Влад Стифин
Рифмовщик
«Как они это делают?» – подумала она и опустилась вниз.
Второго смотрящего у следующих ворот она выслеживала долго – стояла прижавшись к бетонной стене и никак не решалась двинуться дальше, не убедившись, что его наверху нет. Ноги снова занемели до ломоты, а смотрящий всё никак не обнаруживал себя. Где-то за воротами в следующем квартале гукнуло – то ли ночная птица, то ли что-то упало в канал. Она вздрогнула и еще плотнее прижалась к холодной стене. Наконец сверху появилось свечение, свет стал ярче, и на воде появился след от мощного фонаря. Порыскав по водной поверхности, фонарь подсветил противоположную стенку, сместился к воротам и исчез где-то над ними наверху. Можно было двигаться дальше.
К последним воротам она вышла уже к утру. Забрезжило. Надо было торопиться, потому что по рассказу ухажера, когда светло, смотрящий тупо сидит в своей будке и не мигая смотрит на воду. Тогда пройти никак нельзя, разве что проплыть под водой.
Еще издали она заметила, что смотрящий уже торчит в будке, – дальше идти открыто было опасно, и, как назло, вода потеплела. Она присела – так, чтобы на поверхности оставалась только голова, – и медленно, стараясь не волновать воду, пошла вперед. Температура быстро росла; когда она оказалась в зоне наблюдения смотрящего, над поверхностью появился пар. Телу становилось жарко. Мелькнула мысль: «Я сварюсь и буду топляком».
Когда испарения от воды полностью закрыли видимость, она ускорила движение и еле успела выскользнуть за воротами на мелкий участок, а с него – на старый развалившийся спуск. Отдышавшись и стянув с себя мокрую, горячую одежду, она несколько минут наслаждалась утренней прохладой. Канал остался позади. Разные чувства захлестнули ее. Это были и радость от преодоления тяжелого препятствия, и ощущение беспокойства, и тревоги – ведь впереди ей предстоял трудный путь домой. Не менее ста километров отделяло ее хутор от только что оставленного города, и к тому же дорогу она запомнила плохо. Ее доставили в город с такими же перемещенными в большом транспорте, и сейчас ее тревожила одна мысль: как по отдельным приметам, которые всё же удалось запомнить, найти обратную дорогу?
Переодевшись в сухое, она перешла глубокий ров и по заросшему высокой травой полю зашагала к дальней роще, где, похоже, проходила какая-то трасса. Высокая густая трава окружила ее. Море запахов и звуков, уже изрядно подзабытых, обрушилось на нее. Она остановилась посреди поля, улыбнулась, глядя на это бескрайнее море цветовых пятен, руками погладила покачивающиеся на ветру травинки и, не в силах сопротивляться навалившимся на нее чувствам радости и предвкушения счастья, упала навзничь в траву.
Солнце чуть приподнялось над горизонтом. Первые дневные насекомые зажужжали, затрепетали вокруг нее. Она широко раскрытыми глазами смотрела на высокое синее небо, и теплая усталость накрыла ее, глаза закрылись сами собой, в голове промелькнули мысли о том, что она никогда больше не будет зубрить эти дурацкие лозунги, вроде этого:
Врагу – пусть будет он не рад —
Жестокий шлём ответ.
Идет навстречу наш отряд,
Назад дороги нет.
Мимолетный сон прошел. Она повторила вслух последнюю строчку – «Назад дороги нет», – бодро вскочила на ноги и двинулась навстречу встающему солнцу. Новый день вступал в свои права.
Менее часа понадобилось ей, чтобы добраться до насыпи. Прямая бетонная трасса уходила на север; без транспорта и людей она выглядела пустынной и немного загадочной, словно ее когда-то давно соорудили и бросили за ненадобностью. За насыпью открылось грустное зрелище – горельник до самого горизонта. Вероятно, года три-четыре тому назад здесь произошел пожар. Мелколесье всё выгорело, кое-где остались отдельные большие деревья с обгорелыми стволами. Почти все они засохли, и только изредка можно было разглядеть оставшиеся в живых деревья. Разительный контраст между ярким зеленым полем, откуда она вышла на трассу, и унылым пейзажем сгоревшего леса, как ни странно, обрадовал ее. Она прекрасно помнила этот горельник, когда год назад ее везли в город. Этот пейзаж за окном тянулся справа от нее до резкого поворота на бетонку и доходил почти до самого города.
