Влад Стифин
Рифмовщик
И здесь, и там
Армейские этюды
Дорогие друзья!
Посылаю вам вслед за «Генеральским яблоком» еще одну повесть, которую недавно нацарапал своим дрянным почерком. За что заранее прошу прощения.
Очень хотелось бы, чтобы вы набросали некое предисловие для издательства. Я высоко ценю ваши критические замечания и всегда буду рад их снова услышать от вас. Кроме того, разрешите мне дать некоторые пояснения к тексту, который вы, я надеюсь, разберете.
Эту повесть я первоначально хотел связать воедино с «Генеральским яблоком», сделав одного из героев первой повести главным героем второй. Я даже хотел во второй повести обозначить его имя как «Крео», но не сделал этого по довольно простой причине. Большой промежуток времени между событиями первой и второй повести (в первой Крео – еще молодой энергичный мужчина, а во второй он уже довольно пожилой человек) потребовал бы от меня серьезных объяснений, как это могло произойти. А как вы знаете, из-за моей некоторой лености я не донес до читателя историю превращения энергичного человека в застенчивого и какого-то не приспособленного к жизни индивидуалиста. Но всё же, как мне кажется, такой исход в судьбе человека мог бы быть. И думается, что читатель с фантазией мог бы сам умозрительно достроить историю превращения Крео в несуразного одинокого рифмовщика из второй повести.
Мой первый любимый читатель – моя дражайшая супруга – настоятельно рекомендовала мне для лучшего понимания объяснить структуру повествования «И здесь, и там». Что я с удовольствием и делаю.
Текущие эпизоды повести, описывающие повседневную жизнь героя, чередуются со спонтанными, хаотичными его воспоминаниями о службе в армии. Все текущие эпизоды, как правило, начинаются словами: «А здесь…», а армейские воспоминания – словами: «А там…». Отсюда, как вы можете догадаться, и появилось название «И здесь, и там». Я полагаю, что это пояснение может помочь и вам, и будущим читателям успешно добраться до финиша сей повести, не бросив сложный текст недочитанным где-то посередине.
Я думаю, что вы напишете честный отзыв на мою «писанину», а я обещаю вам опубликовать ваши критические и полезные для меня замечания.
Заранее благодарю. С уважением, автор.
Дорогой автор!
Представляем вашему вниманию несколько соображений по поводу вашей последней повести. О «Генеральском яблоке» мы уже высказались. А теперь посылаем наш отзыв на вторую повесть.
Итак, зря вы, дорогой друг, не изложили читателю историю превращения энергичного Крео в одинокого старика. В первой повести и намека не было на то, что герой станет одиноким и, как вы выразились, несуразным старым человеком. По нынешним временам читатель с такой неуемной фантазией, позволяющей за автора додумывать сюжет, не водится. Ныне авторам надобно кое-что разжевать читающей публике, дабы мозги не трещали от ваших авторских загогулин. Впрочем, вы автор и, как говорится, вам видней. Уговорили же вы нас в первой повести поместить ваше стихотворное произведение в самое что ни на есть начало.
Извините, дорогой друг, но конец повести уж совсем не вытекает из всей логики сюжета. Герой становится знаменитым, можно сказать, успешным человеком – и вдруг ни с того ни с сего остается в своих грезах. Это, как нам представляется, банальный штамп многих авторов, пытающихся сразу получить популярность без детальной проработки психологии героя. Это, знаете ли, слишком просто: завести героя на вершину славы и с бухты-барахты сбросить в бездну. Это уже много раз повторялось в нашей, да и не только в нашей литературе, что стало некоторым образом даже не интересно нашему среднему читателю.
И последнее, чтобы хотелось сказать. Второй повести вы дали, на наш взгляд, странный подзаголовок: «Армейские этюды». Думается, дорогой друг, это лишнее. Об армии – мы подсчитали – текста меньше, чем обо всём остальном, так что «Армейские этюды» здесь ни при чём.
Засим кланяемся вам и вашей мудрой супруге.
С уважением, ваши друзья и почитатели.
P.S. У нас здесь некоторые читают вашу первую книгу. Разговоры о ней самые разнообразные. Когда соизволите быть у нас, мы непременнейшим образом об этом с вами поговорим.
