Влад Стифин
Рифмовщик
– Работаем.
Смена подходила к концу. Норму они выполнили. Когда конвейер остановился, она сказала:
– Если он, твой друган, хочет убежать, то он не сбрендил.
– Сбрендил, точно сбрендил! Куда бежать-то? – ответила напарница. – В другой город и уже там новые лозунги орать?
– А может быть, куда-нибудь в деревню, на дальний хутор? – предложила она. – Может быть, там лозунгов и манифестаций не будет.
– В деревню? – с некоторым возмущением спросила напарница. – А что там, в деревне, делать – грязь месить, что ли? Нет уж, это не для меня, – она хлопнула себя по лбу:
– Ой! Совсем забыла! Он меня уже ждет. Ну, пока, подруга, я побежала.
Напарница стремглав вылетела во двор к проходной, а она не спеша привела себя в порядок и направилась домой. Сегодня поздно, почти в ночь он обещал навестить ее.
На улице было многолюдно. Рабочий день закончился – завтра выходной, и страждущие без развлечений горожане спешили насладиться свободой и понятными, а потому и приятными эмоциями. Развлекушки работали на всю катушку. Особой популярностью пользовались иллюзионы, куда на вечерние сеансы народ ломился толпами. Она зашла в первый попавшийся зал. Шел журнальный сеанс «Реальные новости». Объемная картинка висела в пространстве. Дважды показали дневную манифестацию и один раз вечернюю. Мелькали одинаково-радостные лица, в унисон скандирующие энергичные лозунги. Она поймала себя на мысли, что совсем не понимает, о чём они кричат, и попыталась сосредоточиться, но монотонное поглощение кинокорма, который всем выдавали при входе, мешало это сделать.
Через полчаса корм закончился. Новости города под комментарии диктора стали ей понятны. Среди нововведений городского управления ее особенно поразило изменение температурного режима работы канала. Диктор трижды повторил новую температурную схему, где от времени «Ч» меняли весь график колебаний. Нововведение внедрялось с целью защиты жителей от провокаций со стороны соседей.
Она забеспокоилась: как же он доберется сегодня, и это время «Ч» – когда оно начнется? Чувство тревоги не покидало ее весь сеанс, и перипетии борьбы «наших» с «чужими», продолжавшиеся почти два часа, ее никак не увлекли. В пространстве зала мелькали разные персонажи – полузвери со страшными орудиями убийства. В конце концов «наши» победили, и в последних картинках воцарилась всеобщая радость на фоне бесчисленных трупов «чужих».
Она вышла на воздух. Вечернее тепло ушло. Прохлада, предвестница зябкой ночи, бодрила и заставляла прохожих кутаться в разнообразные одежды. Поговаривали, что городское начальство уже несколько лет вынашивает идею унификации гражданской одежды, но с целью сохранения привилегированной формы наставников и прочих деятелей эта идея постоянно отвергалась.
Она аккуратно обошла переулок с вечерней манифестацией и вышла на длинную улицу, ведущую прямо к ее дому. Среди встречных прохожих в основном попадались сосредоточенные лица – то ли уставшие после интенсивного трудового дня, то ли нагруженные очередными городскими новостями и лозунгами. И только рядом с домом она, к своему удивлению, увидела радостное лицо молодого парня, который, широко улыбаясь, шел ей навстречу.
– Здрасьте, – произнес он и остановился.
Она от неожиданности сначала отшатнулась от него, а затем, поняв, что парень не намерен совершать какие-либо иные действия, кроме этого «здрасьте», тоже остановилась.
– Здрасьте, – настороженно ответила она.
– Вы меня не помните? – радостно спросил парень.
– Извините, что-то никак не вспоминается, – ответила она.
– Как же, мы с вами учились в одном заведении, только вы были на класс старше.
– А-а, – ответила она, пытаясь мысленно перебрать в голове всех знакомых из учебки.
– Я… – и он назвал свое имя, которое ей ни о чём не говорило. Парень перестал улыбаться и уже серьезно спросил: – Как поживает ваш дедуля? Помнится, он уже тогда был очень стареньким.
– Наверное, хорошо, – машинально ответила она, а сама подумала: «Год прошел – как они там без меня? Справляются ли по хозяйству?»