«Значит, я могу намного сократить путь, если пойду наискосок», – подумала она.
Немного пугала возможность заблудиться в этих остатках леса, но после канала эта опасность ей казалась незначительной, тем более что светило солнце, а уж по солнышку она умела ориентироваться с детства. Через два часа хода потребовался привал – она остановилась, мысленно прикинула: сколько же километров прошла? Получилось примерно восемь-десять километров.
«В таком темпе до хутора можно добраться за сутки, – подумала она. – Но если не останавливаться и не спать, а с остановками – пожалуй, дня за два можно дойти».
К вечеру, когда солнце зацепилось за кромку горизонта, она выбрала место для ночлега на песке под обгорелой сосной. Освободила ночное ложе от остатков обгорелых веток и легла на еще теплый песок. Солнце быстро скрылось и незаметно стемнело. Высветились звёзды. Она смотрела в бездонную вечную пропасть, усеянную сверкающими огоньками, на фоне которых обгорелые ветви сосны выглядели как напоминание о скоротечности жизни. Постепенно темные ветви растворились в ночи, остались только звёзды. Все ее ощущения куда-то ушли, она освободилась от всего – от города с его лозунгами, от хутора, куда она так настойчиво стремилась. Одни звёзды вокруг и великое, неизмеримое пространство. Она погрузилась в него – исчезли все чувства, заботы, тревоги, только разум жил в ней и слушал эту грандиозную музыку миров, и ей казалось, что это поет ее душа.
Она открыла глаза. Утренняя прохлада охватила всё тело. На востоке занималась заря.
«Назад дороги нет», – она вспомнила эту последнюю строчку, энергично встала и без промедления двинулась навстречу новому дню – второму дню ее свободы.
Через час интенсивного движения пейзаж стал постепенно меняться. Песчаный грунт горельника сменился на обычный подзол. Кое-где появилась трава и поляны, заросшие высокими цветами. Похоже, здесь активно боролись с огнем и даже отстояли довольно большие участки леса. Шагать стало легче и веселее.
К грунтовке она вышла только к вечеру. Предстояло провести еще одну ночь под открытым небом. Запасы еды и воды закончились. Это обстоятельство ее несколько беспокоило, но не настолько, чтобы уныние поглотило ее. Она решала, стоит ли где-то отлежаться ночью или двигаться по дороге, которая должна вывести ее в знакомые с детства места.
До полной темноты темп движения был довольно высок, но через час после заката небо затянуло тучами, кромешная тьма опустилась на дорогу. Далеко сзади она сначала почувствовала, а затем и увидела огни. Что-то вроде тракбуса, качая на ухабах фонарями, постепенно приближалось, и вскоре до нее донесся сначала слабый, а затем всё более нарастающий гул двигателя. Она нырнула за обочину и затаилась в кустах. Машина протарахтела мимо и метрах в ста остановилась. Там что-то происходило, но из своего укрытия ей не удавалось разглядеть детали. Только одно было понятно: кто-то вышел, а затем снова вошел в кабину. Машина развернулась и проследовала мимо нее обратно. Впереди, где развернулся тракбус, еще некоторое время оставалось слабое свечение, а затем вновь наступила полная темнота. Продолжать движение вслепую она не решилась и отсиживалась в кустах до самого утра. С рассветом, как только появилась возможность разглядеть окрестности, она осторожно, не выходя на дорогу, скрываясь за деревьями и кустарником, пробралась вперед – к тому месту, где ночью происходили непонятные события.
Лесную дорогу перегораживал шлагбаум, на котором в центре на белой фанерке читалась черная надпись: «Стой. Проход закрыт. Зона перемещения». Рядом со шлагбаумом торчала дощатая будка, в окошке которой виднелось белое лицо смотрящего. Он не мигая наблюдал за дорогой.
«Наверное, его ночью доставил тракбус, – подумала она. – Что-то я не помню, чтобы здесь была эта загородка».
Она некоторое время наблюдала за будкой. Судя по свежим доскам, это сооружение появилось здесь недавно.
«Охраняют свободу, – подумала она с раздражением. – Не выйдет у вас это дело!» – и крайне осторожно удалилась в глубину леса, прошла несколько шагов вперед вдоль дороги и наткнулась на новое препятствие.
– Приехали, – выдохнула она, увидев колючую проволоку. – Это не канал, это… – от неожиданности она не смогла сразу подобрать название для этой штуки.