***
Горизонт так близок И так далёк.
Как мне думать о нём?
(из подражаний)
Пролог
Встаньте в строй, товарищ рядовой!
Если ростом вышли, то на правый.
Единицей стали боевой —
Заслужили нынче это право.
Встаньте в строй, товарищ рядовой!
Встаньте в строй, товарищ рядовой!
Защищать вам землю поручили —
Не лужайку, не участок свой,
Вам судьбу отечества вручили.
Встаньте в строй, товарищ рядовой!
Встаньте в строй, товарищ рядовой!
Вы теперь на страже, а не просто.
Вы теперь товарищ боевой,
Даже если вы не вышли ростом.
Встаньте в строй, товарищ рядовой!
Встаньте в строй, товарищ рядовой!
Вы в смертельной схватке победите,
Хоть какой противник будет злой,
Вы его, конечно, перебдите.
Встаньте в строй, товарищ рядовой!
Встаньте в строй, товарищ рядовой!
Мы на вас надежду возлагаем,
С вами укрепится этот строй,
Вы – солдат, с тем вас и поздравляем!
Встаньте в строй, товарищ рядовой!
А здесь ему стало неуютно. Администратор долго извинялся, оправдывался, обещал загладить свою вину. Он даже вернул ему тридцать благ за нанесенные неудобства.
Температуру они всё-таки повысили на один градус и убрали эту совсем ненужную утреннюю влажность. Администратор пытался уговорить его, что они растут при такой влажности гораздо быстрее, и эти недостающие три миллиметра – совсем незначительное отступление от контракта. Но на него эти слова практически не действовали – условия должны быть соблюдены.
Он стоял и темно-коричневой шляпкой привлек его внимание как-то сразу. Ему не пришлось, как в прошлый раз, рыскать глазами под тремя сосенками, указанными в проспекте. Он недолго любовался этим даром природы. По условиям, на каждый объект отводилось не более трех минут. За эти три минуты он успел набросать несколько строк:
Лес уснул, трава притихла,
Гриб проклюнулся – растет.
Не буди грибное лихо —
Набежит грибной народ.
Понатопчут здесь тропинок,
Гриб безжалостно сорвут,
И траву прижмет ботинок,
Муравьи под ним умрут…
Приятный зуммер прервал его творчество – пора было возвращаться. Поход за грибами подходил к концу. Лаборанты освободили его от сенсоров. Администратор – сама вежливость – заискивающе спросил:
– Как сегодня? Всё ли было хорошо?
Он, освободившись от датчиков, буркнул:
– Нормально, – и, наскоро попрощавшись, вышел из конторы.
Вечерний город был полон спешащих, говорящих и праздношатающихся жителей. Окунувшись в людской поток, он вспомнил, как было там.
***
А там он на час стал штукатуром. Некто, умеющий штукатурить, чем-то провинился перед старшиной. И не мудрено. Этот провинившийся прослыл большим оригиналом. Однажды, сильно, до крови, натерев ноги, он снял обувку и шел по лыжне босиком, чем удивил не только старшего наряда, но и весь армейский коллектив. На следующий день наряд, обнаружив на лыжне цепочку босых следов, мягко говоря, обалдел. Погранцы никак не ожидали в этих местах встретить следы «снежного человека» и некоторое время напряженно соображали:
– Это ж какая зараза босиком здесь протопала, и как об этом доложить начальству?
Доложил. Потом разобрались, что к чему. Этому провинившемуся ничего не сделали. А что сделаешь? Он ничего не нарушил. Службу нес надлежащим образом. А то, что километр протопал босиком зимой по снегу и не повредил свое здоровье, – так и молодец.
Эксцентричен был этот провинившийся. Однажды его застали за поеданием хлеба, накрошенного в тарелку с водой. Но особо удивило наблюдающего за эдакой трапезой то обстоятельство, что в тарелке вместо воды оказалась водка. Зритель этого процесса не смог долго наблюдать за хлебанием ложкой водки с хлебом – его чуть не стошнило. Слабый воин оказался, хотя водку уже пробовал, правда, хлебом ее занюхивал по традиции – так все делали когда-то. Так что, наверное, было за что маленько, по-армейски, повоспитывать этого провинившегося.