– Вы сомневаетесь? – спросил он.
– Нет, не сомневаюсь, – возразила она. – Хорошо поживает.
Парень снова улыбнулся и задал очередной вопрос:
– Сначала вы сказали: «наверное, хорошо». Это, как я понимаю, было сказано с сомнением?
– Извините, – сказала она. – Но я тороплюсь. До свидания.
Она хотела обойти парня, стоявшего перед ней, но он, куда бы она ни пыталась ступить, успевал загородить ей дорогу.
– Что вы хотите? – она прекратила попытки обойти улыбающегося парня.
– Не волнуйтесь, я не грабитель и не хулиган. Я просто хочу узнать, как дела у ваших родных с хутора.
– Как я могу ответить вам, если не была там уже больше года? – дерзко ответила она. – Если вы не пропустите меня, я начну кричать, и вам будет плохо.
– Зря вы так – сразу кричать, – парень сделал вид, что обиделся. – Что же это – получается, и спросить ничего нельзя?
– Спросить можно, а липнуть и не давать прохода нельзя, – заявила она.
– Хорошо, – ответил он. – Можете идти, но ваш друг… Он что? Как он узнает, что вы его ждете?
Она вздрогнула от этих слов – легкий холодок пробежал по спине. Руки бессмысленно повисли вдоль тела. Она не знала, абсолютно не знала, как реагировать на эти слова, да и слов разумных в ее голове как-то не находилось.
– Где он? – с трудом преодолев испуг, выдавила она из себя. – Что с ним?
– Не волнуйтесь. Он жив и здоров, – ответил парень. – Только ответьте мне на один вопрос: он предлагал вам бежать или нет?
– Нет, ничего не предлагал. Отстаньте от меня! – взмолилась она. – Я хочу домой.
– Хорошо, хорошо. Можете идти, – уступая ей дорогу, произнес парень и отошел в сторону.
Она еще долго не могла успокоиться. Ужинать не хотелось. Встреча с улыбающимся парнем и кинокорм ликвидировали аппетит надолго. Бесцельное шатание по маленькой квартирке немного ее успокоило – она взглянула на часы: до его прихода оставалось еще почти два часа. В голове, быстро сменяя друг друга, то появлялись, то исчезали разные вопросы, остававшиеся без ответа:
– Что произошло? Зачем этому «улыбающемуся» надо было приставать ко мне? Почему он спросил о побеге?
Ответов не было. Оставались тревога и беспокойство за него и за себя. Он не пришел ни через два часа, ни потом. Она ждала его всю ночь. Тупо лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок.
Утром у конвейера напарница тихо спросила:
– Что, не пришел?
Она кивнула головой.
– Значит придет потом, – прошептала напарница и, стараясь ее успокоить, добавила: – Мой тоже бывает не приходит. Он, вообще-то, обязательный, только вот на почве побега сбрендил.
Напарница замолчала и ускорила подачу деталей.
– Он не придет, – прошептала она, и слёзы навернулись у нее на глазах.
Напарница взглянула на нее, остановила конвейер и испуганно прошептала:
– Ну что ты говоришь? Подумаешь, ухажер не явился! Тьфу на него!
– Ты не знаешь, что было вечером, – почти всхлипывая, ответила она напарнице.
– Что было вечером? – тревожно спросила напарница.
Они замолчали. Из каморки медленно вышел инструктор.
– Остановка. Почему? – инструктор пустыми глазами уставился на конвейер.
– Соринка в глаз попала, – заявила напарница и указала на ее влажные глаза.
– Помещение стерильно, соринок нет, – не сводя глаз с конвейера, многотонно произнес инструктор.
– Может, и стерильно, а соринка всё-таки в глаз попала, – возразила напарница.
Инструктор перевел на нее немигающий взгляд.
– Да не у меня! – заволновалась напарница. – У нее.
Инструктор медленно повернулся и с минуту не мигая разглядывал глаза работницы, а она быстро промокнула их платком и тихо сказала:
– Что-то в глаз попало.
– Вы будете работать, – то ли спросил, то ли утвердительно произнес инструктор и включил конвейер.
– Мы будем работать, – тихо ответила напарница и подала ей очередную деталь.