На новеньких столбах высотой около двух метров была натянута проволока. Колючка уходила в глубину леса и неизвестно где заканчивалась. Оглядываясь по сторонам, она снова прошептала:
– Приехали.
Редкий лес с низким подлеском был тих и равнодушен, и это колючее сооружение как будто кто-то случайно выстроил здесь – так, от скуки и непонятно зачем.
***
– Колючка. Зачем? – произнесла она. – Может быть, хватит испытаний?
Он ответил:
– Колючку можно было бы убрать, но тогда повествование быстро закончится.
– Так это и хорошо, – согласилась она. – А представьте, что по этому поводу сказал бы крупный мужчина.
Откин оглянулся на соседей.
– Догадываюсь. Он мой самый жестокий критик.
– Он, наверное, сказал бы так, – она надула щёки и, стараясь грубым, басовитым голосом изобразить ворчание крупного мужчины, произнесла: – Это концлагерь или граница? К чему такие сложности? Нет простоты, нету. Усложняете господа, а для чего? А главное – для кого? Читатель заскучает от ваших выкрутасов.
– Согласен, – улыбнувшись, ответил он. – От выкрутасов заскучает и от колючки заскучает. Придется ее быстро преодолеть.
– Да, уж постарайтесь, – весело предложила она.
– Она постарается, – ответил он. – Ей надо что-нибудь придумать, как эту колючку пройти.
– Вы ей поможете? – спросила она.
– Да, несомненно, – ответил он.
***
– Мне надо что-нибудь придумать… Мне надо что-нибудь придумать, – повторила она и присела у колючки.
Вблизи проволока выглядела устрашающе. Острые шипы торчали в разные стороны. Строители постарались на славу: колючка была натянута в два ряда с обеих сторон столбов. Колючие нити для дополнительной прочности перетянули крест-накрест. Голыми руками что-то сделать практически было невозможно. Она минут двадцать, а может быть, и больше изучала сооружение и пришла к выводу:
– Придется делать подкоп, если, конечно, под землей они не закопали проволоку.
Она копала. В ход пошли старые ветки, которыми она рыхлила почву, руками выгребая землю под проволокой. Она копала, обдирая пальцы, выковыривая камни и опасаясь, как бы не наткнуться на большой валун. Шептала себе под нос: «Назад дороги нет». Она копала, и через час углубление под проволокой приняло вполне внушительный вид, но пока что не достаточный для протискивания всего тела. Прошло еще два часа изнурительной работы – ямища под проволокой внушала некоторую уверенность в окончании ее тяжкого труда. Она легла рядом, разминая затекшие ноги.
«Дня за два, пожалуй, не дойти, – подумала она. – На эту колючку уже ушло почти полдня. Придется еще раз заночевать на природе».
Перебравшись на ту сторону, она оглядела себя.
– Ну и видок у тебя, путешественница! – вздохнула она. Брюки изодраны. На ладони рук страшно смотреть. Кофту на груди она порвала, когда на спине проползала под проволокой.
– Всё, всё. Вперед, – сказала она себе и бодро двинулась прочь от колючки.
Солнце, проглядывая сквозь тучи, перевалило далеко за полдень, когда дорога вышла к большому болоту. К тому болоту, которое тянулось к самому хутору. Вывозили ее по окружной, а по болоту расстояние сокращалось почти вдвое. Но кто же в ночь ходит по болоту? Одни кикиморы да черти болотные.
Она не боялась этой болотной живности. Еще с детства бегала на болото одна, хотя ее сверстники, наслушавшись рассказов о чертях, побаивались в одиночку ходить за ягодами. Но сейчас она устала и не решилась спуститься вниз по косогору к поляне, сплошь покрытой мхом и ягодниками. Это болото, коварное болото не терпело суеты и поспешных посетителей. Местность с этой стороны ей была не очень знакома. Тропу надо было нащупывать осторожно, оценивая предстоящий путь. Она отложила свой поход до утра.
Солнце садилось в тучу. Восточная сторона неба нахмурилась темными, беспросветными облаками. Умеренный ветерок принес влагу, и, похоже, в ночь собирался дождь. Она лежала и смотрела на хмурое небо. Рваные облака быстро проплывали вверху, и казалось, вот-вот из них начнет сыпать сначала мелкий,
назойливый, а затем и сильный дождь. Она закрыла глаза, мысли мелькали одна за другой:
«Зачем мне это всё? Почему мне? Я не сделала ничего плохого. Я хочу всего лишь одного – свободы. Свободы, от которой никому не будет плохо, а если будет, то только мне одной. Пусть хоть кто-нибудь поможет мне, хотя бы всего один раз. Я не прошу о большем. Помогите мне всего лишь один раз. Мне надо пройти это болото. Мне надо, очень надо. Назад дороги нет».