А какое воспитание на заставе? Вариантов – раз, два и обчелся. Тяжелые и грязные хозяйственные работы или изнурительная служба. Выбор не богат. Начальники решили этого провинившегося пешим дозором на фланг отправить, повоспитывать.
Километров двадцать пусть отпёхает – мысли вредные, службу портящие, враз улетучатся. А уж если и погода соизволит дурная напасть, холод или мокрища какая, то уж воспитание получится, можно сказать, идеальное.
Когда назначили провинившегося в дозор, так и выбрал старшина другого штукатура. Назвал его фамилию и приказал заштукатурить место для заряжания оружия. Что-то там из неровностей старшине не понравилось. Назначенный штукатуром было вякнул осторожно – мол, не обучен он штукатурному делу. На что от старшины получил строгий ответ, что наш отечественный солдат, если прикажут, всё исполнить может, не то что стенку поправить в заряжалке.
Новый штукатур инструмент покорно забрал из каптёрки. Да, инструмент-то простецкий: ведро, мастерок и равнялка деревянная. Вот и наборчик весь. Назначенный штукатурщиком что-то, конечно, про штукатурку слышал и мельком даже видел процесс, но боязно всё же ему было – ну как с ответственным заданием не справится! Приготовил как сумел раствор цементный. Приволок штукатурное хозяйство к месту заряжания и крепко задумался: как всё ровненько и гладенько сделать?
И вот бывает же – повезло ему: этот провинившийся рядом оказался, не успел еще в дозор уйти. Посмотрел провинившийся на растерянность нового «мастера» и, не говоря ни слова, взялся за дело, да так ловко, что минут через двадцать стеночка как новенькая стала, ровненькая – аж залюбуешься, смотреть приятно! Сложил провинившийся инструмент в ведро и молча удалился – пора ему было в дозор снаряжаться. Тут и старшина объявился. По-деловому оглядел он штукатурную работу, хмыкнул в усищи, да и сказал:
– А я что говорил! Наш солдат всё сможет, – и, довольный, удалился.
***
А здесь он с утра появился в конторе.
– Ой! Давненько, давненько к нам не заходили! Общество гудит – обсуждает грибную поэму. Ох, как хороша получилась! А вот это место, – администратор процитировал:
«Вы, грибы, неправильно растете —
Скорость ваша, в общем, ни к чему.
Как-то очень мало вы живете.
Для чего живете – не пойму!»
– Очень глубокая мысль. А как тонко – уж и слов не подобрать…
– А что же тонко-то? – не очень дружелюбно спросил он.
– Как же, как же? – расплылся в подобострастной улыбке администратор. – Всем же известно: грибной продукт по незнанию опасным может быть. Эти неправильные грибы – для чего они? Нам неведомо…
Администратор задумался, как будто сам себе задавая этот вопрос: «Для чего растут неправильные грибы?»
– Тонкость – в том, что отсутствие целесообразности не соответствует потребности в быстром росте.
– Да, конечно, отсутствие целесообразности – это большое упущение, – угрюмо заметил он.
– Вот именно, – подхватил администратор. – Вот в этом-то и тонкость мысли! Не все ее могут понять. Но мы-то здесь понимаем. Мы, как говорится, сопричастны к этому событию, к грибной поэме.
– Как это – сопричастны? – он резко перебил администратора. – Кто это «мы»?
Администратор стушевался. Улыбка на мгновение исчезла с его лица. Глаза испуганно округлились, но не надолго. Он быстро сориентировался.
– Сегодня продолжите с грибами? – услужливо спросил администратор. – Или что-нибудь новенькое?
– Что-нибудь новенькое, – ответил он.
– Вот, можем предложить на выбор, только что завезли, то есть поставили комплекс. Называется «Рыбье отдохновение». Если желаете, то можем зарядить морской или озерный варианты.
– Да… – задумчиво ответил он.
– Вы, я чувствую, сомневаетесь? – спросил администратор. – Я, конечно, ой как вас понимаю! Творческие люди не должны выбирать с бухты-барахты. Нам… извините, то есть вам, нужны дополнительные эмоции или данные. Вот море. Но здесь мы имеем зыбь. Какое же море без зыби? Нас клиенты не поймут, если не будет зыби. Но она, эта зыбь, может и укачать. Могут быть нежелательные случаи. А вот – озеро. Благодать. Тихо. Прекрасная погода. Но рыбка, конечно, не та, не морская. Я бы для начала посоветовал озеро и, может быть, леща эдак на полтора килограмма. Процесс спокойный, не изнурительный, а удовольствие поимеете.