К середине дня они выполнили половину нормы. Когда конвейер замедлил ход, напарница шепотом спросила ее:
– Почему он не пришел?
– Не знаю, – ответила она.
– Как это – не знаешь а говоришь – не придет?
– Потому что меня спросили, предлагал ли он бежать.
– И что ты ответила? – спросила напарница.
– Я сказала, что не предлагал.
– Ну и правильно сделала, – согласилась напарница.
– А твой парень знает, как можно уйти отсюда?
– Парень? – усмехнулась напарница. – Мужик, вот кто он. Уже давно здесь приспособился. Много мест поменял, все манифестации прошел. Наверное, знает. Только не советую с ним связываться: ушлый уж больно.
– А я без тебя и не собираюсь с ним встречаться, – ответила она.
– Ладно, завтра вечером я приведу его, – согласилась напарница.
Сегодня вечером она никуда не пошла – просидела дома. Ночью плохо спала и пыталась в подробностях вспомнить, что он ей говорил о канале: «Войти в канал надо как можно ближе к воротам, но при этом постараться не попасться на глаза смотрящему». Он еще что-то ей говорил, но она тогда не очень поняла, что это означает: «Когда вода начнет греться, надо найти ближайший спуск и отсидеться, и не сразу бросаться вниз – бывает вторая волна».
– Что значит «вторая волна», он не объяснил. А потом куда идти, когда выйдешь из города? Что там? Она не знала. Он об этом не говорил, а может быть, она просто забыла.
Заснула она под утро, и приснился ей сон: он – красивый, уверенный в себе и улыбающийся – протягивал ей руки, а она никак не могла дотянуться до него и никак не могла понять, почему он стоит на месте и не приближается.
«Это сон, это всего лишь сон», – подумала она и проснулась.
За окном забрезжило. Она вспомнила, что вечером напарница приведет своего парня и ей обязательно надо расспросить его о канале. А еще он, может быть, подскажет, что же случилось с ее парнем. Почему он не пришел?
Этот рабочий день тянулся и тянулся. Нудный конвейер подавал детали, и казалось, что нет им конца и края. Она поймала себя на мысли, что сегодня эти черные штуки, на которые они ставили датчики, ей стали настолько противны, что ей страшно хотелось схватить хотя бы одну из них и с размаху разбить об пол. Напарница несколько раз настороженно поглядывала на нее, качала головой, принимая от нее деталь, и иногда что-то шептала себе под нос. Иногда ей слышались слова напарницы – «Чтоб они все провалились!», – и она кивала головой в знак согласия.
Сегодняшнюю норму они выполнили загодя, почти за полчаса до окончания смены, и остановили конвейер. Через минуту инструктор выплыл из каморки, пустые глаза его внимательно осмотрели результаты работы. Он повернулся к ним и произнес:
– Конец. Сегодня конец. Премия есть – конец работы.
Они скоренько переоделись и уже через час сидели в какой-то кафешке на окраине квартала.
– Долго еще ждать? – спросила она.
– Обещал к семи, – ответила напарница и взглянула на часы.
Он явился пять минут восьмого: «Здрасьте, здрасьте», – по-деловому поздоровался с ними, напарницу чмокнул в щеку и по-свойски разместился рядом с ней.
– Что потребляем? – спросил он, оглядывая их пустой стол.
– Ждем указаний, – ответила напарница. – Ты же у нас главный ухажер.
– Ну, если так, то приступим, – ухажер быстро подошел к буфету, и через несколько минут на столе образовался оригинальный натюрморт из трех стаканов с коричневой жидкостью, трех бутербродов с сильно пахнувшей красной пастой и бутылки воды со съехавшей набок наклейкой.
– Со свиданьицем, – произнес ухажер, чокнулся с ними стаканом и опорожнил его залпом. – Кхе, – сказал он. – Крепок нынче напиток! А что же вы не допиваете? Эдак и разговор может не получиться.
– Эту бурду девочки не пьют в больших количествах, – отреагировала напарница.
Ухажер пожал плечами и принялся за бутерброд.
– Вы хотели что-то уточнить? – прожевывая приличный кусок, спросил он напарницу.
– Это она хотела, – ответила напарница.
А она подождала, пока ухажер прожуется, и задала первый вопрос:
– Как можно выбраться отсюда?