Она вспомнила, как молилась тетка, и прошептала:
– Помоги мне, пожалуйста, Бог. Помоги, ты же помнишь мою тетку – она каждый вечер молилась тебе.
В полузабытьи она провела ночь под лапами большой ели. Мокрая, холодная и голодная, перетерпела эту ночь – последнюю ночь под открытым небом – и только вечером следующего дня вышла к знакомой опушке, где за березовой рощицей чуть виднелись строения ее хутора.
– Вот я и дома, – вздохнула она, что есть силы передвигая ноги, приблизилась к мокрым белесым стволам.
К домам она вышла со стороны теткиного огорода. Плетень, защищавший посадки от непрошеных лесных гостей, завалился. Огород представлял собой печальный вид. Все посадки заросли бурьяном – видимо, с весны тетка забросила огородные работы. Тревога охватила ее.
– Как там они? Живы ли?
Обойдя дом со стороны палисадника, она вошла во двор. Дедова хата пустовала, окна крест-накрест были забиты досками. На входной двери в скобе торчала палочка, означавшая, что хозяев в доме нет. Она осторожно подошла к теткиному крыльцу и немного обрадовалась: тяжелая дверь была приоткрыта, словно приглашала гостя заглянуть вовнутрь. Нагнувшись, чтобы не удариться о притолоку, она прошла через сени и открыла дверь в горницу. Тетка неподвижно сидела в углу на старой лавке и не мигая смотрела в сторону когда-то выбеленной, а со временем потускневшей и местами закопченной вокруг топки печи. Заслонка печи была снята, и на загнетке в золе стоял давно остывший, черный от копоти чугунок.
– Кто здесь? – тихо спросила тетка.
А она не сразу ответила, остановилась посередине и долго смотрела на родное, но сильно состарившееся лицо.
– Кто здесь? – повторила тетка.
– Это я, тетя, – ответила она, не решаясь двинуться с места.
– Кто это «я»? – снова спросила тетка.
И она догадалась, что тетка плохо видит и не узнаёт ее. Подойдя ближе, она погромче ответила:
– Это я, тетя. Я вернулась.
Тетка повернулась лицом в ее сторону, приподняла правую руку, как будто приглашая гостью подойти поближе.
– Я вернулась насовсем, – повторила она.
У тетки задрожали губы, и она закрыла глаза.
– Насовсем, – повторила тетка. – Вот и хорошо, вот и хорошо, – и она промокнула тыльной стороной ладони влажные глаза.
– Всё будет хорошо, так говаривал дедуля, – продолжила тетка. – Не дождался.
– Всё будет хорошо, – повторила она вслед за теткой и обняла ее за плечи.
***
– Счастливый конец. Как просили, – произнес Откин.
– Счастливый, но грустный, – добавила она. – Грустный, потому что потери.
– Да, потери, – согласился Откин. – Потому что счастье без потерь не бывает.
– А что же на это скажут наши соседи? – спросила она.
– Соседи, кажется, заканчивают свой ужин. Рассчитываются, – ответил Откин. – Может быть, и нам пора?
– Да, и нам пора, – согласилась она.
– Я вас провожу, – предложил он.
– Это не обязательно, – ответила она. – Мне тут недалеко.
– Тем более, – отреагировал он. – Значит, я вас долго утомлять своим присутствием не буду. Заодно отвечу на ваш вопрос.
– Хорошо, – согласилась она.
Они вышли в темную весеннюю ночь. Яркие фонари освещали аллеи. В скором времени они покинули парк и оказались у ближайших домов, прошли по тротуару во двор и остановились у входной двери.
– Я здесь живу, – сказала она. – Это мой дом.
– Да, – ответил он. – Я думаю, что большой даме окончание рассказа понравилось бы, может, еще дедуле, а остальным – не знаю. С остальными очень сложно.
– Вы не хотите зайти ко мне на чашку кофе или чая? – спросила она.
Он не сразу ответил. Сначала внимательно посмотрел ей в глаза, потом куда-то в сторону, словно искал нужные слова где-то не здесь.