– Леща, – согласился он и поставил свою подпись на бланке.
Солнечные лучи играли на водной глади и зайчиками переливались на широких листьях деревьев, свисающих с берега. Поплавок, как вкопанный, стоял не шелохнувшись в воде. Большая стрекоза уселась на его кончик и блаженствовала в лучах полуденного солнца.
«Тепло, – подумал он. – Зачем я заказал дневную? Может быть, стоило утреннюю – рыба клевала бы активнее. Ай, всё равно! В договоре написано: “полтора килограмма” – значит, будет полтора. Будем ждать».
Он поудобнее расположился на сиденье в лодке. Осмотрел дальний берег, где высокая трава торчала сплошной стеной из воды и тихо покачивалась от легкого движения теплого воздуха. Сами собой пришли новые строчки:
Тишина на водной глади,
И под гладью тишина.
И чего это мы ради
Здесь торчим сейчас с ранья?
На рыбалке мы коллеги —
Ловим рыбу не спеша.
Мы, конечно, не калеки,
Но такая уж душа,
Что не может без рыбалки
Обойтись она совсем.
И, конечно, без смекалки
Ты наловишь дребедень.
А смекалку как применишь —
Рыбку словишь с полкило.
Наше счастье не измеришь.
Кто-то скажет: «Повезло».
Мы на это не в обиде —
Трудно рыбака понять.
Нас нечасто можно видеть,
Можно только угадать!
Поплавок медленно повалился набок. Стрекоза до самого последнего не покидала его до того мгновения, пока поплавок полностью не лег на воду.
***
А там он стоял в шеренге таких же призывников. На небольшой площадке у входа в райвоенкомат образовалось неровное каре из восемнадцатилетних пацанов, окаймленное толпой родственников, провожающих своих мальчишек в армию.
Откуда-то неожиданно появился старый дядька в военной форме. Дядька обосновался в середине пространства, образованного каре, откашлялся и заговорил, стараясь возвысить свой глухой и хриплый голос над гулом толпы.
– Сынки! – крикнул дядька. – Вы идете служить! Родина призвала вас! Надо послужить! Надо!
А он стоял и думал:
«Мы призывники. Кто нас призвал? Никто нас не звал. Принесли повестку на дом – бумажку, на которой сухой текст излагал требование явиться сюда, а если не явишься, то плохо тебе будет. Там же, в бумажке, ответственность была указана со ссылкой на закон».
А дядька громко говорил, почти кричал:
– Тяжело, но надо!
Эту фразу он повторил раза три, как будто вспоминал какую-то свою тяжелую службу.
«Наверное, у дядьки служба уж такая тяжелая была, – подумал он, – что он эту тяжесть так хорошо и запомнил».
Дядька удалился, и всех призывников на автобусах доставили на большой сборный пункт. Потом было длиннющее путешествие на поезде. Одиннадцать суток призывников везли через всю страну. Из вагонов никого не выпускали, но это, наверное, еще не была тяжелая служба.
«Зачем так далеко перевозить будущих воинов?» – задавал он себе этот вопрос и только потом, гораздо позже, получил хоть какой-то ответ: «Наш солдат служит лучше, когда находится далеко от дома».
Поезд всё дальше и дальше стремился на восток. За окнами проплывали лесные и полевые пейзажи. Проскочили степные просторы, и прочие места, и всё, всё, чем богата была страна.
Он лежал на верхней полке и пытался представить: как оно там будет? Но ничего конкретного представить себе не смог.
«Наверное, там будет тяжелее, чем в этом длинном поезде».
***
А здесь поплавок чуть дернулся в сторону и сначала медленно, а затем понемногу ускоряясь, поплыл вбок и в глубину. Слева на фоне воды появились слова:
«Не торопитесь. Так клюет лещ. Подсечку необходимо совершить, когда поплавок уйдет под воду на один-два сантиметра. Ждите сигнала».