Ухажер скривился – лицо его в морщинках сделало удивленную гримасу.
– Отсюда, мадам, выбраться нельзя. Отсюда можно только сбежать.
– Да, именно сбежать, – торопливо согласилась она.
Ухажер вопросительно взглянул на напарницу. Та, в свою очередь, недовольно произнесла всего лишь три слова:
– Я же говорила.
– Говорила, – повторил ухажер.
Он не спеша доел бутерброд, оглядел их стаканы с недопитой жидкостью, вздохнул и ответил:
– Через канал.
– Ну что ты тянешь резину! – возмутилась напарница. – Словно цену набиваешь. Знаем мы тебе цену! Видишь, девочка подробностей хочет, а ты кота за хвост… – и она добавила свое любимое крепкое словечко.
– Не напирай, – огрызнулся ухажер. – Всё расскажу, что знаю.
– Вот и рассказывай, – потребовала напарница.
– А чего рассказывать: сам-то я не ходил, люди говорят знающие, что через канал можно уйти.
– Ты что сегодня заторможенный какой-то? Рассказывай всё подробно, что знаешь, не тяни! – напарница заерзала на стуле от нетерпения. – Ты же мне все уши прожужжал про этот канал.
– Ну вы, девчонки, даете! То не хотите бежать, а теперь что, не терпится?
– Не я, а она хочет, – ответила напарница.
– Я тоже хочу, – проворчал ухажер. – Только одному скучно.
– Здесь со мной тебе скучно? – возмутилась напарница.
– С тобой не скучно, но бежать ты не хочешь. Будем здесь с тобой развлекаться. Без тебя не побегу.
Наступила странная пауза. Напарница молчала, молчал и ухажер, а ей было неудобно нарушать это молчание – она сидела и ждала продолжения разговора.
– В канал надо входить у самых ворот, чтобы по воде поменьше шлепать. Только смотрителя надо обмануть.
– Смотрящего, – вставила она.
– Ну да, смотрящего, – повторил ухажер. – Надо около него прижаться к стене и замереть, покуда он не отойдет в сторону.
Ухажер облизнул губы и спросил:
– Я отопью из твоего?
– Да уж пей, раз не терпится, – ответила напарница.
Ухажер немного отпил коричневой жидкости и продолжил:
– За воротами можно спокойно идти до следующих ворот, там тоже смотрящий стоит. И так потихоньку за городскую стену можно выйти. А там свобода, никого из этих с пустыми глазами нет – иди куда хочешь.
Ухажер опустошил стакан напарницы и косо посмотрел на третий.
– Пейте, если хотите, – сказала она и спросила: – А там, за городом что?
Ухажер сделал большой глоток из ее стакана и ответил:
– Там хорошо. Говорят, что дороги есть, по которым перемещенцев сюда свозят. Можно по ним, по дорогам идти. Контроля нет – делай что хочешь. Хочешь лозунги кричи, хочешь не кричи – никто рапортичку не оформит.
– А что значит «вода греется» и «вторая волна»?
– А-а, – многозначительно протянул ухажер. – Это самое-самое… Это кто пройдет, то, считай, сбежал. – Ухажер допил содержимое стакана, грустно посмотрел на два оставшихся бутерброда и спросил: – Так вы и есть ничего не будете?
– Грызи, – ответила напарница. – Мы не голодные.
Ухажер принялся за оставшиеся бутерброды. Он поглощал их не так быстро, как первый, и в перерывах между пережевыванием отдельных кусков изрекал мысли о воде:
– Вода – она недаром там. Очищение от нее получается. Выходишь как бы чистый из города. Вся эта местная ерунда в городе остается. Это кто понимает, а кто не понимает, тот в топляков превращается. Топляк – он и есть топляк. Морда белая, в кипятке сваренная. Раньше некоторые думали, что из них этих делают, а я сомневаюсь. Из них этих чёрта с два сделаешь – хлам один…
– Философ, – перебила его напарница. – Ты сам-то по каналу не ходил – откуда знаешь, что из топляков делают? Морды что у топляков, что у наставников – одинаковые.
– Не ходил, – подтвердил ухажер. – Не ходил, а знаю, что в канале свариться можно. Они воду быстро нагревают. Следить за температурой надо. Как только тепло пойдет – так на спуск скок и сиди.