– Вы простите меня. Но у меня завтра очень сложный день. Может быть, потом? Как-нибудь в другой раз.
– Хорошо, – неожиданно весело ответила она. – В другой раз, так в другой раз. Прощайте, – и скрылась за массивной дверью.
Он минутку постоял у входа, оглядел ярко освещенный двор, посмотрел вверх, пытаясь разглядеть звёзды, но из-за яркого света ничего не увидел, поднял воротник пиджака и зашагал к дому. На завтра у него действительно была назначена важная встреча.
***
Молодой начальник сидел за столом и внимательно читал какую-то бумагу.
– Значит, рифмуете? – оторвавшись от чтения, спросил он пожилого мужчину, почти старика, сидевшего на месте посетителя.
Посетитель скромно кивнул головой.
– Здесь сказано, что вы еще и пишете, то есть сочиняете прозу? – снова спросил начальник.
Посетитель еще раз кивнул головой. Начальник вновь углубился в чтение бумаги.
– А знаете, реклама – очень важная штука, – произнес начальник. – Мы здесь востребованы. Рынок развивается, и мы тоже.
Посетитель молчал. Он внимательно слушал и украдкой разглядывал обстановку кабинета. Начальник окончательно оторвался от чтения и пристально взглянул на посетителя.
– Откин – это ваша фамилия или псевдоним?
– И то, и другое, – тихо ответил посетитель.
– Да? А впрочем, это не имеет особого значения, – произнес начальник. – Вы можете что-нибудь зарифмовать… ну, скажем, завтра к утру? Тогда бы мы могли завтра и решить вопрос о контракте.
– Я могу попробовать это сделать прямо сейчас, – ответил посетитель.
– Прямо сейчас? – удивился начальник. – Что ж, это даже интересно.
Он покопался в папке, достал оттуда отпечатанный лист и прочел:
– Реклама фарфоровой посуды. Вот, если хотите – можете попробовать. Только умоляю: не очень долго и, пожалуйста, покороче. Вам нужны бумага и ручка?
– Нет, не нужны, – ответил посетитель. – Я могу начать?
– Конечно, конечно. Я весь внимание, – ответил начальник.
Посетитель начал монотонно рифмовать:
– Завтрак, ужин и обед —
Без посуды просто бред!
И в семье большой раздор,
Если вдруг разбит прибор.
Здесь у нас большой подбор —
Покупайте наш фарфор!
Посетитель замолчал. Начальник хмыкнул – то ли удовлетворенный рифмовкой, то ли удивленный способностью посетителя рифмовать – и заявил:
– В конце что-то с рифмой как-то не очень. То есть, наверное, не с рифмой, а со словом. Как там у вас? – и он воспроизвел последние две строчки:
«Здесь у нас большой подбор —
Покупайте наш фарфор!»
Вот, обратите внимание на слово «подбор». Думается, здесь оно не к месту, – начальник, подумав, добавил: – У них там не подбор, а ассортимент. На худой конец – выбор.
Посетитель кивнул головой и прочел:
– Здесь у нас большой выбор —
Покупайте наш фарфор!
Начальник криво улыбнулся и возразил:
– «Выбор» – это неправильное ударение. Хотя, конечно, оригинальненько, – он повторил это «выбор» и усмехнулся.
Посетитель встряхнул головой и предложил еще один вариант:
– Фарфор покупайте наш —
Лучший фарфор в мире аж!
Начальник заморгал, как будто пытался на лету схватить смысл новых строчек, и произнес:
– А вы, я вижу, большой шутник! Это, может быть, и хорошо, но это, последнее, по-моему, чересчур! Заказчик может такой юмор и не понять.
Посетитель пожал плечами и скороговоркой продекламировал:
Есть у нас любой колёр —
Покупайте наш фарфор!
Начальник приоткрыл рот, и пока соображал, как отреагировать на последние рифмы, посетитель выпалил еще две новые строчки:
Наш фарфор вы покупайте.
Лучший он – вы так и знайте!
– Хорошо, хорошо, – ответил начальник. – Достаточно. – Он пригласил секретаршу. – Будьте любезны, принесите нам типовой договор.
Через минуту посетитель, подписав контракт, встал и собрался распрощаться с начальником. За окном загрохотала какая-то железяка. Начальник поморщился и произнес:
– Пришла весна – пора трубы менять.
Посетитель, пожав плечами, тихо ответил:
– Всё будет хорошо, – и вышел из кабинета.
07.10.15–11.03.16