Через несколько секунд рыба была извлечена из глубины. Он внимательно рассмотрел крупного леща в лотке. Рыба некоторое время похватала ртом воздух. Пару раз сильно дернулась и, ударив хвостом о дно лотка, потихоньку затихла.
«Красивая рыба», – подумал он, разглядывая серебристую чешую. Перегнувшись через борт, ополоснул руки в теплой воде озера и несколько минут наблюдал подводный мир.
Водоросли напоминали какой-то диковинный лес. Рыбья мелочь, сверкнув на солнце чешуей, сновала среди подводной зеленой роскоши. Он не очень-то понимал заядлых рыбаков, по описаниям часами ожидавших поклевок хороших рыб. Но отдых у берега тихого лесного озера ему нравился. Такой тихий уголок природы располагал к творчеству, и он сочинил несколько строк:
Рыба в глубине живет.
Жизнь ее нам неизвестна.
Вот жила б наоборот —
Здесь, где воздух повсеместно.
Кислорода хватит всем:
Птицам, рыбам, человекам.
Рыбий голос просто нем,
Он молчит уже от века.
Не понять нам глубины —
Мысли под водой немеют.
Там есть царство тишины,
Здесь пир звуков мы имеем.
Рыба, ты поговори,
Расскажи, о чём мечтаешь,
Что там под водой вдали,
Почему ты не летаешь?
Нет ответа. А зачем
Отвечать нам, человекам?
Что мы видим? Только тень,
Что была здесь прошлым летом.
Здесь когда-нибудь давно
Было что-то иль не было?
Нам, конечно, всё равно —
Рыбка уж давно уплыла.
Он закрыл глаза и почувствовал, как его извлекают из кокона. Сразу несколько рук аккуратно отсоединяли датчики и вынимали его тело из обволакивающего кресла. Он услышал голос администратора.
– Осмелюсь спросить вас: вы не дождались сигнала на подсечку? Это неправильно.
– Да, – грустно ответил он, – но я его поймал.
– Конечно, поймали. Но, видите ли, программе пришлось работать в экстремуме.
– Да-да. Прошу прощения. Я что-то расслабился. Там у вас так спокойно и красиво. А всё-таки я далее сделал всё правильно по тексту, – и он наизусть прочитал: – «Вытащите объект на поверхность и, не давая ему уйти на глубину, подтягивайте его по воде…»
– Да, дальше вы действовали правильно, – решительно перебил его администратор. – Вы оплатили очень дорогую услугу и чуть было себе же не испортили всё удовольствие. – Администратор в разговоре всё более волновался. Его нарочито вежливый стиль сменился на несколько обиженный и иногда даже сердитый. – Установка могла зависнуть – и что тогда? Вы понимаете, что тогда?
– Я еще раз приношу свои извинения, – ответил он. – Готов понести заслуженную кару в виде дополнительной оплаты. Сколько с меня приходится?
Администратор, услышав такой вопрос, сразу же замолчал. Лицо его основательно посерьезнело, и он как-то неуверенно ответил:
– Ну, я думаю… Учитывая, что вы у нас постоянный клиент… – по физиономии администратора виделось, что он лихорадочно соображает, сколько же можно получить дополнительных благ. – Я предлагаю… то есть это вам обойдется в сто благ, – администратор затаился, ожидая ответа.
– Я согласен, – ответил он и заплатил означенную сумму.
***
А там наступил ответственный момент: он первый раз отправился по-настоящему служить.
Дежурный офицер зачитал им приказ:
– «Приказываю выступить на охрану…» – и кратко изложил суть: где, когда и как охранять.
Ему в первый свой наряд сильно повезло.
Во-первых, старшим наряда у него оказался «дед», то есть старослужащий третьего года службы. Это был крупный, можно сказать, почти мужик с добродушным лицом, и к тому же его тезка. Так что служба обещала быть для него, молодого бойца, полезной и не натужной.
Во-вторых, наряд, по его мнению, был несложным – секрет. Это означало, что они – молодой и старый (так иногда несколько официально называли в быту салагу и деда) – должны были затаиться, замаскироваться там, где указано приказом, и караулить. «Караулить кого-нибудь, чтобы не нарушил чего-нибудь», – эту мысль молодой еще не очень четко себе представлял, а поэтому это его пока что мало беспокоило.