– А ты что, одна хочешь пойти? – обратился к ней ухажер. – Одной страшно. Парень-то у тебя есть?
– Был у нее парень, да в последний раз не пришел, – ответила за нее напарница.
– Не пришел, – повторил ухажер. – Это бывает. Значит, потом придет, ты симпатичная.
– Что? – грозно отреагировала напарница. – Ты не отвлекайся, философ, ты еще про «вторую волну» не рассказал.
– Эх, вторая волна! Эх, вторая волна! – нараспев произнес ухажер. – Это эти устраивают, чтоб беглецов варить. Это когда он сидит, ждет охлаждения и только в воду нырь, а она горячая, его – бац, и накроет.
– А что же в таких случаях делать? – нетерпеливо спросила она.
– Сидеть и ждать, пока вторая волна не пройдет.
– Спасибо, – сказала она. – Я всё поняла.
Ухажер немного утомился, опустил голову и тихо запел:
Эх! Пойду, пойду
На свободушку.
Что я там найду?
Эх! Лебедушку.
Эх! Лебедушку
Белокурую.
Ждет она меня,
Ждет, сидит одна.
Эх! Вода, вода,
Темен путь домой.
Эх! Когда, когда
Буду я с тобой?
– Ну, совсем загрустил, – ласково произнесла напарница. – Домой, домой. Там и лебедушку найдешь.
– Ну, пока, подруга. Поведу его – совсем расклеился, – напарница подхватила ухажера за пояс и вывела его наружу.
***
Откин произнес последнюю фразу – «Подхватила ухажера за пояс и вывела его наружу», – и замолчал.
– Слышу, не будет счастливого конца, – сказала она.
– Пожалуй, да. Хотя, что значит «счастливый конец»? – спросил он.
Она подумала и ответила:
– Счастливый – это когда всё заканчивается любовью, а у вас друг девушки не пришел – пропал. Значит, любви не будет.
– Значит, не будет, – подтвердил он.
Появился официант.
– Желаете что-нибудь еще?
– Мы желаем что-нибудь еще? – спросил Откин.
Она пожала плечами и ничего не ответила.
– Хорошо, – произнес Откин. – Пожалуй, немного фруктов, ассорти.
Официант не спеша удалился. Веселенькая музыка донеслась из зала.
– Можно хотя бы девушку не… – она задумалась. – Не делать так, чтобы она погибла в этом вашем канале?
– Легко, – ответил он улыбаясь. – Мы ее спасем от «второй волны». Это в наших силах?
– В ваших, – ответила она.
– Как прикажете, – покорно ответил он.
– О! Если бы вы слушали меня, – улыбаясь, произнесла она, – давно бы влюбленные были счастливы и без вашего дурацкого канала.
– Канал – это так, пустяки. Одни фантазии.
– Какие же это пустяки, если там варят людей?
– Так не надо туда лезть, где варят, – ответил он.
– Я догадалась: канал вам нужен, чтобы не скучно было читать рассказ, – сказала она.
– Вот видите, хотите без канала, но чтобы не скучно. В таком случае надо бы придумать еще какое-нибудь ерундовое препятствие, например Змея Горыныча.
– Змей Горыныч был бы более интересен, чем бездушный канал.
– Вы так думаете? – спросил он.
– Да, а что? – ответила она. – Змей Горыныч – живое существо. С ним и поговорить можно, а с каналом не поговоришь – сваришься, да и только. И девушку нечего мучить, верните ей парня – тогда оптимизма больше будет. Раз вы не рассказали, куда он исчез, то его и вернуть можно легко.
– Это как-то искусственно получится. Ушел парень, пришел парень. Банально.
– Банально? – изумилась она. – Пришел, ушел – банально? Так это жизнь. Она вся банальна, а ушел и ничего не сказал – это ЧП. Это нехорошо.
– Да, нехорошо. Но если писать об обычном, будет ли это интересно читателю? Всё обычно, спокойно, как говорится, без «чуйств». Жвачка обычная получается.
– А травмировать читателя убивствами – это не жвачка? – возразила она.
– Не будем спорить, – примирительно предложил он.
Официант водрузил на столе вазу с фруктами.
