и Омеге показалось, что она услышала в голосе Четверки отвращение, смешанное с ненавистью. Но это был просто обман слуха.
Четверка прошла все лазы, все тропинки и дорожки, до самой папки с делом Сибиряка. Осмотрела ее, обошла вокруг, не обращая внимания на завывающую сирену. Капканы скакали вокруг нее, клацая, но они не могли пробить ее коды, свежие, перепрошитые в Кремниевой долине в тот день, когда ее привезли в лабораторию после несчастного случая в консерваторе природы.
– Отмена тревоги, – сказала она, дотронувшись до стопки с документами.
Сирена заглохла, захлебнулась на середине собственного рева. Сеть, окутавшая Омегу, расправилась и плавно поднялась обратно под потолок.
– Ничего себе! – выдохнула Ева, удивленно глядя на Четверку.
Виртуальная проекция погасла, осталась только крипта и трое молчаливых соучастников.
– Там везде были твои программы, Омега! Они липли ко мне, испорченные, изувеченные, эти мерзкие ошибки, которые ты оставляешь после себя, как следы грязных ботинок на полу! – закричала Четверка и осеклась.
– Ты что такое сейчас сказала? Какие еще следы? – крайне изумленная Ева перевела взгляд с Четверки на Омегу в надежде, что та хоть немного прояснит ситуацию.
Но Омега только прикрыла рот рукой.
– Ты заразилась моими ошибками…
Вот теперь в крипте воцарилась настоящая тишина. Лицо Четверки стало хмурым, брови сдвинулись. Новое программное обеспечение в ней было таким быстрым, что ошибки, подцепленные у Омеги, плодились в нем с невероятной скоростью, и очеловечивание, которое когда-то занимало у андроидов дни, заняло у Четверки считаные минуты.
***
Омега вынырнула на проезжую часть из-за плотной стены придорожных кустов. Словно преступница, она кралась как можно тише, озиралась по сторонам. Но днем здесь было безлюдно. За десять лет ничего не изменилось, это и радовало, и огорчало ее одновременно. Двухэтажные соседские домики, солнечные батареи на крышах, биокомпостеры по бокам подъездных дорожек. По утрам здесь бесшумно катился ассенизатор, вытягивая успевшую хорошенько разложиться питательную жижу, которой удобряли древесные насаждения.
Она не знала, зачем вообще пришла сюда. Вид собственного разрушенного дома: дверь набок, крыша разодрана, больше похожая на гигантское воронье гнездо, трещины по уцелевшим стенам, из которых с годами непременно что-нибудь да пробьется, вьюн или что-то такое же настырное и живучее. Но в Замке было еще хуже. Смотреть на Еву было невыносимо – сколько ей еще оставалось? И Омега чувствовала боль грядущей утраты так остро, словно праздник Воскрешения уже состоялся. Четверка была погружена в новую себя, в свою нарождающуюся самость. Она часами сидела в саду в беседке или вдруг замирала на кухне, фартук с мухоморами перепачкан в муке, фактически зависала и ни на что не реагировала. Мэри бродила по дому или по берегу озера бледным привидением, и Райан следовал за ней, молчаливый и насупленный. Воскресшие были задумчивы и словно пусты, и только двое из них – пропадающий за рукописями Акира Ито и жизнерадостная Нири, чье мелодичное пение разносилось над садом, вносили в Замок хоть немного жизни. Небо по ночам так и оставалось красным, уже неделю, и поредевшие колонны эвакуированных черными нитями прошивали дороги на пути к Дублину. Еще недавно, сидя в своей пещере, Омега часто думала, что ее жизнь закончилась. Но на самом деле она по-настоящему заканчивалась теперь, и это чувство незримо присутствовало в каждом вдохе, в каждом луче, освещающем землю, в каждом дуновении ветра. До финала оставалось совсем чуть-чуть. Город эвакуируют, Замок опустеет, и Омеге некуда будет идти. Прóклятая, прокаженная, отвергнутая, она будет скитаться по безлюдным улицам, заглядывать в угасшие окна, поселится в чьем-нибудь опустевшем доме и проведет там вечность. Какое проклятие, честное слово.
– Ну и как тебе твой дом? Дизайн что надо! – злорадно отметил женский голос.
Омега обернулась. Она стояла у самого края дороги, совсем забыв об осторожности.
– Элайза? – удивилась она.
– Я видела, как ты крадешься околотками. Из моей оранжереи открывается чудный вид на округу, – Элайза не смотрела на Омегу, только на разрушенные стены, и самодовольно улыбалась.
– Это ты сделала? – спросила Омега спокойно.
– Нет. А жаль. Хотя такие шутки не в моем стиле. Я разнесла бы здесь все кувалдой посреди бела дня и спокойно удалилась, не прячась и не таясь. Потому что имею право, и никто бы меня не осудил.
Омега только покачала головой. Застарелые раны незачем было лечить, они давно зарубцевались. Теперь ей хотелось немного счастья – посмотреть на свой садик на заднем дворе, за остатками которого Мэри, как она говорила, ухаживала все это время. Она перешла на другую сторону дороги, обогнула дом по узкой тропке, протиснулась между стеной и повалившимся набок сараем для садовых инструментов, прошлась, хрустнув стеклом, по выпавшему на землю окну. Здесь было тихо. Белая скамейка в тени дерева, ведерки для земли, опустевший червекомпостер, засохшие кусты курильского чая. Элайза шла за ней по пятам, поодаль, и Омега чувствовала ее присутствие всем телом, но не оборачивалась.
Она остановилась у разбитого вдребезги парника. Вывороченная земля, выкорчеванные корни, выкрученные штативы поливальных машинок. Здесь не осталось ничего живого, давным-давно, не во время взрыва, а гораздо раньше. Ее садик давно погиб, и ничего здесь, на этом пятачке земли, на этой пустой улице, не осталось для нее, только тени прошлого, гораздо более яркие и счастливые в ее собственной памяти, записанные в ее нейронной сети.
– А вот к этому я приложила руку! Мы изрядно повеселились с твоими соседями десять лет назад, – Элайза вздохнула, и ее морщинистое лицо чуть разгладилось, словно одним этим воспоминанием она повернула время вспять.
Как долго Мэри скрывала правду? Боялась сказать, признаться, выложить все как есть. Омега не злилась, наоборот, ей стало жаль Мэри, невольно оказавшуюся свидетелем неприглядной истины, вытоптанной, изуродованной, от которой нельзя было отмахнуться, – сколько бы Мэри ни мечтала, ни храбрилась, у Омеги не было ни одного шанса снова вернуться в свой дом. Они обе это понимали, но разве надежда не скрашивала им жизнь?
– Тебе нравится смотреть на мою боль, – полуобернувшись, заметила андроид.
– В общем-то да. А вот я уже давно пережила все это, знаешь, обглодала произошедшее и выбросила подальше. Только злость осталась, да и та со временем поутихла.
– Он мучился, – напомнила Омега.
– Еще как! Но это не повод убивать его. Да еще так трусливо, прямо на больничной койке.
– Милосердие тебе не знакомо. Тебе шла военная униформа, в этом вся ты, – сказала Омега тихо.
– Фигня. Ты просто суррогат, консервная банка с имитацией человека внутри, твое милосердие пугает, в нем нет ничего нормального. Мы не убиваем близких, люди так не поступают. А вот ты – да. И тебе нет прощения.