А в-третьих, ему повезло с погодой. В начале осени в этих местах еще тепло, только по ночам иногда становится зябко, но на то были бушлаты. Небо с вечера хоть и затянуло плотными облаками, но по местным приметам дождя не ожидалось. А самое главное – из-за ночной прохлады комары, бич всех ночных летних нарядов, исчезли.
На заставу их, новую партию молодых, после трехмесячной учебки доставили только прошлой ночью, так что он практически только сейчас в первом своем наряде и познакомился со своим старшим. Их «газиком» отвезли за несколько километров и оставили на грунтовой дороге. Машина, мигнув задними фонарями, скрылась в темноте, и двое погранцов остались одни.
Молодой попытался привыкнуть к нагрянувшей темноте, широко открыл глаза, но кромешная тьма вокруг оказалась такая, что хоть глаз коли.
– Ну, тезка, давай располагаться, – услышал он сбоку.
– Ага, – растерянно ответил он.
– Ты меня видишь? – спросил старший.
– Что-то не очень, – робко ответил он.
– Не дрейфь, молодой, иди на голос. Вот там мы и притулимся.
– Где это «там»? – подумал он и, осторожно ощупывая ногами дорогу, небольшими шажками двинулся на голос.
Достигнув каких-то кустов, он на ощупь по подсказке «деда» плюхнулся в траву, осторожно поерзал, поудобнее размещая ноги, и уселся рядом.
– Дорогу видишь? – спросил «дед».
– Да, – неуверенно ответил молодой. Глаза, как ему показалось, стали что-то различать, и вроде бы какое-то менее черное, чем всё остальное, марево над дорогой ему развиднелось.
– Нормально, – удовлетворенно отреагировал «дед» и, прошуршав чем-то со своей стороны, продолжил: – Самое главное, молодой, в нашей службе – не уснуть. Как уснешь – так это последнее дело. Сон, ядри его в батон, погубить враз может. Что зимой, что летом. Хоть где.
– Ага, – согласился он со словами «деда».
А «дед» тихим голосом продолжал:
– Слушать – это хорошо. Слух на службе очень полезен, но если глаза закрыл, то и слух не поможет. А бывает вот как сейчас: сидишь без движения – это ко сну располагает. Чуть слабину дал – и уже спишь. Молодой, ты не спишь?
– Нет, не сплю, – ответил молодой.
– А что сейчас делаешь? – снова спросил «дед».
– Смотрю, – последовал ответ.
– Ты вот что, тезка: чем-нибудь двигай, пальцем, щипли себя за что-нибудь, только не сиди без шевеления.
– Ага, – ответил молодой. Он во все глаза смотрел в сторону дороги. Непроглядная темень обволакивала всё вокруг. Мысли его витали в голове, сменяя одна другую. Думалось совсем не о службе, а о доме – там, наверное, еще вечер. В траве что-то зашуршало – может быть, это мышь готовит себе припасы на зиму, а может…
– Тезка, машину видел? – спросил «дед». – Это председатель проехал.
– Машину? – переспросил молодой.
– Ну, салабон, заснул, что ли?
Салабон молчал и сильно удивлялся: как это он широко открытыми глазами смотрел и смотрел, а машину проглядел? Не только проглядел, но даже не услышал!
– Тезка, – смягчил тон старший наряда. – Не спи. Запомни, что скажу, – и «дед» прочитал краткую лекцию о борьбе со сном во время службы. Последние слова «деда» ему запомнились надолго: – Растопыренные в темноту глаза только кажется, что смотрят. Отвлекся чуть – и уже спишь. Научишься не спать, где не положено, – служба легкая будет.
***
А здесь он тихо сидел за приставным столом и ждал, пока начальник оторвется от бумаг. В этом небольшом кабинете он не был уже почти неделю. Ему никак не удавалось завершить эти дурацкие рекламные строчки. Вот и сегодня он не был уверен, что работу его примут.
Начальник – молодой человек обычной наружности, аккуратно одетый, – по-деловому заглядывая в папки, что-то поправлял на экране. Он несколько раз равнодушно взглянул на посетителя и, увлеченно занимаясь своим делом, казалось, не замечал седого старого мужчину, молча и почти незаметно сидящего рядом. Молодой начальник изображал из себя хозяина – не очень большого, но и немалого: по крайней мере, в роли хозяина кабинета он чувствовал себя уютно.