– Ого! – сказал Откин. – Экое фруктовое изобилие! Будем потреблять. Будем?
Она выбрала большой персик и ответила:
– Сначала это надо приготовить. Что вы желаете, мой суровый писатель?
– Суровый писатель желает большой персик, – нарочито серьезно ответил он.
Она приготовила персик и подала ему на тарелке ломтики сочной мякоти.
– Нет, пожалуй, мы парня не вернем. Ушел, то есть не пришел – так и не пришел. Пусть это останется тайной, – произнес он не спеша, потребляя сладкий плод.
– Хотите яблоко? – предложила она. – Или это будет слишком банально?
– Слишком банально, – улыбнулся он. – Яблоко предлагаю употребить совместно. Совместное поедание фрукта – должно быть, веселое занятие.
– Да уж, веселей, чем по сумрачному каналу бродить, – несколько вызывающе ответила она.
– Режьте всё, что в вазе. Устроим фруктовый праздник, – сказал он. – Может, мне вам помочь?
– Хозяйка справится сама, – ответила она. – И пусть будет фруктовый праздник.
***
– А что мы сидим без фруктов? – громко произнесла гламурная дама. – У этих, у литераторов целая ваза! А мы что?
– Мы на диете, – ответила большая дама.
– Диета диетой, а вкусненького хочется, – включился в разговор мужчина средних лет.
– А что? Это идея – хряпнуть фруктиков, – согласился дедуля. – Мы не хуже литераторов с дамочками. Мы тоже творческие люди.
– Ну что, творческие люди? – обратился ко всем мужчина средних лет. – По фруктикам?
Особых возражений не последовало. Через некоторое время на столе образовались три большие вазы с фруктами.
– Приступим, – произнес мужчина средних лет. – Устроим фруктовый праздник.
– Фруктовый праздник весной – какая прелесть! – восторженно произнесла бодрая старушка.
Дедуля, глядя на фруктовое изобилие, возрадовался и торжественно продекламировал четыре строчки:
Фрукт полезен организму —
Витаминов в нём полно.
Ешьте фрукты – радость жизни,
Будет нам не всё равно!
– Веселый стишок, – сказала большая дама.
– Кушайте витамины, мадам, – произнес крупный мужчина. – Потребляйте радость жизни. Вот, взгляните: ваш Откин за обе щеки уплетает фруктики – готовит мозги к новым литературным шедеврам.
– Так уж и к шедеврам? – иронично заметил дедуля.
– Да, это я к слову… Пошутил, – ответил крупный мужчина. – Его канал мне совсем не импонирует.
Большая дама возразила:
– Вы, как всегда, в своем репертуаре. Вам не нравится фантастика. Так и скажите: не нравится, а то так тонко, аж жуть – «не импонирует».
– Ну и что хорошего в этом канале? Разве нельзя упростить? Уж если хотите, чтобы были препятствия для преодоления, так введите что-нибудь реальное… – крупный мужчина наморщил лоб и произнес: – Ну, например, горную тропу. Да мало ли какие нормальные препятствия бывают, а тут канал с холодной и горячей водой. Ерунда какая-то!
Большая дама замотала головой и активно вступила в диалог:
– Но вы не будете возражать, что в сказках описываются не менее фантастичные препятствия.
Крупный мужчина поморщился и ответил:
– В сказках всё как-то логично: стремишься, то есть герой стремится к чему-нибудь хорошему – так ему требуется препятствия преодолевать, а поэтому это хорошее особую ценность приобретает. У Откина я что-то особо ценных перспектив не вижу.
– А свобода? – встрепенулся дедуля. – Свобода – это разве не ценность?
– Свобода – ценность, – согласился крупный мужчина. – Но если мы начнем развивать эту тему, то может оказаться, что для некоторых свобода – совсем не то, что мы понимаем под этим термином. Окажется, что свобода потихоньку запутается в ограничениях.
Большая дама, как бы раздумывая, тихо прочла:
Свобода – сладкая игрушка,
Не всем дается, не всегда.
Сначала пьешь большую кружку,
Пока не выпьешь всю до дна.
– Это чье? – спросил крупный мужчина.
– Я не помню, но, кажется, к месту, – последовал ответ.
– Пожалуй, к месту, – согласился крупный мужчина.
– Да, тема непростая, – добавил дедуля. – Самая лучшая свобода – это фрукты поглощать, пока не закончились.
Оглядев вазы, крупный мужчина изрек:
– Убавляется наша фруктовая свобода, заметно убавляется.
Мужчина средних лет, оторвавшись от поедания очередного фрукта, произнес:
– Если кому не хватает свободы, то можно добавить.
– Вполне хватает, – ответила гламурная дама.
Мужчина улыбнулся и весело произнес:
– Вот видите, иногда так бывает: всего хватает, и свободы тоже.
– Говорите громче! – вновь попросила бодрая старушка. – Вы игнорируете меня. Нельзя так делать!
– Мама, если хотите, я вам буду разъяснять суть. Хотите? – громко спросила гламурная дама.
– Хочу, – вызывающе ответила бодрая старушка. – Хочу быть в курсе…
– Хорошо, хорошо, – перебила ее гламурная дама. – В курсе так в курсе. Они сейчас говорили о свободе – о том, какая это сложная штука.
– Сложная? – с сомнением произнесла бодрая старушка. – Я так не думаю. Свобода – это очень просто. Не делай другому плохо, а в остальном свободен.
– Не делай другому плохо, – повторил дедуля. – Хорошо сказано, но как это сделать?
– Интересно: а Откин свободен? – произнесла большая дама.
Никто не ответил. Компания безмолвствовала.
***
– Компания безмолвствовала, – произнес Откин и замолчал. Она взглянула на него и удивленно спросила:
– Это из вашего рассказа или…
– Нет-нет. Это просто так, мысли вслух, – ответил он.
Они около минуты молчали, а затем он сказал:
– Я прочту стихи. Вы не возражаете?
– Конечно нет, – ответила она.
Он сосредоточился и тихо начал рифмовать:
Не будем спорить. Аргументы
Не будем спешно подбирать —
Тогда согласия моменты
Вернутся к нам. И к нам опять
Придет спокойствие свободы,
И счастье, воля и любовь.
И все житейские невзгоды
Не будут возвращаться вновь.
Надежда – радости подруга —
Проснется рано поутру.
И будет растворяться скука,
Я зеркало скорей протру,
Лицо свободное увижу
И улыбнусь, «привет» скажу.
К себе я подойду поближе
И от себя уж не уйду.
– Здорово! – воскликнула она. – Так сразу сочинять – это очень… Очень виртуозно! Импровизировать – это редкий дар! Он улыбнулся и ответил:
– Импровизация не всегда получается. Сейчас вот получилась. Вам содержание понравилось?
– Да, очень, – ответила она.
– Я рад, что вам понравилось. Впрочем, нам, может быть, пора и заканчивать. Время уже позднее.
– Да, наверное, пора заканчивать, – согласилась она и грустно добавила: – А как же ваш рассказ, чем он закончится?
– Это не проблема, – ответил он. – Всё должно быть хорошо.
– Хорошо? Это правда? – произнесла она, и было заметно, что она сомневается в благополучном финале.
– Всё будет хорошо, – повторил он.
***
«Всё будет хорошо», – сказала она себе и вышла из дома.
Город спал. Послеполуночная тишина окружила всё его пространство. Вечерние манифестации давно закончились. Горожане разбрелись по своим квартирам и затаились до утра. Она миновала три перекрестка. Пустые улицы встретили ее приглушенным на ночь светом фонарей. Редкие освещенные окна вызывали некоторое любопытство: кто же там не спит в такую поздноту? Но времени на остановки не было – она старалась как можно быстрее выйти к каналу.
Перед выходом она облачилась в легкое спортивное одеяние; за плечами комфортно прилепился небольшой рюкзачок, в котором про запас находились немного еды, бутылка воды и, на всякий случай, комплект одежды. Собирая рюкзачок, ей пришлось отказаться почти от всего, что ей было дорого. Единственное, что она всё-таки захватила с собой, так это старенькую фотографию, на которой на черно-белом фоне бревенчатой избы позировали три человека – маленькая девочка лет шести, крупная деревенская женщина с натруженными руками и пожилой мужчина с морщинистым лицом. Фотографию она завернула в непромокаемую пленку и наскоро обмотала тряпкой, чтобы защитить ее от влаги и случайных повреждений.
За правым поворотом – она точно это знала – после неосвещенного переулка находился один из выходов к каналу. Она выбрала этот маршрут, потому что там был ближайший к воротам спуск и до смотрящего всего-то рукой подать – каких-нибудь метров пятьсот. Окунувшись в темноту, она вдруг вспомнила, что приготовленный к походу фонарик остался на тумбочке у двери.
«Вот забывалка!» – подумала она и остановилась.
Кромешная темнота вызвала у нее сомнение в положительном исходе ее мероприятия. Так часто бывает, когда в самом начале рискованного дела, когда до самого ответственного шага еще далеко, уверенность захлестывает всего человека. А стоит приблизиться к главному – уверенность куда-то исчезает, и на смену ей приходят такие мысли: «А не вернуться ли назад, отложить это дело на будущее? Там, в этом будущем, уж обязательно можно добиться своего».
Неожиданно она вспомнила один из лозунгов:
Вперед заре навстречу,
Развеем черный мрак.
В шеренге друга встречу,
А кто не с нами – враг!
«Жаль фонарика», – подумала она и почти на ощупь осторожно пошла вдоль стены.
Вода в канале была очень холодна. Она аккуратно, стараясь не плескаться, опустилась на дно. В этом месте глубина была не столь велика. Вода дошла ей всего лишь до груди. Около полминуты она стояла внизу не двигаясь, стараясь привыкнуть к темноте. Глаза постепенно стали различать слабый свет, исходивший от дальних фонарей. Стоять долго в холодной воде не стоило, и, как только удалось сориентироваться, она двинулась вдоль подпорной стенки. Идти по дну было непросто: часто попадались камни, железки и какие-то непонятные предметы. Прежде чем сделать шаг, приходилось щупать подошвой дно. Через десять минут такой ходьбы она так продрогла, что с трудом переставляла ноги, но стиснув зубы продолжала медленно двигаться в сторону ворот.
Первого смотрящего она прошла легко. Он всего лишь один раз подсветил воду и удалился куда-то в сторону. За воротами стало не так глубоко – вода опустилась до колен. В темноте она нащупала выступ – это, похоже, был спуск, – подтянулась на руках и вытащила промерзшее тело на ступеньки. Первым делом она вылила остатки воды из обуви, отжала носки, брюки и кофту и несколько минут растирала ступни.
«Где эта горячая вода? – подумала она. – Так можно и окочуриться в этом канале!»
Натягивать мокрую, холодную одежду не хотелось, и она вспомнила его, появившегося ночью мокрым до нитки.
«Он жил где-то здесь, в этом квартале», – подумала она, и ее внезапно пронзила страшная мысль: а вдруг он сегодня ночью пришел к ней, а она сидит здесь, на шершавых бетонных ступеньках, мокрая и холодная?
Она взглянула на часы. В темноте высветились цифры: ноль два и нули. – Обычно он приходил после двенадцати, а теперь уж что? Теперь надо идти вперед.
Она мысленно прочла последний заученный лозунг:
Плотней ряды, сомненья прочь,
Приходит день, уходит ночь.
Сегодня будет наш парад,
Стремись вперед, а не назад,
Оделась и спустила ноги вниз. Вода была горячая. Сначала она почти не почувствовала это, и только когда стало нестерпимо горячо, выдернула ноги из воды.
«Вот тебе и горячая вода», – подумала она, ощущая, как горячий пар поднимается вверх и окутывает всю ее с ног до головы.
«Если бы я знала, как найти его в этом квартале, – подумала она. – Тогда бы я…» – Но она не знала, как его найти, и, притаившись сидела на ступеньках, отогреваясь в горячих испарениях.
Через десять минут парение прекратилось. Она нагнулась и осторожно потрогала воду рукой. Вода не обжигала – можно было идти дальше.
«Вторая волна, – вспомнила она слова ухажера. – Надо подождать».
И действительно, буквально через минуту снова стало парить. Горячий пар обжигал, и ей пришлось отодвинуться подальше от края спуска. Она снова взглянула на часы – те показывали половину третьего ночи. Парение прекратилось так же внезапно, как и началось. Она потрогала воду – к ее удивлению, вода снова стала ледяной.