Посетитель не возражал, что его не замечают. Он никуда не торопился. Он уже давно бросил это пустое занятие – торопиться.
В кабинет тихо, стараясь не мешать деятельности хозяина, вошла секретарша. Она аккуратно приблизилась к столу и, как-то изящно нагнувшись, положила на стол всего лишь один листок бумаги. Хозяин, мельком взглянув на неожиданно появившийся новый предмет, кивнул головой. Секретарша, не глядя на посетителя, беззвучно удалилась, оставив после себя шлейф какого-то незнакомого ему запаха.
Минуты через три хозяин кабинета оторвался от дел, нарочито и, кажется, искренне улыбнулся, потер ладонью лоб и произнес:
– Прошу прощения. Дела, дела… – и, сделав небольшую паузу, уже с серьезным лицом спросил: – Ну, как сегодня – получилось? Чем-нибудь порадуете?
– Да, – ответил он. Достал из старой, тонкой папки исписанный листок и протянул его хозяину кабинета.
Хозяин взглянул на лист, вздохнул, покачал головой, словно ему предстояла тяжелая и нудная работа, и молча углубился в чтение текста. Дочитав до середины, он что-то попытался сказать, но передумал. Потом, как бы про себя, шевеля губами, еще раз прочел текст, поднял голову и, не глядя на посетителя, устремил свой взор в сторону входной двери.
– Надо бы уже и печатать, – несколько укоризненно сказал он и в то же время, стараясь не обидеть старика, улыбнулся.
А посетитель молчал, и было непонятно, расслышал ли он слова хозяина.
– Я говорю, что напечатанный текст читается лучше, – повторил хозяин. – Ну да ладно, суть не в этом. Вот это место, – и он прочел вслух:
«Покупайте наши нитки —
Вы не будете в убытке!»
– Это, может, и пойдет. А дальше, – и он продолжил:
«Никогда их не порвете,
Если даже прогрызете».
– Думается, что это «прогрызете» – не совсем то, что нужно. Заказчик требует четкого отсыла, обращения к покупателю. Наш покупатель нынче привередлив. Вы понимаете меня?
Посетитель повернул голову в сторону хозяина и, не глядя на него, чуть заметно кивнул головой.
– Вот у вас в последней… Как это? – хозяин посмотрел куда-то вверх, в угол кабинета, и прочел:
«Рыба в глубине живет,
Вот жила б наоборот…»
– Вот же, посыл ясен! А здесь зачем «грызть»? Непонятно. Посетитель опустил голову и тихо сказал:
– Там есть еще варианты.
Хозяин несколько раз бегло пробежал глазами весь текст и прочел:
«Покупайте наши нитки —
Вы не будете в убытке.
Держим марку высоко —
Вам порвать их нелегко».
– Вот, уже почти хорошо. Покупателю понятно: нитки крепкие. А что с пуговицами?
Посетитель нехотя буркнул:
– Посмотрите на обороте.
Хозяин перевернул лист.
– Ах, да! Простите. Сейчас посмотрим.
Прочитав текст, он заговорил:
– Так-так… Но первая строчка несколько корявая: «Пуговиц огромно здесь», – и он еще раз, но уже вслух прочел:
«Пуговиц огромно здесь —
Всех их точно и не счесть.
Выбирайте, что хотите,
К нам скорее приходите!»
Посетитель как бы очнулся и, кашлянув, предложил:
– Первые две строчки можно изменить, послушайте, – и он сухо прочел:
Пуговиц у нас не счесть —
Их число огромно есть…
– А можно и так, – и он добавил:
Пуговиц у нас не счесть —
Покупайте, Ваша честь!
Хозяин задумался. Он еще раз внимательно прочитал текст. Мечтательно посмотрел в окно. Ему, видимо, трудно
было выбрать окончательный вариант, и, вернувшись к теме, он произнес:
– А знаете, что мы с вами сделаем? Мы им предложим всё. Пусть сами выбирают. Вы, я думаю, согласитесь?
Посетитель молча кивнул головой.
– Ах, да? – спохватился хозяин. – А где иголки?
Посетитель, чуть сгорбившись, суетливо достал из папки еще один листок и, привстав, аккуратно положил его на стол.
– Вот здесь иголки. Но как-то уж не знаю: понравится ли?
Хозяин, взглянув на лист, предложил:
– Может, вы сами прочтете? Видите ли, хочется услышать ритм строчек от автора. Вас это не затруднит?
– Не затруднит, – ответил посетитель и приступил к чтению:
Вот иголка. Вот ушко —
Нитка здесь пройдет легко.
Покупайте-ка иголки,
Как игрушечки на елку!
В доме радость и веселье,
Где иголки – нет безделья.
Шить и штопать бесконечно —
Жизнь покажется беспечной.
Всей семье нужны иголки
Аккуратней с ними – колки…
В этом месте хозяин сделал удивленное лицо, но посетитель, не обращая на него внимания, словно с ходу рифмовал:
… Не забудьте малым детям
Не давать иголки эти.
Только тем, кто соображает,
Вечерами вышивает.
Шьет прекрасную одежду
И вселяет в нас надежду,
Что красивыми мы будем,
Потому что мы все люди…
Хозяин попытался свериться с текстом, но не успевал за автором, который с закрытыми глазами читал и читал:
… И иголки покупаем,
Нитки к ним не забываем,
Всё в шкатулках размещаем.
Покупайте, покупайте
И соседей привлекайте!
Пусть они свои иголки
Разместят на разных полках,
Где шитьё лежит красиво, —
Там иголкам не уныло.
Вам бы всем шитью отдаться —
Иглы наши не тупятся,
Не ржавеют и не гнутся,
И на них не стоит дуться,
Если ваш стежок не ровен
Или шов не так устроен…
Хозяин кабинета, вымученно улыбаясь, поднял руки вверх и, словно сдаваясь, запричитал:
– Всё, всё! Достаточно! Умоляю: остановитесь!
Автор открыл глаза и остановился. В наступившей тишине послышался, где-то совсем рядом, скрежет какого-то механизма. Хозяин встал, подошел к окну и, пытаясь что-то разглядеть в наступивших сумерках, задумчиво произнес:
– Опять ремонт – теперь будут греметь всю ночь. – Он сел на место и спросил: – И что вы предлагаете? Всё это иголочное повествование вручить заказчику?
Посетитель молчал, а хозяин, сдерживая эмоции, продолжал: – Вы, я понимаю, увлеклись. Да, конечно, творчество затягивает, но… – и он назвал старика по имени и отчеству, – и нас надо понять. Максимум четыре строчки. Ну, может быть, в крайнем случае, пять. А здесь, – он с карандашом пробежал по тексту, – сорок шесть строк. Да и с гонораром у нас с вами будут проблемы. Мы можем в расчет принять только условия контракта, а что прикажете делать с лишним материалом?
– Вы можете выбрать сами, – неуверенно ответил старик, – или, как скажете, могу и я.
Хозяин вопросительно взглянул на посетителя, глубоко вздохнул и примирительно, немного растягивая слова, произнес:
– Поскольку у нас сейчас, кажется, стагнация, то мы поступим так… – и он сделал паузу.
– Может быть, рецессия? – возразил автор.
– Что? – вопросительно отреагировал хозяин. – Ах, да. Простите, стагнация была в прошлый раз, – он взглянул на экран. – Вот же, вы совершенно правы: сегодня у нас рецессия. Сделаем так: четыре строчки из каждого заказа – по тридцать, а остальные, уж извините, – по пять. Итого… – начальник углубился в расчеты. – Итого у нас будет пятьсот тридцать пять благ. Вы, надеюсь, не возражаете?
Автор кивнул головой.
– Ну, вот и хорошо. Я распоряжусь – можете завтра же получить в кассе.
Автор снова кивнул головой и спросил:
– Я могу идти?
– Да, конечно, – ответил хозяин. – Ой! Извините, минуточку, – он достал из стола красную папку, открыл ее. – Вам еще одно предложение. Магазин женского белья просит что-то о бюстгальтерах. Возьметесь?
– Да, – не раздумывая ответил автор.
Хозяин удовлетворенно закрыл папку и произнес:
